Готовность впустить внутрь случайную путницу теперь казалась мне до того подозрительной, что я замешкалась, не решаясь откинуть полог, и Камаль сам приподнял его для меня, уже не скрывая веселья.
- Ну что, ас-сайида Мади, не порадуешь ли дозорного беседой?
Закатный луч с любопытством заглянул в шатер, рассыпавшись игривыми бликами по огромной лисьей шкуре, расстеленной вместо постели. Я нервно сглотнула.
Радовать дозорного не хотелось совершенно.
Прим. авт.:
Тагельмуст – традиционный головной убор, прикрывающий голову и нижнюю часть лица на манер тюрбана с вуалью, благодаря чему защищает и от солнца, и от песка.
Кто не станет волком, того волки загрызут.
арабская пословица
Мне понадобилась не одна минута, чтобы осознать, что Рашед и Руа в обороте были совершенно другого оттенка, а эта шкура принадлежала скорее пустынному фенеку* – разве что огромному, как и все оборотни. Все это время я простояла столбом, прикипев взглядом к походной постели, и сам дозорный уже казался скорее польщенным, чем позабавленным.
Я скрестила руки на груди и сощурилась.
- Если добрый господин намерен удовольствоваться беседой.
Господин на поверку оказался весьма недобр и, сдавленно фыркнув в тагельмуст, молча отошел к своему верблюду. Полог шатра с тихим шелестом опустился прямо перед моим носом, скрывая чужой военный трофей. Я сжала кулаки, медленно досчитала до трех и все-таки вошла внутрь.
Ни к чему кочевнику или жителям оазиса знать, что так остро я отреагировала не на шелк и дорогую обстановку, а на одинокую шкуру на постели. Если в городских стенах оборотней просто не терпели, то в пустыне – сразу палили на поражение, потому как Свободные еще могли промышлять не только разбоем, но и скотоводством, и наемной работой, а вот у оборотней выбора не было. Трудновато разводить коз, если раз в месяц все племя разом выходит на охоту, не слишком-то разбирая, где свой, а где чужой. Я могла попасть под раздачу просто потому, что воспитывалась в городе, где надо мной не висела угроза голода из-за украденной козы, и, хоть я и понимала, почему оборотней терпеть не могут, все же не могла мысленно приравнять их к паразитам и поддерживать безоговорочное истребление. Не говоря уже о том, что произошло бы, если б кто-то в оазисе узнал, что я выполняю поручение одного из перевертышей. Или что он вообще есть в столице...
А ведь Рашед об этом наверняка уже подумал, просчитал все варианты, прикинул возможности... и все равно отпустил меня. Интересно, почему – так сильно хотел добиться моего доверия или имел неплохую подстраховку?
Я вспомнила непробиваемую физиономию тайфы и поняла, что верны, кажется, обе версии.
А шкура на ощупь оказалась жёсткой и теплой. Наверное, это было именно то, что нужно холодными ночами в пустыне, но я все равно гадливо отдернула пальцы и поспешила потратить часть воды из бурдюка на то, чтобы привести себя в порядок после дороги.
Смеркалось здесь моментально: когда я вошла в шатер, солнце ещё назойливо висело над горизонтом, и жара давила, будто пресс для отжима сока, – а теперь над пустыней воцарилась звёздная ночь, моментально выдувавшая остатки тепла к морю. Ксар озарился огнями: костерки во внутренних двориках отбрасывали пляшущие тени на саманные стены, плошки с жиром светились в узких окнах домов, а на окраине полыхал огромный костер в человеческий рост высотой – словно жители оазиса желали подольше сохранить дневной зной.
У большого огня сидели мужчины: женщинам надлежало держаться подальше от путников и чужаков. В их отсутствие благоверные творили священнодействие со сладким до невозможности чаем с густой белесой пеной и горьким настоем на кактусовом соке, и, разумеется, их дозорный никак не мог пропустить все веселье.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что развлекаться он намерен за мой счёт. Я предпочла устроиться возле хозяина ксара, благо он ничуть не возражал.
Его звали Вагиз, и его семья жила в оазисе Ваадан вот уже пять поколений, застав и временные шатры у глубинного источника, который выдавали лишь две изогнутые ветром пальмы, и расцвет города у колодцев, когда воды стало больше, и его разорение кочевниками, и новое возрождение. Его историю слушали с почтительным интересом, не рискуя перебивать, хотя уж здешние-то жители, должно быть, знали ее не хуже самого Вагиза; мужчины не снимали тагельмустов, но что-то в их лицах подсказывало, что они с нетерпением ждали, когда же глава договорит – и передаст слово чужачке.
Увы, я их жестоко разочаровала. У меня и у самой хватало вопросов.
- Я видела здесь огромную шкуру, - сказала я, когда глава ксара умолк, - и теряюсь в догадках, какому зверю она принадлежала.
"Благо уже знаю, какому зверю она принадлежит теперь", - мрачно подумала я, но благоразумно оставила это наблюдение при себе.
А жителям оазиса, что характерно, не понадобилось даже уточнять, где это "здесь" я успела полюбоваться на огромную шкуру. Только Камаль, занявший стратегически выгодное место возле меня и главы ксара, демонстративно приподнял одну бровь и отвернулся. Молча.
Кажется, простой разговор этого недоброго господина по-прежнему не устраивал.
Вагиз покосился на наемника с заметным удивлением, но все же ответил вместо него, понизив голос:
- Это был пустынный лис-перевертыш, ас-сайида Мади. Он приходил в оазис одну ночь из месяца, убивал наших коз и, не довольствуясь ими, пытался пробраться в мой дом, где спали жены и дочери. Никто не мог справиться с чудовищем, пока с караваном Свободного племени не пришел храбрый Камаль. Он сразил монстра и согласился хранить покой ксара ещё месяц, чтобы убедиться, что следом за зверем не придут другие.
Камаль едва заметно задрал подбородок, словно и не обратив внимания на намёк: храбрый-то храбрый, только вот полнолуние было вчера, шкура в его шатре по-прежнему одна – а уходить дорогой гость что-то не торопится. Похоже, Вагиз тоже рассчитывал, что я найму Камаля для защиты, но я не спешила радовать обоих опрометчивыми предложениями.
А оборотня стало откровенно жалко. Я видела всего одну причину, по которой он не побоялся прийти даже в охраняемый ксар, где уже как-то воровал коз и где его из месяца в месяц ждали с убийственными свитками и острыми мечами.
Интересно, одна из жен или дочерей? Кто из семьи Вагиза оказался истинной парой для покойного фенека?..
Впрочем, кажется, случайную путницу должно волновать вовсе не это.
- Прекрасная добыча, достойная храброго охотника, - недрогнувшим голосом похвалила я. – Не согласится ли уважаемый Камаль продать мне шкуру в память о доблести настоящих воинов пустыни?
Рашед, по крайней мере, сумеет организовать несчастному пристойные похороны – и будет куда осторожней со Свободными. Что-то подсказывало, что его опыт общения с кочевниками едва ли включал ночевку в шатре охотника на оборотней.
- Как я могу, прекрасная ас-сайида Мади? – вдруг отозвался Камаль, от которого я, признаться, уже не ожидала услышать ни слова. – Прими ее в подарок и вспоминай эту ночь. Шкура еще не раз пригодится в странствиях.
От этой возмутительной двусмысленности на мгновение замерли все – и Вагиз, явно пожалевший, что вынудил чужака уступить шатер женщине, и я, потому как принять подарок от кочевника означало признать, что я должна ему ответный, и он только что намекнул, какой именно.
Причем нужно ему было вовсе не то, о чем подумал глава ксара.
- Благодарю, щедрый Камаль, - мрачно буркнула я. – Она будет согревать меня этой ночью.
После чего я эту ночь уж точно не забуду.
Камаль пропустил мимо ушей и этот намек, одарив меня почтительным поклоном, и все-таки отвернулся, чтобы отпить кактусовую настойку, а потом и вовсе встал и отошёл к своему верблюду. Я осталась сидеть у костра, честно расплачиваясь за ночлег последними новостями и сплетнями из столицы.
Но отчего-то совсем не удивилась, когда, уже распрощавшись с гостеприимными хозяевами, обнаружила Камаля у шатра.
Кочевник восседал прямо на песке и дымил маленьким походным кальяном – с таким невозмутимым видом, словно планировал прождать меня до утра, не шелохнувшись, если понадобится. Я принюхалась к дыму и поспешно встала с наветренной стороны. Камаль проводил движение глазами и вынул трубку из-под тагельмуста – правда, только ради того, чтобы выдохнуть сквозь ткань сладко пахнущую струю.
- Ты не доберешься до гор, ас-сайида Мади, - констатировал он, так тщательно перемешивая уважительные интонации с насмешливыми, что меня начало неотступно преследовать ощущение, что я где-то это уже слышала. – Кое-чего любезный господин Вагиз тебе не расскажет, потому что перед грядущей бурей ему не нужны лишние рты в оазисе. Засуха и без того жестока, а вода в колодцах не бесконечна.
- Перед бурей? – недоверчиво переспросила я и огляделась.
Ночь была тиха и прозрачна, и над задремывающим поселением склонялось темное небо, усыпанное звездами – крупными и яркими. Пески остывали, и из сердца пустыни веяло холодком.
- Ты не отсюда, - изрек Камаль, и в его голосе явственно зазвучали нотки легкого пренебрежения. – Ты не слышишь пустыню, но она поет для всех одинаково. Надвигается Бахир Сурайя, что смещает дюны и погребает дома под песком, и ты не выстоишь перед пустынным ветром в одиночку.
У него определенно хватало причин солгать мне, но о буре кочевник говорил серьезно – не то с восхищением, не то с ужасом, будто описывал не природное явление, а капризного бога, и я замерла, ощущая, как по хребту поползли холодные мурашки.
- Но я знаю, как пройти через сердце бури и уцелеть, - договорил Камаль и умолк, выжидательно глядя на меня снизу вверх.
Вставать и пропускать меня в шатер он явно не собирался, не то опасаясь, что я не впущу его внутрь следом за собой, не то просто переживая о приличиях. Я помедлила – и тоже уселась на песок, скрестив ноги.
Пустыню, положим, я действительно не слышала. Зато гудение магических струн вокруг широкоплечей фигуры кочевника преследовало меня неотступно: тягучая, напряженная мелодия, способная сама по себе нагнетать обстановку так, как не смог бы ни один грозный взгляд и самое опасное оружие.
Маг. Сильный.
Очень сильный. Очень умелый. Пожалуй, ему не составило бы труда смести меня одним заклинанием – я бы просто не успела его поглотить. Да что там, пожелай маг такой силы заполучить незаконную рабыню (а кто там в пустыне проверит, законная она или нет?!), я бы и пикнуть не успела, как уже считала бы себя его собственностью – и вдобавок была бы неописуемо счастлива по этому поводу! А уж заставить меня думать, что мне позарез нужен сопровождающий, и вовсе можно было без помощи магии – изогнутые клинки дозорного выглядели донельзя убедительно.
Но Камаль отчего-то считал необходимым, чтобы я сама попросила его проводить меня до стойбища Свободного народа. Причем заинтересовался мной он ровно в тот момент, когда увидел клеймо на молохе, не раньше и не позже, как бы мне ни хотелось верить в силу женских чар.
- Я бы наняла тебя, отважный Камаль, - медленно изрекла я, положив расслабленные ладони себе на колени, - но никак не могу понять, отчего же столь могучему воину нужно заступничество тайфы?
Рашед бы животики надорвал, изложи я ему всю иронию ситуации. А вот Камаль, не сдержавшись, задрал брови и даже чуть подался назад, выдавая удивление. Я поморщилась, но не стала тыкать кочевника носом во все его оговорки и предпосылки, из которых кто угодно сделал бы нужный вывод.
- Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, - предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. – Но мой господин мудр и справедлив… - «…на свою голову», - едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. – К тем, кому и впрямь нужна его помощь.
Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.
- Мне не нужна помощь от оседлого, - презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. – Я хочу твой меч.
Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.
Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально…
И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..
Что-то все равно не вязалось.
- Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, - я покачала головой.
Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе «да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!» задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.
Первое, за что цеплялся взгляд, - фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги – Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи…
…мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.
И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо – за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.
А кожа – куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, - выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями – но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.
Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача – до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.
Иначе с чего бы племени бросать одного из сильнейших своих магов на другом конце пустыни, будто младенца без дара?..
- Я не могу отдать меч. Но я не стану спрашивать, отчего Свободные пожелали оставить столь отважного воина, - медленно сказала я, - и найму тебя в качестве проводника до гор – и обратно. Мой господин щедро заплатит тебе, когда я вернусь в целости и сохранности.
Если раньше не помрет со смеху. Впрочем, я имела все основания подозревать, что шкура фенека живо отобьет у Рашеда все желание иронизировать над ситуацией, когда охотник на оборотней приходит к оборотню за наградой после того, как поработал охранником для избранницы оборотня.
А Камаль, и не подозревая о столь специфической подоплеке моего предложения, молча вытянул клинок и полоснул себя по ладони, не тратя время на торги: понимал, что окончательную цену все равно буду назначать не я.
- Клянусь своей магией оберегать Аизу Мади на ее пути по пустыне, - скупо проговорил он и, уронив три капли крови в песок, сжал кулак.
Потревоженная движением магическая струна отозвалась глухим вибрирующим гулом и прочертила тонкую линию света в ладони мага.
- Ну что, ас-сайида Мади, не порадуешь ли дозорного беседой?
Закатный луч с любопытством заглянул в шатер, рассыпавшись игривыми бликами по огромной лисьей шкуре, расстеленной вместо постели. Я нервно сглотнула.
Радовать дозорного не хотелось совершенно.
Прим. авт.:
Тагельмуст – традиционный головной убор, прикрывающий голову и нижнюю часть лица на манер тюрбана с вуалью, благодаря чему защищает и от солнца, и от песка.
ГЛАВА 2. Щедрый дар
Кто не станет волком, того волки загрызут.
арабская пословица
Мне понадобилась не одна минута, чтобы осознать, что Рашед и Руа в обороте были совершенно другого оттенка, а эта шкура принадлежала скорее пустынному фенеку* – разве что огромному, как и все оборотни. Все это время я простояла столбом, прикипев взглядом к походной постели, и сам дозорный уже казался скорее польщенным, чем позабавленным.
Я скрестила руки на груди и сощурилась.
- Если добрый господин намерен удовольствоваться беседой.
Господин на поверку оказался весьма недобр и, сдавленно фыркнув в тагельмуст, молча отошел к своему верблюду. Полог шатра с тихим шелестом опустился прямо перед моим носом, скрывая чужой военный трофей. Я сжала кулаки, медленно досчитала до трех и все-таки вошла внутрь.
Ни к чему кочевнику или жителям оазиса знать, что так остро я отреагировала не на шелк и дорогую обстановку, а на одинокую шкуру на постели. Если в городских стенах оборотней просто не терпели, то в пустыне – сразу палили на поражение, потому как Свободные еще могли промышлять не только разбоем, но и скотоводством, и наемной работой, а вот у оборотней выбора не было. Трудновато разводить коз, если раз в месяц все племя разом выходит на охоту, не слишком-то разбирая, где свой, а где чужой. Я могла попасть под раздачу просто потому, что воспитывалась в городе, где надо мной не висела угроза голода из-за украденной козы, и, хоть я и понимала, почему оборотней терпеть не могут, все же не могла мысленно приравнять их к паразитам и поддерживать безоговорочное истребление. Не говоря уже о том, что произошло бы, если б кто-то в оазисе узнал, что я выполняю поручение одного из перевертышей. Или что он вообще есть в столице...
А ведь Рашед об этом наверняка уже подумал, просчитал все варианты, прикинул возможности... и все равно отпустил меня. Интересно, почему – так сильно хотел добиться моего доверия или имел неплохую подстраховку?
Я вспомнила непробиваемую физиономию тайфы и поняла, что верны, кажется, обе версии.
А шкура на ощупь оказалась жёсткой и теплой. Наверное, это было именно то, что нужно холодными ночами в пустыне, но я все равно гадливо отдернула пальцы и поспешила потратить часть воды из бурдюка на то, чтобы привести себя в порядок после дороги.
Смеркалось здесь моментально: когда я вошла в шатер, солнце ещё назойливо висело над горизонтом, и жара давила, будто пресс для отжима сока, – а теперь над пустыней воцарилась звёздная ночь, моментально выдувавшая остатки тепла к морю. Ксар озарился огнями: костерки во внутренних двориках отбрасывали пляшущие тени на саманные стены, плошки с жиром светились в узких окнах домов, а на окраине полыхал огромный костер в человеческий рост высотой – словно жители оазиса желали подольше сохранить дневной зной.
У большого огня сидели мужчины: женщинам надлежало держаться подальше от путников и чужаков. В их отсутствие благоверные творили священнодействие со сладким до невозможности чаем с густой белесой пеной и горьким настоем на кактусовом соке, и, разумеется, их дозорный никак не мог пропустить все веселье.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что развлекаться он намерен за мой счёт. Я предпочла устроиться возле хозяина ксара, благо он ничуть не возражал.
Его звали Вагиз, и его семья жила в оазисе Ваадан вот уже пять поколений, застав и временные шатры у глубинного источника, который выдавали лишь две изогнутые ветром пальмы, и расцвет города у колодцев, когда воды стало больше, и его разорение кочевниками, и новое возрождение. Его историю слушали с почтительным интересом, не рискуя перебивать, хотя уж здешние-то жители, должно быть, знали ее не хуже самого Вагиза; мужчины не снимали тагельмустов, но что-то в их лицах подсказывало, что они с нетерпением ждали, когда же глава договорит – и передаст слово чужачке.
Увы, я их жестоко разочаровала. У меня и у самой хватало вопросов.
- Я видела здесь огромную шкуру, - сказала я, когда глава ксара умолк, - и теряюсь в догадках, какому зверю она принадлежала.
"Благо уже знаю, какому зверю она принадлежит теперь", - мрачно подумала я, но благоразумно оставила это наблюдение при себе.
А жителям оазиса, что характерно, не понадобилось даже уточнять, где это "здесь" я успела полюбоваться на огромную шкуру. Только Камаль, занявший стратегически выгодное место возле меня и главы ксара, демонстративно приподнял одну бровь и отвернулся. Молча.
Кажется, простой разговор этого недоброго господина по-прежнему не устраивал.
Вагиз покосился на наемника с заметным удивлением, но все же ответил вместо него, понизив голос:
- Это был пустынный лис-перевертыш, ас-сайида Мади. Он приходил в оазис одну ночь из месяца, убивал наших коз и, не довольствуясь ими, пытался пробраться в мой дом, где спали жены и дочери. Никто не мог справиться с чудовищем, пока с караваном Свободного племени не пришел храбрый Камаль. Он сразил монстра и согласился хранить покой ксара ещё месяц, чтобы убедиться, что следом за зверем не придут другие.
Камаль едва заметно задрал подбородок, словно и не обратив внимания на намёк: храбрый-то храбрый, только вот полнолуние было вчера, шкура в его шатре по-прежнему одна – а уходить дорогой гость что-то не торопится. Похоже, Вагиз тоже рассчитывал, что я найму Камаля для защиты, но я не спешила радовать обоих опрометчивыми предложениями.
А оборотня стало откровенно жалко. Я видела всего одну причину, по которой он не побоялся прийти даже в охраняемый ксар, где уже как-то воровал коз и где его из месяца в месяц ждали с убийственными свитками и острыми мечами.
Интересно, одна из жен или дочерей? Кто из семьи Вагиза оказался истинной парой для покойного фенека?..
Впрочем, кажется, случайную путницу должно волновать вовсе не это.
- Прекрасная добыча, достойная храброго охотника, - недрогнувшим голосом похвалила я. – Не согласится ли уважаемый Камаль продать мне шкуру в память о доблести настоящих воинов пустыни?
Рашед, по крайней мере, сумеет организовать несчастному пристойные похороны – и будет куда осторожней со Свободными. Что-то подсказывало, что его опыт общения с кочевниками едва ли включал ночевку в шатре охотника на оборотней.
- Как я могу, прекрасная ас-сайида Мади? – вдруг отозвался Камаль, от которого я, признаться, уже не ожидала услышать ни слова. – Прими ее в подарок и вспоминай эту ночь. Шкура еще не раз пригодится в странствиях.
От этой возмутительной двусмысленности на мгновение замерли все – и Вагиз, явно пожалевший, что вынудил чужака уступить шатер женщине, и я, потому как принять подарок от кочевника означало признать, что я должна ему ответный, и он только что намекнул, какой именно.
Причем нужно ему было вовсе не то, о чем подумал глава ксара.
- Благодарю, щедрый Камаль, - мрачно буркнула я. – Она будет согревать меня этой ночью.
После чего я эту ночь уж точно не забуду.
Камаль пропустил мимо ушей и этот намек, одарив меня почтительным поклоном, и все-таки отвернулся, чтобы отпить кактусовую настойку, а потом и вовсе встал и отошёл к своему верблюду. Я осталась сидеть у костра, честно расплачиваясь за ночлег последними новостями и сплетнями из столицы.
Но отчего-то совсем не удивилась, когда, уже распрощавшись с гостеприимными хозяевами, обнаружила Камаля у шатра.
Кочевник восседал прямо на песке и дымил маленьким походным кальяном – с таким невозмутимым видом, словно планировал прождать меня до утра, не шелохнувшись, если понадобится. Я принюхалась к дыму и поспешно встала с наветренной стороны. Камаль проводил движение глазами и вынул трубку из-под тагельмуста – правда, только ради того, чтобы выдохнуть сквозь ткань сладко пахнущую струю.
- Ты не доберешься до гор, ас-сайида Мади, - констатировал он, так тщательно перемешивая уважительные интонации с насмешливыми, что меня начало неотступно преследовать ощущение, что я где-то это уже слышала. – Кое-чего любезный господин Вагиз тебе не расскажет, потому что перед грядущей бурей ему не нужны лишние рты в оазисе. Засуха и без того жестока, а вода в колодцах не бесконечна.
- Перед бурей? – недоверчиво переспросила я и огляделась.
Ночь была тиха и прозрачна, и над задремывающим поселением склонялось темное небо, усыпанное звездами – крупными и яркими. Пески остывали, и из сердца пустыни веяло холодком.
- Ты не отсюда, - изрек Камаль, и в его голосе явственно зазвучали нотки легкого пренебрежения. – Ты не слышишь пустыню, но она поет для всех одинаково. Надвигается Бахир Сурайя, что смещает дюны и погребает дома под песком, и ты не выстоишь перед пустынным ветром в одиночку.
У него определенно хватало причин солгать мне, но о буре кочевник говорил серьезно – не то с восхищением, не то с ужасом, будто описывал не природное явление, а капризного бога, и я замерла, ощущая, как по хребту поползли холодные мурашки.
- Но я знаю, как пройти через сердце бури и уцелеть, - договорил Камаль и умолк, выжидательно глядя на меня снизу вверх.
Вставать и пропускать меня в шатер он явно не собирался, не то опасаясь, что я не впущу его внутрь следом за собой, не то просто переживая о приличиях. Я помедлила – и тоже уселась на песок, скрестив ноги.
Пустыню, положим, я действительно не слышала. Зато гудение магических струн вокруг широкоплечей фигуры кочевника преследовало меня неотступно: тягучая, напряженная мелодия, способная сама по себе нагнетать обстановку так, как не смог бы ни один грозный взгляд и самое опасное оружие.
Маг. Сильный.
Очень сильный. Очень умелый. Пожалуй, ему не составило бы труда смести меня одним заклинанием – я бы просто не успела его поглотить. Да что там, пожелай маг такой силы заполучить незаконную рабыню (а кто там в пустыне проверит, законная она или нет?!), я бы и пикнуть не успела, как уже считала бы себя его собственностью – и вдобавок была бы неописуемо счастлива по этому поводу! А уж заставить меня думать, что мне позарез нужен сопровождающий, и вовсе можно было без помощи магии – изогнутые клинки дозорного выглядели донельзя убедительно.
Но Камаль отчего-то считал необходимым, чтобы я сама попросила его проводить меня до стойбища Свободного народа. Причем заинтересовался мной он ровно в тот момент, когда увидел клеймо на молохе, не раньше и не позже, как бы мне ни хотелось верить в силу женских чар.
- Я бы наняла тебя, отважный Камаль, - медленно изрекла я, положив расслабленные ладони себе на колени, - но никак не могу понять, отчего же столь могучему воину нужно заступничество тайфы?
Рашед бы животики надорвал, изложи я ему всю иронию ситуации. А вот Камаль, не сдержавшись, задрал брови и даже чуть подался назад, выдавая удивление. Я поморщилась, но не стала тыкать кочевника носом во все его оговорки и предпосылки, из которых кто угодно сделал бы нужный вывод.
- Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, - предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. – Но мой господин мудр и справедлив… - «…на свою голову», - едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. – К тем, кому и впрямь нужна его помощь.
Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.
- Мне не нужна помощь от оседлого, - презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. – Я хочу твой меч.
Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.
Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально…
И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..
Что-то все равно не вязалось.
- Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, - я покачала головой.
Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе «да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!» задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.
Первое, за что цеплялся взгляд, - фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги – Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи…
…мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.
И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо – за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.
А кожа – куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, - выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями – но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.
Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача – до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.
Иначе с чего бы племени бросать одного из сильнейших своих магов на другом конце пустыни, будто младенца без дара?..
- Я не могу отдать меч. Но я не стану спрашивать, отчего Свободные пожелали оставить столь отважного воина, - медленно сказала я, - и найму тебя в качестве проводника до гор – и обратно. Мой господин щедро заплатит тебе, когда я вернусь в целости и сохранности.
Если раньше не помрет со смеху. Впрочем, я имела все основания подозревать, что шкура фенека живо отобьет у Рашеда все желание иронизировать над ситуацией, когда охотник на оборотней приходит к оборотню за наградой после того, как поработал охранником для избранницы оборотня.
А Камаль, и не подозревая о столь специфической подоплеке моего предложения, молча вытянул клинок и полоснул себя по ладони, не тратя время на торги: понимал, что окончательную цену все равно буду назначать не я.
- Клянусь своей магией оберегать Аизу Мади на ее пути по пустыне, - скупо проговорил он и, уронив три капли крови в песок, сжал кулак.
Потревоженная движением магическая струна отозвалась глухим вибрирующим гулом и прочертила тонкую линию света в ладони мага.
