— На тебя все смотрят, — хмыкнула Адель. — Во-первых, есть на что посмотреть. Во-вторых, не забывай, сегодня твой дебют в свете. В-третьих, кто-то распустил уже слух, что ты — дочь знатного катрильца, сбежавшая от навязанного брака.
По поводу первого возразить я не могла. Стараниями Уап-ау, вознамерившейся в полной мере сделать из меня женщину, и стилиста, которому она отдала меня на растерзание, я ничем не уступала другим дамам. В вечернем платье насыщенного винного цвета, сочетавшем простоту — без всяких там, храни Сияна, кружев и блёсток — и элегантность, с высокой причёской, из которой была выпущена пара «случайно выбившихся» подвитых прядей, с классическим макияжем я нравилась даже себе самой. И смотрелась вполне достойно даже в компании ослепительной — Уап-ау иначе и не может выглядеть — Адели. И, судя по всему, лисоголовая была довольна и моим видом, и тем, как я держалась.
Ох, как я пыталась увильнуть от посещения театра. Никакого желания «светиться» у меня не было. Когда Счастливчик чуть больше месяца назад извинялся за то, что я не смогу посетить премьеру, я смеялась в голос. Но Адель... Я бы не рискнула спорить и с Аделью Измайловой. Противостоять же лисоголовой я и не пыталась. Кто знает, на что способна Пустынная Буря в человеческом теле, если её разозлить? Хватит и резкого порыва ветра... К слову о ветре, меня поразили слухи. Не столько сами слуху о моём происхождении, сколько скорость, с которой Крысарик, сделавший вывод из моей оговорки, сумел его распустить.
Но всё же я была уверена, что наблюдатель заинтересовался мной задолго до разговора с Бровиковым. Двигаясь следом за Аделью, я краем глаза следила за собравшимися. И в конце концов сумела вычислить наблюдателя.
— Адель, — тихонько спросила я, поравнявшись с ней, — кто этот высокий старик с тростью, которого сопровождает тортик на ножках?
Приземистая полная девица, сопровождавшая старика, была в бело-розовом платье с огромным количеством рюш и бантов, зрительно расширявших её фигуру ещё больше.
— Тише, — сказала Адель, — это Борис Константинович Богатырёв со своей любимой внучкой. Он порвёт любого, кто обидит его Катеньку. А возможностей для этого у него, поверь мне, достаточно.
Прозвенел звонок, предупреждавший, что до начала спектакля осталось всего пять минут. И мы отправились в ложу, принадлежавшую Измайлову. Ощущение взгляда пропало, но успокоиться я не смогла. Кто же такой этот Богатырёв, если даже Адель говорит о нём с опаской?
Когда мы заняли свои места в ложе, Адель наклонилась ко мне и тихонько спросила:
— Ну что, жива?
— Почти, — согласилась я.
После получаса променада я чувствовала себя выжатой почти как тогда, когда мы пробирались через теснины к пещере Ста Дорог.
— Ничего, — со смешком отозвалась Адель. — Скоро привыкнешь.
— А может не надо привыкать? — осторожно спросила я.
— Надо. — твёрдо сказала Адель. — Должна же я передать Измайлова в надёжные руки.
Если бы я не сидела, то, наверное, упала бы. А так только мгновение поизображала вытащенную из воды рыбу, а потом зашипела:
— Нет! Никогда! Только не он!
— Не он? — синтересом энтомолога, рассматривающего пришпиленную к листу бабочку, спросила Адель. — Тогда кто? Твой хромоногий?
Олега она терпеть не могла с тех пор, как он обвёл её вокруг пальца с оберегом Бэтцу. Потому иначе как «хромоногий» не называла. Олег же во время поездки в Уапте сильно перетрудил ногу. Его хромота стала видимой. Андр отправил его на месяц на реабилитацию в какой-то загородный пансионат. Счастливчик произнёс проникновенную речь о том, как он благодарен Олегу, без которого мы все сгинули бы под землёй. Но замечание лисоголовой заставило меня задуматься. Разве мало клиник в Зарянске? Для чего Андру потребовалось отсылать Олега?
— Или Артурчик? Он, конечно, не красавец. Зато умница. Да и давить на тебя, в отличие от «хромоножки» не станет.
Артур, принявший предложение Счастливчика, перебрался из Бельска в Зарянск и занял освободившуюся квартиру Ларисы — бывшая соседка сразу после больницы собрала вещички и исчезла в неизвестном направлении. Теперь каждый вечер он приходил ко мне. Артур рассказывал о делах Фонда и продвижении Бэтцу, читал стихи. И чем успешнее шли дела Фонда, тем меньше было стихов и больше разговоров о проекте.
— Почему бы тебе не отвести Артура в «Идеал»? Думаю, джойлисс пойдёт на пользу вам обоим.
От продолжения неприятного разговора меня погасший свет и зазвучавшие в темноте первые звуки увертюры.
Фойе Оперного театра в день премьеры напоминало Андру птичий базар. Шум и гомон, суматоха, перепархивание с места на место. И сам он в чёрном смокинге и белоснежной рубашке был частью этого базара, этаким пингвином с бокалом шампанского в руке. Это был его первый выход в «большой свет» после смерти сына. Он и сейчас с большим удовольствием провёл бы вечер в более узком кругу, но перед советом директоров в понедельник нужно было показаться на публике и пообщаться с некоторыми членами совета в неформальной обстановке. В театр Андр приехал не развлекаться, а работать. Он прогуливался среди нарядной публики, с кем-то просто раскланиваясь, с кем-то останавливался поболтать... Незадолго до третьего звонка, когда истинные любители оперы уже потихоньку начали пробираться в зал, Андра окликнули.
— Андрон Вениаминович, дорогой! Какая приятная неожиданность! А я думал, что болезнь помешает вам почтить премьеру своим присутствием!
Андр обернулся и заставил губы расплыться в улыбке, такой же широкой и такой же фальшивой, как у окликнувшего его «Мастера слухов», как за глаза называли Леонида Михайловича Бровикова.
— Леонид Михайлович! Безмерно рад вас видеть! Право же, слухи о моей болезни изрядно преувеличены! И разве банальная простуда, прошедшая неделю назад, могла бы помешать мне насладиться голосом Трии?
Если быть честным, то голос Трии был для него ничем не лучше воробьиного чириканья. Но быть честным с Мастером сплетен?!
— Банальная простуда? Мне говорили, что вы... — Бровиков замялся, подбирая слова, — ... серьёзно больны.
— Ваши источники ошибаются, — усмехнулся Андр.
Похоже, кто-то запустил слух о его невменяемости. Но этот «кто-то» поторопился.
— Увы, людям свойственно делиться непроверенной информацией, — притворно вздохнул Бровиков.
При этом маленькие глазки сквозь толстые линзы очков в роговой оправе пристально смотрели на собеседника, словно препарируя его.
— Увы, — в тон ему вздохнул Андр. — Такова человеческая натура.
И он перевёл разговор на премьеру. Бровиков охотно подхватил тему, и пару минут они обсуждали таланты Нефедова и пикантную историю с его участием.
Прозвенел звонок, но Бровиков не торопился на своё место.
— Андрон Вениаминович, позвольте принести мои глубочайшие соболезнования в связи со смертью сына, — сказал он. — Не имел возможности выразить их ранее...
— Благодарю за сочувствие, Леонид Михайлович, — холодно кивнул Андр. — Мы с Аделью решили, что скорбь по Алексею должна быть деятельной. И в память о нём основали благотворительный фонд. «Фонд побед Радана». Не слышали о нём?
В ложу Андр вошёл, когда пышная Триа, изображающая юную девицу, уже картинно металась по цене, заламывала руки и пела знаменитую арию «О, как судьба моя жестока!» Пела она великолепно, это мог оценить даже он при всей своей нелюбви к опере. Но Андру было не до проблем сопрано и её героини — разобраться бы со своими.
Он молча опустился в кресло, стараясь не привлекать внимания жены. Почти «бывшей жены», поскольку оформление развода, несмотря на все старания адвокатов Лисьина-старшего затянуть процесс, вышло на финишную прямую. Через неделю, в следующую пятницу, документы будут подписаны и зарегистрированы в городском архиве, как и документы об официальном признании Анюты.
Андр закрыл глаза, делая вид, что наслаждается музыкой. Но мысли его занимал разговор с Аркадием Калесным, произошедший сразу после возвращения в Зарянск. Новостей у Аркадия было много, одна другой хуже.
— Наша затея с вашим двойником, Андрей Вениаминович, — сказал Аркадий, устраиваясь в гостевом кресле его кабинета, — оказалась удачнее, чем я думал. За время вашего путешествия на него совершили два покушения.
— Ого!
Андр присвистнул. Разумом он понимал, что рискует, предлагая ловить на живца. Но до последнего надеялся, что ошибается.
— Одно — бутылка с отравленным вином, присланная якобы от имени мужа вашей сестры.
— Глупо, — хмыкнул Андр. — Голубев меньше ящика не присылает.
— Второе, — продолжал Калесный, — хакерская атака на умную систему вентиляции особняка, которая пыталась спровоцировать выброс углекислого газа в спальне вашего двойника.
— Это уже серьёзнее, хотя вряд ли сработало бы даже в моём старом особняке. — хмуро сказал Андр. — Ключников уверял, что на всех системах там стоит двойная защита.
— Стандартная двойная защита, — самодовольно уточнил Аркадий, — которую хакер успешно взломал. Но в этом доме включён параноидальный режим, поэтому к стандартной двойной добавлен третий страховочный контур. Вот он и пресёк попытку вмешательства.
Андр тихо выругался сквозь зубы.
— В итоге мы имеем, — продолжал Калесный. — Два покушения с двумя заказчиками
— Почему двумя? — спросил Андр.
— Разный почерк и разная степень подготовки. Одно, как вы сами заметили, дилетантское, нелепое. Второе — профессиональное, хорошо подготовленное. Не исключу даже, что первое должно было отвлечь внимание от второго.
— Но вы, Аркадий Маркович, полагаете, что заказчиков всё же двое? — нахмурился Андр.
— Если за ними не стоит кто-то третий. — задумчиво ответил Аркадий. — Тот самый третий, что стоит за смертью вашего сына.
Фасад дома, приютившего школу танцев, когда-то выкрашенный в бежевый цвет, давно выцвел. Краска на нём местами облупилась,облезла, кое-где темнели пятна и полосы закрашенного граффити, придавая зданию сходство с трёхцветной кошкой. Оно встречало посетителей большой железной дверью, с явным нежеланием пропускавшей внутрь. За ней скрывался большой вестибюль, когда-то поражавший гостей роскошью интерьера. Теперь же от роскоши остались смутные воспоминания, а главным украшением вестибюля служили висевшие по стенам огромные плакаты с Георгом Апполио, основателем и звездой школы школы танцев «Идеал». Смуглый черноволосый красавец в чёрном, расшитом серебром костюме выглядел идеально со всех ракурсов. В прошлый раз, когда мы были здесь вместе с лисоголовой, его партнёршей на плакатах была эффектная брюнетка, с восторгом и восхищением смотревшая на Георга. Теперь плакаты с брюнеткой сместились на задний план, уступив место новым, на которой Апполио танцевал с рыжеволосой красавицей. Чёрная полумаска скрывала лицо танцовщицы, но одного взгляда на изящную фигуру в чёрном хватало, чтобы узнать Адель-Уап-ау. Её насмешливо-торжествующий взгляд «я же говорила» сопровождал нас с Артуром всю дорогу до раздевалок. От взгляда на большой плакат в раздевалке, с которого она смотрела особенно выразительно, у меня окончательно испортилось настроение. И когда лисоголовая поймёт, что человека невозможно осчастливить насильно?!
Ох, как я не хотела сюда идти. Особенно с утра, когда ещё свежи были в памяти фрагменты истории ак-Каи, показанные Мотыльком Вечности. Но Артур в театре так молил оказать ему честь стать его партнёршей хотя бы на время учёбы, а Уап-ау так красоречиво молчала, что пришлось согласиться.
Занимался с нами, как и в прошлый раз, Саша. Он вежливо поздоровался со мной, а Артура приветствовал, словно старого знакомого. У меня возникло подозрение, что меня затащили в ловушку. Настроение, уже упавшее до плинтуса, провалилось на минус первый этаж. А когда началось занятие, оказалось, что под минус первым этажом есть минус второй и минус третий... Настроение продолжало падать и падать. Единственное, что мне удавалось, это держать на лице нейтральную улыбку. Всё остальное получалось исключительно с «не». Всё, что показывал Саша, я делала не так, не попадала в темп и не слышала музыку. Единственное, утешало меня, и, похоже, не радовало Артура, то, что базовые шаги отрабатывались индивидуально. Я была зла и на ситуацию, и на Артура, так что меньше всего мне хотелось с ним обниматься.
В первый раз, когда мы были здесь Уап-ау, время пролетело на крыльях смешинок мгновенно. Сейчас же оно тянулось и тянулось... Я выдохнула с облегчением, когда Саша объявил:
-- На сегодня всё. Осталось пять минут. Потанцуете?
-- Потанцуем! -- радостно подхватил Артур.
-- Потанцуем, -- без особого энтузиазма согласилась я.
И зачем-то распустила волосы, собранные на время занятия в хвост. Саша подмигнул мне и включил музыку.
Первые шаги под первые такты были неловкими, скованными -- я всё пыталась сделать их правильными, пыталась контролировать... Потом плюнула на правильность, перестала контролировать и думать. Здесь и сейчас остались только я и музыка. И Артур. Он был ветерком у ночного костра, я стала языком пламени. Он тянулся ко мне, я ускользала. На мгновение приближалась, принимала его руку, чтобы опереться и отстранялась снова. А когда на финальных аккордах Артур притянул меня к себе и наклонился, чтобы поцеловать, я изящным пируэтом выкрутилась из его рук. Сделала большой шаг с оборотом и эффектно опустилась на одно колено в нескольких метрах от него.
Раздался смех и аплодисменты. Я подняла голову и резко встала. Рядом с Сашей стояли Адель с Георгом и брюнетка со старых плакатов.
-- Превосходно, Сания, -- со смехом сказал Адель. -- Вот это и есть настоящий джоллис! Ты чувствуешь его дух. А техника -- дело наживное.
-- Вы прекрасно танцевали, Артур, -- с улыбкой подошла к нам брюнетка. -- Для новичка -- просто восхитительно.
-- Только благодаря вам, Марина, -- чуть смущённо ответил он.
-- Но было несколько моментов, которые можно было подправить. Если у вас найдётся несколько минут, я покажу, -- предложила Марина.
Брюнетка улыбалась так многозначительно, словно предлагала не разбор допущенных ошибок, а нечто большее.
-- Простите, Марина, -- Артур смутился ещё сильнее.
Через его маску проступил Матвей Егорович.
-- Простите, боюсь, сегодня я слишком устал, чтобы дальше заниматься, -- чуть покраснев, сказал он.
И повернулся ко мне:
-- Сания, вы сейчас домой? Может, зайдём по дороге куда-нибудь перекусить?
Зайти куда-нибудь перекусить я бы не возражала, но не в кампании Артура. Его свежеобретённая напористость меня несколько напрягала. Я на мгновение задумалась, не зная, что ответить.
Выбор за меня сделал телефон, зазвонивший в сумке на подоконнике. Звонил Андр.
-- Сонечка, надо срочно поговорить. Но разговор совершенно не телефонный...
По поводу первого возразить я не могла. Стараниями Уап-ау, вознамерившейся в полной мере сделать из меня женщину, и стилиста, которому она отдала меня на растерзание, я ничем не уступала другим дамам. В вечернем платье насыщенного винного цвета, сочетавшем простоту — без всяких там, храни Сияна, кружев и блёсток — и элегантность, с высокой причёской, из которой была выпущена пара «случайно выбившихся» подвитых прядей, с классическим макияжем я нравилась даже себе самой. И смотрелась вполне достойно даже в компании ослепительной — Уап-ау иначе и не может выглядеть — Адели. И, судя по всему, лисоголовая была довольна и моим видом, и тем, как я держалась.
Ох, как я пыталась увильнуть от посещения театра. Никакого желания «светиться» у меня не было. Когда Счастливчик чуть больше месяца назад извинялся за то, что я не смогу посетить премьеру, я смеялась в голос. Но Адель... Я бы не рискнула спорить и с Аделью Измайловой. Противостоять же лисоголовой я и не пыталась. Кто знает, на что способна Пустынная Буря в человеческом теле, если её разозлить? Хватит и резкого порыва ветра... К слову о ветре, меня поразили слухи. Не столько сами слуху о моём происхождении, сколько скорость, с которой Крысарик, сделавший вывод из моей оговорки, сумел его распустить.
Но всё же я была уверена, что наблюдатель заинтересовался мной задолго до разговора с Бровиковым. Двигаясь следом за Аделью, я краем глаза следила за собравшимися. И в конце концов сумела вычислить наблюдателя.
— Адель, — тихонько спросила я, поравнявшись с ней, — кто этот высокий старик с тростью, которого сопровождает тортик на ножках?
Приземистая полная девица, сопровождавшая старика, была в бело-розовом платье с огромным количеством рюш и бантов, зрительно расширявших её фигуру ещё больше.
— Тише, — сказала Адель, — это Борис Константинович Богатырёв со своей любимой внучкой. Он порвёт любого, кто обидит его Катеньку. А возможностей для этого у него, поверь мне, достаточно.
Прозвенел звонок, предупреждавший, что до начала спектакля осталось всего пять минут. И мы отправились в ложу, принадлежавшую Измайлову. Ощущение взгляда пропало, но успокоиться я не смогла. Кто же такой этот Богатырёв, если даже Адель говорит о нём с опаской?
Когда мы заняли свои места в ложе, Адель наклонилась ко мне и тихонько спросила:
— Ну что, жива?
— Почти, — согласилась я.
После получаса променада я чувствовала себя выжатой почти как тогда, когда мы пробирались через теснины к пещере Ста Дорог.
— Ничего, — со смешком отозвалась Адель. — Скоро привыкнешь.
— А может не надо привыкать? — осторожно спросила я.
— Надо. — твёрдо сказала Адель. — Должна же я передать Измайлова в надёжные руки.
Если бы я не сидела, то, наверное, упала бы. А так только мгновение поизображала вытащенную из воды рыбу, а потом зашипела:
— Нет! Никогда! Только не он!
— Не он? — синтересом энтомолога, рассматривающего пришпиленную к листу бабочку, спросила Адель. — Тогда кто? Твой хромоногий?
Олега она терпеть не могла с тех пор, как он обвёл её вокруг пальца с оберегом Бэтцу. Потому иначе как «хромоногий» не называла. Олег же во время поездки в Уапте сильно перетрудил ногу. Его хромота стала видимой. Андр отправил его на месяц на реабилитацию в какой-то загородный пансионат. Счастливчик произнёс проникновенную речь о том, как он благодарен Олегу, без которого мы все сгинули бы под землёй. Но замечание лисоголовой заставило меня задуматься. Разве мало клиник в Зарянске? Для чего Андру потребовалось отсылать Олега?
— Или Артурчик? Он, конечно, не красавец. Зато умница. Да и давить на тебя, в отличие от «хромоножки» не станет.
Артур, принявший предложение Счастливчика, перебрался из Бельска в Зарянск и занял освободившуюся квартиру Ларисы — бывшая соседка сразу после больницы собрала вещички и исчезла в неизвестном направлении. Теперь каждый вечер он приходил ко мне. Артур рассказывал о делах Фонда и продвижении Бэтцу, читал стихи. И чем успешнее шли дела Фонда, тем меньше было стихов и больше разговоров о проекте.
— Почему бы тебе не отвести Артура в «Идеал»? Думаю, джойлисс пойдёт на пользу вам обоим.
От продолжения неприятного разговора меня погасший свет и зазвучавшие в темноте первые звуки увертюры.
Глава 2 Два пишем, третий в уме
Фойе Оперного театра в день премьеры напоминало Андру птичий базар. Шум и гомон, суматоха, перепархивание с места на место. И сам он в чёрном смокинге и белоснежной рубашке был частью этого базара, этаким пингвином с бокалом шампанского в руке. Это был его первый выход в «большой свет» после смерти сына. Он и сейчас с большим удовольствием провёл бы вечер в более узком кругу, но перед советом директоров в понедельник нужно было показаться на публике и пообщаться с некоторыми членами совета в неформальной обстановке. В театр Андр приехал не развлекаться, а работать. Он прогуливался среди нарядной публики, с кем-то просто раскланиваясь, с кем-то останавливался поболтать... Незадолго до третьего звонка, когда истинные любители оперы уже потихоньку начали пробираться в зал, Андра окликнули.
— Андрон Вениаминович, дорогой! Какая приятная неожиданность! А я думал, что болезнь помешает вам почтить премьеру своим присутствием!
Андр обернулся и заставил губы расплыться в улыбке, такой же широкой и такой же фальшивой, как у окликнувшего его «Мастера слухов», как за глаза называли Леонида Михайловича Бровикова.
— Леонид Михайлович! Безмерно рад вас видеть! Право же, слухи о моей болезни изрядно преувеличены! И разве банальная простуда, прошедшая неделю назад, могла бы помешать мне насладиться голосом Трии?
Если быть честным, то голос Трии был для него ничем не лучше воробьиного чириканья. Но быть честным с Мастером сплетен?!
— Банальная простуда? Мне говорили, что вы... — Бровиков замялся, подбирая слова, — ... серьёзно больны.
— Ваши источники ошибаются, — усмехнулся Андр.
Похоже, кто-то запустил слух о его невменяемости. Но этот «кто-то» поторопился.
— Увы, людям свойственно делиться непроверенной информацией, — притворно вздохнул Бровиков.
При этом маленькие глазки сквозь толстые линзы очков в роговой оправе пристально смотрели на собеседника, словно препарируя его.
— Увы, — в тон ему вздохнул Андр. — Такова человеческая натура.
И он перевёл разговор на премьеру. Бровиков охотно подхватил тему, и пару минут они обсуждали таланты Нефедова и пикантную историю с его участием.
Прозвенел звонок, но Бровиков не торопился на своё место.
— Андрон Вениаминович, позвольте принести мои глубочайшие соболезнования в связи со смертью сына, — сказал он. — Не имел возможности выразить их ранее...
— Благодарю за сочувствие, Леонид Михайлович, — холодно кивнул Андр. — Мы с Аделью решили, что скорбь по Алексею должна быть деятельной. И в память о нём основали благотворительный фонд. «Фонд побед Радана». Не слышали о нём?
В ложу Андр вошёл, когда пышная Триа, изображающая юную девицу, уже картинно металась по цене, заламывала руки и пела знаменитую арию «О, как судьба моя жестока!» Пела она великолепно, это мог оценить даже он при всей своей нелюбви к опере. Но Андру было не до проблем сопрано и её героини — разобраться бы со своими.
Он молча опустился в кресло, стараясь не привлекать внимания жены. Почти «бывшей жены», поскольку оформление развода, несмотря на все старания адвокатов Лисьина-старшего затянуть процесс, вышло на финишную прямую. Через неделю, в следующую пятницу, документы будут подписаны и зарегистрированы в городском архиве, как и документы об официальном признании Анюты.
Андр закрыл глаза, делая вид, что наслаждается музыкой. Но мысли его занимал разговор с Аркадием Калесным, произошедший сразу после возвращения в Зарянск. Новостей у Аркадия было много, одна другой хуже.
— Наша затея с вашим двойником, Андрей Вениаминович, — сказал Аркадий, устраиваясь в гостевом кресле его кабинета, — оказалась удачнее, чем я думал. За время вашего путешествия на него совершили два покушения.
— Ого!
Андр присвистнул. Разумом он понимал, что рискует, предлагая ловить на живца. Но до последнего надеялся, что ошибается.
— Одно — бутылка с отравленным вином, присланная якобы от имени мужа вашей сестры.
— Глупо, — хмыкнул Андр. — Голубев меньше ящика не присылает.
— Второе, — продолжал Калесный, — хакерская атака на умную систему вентиляции особняка, которая пыталась спровоцировать выброс углекислого газа в спальне вашего двойника.
— Это уже серьёзнее, хотя вряд ли сработало бы даже в моём старом особняке. — хмуро сказал Андр. — Ключников уверял, что на всех системах там стоит двойная защита.
— Стандартная двойная защита, — самодовольно уточнил Аркадий, — которую хакер успешно взломал. Но в этом доме включён параноидальный режим, поэтому к стандартной двойной добавлен третий страховочный контур. Вот он и пресёк попытку вмешательства.
Андр тихо выругался сквозь зубы.
— В итоге мы имеем, — продолжал Калесный. — Два покушения с двумя заказчиками
— Почему двумя? — спросил Андр.
— Разный почерк и разная степень подготовки. Одно, как вы сами заметили, дилетантское, нелепое. Второе — профессиональное, хорошо подготовленное. Не исключу даже, что первое должно было отвлечь внимание от второго.
— Но вы, Аркадий Маркович, полагаете, что заказчиков всё же двое? — нахмурился Андр.
— Если за ними не стоит кто-то третий. — задумчиво ответил Аркадий. — Тот самый третий, что стоит за смертью вашего сына.
Глава 3 Неидеальный «Идеал»
Фасад дома, приютившего школу танцев, когда-то выкрашенный в бежевый цвет, давно выцвел. Краска на нём местами облупилась,облезла, кое-где темнели пятна и полосы закрашенного граффити, придавая зданию сходство с трёхцветной кошкой. Оно встречало посетителей большой железной дверью, с явным нежеланием пропускавшей внутрь. За ней скрывался большой вестибюль, когда-то поражавший гостей роскошью интерьера. Теперь же от роскоши остались смутные воспоминания, а главным украшением вестибюля служили висевшие по стенам огромные плакаты с Георгом Апполио, основателем и звездой школы школы танцев «Идеал». Смуглый черноволосый красавец в чёрном, расшитом серебром костюме выглядел идеально со всех ракурсов. В прошлый раз, когда мы были здесь вместе с лисоголовой, его партнёршей на плакатах была эффектная брюнетка, с восторгом и восхищением смотревшая на Георга. Теперь плакаты с брюнеткой сместились на задний план, уступив место новым, на которой Апполио танцевал с рыжеволосой красавицей. Чёрная полумаска скрывала лицо танцовщицы, но одного взгляда на изящную фигуру в чёрном хватало, чтобы узнать Адель-Уап-ау. Её насмешливо-торжествующий взгляд «я же говорила» сопровождал нас с Артуром всю дорогу до раздевалок. От взгляда на большой плакат в раздевалке, с которого она смотрела особенно выразительно, у меня окончательно испортилось настроение. И когда лисоголовая поймёт, что человека невозможно осчастливить насильно?!
Ох, как я не хотела сюда идти. Особенно с утра, когда ещё свежи были в памяти фрагменты истории ак-Каи, показанные Мотыльком Вечности. Но Артур в театре так молил оказать ему честь стать его партнёршей хотя бы на время учёбы, а Уап-ау так красоречиво молчала, что пришлось согласиться.
Занимался с нами, как и в прошлый раз, Саша. Он вежливо поздоровался со мной, а Артура приветствовал, словно старого знакомого. У меня возникло подозрение, что меня затащили в ловушку. Настроение, уже упавшее до плинтуса, провалилось на минус первый этаж. А когда началось занятие, оказалось, что под минус первым этажом есть минус второй и минус третий... Настроение продолжало падать и падать. Единственное, что мне удавалось, это держать на лице нейтральную улыбку. Всё остальное получалось исключительно с «не». Всё, что показывал Саша, я делала не так, не попадала в темп и не слышала музыку. Единственное, утешало меня, и, похоже, не радовало Артура, то, что базовые шаги отрабатывались индивидуально. Я была зла и на ситуацию, и на Артура, так что меньше всего мне хотелось с ним обниматься.
В первый раз, когда мы были здесь Уап-ау, время пролетело на крыльях смешинок мгновенно. Сейчас же оно тянулось и тянулось... Я выдохнула с облегчением, когда Саша объявил:
-- На сегодня всё. Осталось пять минут. Потанцуете?
-- Потанцуем! -- радостно подхватил Артур.
-- Потанцуем, -- без особого энтузиазма согласилась я.
И зачем-то распустила волосы, собранные на время занятия в хвост. Саша подмигнул мне и включил музыку.
Первые шаги под первые такты были неловкими, скованными -- я всё пыталась сделать их правильными, пыталась контролировать... Потом плюнула на правильность, перестала контролировать и думать. Здесь и сейчас остались только я и музыка. И Артур. Он был ветерком у ночного костра, я стала языком пламени. Он тянулся ко мне, я ускользала. На мгновение приближалась, принимала его руку, чтобы опереться и отстранялась снова. А когда на финальных аккордах Артур притянул меня к себе и наклонился, чтобы поцеловать, я изящным пируэтом выкрутилась из его рук. Сделала большой шаг с оборотом и эффектно опустилась на одно колено в нескольких метрах от него.
Раздался смех и аплодисменты. Я подняла голову и резко встала. Рядом с Сашей стояли Адель с Георгом и брюнетка со старых плакатов.
-- Превосходно, Сания, -- со смехом сказал Адель. -- Вот это и есть настоящий джоллис! Ты чувствуешь его дух. А техника -- дело наживное.
-- Вы прекрасно танцевали, Артур, -- с улыбкой подошла к нам брюнетка. -- Для новичка -- просто восхитительно.
-- Только благодаря вам, Марина, -- чуть смущённо ответил он.
-- Но было несколько моментов, которые можно было подправить. Если у вас найдётся несколько минут, я покажу, -- предложила Марина.
Брюнетка улыбалась так многозначительно, словно предлагала не разбор допущенных ошибок, а нечто большее.
-- Простите, Марина, -- Артур смутился ещё сильнее.
Через его маску проступил Матвей Егорович.
-- Простите, боюсь, сегодня я слишком устал, чтобы дальше заниматься, -- чуть покраснев, сказал он.
И повернулся ко мне:
-- Сания, вы сейчас домой? Может, зайдём по дороге куда-нибудь перекусить?
Зайти куда-нибудь перекусить я бы не возражала, но не в кампании Артура. Его свежеобретённая напористость меня несколько напрягала. Я на мгновение задумалась, не зная, что ответить.
Выбор за меня сделал телефон, зазвонивший в сумке на подоконнике. Звонил Андр.
-- Сонечка, надо срочно поговорить. Но разговор совершенно не телефонный...
