Она как-то жалко и растеряно улыбнулась ему и протянула руки, в которых она держала воздушные шары с его портретами, которые она так и не успела раздать. Эта женщина словно пыталась обнять, спасти его…
На секунду оцепенев от растерянности, не зная, что с ней делать, пастырь вдруг в следующее мгновение с размаху ударил её в лицо, безжалостно отшвырнул в сторону и добрался, наконец, к спасительному выходу. Но к своему несчастью, он не заметил, что какой-то журналист, освещающий его выступление в этот день, успел случайно сфотографировать этот момент. Когда пастырь, через некоторое время, это узнал, то начал его тут же разыскивать со своими людьми, но было уже поздно, я уже оберегал этого человека, спасал его до тех пор, пока эти снимки, которые всех шокировали своей жестокостью, не попали во все газеты, на все национальные каналы, пока они не похоронили окончательно этого пастыря, не только как будущего лидера этой страны, но и как лидера своей церкви, и просто как добропорядочного человека.
Говорят, спустя много лет, его видели в каком-то бродячем цирке, он работал там уборщиком клеток, опустившийся, спившийся…Но не этим я запомнил ту давнюю историю…
…я стоял тогда на холодном перроне городского вокзала, чтобы с него отправится, уйти в свое время, когда ко мне подошла чья-то тёмная фигура и что-то мне подсказала, что это был один из бывших кураторов этого пастыря, этого так и не состоящего отца народа. Одетый по моде американской мафии времен сухого закона, он остановился рядом со мной, словно кого-то ждал. После некоторого молчания, он посмотрел на меня и с улыбкой тихо спросил:
- Часто её вспоминаешь?
Эта была угроза, значит, пастырь был для них очень важен, иначе они не пришли бы сюда и не спрашивали меня о той, которая была для них, скорее всего, последним рубежом, который мог защитить их от меня. Последним рубежом…но о ней я расскажу не сейчас. Когда-нибудь…
02.03.2021
(время не установлено)
Как рассказать об этом? О той истории, которая произойдет когда-то. Когда-то в прошлом или когда-то в будущем.
Кем он был тогда, кем будет? С самого начала…
Кем должен был стать? Посланцем апокалипсиса или его хозяином? Я до сих пор этого не знаю.
Почему они его пустили на землю? Почему сразу не убили? Но ангелы разве убивают? Нет…
Это было давным-давно, хотя, возможно, я ошибаюсь. Только будет. Будет когда-то в каком-то будущем…
Это произойдет рядом с каким-то маленьким селением, затерянном среди гор. Бедные люди, бедные дома…
В латинской Америке или где-то в Европе? Этого не скажу, даже сейчас не знаю, но это точно будет ранним-ранним утром, почти ночью. Перед этим событием в это бедное селение войдут Воины Неба. Их несказанной красоты и мощи одухотворенные лики будут освещать сам воздух вокруг них, само пространство рядом с ними, необъяснимо превращая его в саму любовь. И тут произойдет невозможное, как только последний из них войдет в границы этого селения, они тут же свое будущее здесь превратят в свое прошлое. Неуловимо, незримо…Но это все равно никто из людей, спящих вокруг них, не заметил бы, даже если бы они проснулись и увидели их рядом с собой. Тем временем Воины Неба медленно и осторожно подходили к некоему месту в этом селении и чем ближе они к нему подходили, тем печальнее и горестнее становились. Они были напряжены и усталы, как будто уже давно с кем-то боролись, хотя почему как будто? Они действительно давно вели невидимою войну с кем-то, кто скрывался от них все это время под землей под их ногами, поэтому они давно не смотрели наверх, они давно всматривались в эту землю, словно самим присутствием своим не позволяли, не разрешали этому невидимому, явно тёмному созданию, появится перед ними сейчас в этом селении. Ни кем, как впрочем и всегда, не замеченные, в силу все той же своей любви к миру, им таки удалось отвести это тёмное, невидимое для большинства создания подальше от этой местности и остановить его, ограждая этот участок земли незримо от всего мира своим светлом кругом – оцеплением. В этот час я стоял позади этих воинов с восхищением глядя на их величественные, преисполненные несказанным благородством облики, на их могучие белоснежные крылья, которые огромными двойными щитами были сложены в покое за их спинами, а их мощные, сильные руки были вытянуты вдоль тел и, казалось, служили им мечами, но только милосердными мечами.
В этот предрассветный тихий час никто из них по-прежнему не смотрел на небо. Все они, как и прежде, смотрели только на землю, на то место, где должен был кто-то выйти, появится перед ними в скором времени. Они точно определили этот участок земли для этого неизвестного для тех, кто был сейчас внизу, и они не могли ошибиться в своих расчетах.
И вот этот момент настал. Земля на этом месте стала двигаться и осыпаться. Лики Небесных Воинов помрачнели ещё больше и наполнились ещё большей горечью и скорбью. Они ещё плотнее оцепили это место своим светлым магическим кругом. Земля под ними, тем временем, продолжала осыпаться и провалиться куда-то глубоко вниз, но точно у самих их ног, словно кому-то там, внизу, они запрещали трогать землю дальше за собой, только перед ними! Никто не имел права сейчас там внизу без их разрешения расширять и облегчать себе дорогу наверх. При этом ни одного звука, ни одного шелеста не было слышно вокруг, все замерло, как будто в каком-то непонятном, необъяснимом страхе, если не ужасе. Вся природа вокруг замолчала, все живое и неживое в ней.
Только один единственный звук был слышен, был позволен сейчас. Это звук осыпающейся куда-то вниз земли и её падением с тихим свистом куда-то в никуда, но вскоре земля перестала осыпаться, она просто начала обваливаться у их ног. Через минуту она падала уже в тёмные небеса, которые медленно, словно через силу, разверзались под ногами небесного воинства, при этом торжественно обнажая вершину какой-то чёрной, как уголь, горы, на которой стояла несколько зловещих высоких фигур. Они были похожи на людей, точнее напоминали их, если бы не их практические невыносимые для человеческих глаз безжизненность и невообразимая сгущенность концентрации зла в их естествах, в их фигурах, которая в них была такой плотности и такой силы излучения от них, что без боли не только душевной, но и простой физической, смотреть на это было невозможно. При этом, как ни удивительно это было и необъяснимо, лишенные давным-давно всякого рода добра и всякой добродетели, они, без сомнения, обладали неким эквивалентом тёмного злого обаяния, а так же каким-то странным дружелюбием и притягательностью из которых состояла харизма этих личностей, непонятная, непостижимая до конца никому. Насквозь демонические и бесовские их качества слабые духом могли с легкость принять за некою доброту, симпатию к ним, хотя на самом деле кроме жестокости и постоянной ярости, они к людям ничего не испытывали, хотя свое зло и никогда не угасающее бешенство, они с легкостью могли заставить любого поверить, что на самом деле это их добродетель, их милосерднее ко всему, где их чёрное, на самом деле их белое…Но хватит отступлений, вернемся к нашим событиям.
Так вот, одно из этих трех существ, которые сейчас появились перед Воинами Неба на своей горе, держало на руках младенца, который был завернут во что-то светлое и как бы чистое…Но это светлое и это чистое в действительности не имело ничего общего с настоящим светлым и настоящим чистым.
Пристально вглядываясь в печальные лики своих врагов, падшее существо протянуло этого младенца к ближайшему из них, но тот даже не пытался его взять. Он был против. Когда, не размыкая даже своих чёрных губ, это существо смиренно попросило, даже не голосом, а самой холодной безжизненностью, которая от него исходила невидимым пламенем, невидимым смертоносным пламенем. Возьми его! Он будет священником!!! Он будет с Богом!!! Но в этих словах слышалось совсем другое: он сам будет Богом для всех. И снова этот младенец был предложен небесным ангелам, и снова они его не взяли. Мальчик, а это был именно мальчик, в руках этих тёмных созданий, как будто что-то почувствовал и горько заплакал. И плач его был невыносимым, если бы его услышали люди, потому что этот плач был по ним, по их душам.
Когда он утих, падшие, в который раз, попытались отдать ребёнка, но ангелы опять отказались брать его, и вновь эти существа из бездны начали смиренно уговаривать все-таки взять его, но при этом даже не скрывали от них своих злых улыбок, свое бешенства в глазах. Услышав в очередной раз, отказ взять этого ребенка себе, один из трех падших, вероятно самых главный из них, яростно засмеялся и сделал какой-то знак тому, кто держал ребенка, видно, их терпение окончательно иссякло, и они поняли. что ребенка извечные враги не возьмут, сколько бы они об этом не просили, не уговаривали, но и дальше идти по земле с этим ребенком они не могли, даже если бы очень хотели, их все равно бы никто дальше не пустил, поэтому, увидев этот знак от своего старшего, падший не колебался больше ни секунды, и с нескрываемым облегчением с силой бросил мальчика в небо, и в этот момент он был самим ожесточением. Пролетев метров десять по направлению к небу, младенец вдруг застыл в воздухе, словно кто-то невидимый и сильный остановил его полет, не давая ему больше приближаться к своему сокровенному. Через несколько мгновений мальчик упал в руки одного из ангелов, они не могли дать ему разбиться не при каких условиях, ведь они были сама любовь. Оказавшись в ангельских руках, ребенок с облегчением заплакал с тёмной благодарностью, глядя на своего спасителя, и в тот же самый момент гора с падшими стала погружаться обратно в землю. Они больше не могли и не хотели находиться рядом с воинами Света, слишком сильно они их ненавидели, чтобы находиться дальше с ними рядом, слишком невыносимо было для них такое соседство.
Через некоторое время земля под ногами ангелов приобрела былую твердость, неуловимо вернув себе все свои прежние свойства, всю свою плотность.
Образовав некое подобие коридора, небесные воины понесли этого младенца обратно в селение, в один из его домов. Их светлые лики по-прежнему были темны от печали, от неизъяснимого горя, от небывалой скорби. Но что-либо сделать теперь они уже не могли, что-то исправить или что-то вернуть. Что-то им запрещало, останавливало противиться всему произошедшему. Некий загадочный, непонятный до конца закон, которому они следовали, подчинялись тут, на земле вместе с людьми, был для них сейчас непреложным и святым, и не давал возможности сопротивляться дальше такому положению вещей, такому исходу событий. Это касалось и тех, кто был со светом на этот раз, и тех, кто выбрал, как и прежде для себя, тьму. Я так же был бессилен теперь им помочь. Пришло время неизбежности и мне оставалось только уйти…
05.03.2021
8:11 (время точное)
Идёт снегопад, но его никто не видит. Только я. Сегодня он будет моей защитой, когда я вернусь. И тогда его тоже никто не увидит кроме меня…
…неужели этот мальчик так быстро вырос? Кем же были его мать, его отец? Этого я так никогда и не узнал. Но я узнал другое…
Передо мной опять был Киев. Вечный и, как всегда, прекрасный, но прекрасный на этот раз какой-то своей обреченностью, жертвенностью. И ещё что-то постыдное, неизбежное, теперь было в нем везде. В домах, улицах, людях, которые в нем по-прежнему жили, но жили как-то необычно. Необычно и странно. И удивительно, удивительно страшно, если не ужасно…
Это было его далекое будущее, но это будущее не убило в нем главного – его душу, но убила, разрушила всю его старую архитектуру, правда, только на какое-то время, потом, к счастью, нашелся один подвижник, его ангел хранитель, который вопреки всему, вопреки давлению обновившееся до неузнаваемости теперешней цивилизации сумел почти всю киевскую старую архитектуру восстановить современными технологиями, и наградой ему за это, со временем, было всеми забытая могила, где-то на городской окраине, которая удалилась от исторического центра на сотню километров, благодаря когда-то его же усилиям.
Но это уже всё было в прошлом к тому времени. А что же было теперь? А теперь в нём, в этом городе, происходило нечто такое, что поражало до глубины души, если присмотреться к нему было повнимательнее. И это касалось даже не самого Киева в целом, а только людей, которые теперь в нём жили и которые выходили на его улицы в каких-то странных необычных одеяниях, одеждах.
Эти одежды были мастерски изыскано пошиты, но в то же время были неуловимо порочны, постыдны своей ежесекундной открытостью. Это сразу в глаза не бросалось, даже когда они шли навстречу тебе, проходили мимо тебя. Но это так было только на первый взгляд, как только ты начинал к ним присматриваться, задерживать свой взгляд хотя бы на мгновение дольше обычного, то тебя сразу охватывала неловкость и стыд за них, за этих людей. Почти все мужчины и женщины, молодые и старые, и даже дети (по желанию, скорее всего, все тех же родителей), что было ещё ужаснее, были только на первых поверхностный взгляд пристойно одеты, на самом же деле, эти одежды на них ничего не скрывали. При любом их движении эти одежды, по всей вероятности умышленно, специально так искусно сшитые, тут же оголяли, обнажали их до последних интимных границ, до всех запретных зон на какие-то секунды, которых было вполне достаточно, чтобы заметить на какое-то мгновение всю их обнаженность, всю их интимную открытость, доступность. И эти одежды, повторяю, были абсолютно на всех, кто сейчас встречался на моем пути. Только когда они останавливались, эти одежды окончательно смыкались на них, пряча их полную оголенность и в эти моменты все эти люди чем-то напоминали лесные, глухие омуты, которые неслышно смыкали, прятали перед тобой свои воды, свои ловушки, чтобы терпеливо ждать в своем сыром, уютном полумраке не только тебя, но и новых жертв. И как только они возобновляли, начинали свои движения снова эффект оголенности, вседоступности возобновлялся. Чем это было вызвано, благодаря какому закону, понять сразу было невозможно, но факт оставался фактом, при любом движении одежды на них словно исчезали без следа, пусть и на очень короткое, почти неуловимое время. Вероятнее всего, секрет был в крое этих одежд, хотя они были на первый взгляд всегда закрыты и плотные, но благодаря, скорее всего, математически выверенному, точно вычисленному пошиву они могли при каждом движении без труда раскрываться во все стороны, обнажая абсолютно всё, что было под ними. Вероятно, это было новым ультра-модным направлением в теперешней моде этого города для этих людей, которые, судя по их спокойным радостным лицам, во все не считали для себя эти одежды какими-то постыдными или грязными. Наоборот, они носили их с удовольствием, считая их своим достижением в личной свободе, в своем выборе жить так, как им хочется сейчас, при этом их совсем не беспокоило, что они представали друг перед другом ежесекундно полностью обнаженными, открытыми во всех смыслах.
Зачем эти люди с собой и своими детьми это делали? Я не мог понять до тех пор, пока не увидел того, кто им это всё позволил, разрешил…
Его образ был везде. В каком-то религиозном оформлении он был среди всех и каждого, смотрел на всех со всех сторон со своих бесчисленных городских икон, на которых было только его лицо.
На секунду оцепенев от растерянности, не зная, что с ней делать, пастырь вдруг в следующее мгновение с размаху ударил её в лицо, безжалостно отшвырнул в сторону и добрался, наконец, к спасительному выходу. Но к своему несчастью, он не заметил, что какой-то журналист, освещающий его выступление в этот день, успел случайно сфотографировать этот момент. Когда пастырь, через некоторое время, это узнал, то начал его тут же разыскивать со своими людьми, но было уже поздно, я уже оберегал этого человека, спасал его до тех пор, пока эти снимки, которые всех шокировали своей жестокостью, не попали во все газеты, на все национальные каналы, пока они не похоронили окончательно этого пастыря, не только как будущего лидера этой страны, но и как лидера своей церкви, и просто как добропорядочного человека.
Говорят, спустя много лет, его видели в каком-то бродячем цирке, он работал там уборщиком клеток, опустившийся, спившийся…Но не этим я запомнил ту давнюю историю…
…я стоял тогда на холодном перроне городского вокзала, чтобы с него отправится, уйти в свое время, когда ко мне подошла чья-то тёмная фигура и что-то мне подсказала, что это был один из бывших кураторов этого пастыря, этого так и не состоящего отца народа. Одетый по моде американской мафии времен сухого закона, он остановился рядом со мной, словно кого-то ждал. После некоторого молчания, он посмотрел на меня и с улыбкой тихо спросил:
- Часто её вспоминаешь?
Эта была угроза, значит, пастырь был для них очень важен, иначе они не пришли бы сюда и не спрашивали меня о той, которая была для них, скорее всего, последним рубежом, который мог защитить их от меня. Последним рубежом…но о ней я расскажу не сейчас. Когда-нибудь…
02.03.2021
(время не установлено)
Как рассказать об этом? О той истории, которая произойдет когда-то. Когда-то в прошлом или когда-то в будущем.
Кем он был тогда, кем будет? С самого начала…
Кем должен был стать? Посланцем апокалипсиса или его хозяином? Я до сих пор этого не знаю.
Почему они его пустили на землю? Почему сразу не убили? Но ангелы разве убивают? Нет…
Это было давным-давно, хотя, возможно, я ошибаюсь. Только будет. Будет когда-то в каком-то будущем…
Это произойдет рядом с каким-то маленьким селением, затерянном среди гор. Бедные люди, бедные дома…
В латинской Америке или где-то в Европе? Этого не скажу, даже сейчас не знаю, но это точно будет ранним-ранним утром, почти ночью. Перед этим событием в это бедное селение войдут Воины Неба. Их несказанной красоты и мощи одухотворенные лики будут освещать сам воздух вокруг них, само пространство рядом с ними, необъяснимо превращая его в саму любовь. И тут произойдет невозможное, как только последний из них войдет в границы этого селения, они тут же свое будущее здесь превратят в свое прошлое. Неуловимо, незримо…Но это все равно никто из людей, спящих вокруг них, не заметил бы, даже если бы они проснулись и увидели их рядом с собой. Тем временем Воины Неба медленно и осторожно подходили к некоему месту в этом селении и чем ближе они к нему подходили, тем печальнее и горестнее становились. Они были напряжены и усталы, как будто уже давно с кем-то боролись, хотя почему как будто? Они действительно давно вели невидимою войну с кем-то, кто скрывался от них все это время под землей под их ногами, поэтому они давно не смотрели наверх, они давно всматривались в эту землю, словно самим присутствием своим не позволяли, не разрешали этому невидимому, явно тёмному созданию, появится перед ними сейчас в этом селении. Ни кем, как впрочем и всегда, не замеченные, в силу все той же своей любви к миру, им таки удалось отвести это тёмное, невидимое для большинства создания подальше от этой местности и остановить его, ограждая этот участок земли незримо от всего мира своим светлом кругом – оцеплением. В этот час я стоял позади этих воинов с восхищением глядя на их величественные, преисполненные несказанным благородством облики, на их могучие белоснежные крылья, которые огромными двойными щитами были сложены в покое за их спинами, а их мощные, сильные руки были вытянуты вдоль тел и, казалось, служили им мечами, но только милосердными мечами.
В этот предрассветный тихий час никто из них по-прежнему не смотрел на небо. Все они, как и прежде, смотрели только на землю, на то место, где должен был кто-то выйти, появится перед ними в скором времени. Они точно определили этот участок земли для этого неизвестного для тех, кто был сейчас внизу, и они не могли ошибиться в своих расчетах.
И вот этот момент настал. Земля на этом месте стала двигаться и осыпаться. Лики Небесных Воинов помрачнели ещё больше и наполнились ещё большей горечью и скорбью. Они ещё плотнее оцепили это место своим светлым магическим кругом. Земля под ними, тем временем, продолжала осыпаться и провалиться куда-то глубоко вниз, но точно у самих их ног, словно кому-то там, внизу, они запрещали трогать землю дальше за собой, только перед ними! Никто не имел права сейчас там внизу без их разрешения расширять и облегчать себе дорогу наверх. При этом ни одного звука, ни одного шелеста не было слышно вокруг, все замерло, как будто в каком-то непонятном, необъяснимом страхе, если не ужасе. Вся природа вокруг замолчала, все живое и неживое в ней.
Только один единственный звук был слышен, был позволен сейчас. Это звук осыпающейся куда-то вниз земли и её падением с тихим свистом куда-то в никуда, но вскоре земля перестала осыпаться, она просто начала обваливаться у их ног. Через минуту она падала уже в тёмные небеса, которые медленно, словно через силу, разверзались под ногами небесного воинства, при этом торжественно обнажая вершину какой-то чёрной, как уголь, горы, на которой стояла несколько зловещих высоких фигур. Они были похожи на людей, точнее напоминали их, если бы не их практические невыносимые для человеческих глаз безжизненность и невообразимая сгущенность концентрации зла в их естествах, в их фигурах, которая в них была такой плотности и такой силы излучения от них, что без боли не только душевной, но и простой физической, смотреть на это было невозможно. При этом, как ни удивительно это было и необъяснимо, лишенные давным-давно всякого рода добра и всякой добродетели, они, без сомнения, обладали неким эквивалентом тёмного злого обаяния, а так же каким-то странным дружелюбием и притягательностью из которых состояла харизма этих личностей, непонятная, непостижимая до конца никому. Насквозь демонические и бесовские их качества слабые духом могли с легкость принять за некою доброту, симпатию к ним, хотя на самом деле кроме жестокости и постоянной ярости, они к людям ничего не испытывали, хотя свое зло и никогда не угасающее бешенство, они с легкостью могли заставить любого поверить, что на самом деле это их добродетель, их милосерднее ко всему, где их чёрное, на самом деле их белое…Но хватит отступлений, вернемся к нашим событиям.
Так вот, одно из этих трех существ, которые сейчас появились перед Воинами Неба на своей горе, держало на руках младенца, который был завернут во что-то светлое и как бы чистое…Но это светлое и это чистое в действительности не имело ничего общего с настоящим светлым и настоящим чистым.
Пристально вглядываясь в печальные лики своих врагов, падшее существо протянуло этого младенца к ближайшему из них, но тот даже не пытался его взять. Он был против. Когда, не размыкая даже своих чёрных губ, это существо смиренно попросило, даже не голосом, а самой холодной безжизненностью, которая от него исходила невидимым пламенем, невидимым смертоносным пламенем. Возьми его! Он будет священником!!! Он будет с Богом!!! Но в этих словах слышалось совсем другое: он сам будет Богом для всех. И снова этот младенец был предложен небесным ангелам, и снова они его не взяли. Мальчик, а это был именно мальчик, в руках этих тёмных созданий, как будто что-то почувствовал и горько заплакал. И плач его был невыносимым, если бы его услышали люди, потому что этот плач был по ним, по их душам.
Когда он утих, падшие, в который раз, попытались отдать ребёнка, но ангелы опять отказались брать его, и вновь эти существа из бездны начали смиренно уговаривать все-таки взять его, но при этом даже не скрывали от них своих злых улыбок, свое бешенства в глазах. Услышав в очередной раз, отказ взять этого ребенка себе, один из трех падших, вероятно самых главный из них, яростно засмеялся и сделал какой-то знак тому, кто держал ребенка, видно, их терпение окончательно иссякло, и они поняли. что ребенка извечные враги не возьмут, сколько бы они об этом не просили, не уговаривали, но и дальше идти по земле с этим ребенком они не могли, даже если бы очень хотели, их все равно бы никто дальше не пустил, поэтому, увидев этот знак от своего старшего, падший не колебался больше ни секунды, и с нескрываемым облегчением с силой бросил мальчика в небо, и в этот момент он был самим ожесточением. Пролетев метров десять по направлению к небу, младенец вдруг застыл в воздухе, словно кто-то невидимый и сильный остановил его полет, не давая ему больше приближаться к своему сокровенному. Через несколько мгновений мальчик упал в руки одного из ангелов, они не могли дать ему разбиться не при каких условиях, ведь они были сама любовь. Оказавшись в ангельских руках, ребенок с облегчением заплакал с тёмной благодарностью, глядя на своего спасителя, и в тот же самый момент гора с падшими стала погружаться обратно в землю. Они больше не могли и не хотели находиться рядом с воинами Света, слишком сильно они их ненавидели, чтобы находиться дальше с ними рядом, слишком невыносимо было для них такое соседство.
Через некоторое время земля под ногами ангелов приобрела былую твердость, неуловимо вернув себе все свои прежние свойства, всю свою плотность.
Образовав некое подобие коридора, небесные воины понесли этого младенца обратно в селение, в один из его домов. Их светлые лики по-прежнему были темны от печали, от неизъяснимого горя, от небывалой скорби. Но что-либо сделать теперь они уже не могли, что-то исправить или что-то вернуть. Что-то им запрещало, останавливало противиться всему произошедшему. Некий загадочный, непонятный до конца закон, которому они следовали, подчинялись тут, на земле вместе с людьми, был для них сейчас непреложным и святым, и не давал возможности сопротивляться дальше такому положению вещей, такому исходу событий. Это касалось и тех, кто был со светом на этот раз, и тех, кто выбрал, как и прежде для себя, тьму. Я так же был бессилен теперь им помочь. Пришло время неизбежности и мне оставалось только уйти…
05.03.2021
8:11 (время точное)
Идёт снегопад, но его никто не видит. Только я. Сегодня он будет моей защитой, когда я вернусь. И тогда его тоже никто не увидит кроме меня…
…неужели этот мальчик так быстро вырос? Кем же были его мать, его отец? Этого я так никогда и не узнал. Но я узнал другое…
Передо мной опять был Киев. Вечный и, как всегда, прекрасный, но прекрасный на этот раз какой-то своей обреченностью, жертвенностью. И ещё что-то постыдное, неизбежное, теперь было в нем везде. В домах, улицах, людях, которые в нем по-прежнему жили, но жили как-то необычно. Необычно и странно. И удивительно, удивительно страшно, если не ужасно…
Это было его далекое будущее, но это будущее не убило в нем главного – его душу, но убила, разрушила всю его старую архитектуру, правда, только на какое-то время, потом, к счастью, нашелся один подвижник, его ангел хранитель, который вопреки всему, вопреки давлению обновившееся до неузнаваемости теперешней цивилизации сумел почти всю киевскую старую архитектуру восстановить современными технологиями, и наградой ему за это, со временем, было всеми забытая могила, где-то на городской окраине, которая удалилась от исторического центра на сотню километров, благодаря когда-то его же усилиям.
Но это уже всё было в прошлом к тому времени. А что же было теперь? А теперь в нём, в этом городе, происходило нечто такое, что поражало до глубины души, если присмотреться к нему было повнимательнее. И это касалось даже не самого Киева в целом, а только людей, которые теперь в нём жили и которые выходили на его улицы в каких-то странных необычных одеяниях, одеждах.
Эти одежды были мастерски изыскано пошиты, но в то же время были неуловимо порочны, постыдны своей ежесекундной открытостью. Это сразу в глаза не бросалось, даже когда они шли навстречу тебе, проходили мимо тебя. Но это так было только на первый взгляд, как только ты начинал к ним присматриваться, задерживать свой взгляд хотя бы на мгновение дольше обычного, то тебя сразу охватывала неловкость и стыд за них, за этих людей. Почти все мужчины и женщины, молодые и старые, и даже дети (по желанию, скорее всего, все тех же родителей), что было ещё ужаснее, были только на первых поверхностный взгляд пристойно одеты, на самом же деле, эти одежды на них ничего не скрывали. При любом их движении эти одежды, по всей вероятности умышленно, специально так искусно сшитые, тут же оголяли, обнажали их до последних интимных границ, до всех запретных зон на какие-то секунды, которых было вполне достаточно, чтобы заметить на какое-то мгновение всю их обнаженность, всю их интимную открытость, доступность. И эти одежды, повторяю, были абсолютно на всех, кто сейчас встречался на моем пути. Только когда они останавливались, эти одежды окончательно смыкались на них, пряча их полную оголенность и в эти моменты все эти люди чем-то напоминали лесные, глухие омуты, которые неслышно смыкали, прятали перед тобой свои воды, свои ловушки, чтобы терпеливо ждать в своем сыром, уютном полумраке не только тебя, но и новых жертв. И как только они возобновляли, начинали свои движения снова эффект оголенности, вседоступности возобновлялся. Чем это было вызвано, благодаря какому закону, понять сразу было невозможно, но факт оставался фактом, при любом движении одежды на них словно исчезали без следа, пусть и на очень короткое, почти неуловимое время. Вероятнее всего, секрет был в крое этих одежд, хотя они были на первый взгляд всегда закрыты и плотные, но благодаря, скорее всего, математически выверенному, точно вычисленному пошиву они могли при каждом движении без труда раскрываться во все стороны, обнажая абсолютно всё, что было под ними. Вероятно, это было новым ультра-модным направлением в теперешней моде этого города для этих людей, которые, судя по их спокойным радостным лицам, во все не считали для себя эти одежды какими-то постыдными или грязными. Наоборот, они носили их с удовольствием, считая их своим достижением в личной свободе, в своем выборе жить так, как им хочется сейчас, при этом их совсем не беспокоило, что они представали друг перед другом ежесекундно полностью обнаженными, открытыми во всех смыслах.
Зачем эти люди с собой и своими детьми это делали? Я не мог понять до тех пор, пока не увидел того, кто им это всё позволил, разрешил…
Его образ был везде. В каком-то религиозном оформлении он был среди всех и каждого, смотрел на всех со всех сторон со своих бесчисленных городских икон, на которых было только его лицо.
