Когда же домой? Там укрыться в своей комнате и подумать... что дальше... Так всё удачно складывалось, а потом покатилась кувырком. Сестричка - враг. Змея. Вылезла в самый неподходящий момент. Другая бы за родню горой стояла. А эта...
Маша смотрела на скользящую в закатном свете лодку и чуть зубами не скрипела от злости. Невозможно смириться. Там должна была быть она. Это её место. Около самого богатого и статного жениха. Как так получилось, что он её не увидел? Не разглядел в ней никаких достоинств?
- Господин Аганов! - пронзительно закричали какие-то дети и побежали наперегонки к помещику. - Мы нашли! Это тоже на счастье?
Маша неодобрительно поморщилась, провожая их взглядом. Не такие уж они дети, чтобы вести себя так несдержанно. Но всё же пошла следом. Что это они нашли? Заинтересовались и остальные.
- Да нет... - растерянный Аганов вертел в руках тиару. Невероятной красоты.
Новость о находке вмиг собрала вокруг помещика и детей большую толпу. Всем хотелось своими глазами её увидеть.
- Она настоящая?.. Где вы её нашли? Но там же только что ничего не было? Чья она? - вопросы сыпались со всех сторон, но ответов не было. Сначала...
- Здесь монограмма! - поражённый Аганов стал показывать обратную сторону диадемы. - Посмотрите, чётко видны буквы.
- И что за буквы! Читайте же скорее!
- Где-то я это уже видел...
- А это случайно не князей Черовских вензель?
Все ахнули! Их!
Лица стали серьёзны. Тревога закралась в сердца. Это не смешно. Так не шутят.
- Помните, несколько лет назад где-то здесь погибла княжна?
Помнили все. Отступили от Аганова с тиарой в руке, словно боясь заразиться.
- Где вы её нашли? - ещё раз спросил у мальчишек помещик.
- Да вот же. Вот здесь, - указали они на пенёк, что торчал чуть в стороне от собравшихся.
- Но там ничего не было. Мы бы заметили!
- Значит, её только что кто-то подложил.
И тёплым летним вечером словно мороз дохнул на кожу. Всем стало неуютно и страшно.
Оглядели присутствующих. Вроде все свои. Знакомые. Соседи. И слуги бегают взад-вперёд. Но... чужая душа - потёмки. И сегодня это всем показал Ливасов.
Овчаков и Клим Васильевич мрачно переглянулись. Уж не играет ли кто-то с ними? И в сердца их медленной змеёй заползла тоска - предвестница поражения.
Глафира Никитична тоже помрачнела. Она не любила вспоминать ту историю. Ведь в то же самое время был тяжело ранен её муж. Со зверем встретился. Овчаков и Клим Васильевич слишком поздно пришли ему на выручку. В тот день охотились втроём.
- Мама, мама, колечко. В цветочке! - восторженно закричала маленькая девочка - дочка Ливасова. Но на её крик никто не оглянулся. Колечко уже никого не интересовало.
Девочка стояла на берегу и восхищёнными глазами смотрела на кувшинку. Которая росла у самого берега. И уже стала закрывать свои лепестки, уходя под воду.
Вдруг какой-то высокий крепкий парень в простой одежде крестьянина быстро нагнулся, подхватил колечко чуть ли не в последнее мгновение и на открытой ладони протянул девочке.
- Это мне? - изумлённо смотрела она и не верила.
- Оно твоё, - сказал он.
Девочка робко взяла. И крепко сжала в кулачке. А потом долго смотрела вслед. Какая добрая улыбка у этого красивого дяденьки. Смотрела, пока тот не скрылся за деревьями.
- А где Таня? - завопила опомнившаяся госпожа Горобец. - Где моя девочка?
- Не бойся, твоё время только начинается, - спокойно сказала Ида, выпуская изо рта серые табачные облака.
Ерина задумчиво смотрела на огонь. Рядом сидели во многом похожие на девушку, темноволосые кареглазые люди, но в других одеждах. Ерина была в крестьянском сарафане.
Тонко звенели гитарные струны, и печальная мелодия наполняли паузы между неспешными словами старой цыганки.
- А у барыни твоей уже заканчивается... А я помню её молодой. Красивая была, хоть и белобрысая. Бегала к моей бабке гадать... Тайком... ночью. Как и вы с сестрой, когда первый раз пришли... Родители замуж её выдавали за нелюбимого. А в сердце её жил другой. Но разве отдадут дочку помещика за крестьянина? Тем более за крепостного... Уж лучше за проходимца...
- За проходимца? - не ожидала Ерина.
- Муженёк-то её не тот, за кого себя выдавал... Но не знал никто. До сих пор не знают... Цыганские уши иногда слышат то, что от других сокрыто. А земля слухами наполнена. И бывали мы в тех местах, откуда они родом. Он и его братья.
Буйная пляска языков пламени завораживала. А может то слова старой цыганки так действовали. Хотелось сидеть так и слушать. И время будто остановилось. Или вернулось назад.
- А её любимый?
- Сила ему большая дана была. И желание высоко взлететь. Да только вот крылья опутаны неволей. И с этим он ничего не мог сделать. Тогда не мог. Потом справился, освободился, да поздно было. Крылья ослабели, желание взлететь ушло.
Ерина не представляла, о ком говорит старая цыганка, но не переспрашивала. Не следует ей знать всё на свете. Достаточно и того, что открылось.
- А вот барыню он не любил. Не нужна она ему была, даже богатая. У него интерес к другому. Людей лечил да загадки, что хвори загадывали, распутывал. Это и было главное в его жизни. А девок не видел. Хоть барыня это, хоть другие... Я помню. Ох, и страдала она. Приворожить хотела. Потому и бегала к нам. И не только к нам. Ничего не получилось. Совсем голову потеряла. И стыд. Вот родители и отдали замуж за первого, кто подвернулся. Лишь бы пристроить непутёвую дочь...
Когда Ерина возвращалась тёмными лугами в деревню, вслед ей ещё долго доносились грустные звуки цыганской песни, и уменьшающийся с каждым шагом огонёк костра напоминал, что там её ждут. Там свои. Там помогут и не оставят.
В руках она несла цыганское снадобье. Это для Марфушки. Прошла мимо своего дома. Спят, должно быть.
В усадьбе незамеченной проскользнуть не удалось. Сторож во дворе окликнул. Спросила у него, где лежит Марфушка. Раньше её место было недалеко от барских пяток. Оказалось, что теперь её кинули на Еринину лежанку.
Темно. Ерина осторожно прошла в свой угол, стараясь не потревожить спящих на полу людей, зажгла лучину, воткнула в щель в полу, села рядом.
Кто-то зашевелился, открыл глаза, глянул на Ерину, отвернулся. Но в основном все спали.
Ерина долго смотрела на Марфушку. Раскрасневшиеся щёки в неярком свете делали её почти хорошенькой. И она вновь напомнила Дуняшу. Своей беззащитностью и детской наивностью. У Ерины защипало в носу. Но она сдержалась.
Марфуша открыла глаза. Некоторое время задумчиво смотрела без движений, словно возвращаясь из каких-то далей.
- Я тебя ждала...
- Я принесла лекарство.
- Не надо... Мне не нужно.
- Как же ты выздоровеешь?
- Возьми мою руку.
Ерина взяла. Рука была неожиданно холодной. Она провела ладонью по щекам девушки. Щёки горели. Ерина стала греть руки.
Марфушка закрыла глаза.
- Хорошо, - сказала она. И это было последнее слово. Когда серый рассвет заглянул в маленькое грязное окно, лучина догорела и погасла, а Марфушка сделала свой последний выдох.
Андрей вышел во двор. Мир противно вертелся и скользил. Подташнивало. Но хватит лежать. Что там с забором? Пока дома, надо что-нибудь сделать.
- Очухался? - неласково спросила мать, выбегая следом из хаты.
- Ты куда?
- На барщину. А ты хотел, чтобы я около тебя сидела и нянчилась?
Андрей не хотел, но промолчал.
- На столе похлёбка и молоко, - сменила гнев на милость мать и захлопнула за собой калитку.
Андрей оглядел свои хоромы. Да уж! С какой стороны подойти - неясно. Всё пришло в упадок. И нечего удивляться, что мать злится. Могла бы ещё и накостылять, как в детстве часто бывало.
Долго стоял, выбирал. Нет, начинать надо с забора, мать за него больше всего кричит.
Что у него имеется? Кое-какой материал на столбы есть, скидывал в угол двора всё, что попадалось под руки.
Убрал опоры у старого плетня. Тот угрожающе накренился. Всё, хватит раздумывать. Пока матери нет, надо убрать его совсем. Нечего тут уже латать.
Во дворе куры и свинья с поросятами.
Так, с курами ничего не случится, а вот свинью надо загнать в сарай. А то убежит, потом ищи ветра в поле.
Хрюшка долго сопротивлялась, не понимая, за что ей такая немилость: от бела дня, да от солнышка снова в тёмный сарай, но окончательный пинок под зад не оставил никакой надежды.
Андрей постоял перед закрытой дверью сарая, прислушиваясь к поросячьему плачу. С досадой покачал головой, эх, тут пока до забора очередь дойдёт, полдня потеряешь. Но пошёл в огород, нарвал охапку травы, благо её было больше, чем всего остального, кинул поросятам за дверь. Всё, теперь, вроде, нет никаких препятствий.
Упёрся двумя руками в плетень, приготовившись к какому-никакому сопротивлению. Но сопротивления не было вообще. Старая развалюха давно ждала этого часа и рухнула с глухим кряканьем, сминая крапиву по уличной стороне и увлекая за собой не успевшего среагировать, ввиду больной головы и неожиданности, хозяина.
Ванятка давно уже хотел подойти к Андрею. Сказать ему, что он ненарочно. Ну как ненарочно? Нарочно, но по недоразумению.
Ерина, как проснулась на следующий день, всё и рассказал. И Дуняше, и Ванятке, и деду с бабкой, и тётке Фёкле, своей матери.
Все собрались, полукругом сидели у постели больной. А больная приятно удивила своим здравием.
Нет, спина, конечно, побаливала, синяков да ссадин на ней было прилично. Но разве это то, чего они боялись?
А тут слух по деревне прошёл, что конюха чуть не убили. Гадали, кому он дорогу перешёл. Не иначе, как за девку какую-то.
Ванятка слушал и боялся на людей глаза поднять. Правда, что чуть не убил? Это уже слишком. И та самая походка победителя, с которой он уходил от поверженного врага, теперь представилась в новом свете. Уходил-то он не от врага, а от друга, как оказалось... Поверженного.
Дома про свой подвиг промолчал. Но стал крутиться около хаты Андрея, стараясь улучить удобную минуту.
И вот минута наступила. Тётка Акулина ушла в неведомом направлении, Андрей, по всему выходило, дома лежал болящий - пора.
Но пора-то пора, а как быть, когда ноги отказали? Не то, чтобы совсем, но в Андрееву хату не идут. Остановились у плетня и стоят.
Ладно, подумал Ванятка, подожду немного. Вот и ждал.
Но плетень вдруг дёрнулся, пошатался неуверенно и свалился всей длиной на улицу. Как раз под непослушные Ваняткины ноги. А сверху болящий лежал. И не шевелился.
Не-е, зашевелился. Застонал. Живой.
От радости предательские слёзы полились из Ваняткиных виноватых глаз, и из самого нутра вырвались покаянные слова:
- Ты прости меня, дядька Андрей, что тот раз тебя чуть не уби-ил...
От нового потрясения голова Андрея зазвенела новым звоном, и не сразу в этих звуках он стал разбирать слова. Поднял голову. Ванятка.
- Ты чего тут делаешь?
- К тебе пришёл.
- Ну заходи, - Андрей тяжело поднялся.
Что открыли, туда Ванятка и пошёл. Через забор. И остался. Стали они дальше вместе новый плетень ладить.
Андрей разжёг костёр.
- Сможешь столбы с одного конца обжигать?
- Зачем?
Ванятка не то, чтобы не доверял Андрею... Но сейчас сомневался. Как-то странно того иной раз уводило в сторону и качало. Так с пьяными бывает. Но Андрей трезвый. Только... головой ударенный. Вот и не было полного доверия.
- Мы эти концы будем в землю закапывать. Они и не сгниют.
- Понял, - обрадовался Ванятка такой Андреевой рассудительности.
Улица была видна как на ладони. С одной стороны, это хорошо, если, к примеру, хочется тебе со всеми проходящими односельчанами здороваться. С другой стороны - плохо. Если не хочется.
Сначала Ванятка решил, что в открытой настежь улице ничего хорошего нет, но потом понял, что ошибался.
Следующим к их забору попал Перепёлка. Ехал куда-то по своим делам. И если Андреев двор был бы загорожен, так и проехал мимо. А тут - нет. Остановился. Посмотрел. Завернул. Привязал коня к молоденькой яблоньке и остался. Знать, дела были неважные.
Матвея дед окликнул сам. Тот тоже мимо шёл.
- Иди-ка пособи маленько, - гостеприимно позвал Перепёлка, и Матвей не отказался.
Вскоре двор наполнился мужиками под завязку. То ли все они Андрея любили, то ли руки зачесались, когда увидели дела, что без них ловко делаются.
И Перепёлка понял, что пора кому-то начинать руководить. И так как об этом больше никто не подумал, скромно стал руководить сам.
- Мужики, поедемте кто-нибудь за ивой.
Нашлись мужики с топорами, уехали.
Не успели вкопать столбы, как Перепёлка вернулся с возом длинных веток. Их вмиг разгрузили, и дед поехал за новыми, мужики там уже наготовили кучу.
Множество рук схватили по ветке, и вот уже плетень обрёл своё основание. Схватили по другой - и на него стало приятно смотреть.
Кто-то разбирал старый забор на дрова. Ванятка следил за костром и прислушивался к разговорам.
Мужики сплетни не любили, в чужие дела не лезли, баб языкастых не уважали, поэтому за работой обсуждали всё самое важное.
- Андрей, ну хто ж тебе по башке ударил? Не дознался?
- Да не. Не дознался. Видно, кого-то разозлил крепко. Но я не в обиде. Во, хоть дома отлежусь.
- И то верно. Когда ещё отдохнёшь от конюшни да от барыни.
- А куда это они сегодня намылились?
- Хто?
- «Наша», да женихи ейные.
- На Сонном нынче гуляют помещики со всей округи. И «наша» туда умотала с женихами своими.
- А Лютый либо тоже там? Что-то не видать его нынче.
- Да не, поехал в другую сторону. Говорят, у него краля завелась в Камышовке...
Вскоре Ванятка заметил, что Матвей ушёл. Никому не сказал, тихо и незаметно.
«Дела, - подумал мальчик. - Мало ли?»
- А на ком «наша» жениться собралась? На Овчакове или на другом?
- А хрен её знает.
Когда уставшая Акулина в сумерках возвращалась с работы, она едва не прошла мимо своего дома. Не узнала.
Домой Ванятка зашёл той самой походкой героя-победителя. А что? Растёт. Скоро наравне с мужиками будет. Надо привыкать. И других приучать.
Девки накрывали на стол.
- Ты где был весь день? - спросил отец из своего угла.
- Забор с мужиками делал.
Девки обернулись на братика. Ванятка боковым зрением видел. Понял, что впечатлил.
- И кому же так повезло? - удивился и отец, тоже поднял голову от хомута.
- Сейчас во двор схожу помоюсь, а то грязный, как... - хотел сказать грубое слово, но сдержался. Это у мужиков ловко получалось ругаться, а ему… можно и по сопаткам получить. - Столбы опаливал, вот и закоптился сам.
Не видел Ванятка, как девки переглянулись, подняли брови, округлили глаза и покачали головами с ласковой усмешкой, - пошёл во двор.
На самом деле ему хотелось, чтобы и мать, и бабка с дедом тоже послушали. Поэтому тянул время.
И вот, когда все уселись ужинать, он начал свой рассказ. Да не долго продолжал.
- Можно? - прервал незнакомый голос на самом интересном месте.
И никто не слышал, как незваный гость стучал. Обернулись. Не такой уж и незнакомец. Но из-за того, что никак не ожидали увидеть его в своей хате, не сразу и признали.
Дуняша, правда, сразу узнала. Но не обрадовалась. Наоборот. Ей захотелось тихо выскользнуть из-за стола и спрятаться в свою горницу.
- Сергей... Ни...колаевич? - встал хозяин, приветствуя гостя.
- Никифорович. Хлеб да соль.
- Присаживайтесь к нам, - пригласил, как водится, гостя Фёдор.
Маша смотрела на скользящую в закатном свете лодку и чуть зубами не скрипела от злости. Невозможно смириться. Там должна была быть она. Это её место. Около самого богатого и статного жениха. Как так получилось, что он её не увидел? Не разглядел в ней никаких достоинств?
- Господин Аганов! - пронзительно закричали какие-то дети и побежали наперегонки к помещику. - Мы нашли! Это тоже на счастье?
Маша неодобрительно поморщилась, провожая их взглядом. Не такие уж они дети, чтобы вести себя так несдержанно. Но всё же пошла следом. Что это они нашли? Заинтересовались и остальные.
- Да нет... - растерянный Аганов вертел в руках тиару. Невероятной красоты.
Новость о находке вмиг собрала вокруг помещика и детей большую толпу. Всем хотелось своими глазами её увидеть.
- Она настоящая?.. Где вы её нашли? Но там же только что ничего не было? Чья она? - вопросы сыпались со всех сторон, но ответов не было. Сначала...
- Здесь монограмма! - поражённый Аганов стал показывать обратную сторону диадемы. - Посмотрите, чётко видны буквы.
- И что за буквы! Читайте же скорее!
- Где-то я это уже видел...
- А это случайно не князей Черовских вензель?
Все ахнули! Их!
Лица стали серьёзны. Тревога закралась в сердца. Это не смешно. Так не шутят.
- Помните, несколько лет назад где-то здесь погибла княжна?
Помнили все. Отступили от Аганова с тиарой в руке, словно боясь заразиться.
- Где вы её нашли? - ещё раз спросил у мальчишек помещик.
- Да вот же. Вот здесь, - указали они на пенёк, что торчал чуть в стороне от собравшихся.
- Но там ничего не было. Мы бы заметили!
- Значит, её только что кто-то подложил.
И тёплым летним вечером словно мороз дохнул на кожу. Всем стало неуютно и страшно.
Оглядели присутствующих. Вроде все свои. Знакомые. Соседи. И слуги бегают взад-вперёд. Но... чужая душа - потёмки. И сегодня это всем показал Ливасов.
Овчаков и Клим Васильевич мрачно переглянулись. Уж не играет ли кто-то с ними? И в сердца их медленной змеёй заползла тоска - предвестница поражения.
Глафира Никитична тоже помрачнела. Она не любила вспоминать ту историю. Ведь в то же самое время был тяжело ранен её муж. Со зверем встретился. Овчаков и Клим Васильевич слишком поздно пришли ему на выручку. В тот день охотились втроём.
- Мама, мама, колечко. В цветочке! - восторженно закричала маленькая девочка - дочка Ливасова. Но на её крик никто не оглянулся. Колечко уже никого не интересовало.
Девочка стояла на берегу и восхищёнными глазами смотрела на кувшинку. Которая росла у самого берега. И уже стала закрывать свои лепестки, уходя под воду.
Вдруг какой-то высокий крепкий парень в простой одежде крестьянина быстро нагнулся, подхватил колечко чуть ли не в последнее мгновение и на открытой ладони протянул девочке.
- Это мне? - изумлённо смотрела она и не верила.
- Оно твоё, - сказал он.
Девочка робко взяла. И крепко сжала в кулачке. А потом долго смотрела вслед. Какая добрая улыбка у этого красивого дяденьки. Смотрела, пока тот не скрылся за деревьями.
- А где Таня? - завопила опомнившаяся госпожа Горобец. - Где моя девочка?
Глава 126
- Не бойся, твоё время только начинается, - спокойно сказала Ида, выпуская изо рта серые табачные облака.
Ерина задумчиво смотрела на огонь. Рядом сидели во многом похожие на девушку, темноволосые кареглазые люди, но в других одеждах. Ерина была в крестьянском сарафане.
Тонко звенели гитарные струны, и печальная мелодия наполняли паузы между неспешными словами старой цыганки.
- А у барыни твоей уже заканчивается... А я помню её молодой. Красивая была, хоть и белобрысая. Бегала к моей бабке гадать... Тайком... ночью. Как и вы с сестрой, когда первый раз пришли... Родители замуж её выдавали за нелюбимого. А в сердце её жил другой. Но разве отдадут дочку помещика за крестьянина? Тем более за крепостного... Уж лучше за проходимца...
- За проходимца? - не ожидала Ерина.
- Муженёк-то её не тот, за кого себя выдавал... Но не знал никто. До сих пор не знают... Цыганские уши иногда слышат то, что от других сокрыто. А земля слухами наполнена. И бывали мы в тех местах, откуда они родом. Он и его братья.
Буйная пляска языков пламени завораживала. А может то слова старой цыганки так действовали. Хотелось сидеть так и слушать. И время будто остановилось. Или вернулось назад.
- А её любимый?
- Сила ему большая дана была. И желание высоко взлететь. Да только вот крылья опутаны неволей. И с этим он ничего не мог сделать. Тогда не мог. Потом справился, освободился, да поздно было. Крылья ослабели, желание взлететь ушло.
Ерина не представляла, о ком говорит старая цыганка, но не переспрашивала. Не следует ей знать всё на свете. Достаточно и того, что открылось.
- А вот барыню он не любил. Не нужна она ему была, даже богатая. У него интерес к другому. Людей лечил да загадки, что хвори загадывали, распутывал. Это и было главное в его жизни. А девок не видел. Хоть барыня это, хоть другие... Я помню. Ох, и страдала она. Приворожить хотела. Потому и бегала к нам. И не только к нам. Ничего не получилось. Совсем голову потеряла. И стыд. Вот родители и отдали замуж за первого, кто подвернулся. Лишь бы пристроить непутёвую дочь...
Когда Ерина возвращалась тёмными лугами в деревню, вслед ей ещё долго доносились грустные звуки цыганской песни, и уменьшающийся с каждым шагом огонёк костра напоминал, что там её ждут. Там свои. Там помогут и не оставят.
В руках она несла цыганское снадобье. Это для Марфушки. Прошла мимо своего дома. Спят, должно быть.
В усадьбе незамеченной проскользнуть не удалось. Сторож во дворе окликнул. Спросила у него, где лежит Марфушка. Раньше её место было недалеко от барских пяток. Оказалось, что теперь её кинули на Еринину лежанку.
Темно. Ерина осторожно прошла в свой угол, стараясь не потревожить спящих на полу людей, зажгла лучину, воткнула в щель в полу, села рядом.
Кто-то зашевелился, открыл глаза, глянул на Ерину, отвернулся. Но в основном все спали.
Ерина долго смотрела на Марфушку. Раскрасневшиеся щёки в неярком свете делали её почти хорошенькой. И она вновь напомнила Дуняшу. Своей беззащитностью и детской наивностью. У Ерины защипало в носу. Но она сдержалась.
Марфуша открыла глаза. Некоторое время задумчиво смотрела без движений, словно возвращаясь из каких-то далей.
- Я тебя ждала...
- Я принесла лекарство.
- Не надо... Мне не нужно.
- Как же ты выздоровеешь?
- Возьми мою руку.
Ерина взяла. Рука была неожиданно холодной. Она провела ладонью по щекам девушки. Щёки горели. Ерина стала греть руки.
Марфушка закрыла глаза.
- Хорошо, - сказала она. И это было последнее слово. Когда серый рассвет заглянул в маленькое грязное окно, лучина догорела и погасла, а Марфушка сделала свой последний выдох.
Глава 127
Андрей вышел во двор. Мир противно вертелся и скользил. Подташнивало. Но хватит лежать. Что там с забором? Пока дома, надо что-нибудь сделать.
- Очухался? - неласково спросила мать, выбегая следом из хаты.
- Ты куда?
- На барщину. А ты хотел, чтобы я около тебя сидела и нянчилась?
Андрей не хотел, но промолчал.
- На столе похлёбка и молоко, - сменила гнев на милость мать и захлопнула за собой калитку.
Андрей оглядел свои хоромы. Да уж! С какой стороны подойти - неясно. Всё пришло в упадок. И нечего удивляться, что мать злится. Могла бы ещё и накостылять, как в детстве часто бывало.
Долго стоял, выбирал. Нет, начинать надо с забора, мать за него больше всего кричит.
Что у него имеется? Кое-какой материал на столбы есть, скидывал в угол двора всё, что попадалось под руки.
Убрал опоры у старого плетня. Тот угрожающе накренился. Всё, хватит раздумывать. Пока матери нет, надо убрать его совсем. Нечего тут уже латать.
Во дворе куры и свинья с поросятами.
Так, с курами ничего не случится, а вот свинью надо загнать в сарай. А то убежит, потом ищи ветра в поле.
Хрюшка долго сопротивлялась, не понимая, за что ей такая немилость: от бела дня, да от солнышка снова в тёмный сарай, но окончательный пинок под зад не оставил никакой надежды.
Андрей постоял перед закрытой дверью сарая, прислушиваясь к поросячьему плачу. С досадой покачал головой, эх, тут пока до забора очередь дойдёт, полдня потеряешь. Но пошёл в огород, нарвал охапку травы, благо её было больше, чем всего остального, кинул поросятам за дверь. Всё, теперь, вроде, нет никаких препятствий.
Упёрся двумя руками в плетень, приготовившись к какому-никакому сопротивлению. Но сопротивления не было вообще. Старая развалюха давно ждала этого часа и рухнула с глухим кряканьем, сминая крапиву по уличной стороне и увлекая за собой не успевшего среагировать, ввиду больной головы и неожиданности, хозяина.
Ванятка давно уже хотел подойти к Андрею. Сказать ему, что он ненарочно. Ну как ненарочно? Нарочно, но по недоразумению.
Ерина, как проснулась на следующий день, всё и рассказал. И Дуняше, и Ванятке, и деду с бабкой, и тётке Фёкле, своей матери.
Все собрались, полукругом сидели у постели больной. А больная приятно удивила своим здравием.
Нет, спина, конечно, побаливала, синяков да ссадин на ней было прилично. Но разве это то, чего они боялись?
А тут слух по деревне прошёл, что конюха чуть не убили. Гадали, кому он дорогу перешёл. Не иначе, как за девку какую-то.
Ванятка слушал и боялся на людей глаза поднять. Правда, что чуть не убил? Это уже слишком. И та самая походка победителя, с которой он уходил от поверженного врага, теперь представилась в новом свете. Уходил-то он не от врага, а от друга, как оказалось... Поверженного.
Дома про свой подвиг промолчал. Но стал крутиться около хаты Андрея, стараясь улучить удобную минуту.
И вот минута наступила. Тётка Акулина ушла в неведомом направлении, Андрей, по всему выходило, дома лежал болящий - пора.
Но пора-то пора, а как быть, когда ноги отказали? Не то, чтобы совсем, но в Андрееву хату не идут. Остановились у плетня и стоят.
Ладно, подумал Ванятка, подожду немного. Вот и ждал.
Но плетень вдруг дёрнулся, пошатался неуверенно и свалился всей длиной на улицу. Как раз под непослушные Ваняткины ноги. А сверху болящий лежал. И не шевелился.
Не-е, зашевелился. Застонал. Живой.
От радости предательские слёзы полились из Ваняткиных виноватых глаз, и из самого нутра вырвались покаянные слова:
- Ты прости меня, дядька Андрей, что тот раз тебя чуть не уби-ил...
От нового потрясения голова Андрея зазвенела новым звоном, и не сразу в этих звуках он стал разбирать слова. Поднял голову. Ванятка.
- Ты чего тут делаешь?
- К тебе пришёл.
- Ну заходи, - Андрей тяжело поднялся.
Что открыли, туда Ванятка и пошёл. Через забор. И остался. Стали они дальше вместе новый плетень ладить.
Андрей разжёг костёр.
- Сможешь столбы с одного конца обжигать?
- Зачем?
Ванятка не то, чтобы не доверял Андрею... Но сейчас сомневался. Как-то странно того иной раз уводило в сторону и качало. Так с пьяными бывает. Но Андрей трезвый. Только... головой ударенный. Вот и не было полного доверия.
- Мы эти концы будем в землю закапывать. Они и не сгниют.
- Понял, - обрадовался Ванятка такой Андреевой рассудительности.
Улица была видна как на ладони. С одной стороны, это хорошо, если, к примеру, хочется тебе со всеми проходящими односельчанами здороваться. С другой стороны - плохо. Если не хочется.
Сначала Ванятка решил, что в открытой настежь улице ничего хорошего нет, но потом понял, что ошибался.
Следующим к их забору попал Перепёлка. Ехал куда-то по своим делам. И если Андреев двор был бы загорожен, так и проехал мимо. А тут - нет. Остановился. Посмотрел. Завернул. Привязал коня к молоденькой яблоньке и остался. Знать, дела были неважные.
Матвея дед окликнул сам. Тот тоже мимо шёл.
- Иди-ка пособи маленько, - гостеприимно позвал Перепёлка, и Матвей не отказался.
Вскоре двор наполнился мужиками под завязку. То ли все они Андрея любили, то ли руки зачесались, когда увидели дела, что без них ловко делаются.
И Перепёлка понял, что пора кому-то начинать руководить. И так как об этом больше никто не подумал, скромно стал руководить сам.
- Мужики, поедемте кто-нибудь за ивой.
Нашлись мужики с топорами, уехали.
Не успели вкопать столбы, как Перепёлка вернулся с возом длинных веток. Их вмиг разгрузили, и дед поехал за новыми, мужики там уже наготовили кучу.
Множество рук схватили по ветке, и вот уже плетень обрёл своё основание. Схватили по другой - и на него стало приятно смотреть.
Кто-то разбирал старый забор на дрова. Ванятка следил за костром и прислушивался к разговорам.
Мужики сплетни не любили, в чужие дела не лезли, баб языкастых не уважали, поэтому за работой обсуждали всё самое важное.
- Андрей, ну хто ж тебе по башке ударил? Не дознался?
- Да не. Не дознался. Видно, кого-то разозлил крепко. Но я не в обиде. Во, хоть дома отлежусь.
- И то верно. Когда ещё отдохнёшь от конюшни да от барыни.
- А куда это они сегодня намылились?
- Хто?
- «Наша», да женихи ейные.
- На Сонном нынче гуляют помещики со всей округи. И «наша» туда умотала с женихами своими.
- А Лютый либо тоже там? Что-то не видать его нынче.
- Да не, поехал в другую сторону. Говорят, у него краля завелась в Камышовке...
Вскоре Ванятка заметил, что Матвей ушёл. Никому не сказал, тихо и незаметно.
«Дела, - подумал мальчик. - Мало ли?»
- А на ком «наша» жениться собралась? На Овчакове или на другом?
- А хрен её знает.
Когда уставшая Акулина в сумерках возвращалась с работы, она едва не прошла мимо своего дома. Не узнала.
Глава 128
Домой Ванятка зашёл той самой походкой героя-победителя. А что? Растёт. Скоро наравне с мужиками будет. Надо привыкать. И других приучать.
Девки накрывали на стол.
- Ты где был весь день? - спросил отец из своего угла.
- Забор с мужиками делал.
Девки обернулись на братика. Ванятка боковым зрением видел. Понял, что впечатлил.
- И кому же так повезло? - удивился и отец, тоже поднял голову от хомута.
- Сейчас во двор схожу помоюсь, а то грязный, как... - хотел сказать грубое слово, но сдержался. Это у мужиков ловко получалось ругаться, а ему… можно и по сопаткам получить. - Столбы опаливал, вот и закоптился сам.
Не видел Ванятка, как девки переглянулись, подняли брови, округлили глаза и покачали головами с ласковой усмешкой, - пошёл во двор.
На самом деле ему хотелось, чтобы и мать, и бабка с дедом тоже послушали. Поэтому тянул время.
И вот, когда все уселись ужинать, он начал свой рассказ. Да не долго продолжал.
- Можно? - прервал незнакомый голос на самом интересном месте.
И никто не слышал, как незваный гость стучал. Обернулись. Не такой уж и незнакомец. Но из-за того, что никак не ожидали увидеть его в своей хате, не сразу и признали.
Дуняша, правда, сразу узнала. Но не обрадовалась. Наоборот. Ей захотелось тихо выскользнуть из-за стола и спрятаться в свою горницу.
- Сергей... Ни...колаевич? - встал хозяин, приветствуя гостя.
- Никифорович. Хлеб да соль.
- Присаживайтесь к нам, - пригласил, как водится, гостя Фёдор.
