Для человека столь основательной комплекции он двигался поразительно быстро, хоть и не слишком грациозно, и свой невольный вопрос я адресовала уже Лин:
- А если я господину не понравлюсь?
Женщина окинула меня задумчивым взглядом с головы до ног и покачала головой.
- Тогда Абдулахаду-аге тем более нет нужды запоминать твое имя, - хорошо поставленным голосом ответила она и посторонилась. – Заходи! Грязной ты господину точно не понравишься.
Теперь меня не прельщали оба варианта, но я все равно послушно шагнула через порог, стараясь не ничем не выдать нервной дрожи в похолодевших ладонях. Момент для истерики стоило подыскать получше – кто знает, может быть, Сабир-бей все-таки спохватится и вызволит меня до заката? В моих же интересах не оказаться к этому моменту у столба для порки.
Во внутренних помещениях столь невзрачного строения розового мрамора было больше, чем я видела за всю свою жизнь. Пара, впрочем, тоже, - в связи с чем обзор несколько сократился и богатства дворца тайфы не ослепили меня своим великолепием сразу. Теплая вода в широких чашах возле мраморных сидений несколько примирила меня с действительностью, благо, пока никто не видел, ее можно было нахально выхлебать прямо из ковша для омовения, не дожидаясь, пока у гаремных надзирателей проснется здравый смысл.
А здравый смысл не торопился, как и сама Лин: в ход пошло такое количество притираний, масел и травяных отваров, что, если бы не моя дикость и дурное воспитание, вечером взор господина услаждало бы обморочное тело – чистое и весьма благоуханное, справедливости ради. Куда делась серая рабская роба, я не заметила, оглушенная щиплющей болью в шее, впервые за весь день освобожденной от грубого ошейника. Лин глухо охнула и, достав откуда-то еще пару баночек, заставила меня запрокинуть голову.
- Терпи!
Можно подумать, у меня был выбор.
- Никуда не годится, - ворчала Лин, со всей душевной щедростью обрабатывая кровавые мозоли какой-то на редкость едкой мазью. На хлынувшие слезы она обращала не больше внимания, чем на клубы пара под потолком. – Придется чем-то прикрыть, раз уж господин пожелал видеть тебя именно сегодняшним вечером. Бархотка или ожерелье… и не вздумай снимать!
Я представила себе ощущения и, кажется, позеленела. Но меня никто не спрашивал – и, само собой, не слушал.
А Сабир-бей, чтоб ему долгих лет процветания на нынешнем посту, так и не появился.
Посылая куда-либо умного человека, можешь не давать ему указаний.
- арабская пословица
К высоким дверям господских покоев меня привели разодетую наряднее коллекционной куколки, в состоянии настолько взвинченном, что я сама не была уверена, как поведу себя, оказавшись наедине с тайфой. С одной стороны, целый день впроголодь и почти без воды лишили меня всяких сил к сопротивлению; если бы передо мной сейчас поставили кувшин с шербетом и очистили путь на свободу, я не поручилась бы, куда бросилась бы в первую очередь. Кроме того, у дверей господина неотлучно дежурили янычары – с серьезными алебардами, а не расписными декоративными игрушками, которые положено скрещивать перед нежеланными гостями, и делать глупости мне расхотелось вовсе.
С другой стороны, я была достаточно «дика, грязна и дурно воспитана», чтобы догадываться, что меня привели не дабы развлечь тайфу тысячей и одной сказкой, и от нервов у меня так крутило живот, что господина я бы вряд ли порадовала, но скучать бы ему точно не пришлось. А у дверей, опять же…
Мысли бестолково метались по кругу, я пыталась придумать, как себя вести и что говорить в зависимости от настроения Рашеда-тайфы – а он ничуть не облегчил мне задачу.
Начать с того, что в роскошных покоях его вообще не оказалось.
Я растерянно обернулась, но двери уже закрылись за моей спиной, и что-то подсказывало, что долбиться в них с отчаянным воплем: «Господин пропал!» - не лучшая идея. Я предпочла осторожно обойти комнату по кругу, осматриваясь.
Для господских покоев не пожалели ни золота, ни шелка, ни драгоценного черного дерева, покрытого затейливой резьбой. В углу, среди небрежно разбросанных подушек, стоял заботливо накрытый дастархан; я облизнулась, но – вот, кажется, и ответ, куда бы я бросилась в первую очередь! – обошла его по широкой дуге. Мало ли, вдруг полупрозрачный от спелости виноград и медовые груши почтенный Рашед-тайфа заготовил по старинному рецепту для своего злейшего врага, добавив яд по вкусу? Или, того хуже, для несговорчивых наложниц, с ударной порцией сонного отвара…
Огромную кровать под воздушным балдахином я обогнула по еще более широкой дуге, старательно не глядя на расшитое покрывало и маленькие подушечки с кокетливыми кисточками.
Распахнутые двери за передвижной ширмой вели на широкую террасу с огромным трехъярусным фонтаном, окруженным чашей искусственного озерца с мраморным дном. Беспокойная вода мерцала, отражая звезды. Негостеприимный хозяин как раз поднырнул под серебристые струи и, довольно отфыркиваясь, запрокинул голову, - а потом заметил меня и замер.
- Уже?
Вопрос был риторическим, но я кивнула, философски размышляя над последним советом, данным мне Абдулахадом-агой: по его словам, при встрече с господином мне надлежало поцеловать край его одежд и не поднимать головы, пока Рашед-тайфа не позволит.
Увы, придворные порядки, как всегда, оказались излишне линейными и не содержали никаких подсказок, что же целовать, если почтенный господин и хозяин изволит предстать передо мной в чем мать родила. Но головы я дисциплинированно не поднимала – хотя бы потому, что почтенный господин как ни в чем не бывало подплыл к моим ногам и, лениво подтянувшись, уселся на край чаши фонтана. Своей наготы он будто вовсе не стеснялся, и я, поразмыслив, тоже не стала изображать запоздалую стыдливость.
Его это вроде бы вполне устроило – Рашед-тайфа выразительно похлопал по бортику фонтана, оставив на драгоценном мраморе капельки воды, и велел:
- Садись. Поговори со мной.
Я растерянно хлопнула ресницами – что, может, все-таки рассказать сказку, оборвав на самом интересном месте с первым лучом солнца? – но проглотила язвительное замечание и, неблаговоспитанно задрав полы своего одеяния выше колен, уселась куда велено. Даже босые ноги в чашу фонтана опустила – разве что болтать ими в воде, как сам господин, не стала: так вальяжно и лениво, как у него, у меня все равно не вышло бы.
Рашед-тайфа проводил одобрительным взглядом мои щиколотки (я с трудом подавила внезапное желание вернуть подол на место) и, не дождавшись от меня инициативы и наводящих вопросов, заговорил сам:
- Судя по тому, что ты сидела в клетке у Тахира, ты либо слабее мага, который создает для него свитки, либо не владеешь магией вовсе, - спокойно констатировал он и уперся ладонями в бортик, ссутулившись. Капельки воды устремились вниз по его спине, потревоженные движением, и я не без труда заставила себя не провожать их взглядом. – Такая, как ты, не могла оказаться у него законным путем, значит, ты сопротивлялась, но не справилась с ним… не хочешь рассказать, что произошло?
Я недоверчиво покосилась на тайфу. Еще пару часов назад я и мечтать не смела о том, чтобы мне позволили объяснить, что произошла чудовищная ошибка, - и теперь шанс рассказать обо всем не вызывал ничего, кроме самых абсурдных подозрений.
Господа не интересуются историями жизни невольниц. Их покупают вовсе не для долгих разговоров под луной.
Особенно – таких дешевых и потенциально опасных, как я.
- Только не говори, что мне придется идти за халатом, чтобы к тебе вернулся дар речи, - досадливо поморщился тайфа, по-своему истолковав заминку. – Или тебя так смущает твой новый статус? Я не собираюсь брать тебя против воли.
- И на том спасибо, - вырвалось у меня с каким-то дурацким вздохом облегчения, и я с некоторым удивлением осознала, что до этих его слов постоянно держала плечи напряженными.
- Все-таки не немая? – усмехнулся Рашед-тайфа. – Значит, можешь поведать, как тебя угораздило?
Наплевав на все наставления смотрителя гарема, я ссутулилась и потерла руками лицо. Рассказчицей я и так была неважной, а сейчас мысли и вовсе бестолково метались в голове, не давая выстроить последовательность событий.
- Могу, - невнятно пробурчала я сквозь ладони, - только вы мне все равно не поверите.
- Удиви меня, - предложил Рашед-тайфа, так вдумчиво изучая серебристые отблески лунного света на воде, словно к нему каждый вечер приводили контрабандных арсаниек и ему это порядком надоело.
Я наградила его хмурым взглядом.
От него за дневной переход разило потомственным дворянством. Эту раздражающе спокойную уверенность в собственном праве и исключительности ни с чем не спутать и никак не подделать. Она говорила о нем даже больше, чем холеное тело – не мускулистое и рельефное, как у янычаров, а просто подтянутое, как у человека, который привык завершать день плаванием, не слишком, впрочем, утруждаясь, - или руки, никогда не знавшие тяжелой работы. Тайфа вел такую же жизнь, как его отец и дед до него, и я с трудом представляла, чтобы кто-то вроде него проникся моей историей.
Но попытаться, наверное, все-таки стоило.
- Возможно, до моего господина доходили слухи о контрабанде рабов из Свободных Княжеств? – как я ни старалась, «мой господин» прозвучало с нескрываемой издевкой, и я поспешила перейти к главному. – Контрабанда подрывает дозволенную торговлю рабами с Синей пустыней и порочит мирный договор с княжествами, запретивший Суранской империи захватывать рабов за пределами своей территории.
- Доходили, - отозвался он, с царственным равнодушием проигнорировав непочтительные интонации, и впервые посмотрел мне в лицо. – Почему, ты думаешь, я остановил выбор на тебе?
Улыбка у него вышла широкой и искренней: зеленовато-карие глаза сощурились, собрав в уголках веера смешливых морщинок, губы изогнулись легко и плавно, открывая обаятельную ямочку – почему-то только на левой щеке. Я уставилась на нее с какой-то завороженной недоверчивостью – и ляпнула совершенно не то, что собиралась, и уж точно не то, что должна была.
- Быть может, потому, что у господина утонченный вкус?
Смеялся «господин» так же, как и улыбался – целиком отдаваясь процессу, запрокинув голову и расправив подрагивающие от хохота плечи, и в этом тоже было что-то настолько завораживающее, что я никак не могла отвести глаз.
- Во всяком случае, я точно не прогадал, - отсмеявшись, заметил Рашед-тайфа и подался вперед, не скрывая интереса – такого же искреннего и всепоглощающего, как и его веселье – мгновением назад.
Я приободрилась и продолжила:
- Наш султан, долгих лет правления ему под этим небом и всеми грядущими, обеспокоился и приказал своим янычарам разузнать, кто поставляет рабов из Свободных Княжеств, и казнить всех виновных. Но оказалось, что все рабы из контрабандных партий попадают в Суранскую империю только после воздействия каким-то странным двухступенчатым заклинанием: они не могут рассказать, кто и где захватил их, не называют своих имен и родственников и не поддаются поисковым свиткам. Выявить удалось только работорговцев-перекупщиков, которые не гнушались перепродавать незаконный товар. Но они ничего не решали и не знали: им только поставляли одноразовые свитки со второй ступенью нового заклинания – его прозвали «черным забвением» - и рабов, на которых следовало эти свитки израсходовать. Можно было, конечно, казнить нечистых на руку работорговцев, но тогда настоящие захватчики остались бы безнаказанными – а султан пожелал видеть головы всех виновных.
- И здесь, надо полагать, в игру вступила ты, - довольно сощурился Рашед-тайфа, - и твой арсанийский талант к магии?
Я досадливо поморщилась. Талант, как же, дайте два…
- Это не полноценный дар, - помедлив, призналась я. – Может быть, господин слышал о «зеркалах»? Я могу вобрать в себя чужое заклинание, как это делает одноразовый свиток, но воспроизвести его могу только я сама – тогда как свитком может воспользоваться любой человек, даже вовсе не обладающий магическим даром. Чорваджи-баши Сабира это вполне устроило, и он нанял меня, чтобы я попалась каравану Тахира-аги и скопировала вторую ступень «черного забвения». Чорваджи-баши собирался передать заклинание придворному магу, чтобы тот смог исследовать его и сузить круг подозреваемых. Но Сабир-бей отчего-то не явился за мной в условленное время, и я опасаюсь… - я замялась.
«Опасаюсь, что он сам виновен»? Не те слова, которые можно говорить о чорваджи-баши, не обладая железными доказательствами.
«Опасаюсь, что до него добрались работорговцы, не желающие упускать куш»? Тоже отнюдь не то, что можно сказать о доблестном воине, не опорочив его честь.
Что до варианта «опасаюсь, что он советь потерял», то он казался самым соблазнительным, но я все-таки прикусила язык – благо Рашед-тайфа, кажется, уже прокрутил у себя в голове все три и даже что-то прикидывал.
- Значит, сейчас ты способна зачаровать кого-то «черным забвением»?
Я запоздало сообразила, что прикусить язык стоило все-таки пораньше – до того, как созналась, что могу лишить господина памяти. Что, интересно, грозит наложницам, угрожавшим тайфе?
Впрочем, нет, если задуматься, то совсем не интересно.
- Иди за мной, - велел Рашед-тайфа, не дав мне и слова вставить, и легко поднялся с бортика.
Я понуро поплелась следом, пытаясь на ходу расправить безнадежно измявшийся подол. Далеко мы, впрочем, не ушли: тайфа подхватил с резной ширмы небрежно переброшенную через нее простыню, завернулся и распахнул двери в коридор.
Янычары тут же подтянулись, убрав с дороги перекрещенные алебарды, и я с некоторым содроганием обнаружила, что коридор полон народа, дружно склонившего головы перед полуголым господином и его «наложницей» в предательски измятом платье с – я бросила косой взгляд в зеркало в резной раме и невольно ахнула – смачным отпечатком мокрой ладони на уровне бедер. С какой бы целью тайфа ни выглянул из покоев, мои шансы покинуть его дворец свободной и независимой только что упали до нуля: кто же теперь поверит, что я не провела с ним ночь и никак не могу носить его сына?..
- Нисаль, зайди-ка, - велел Рашед-тайфа и отступил назад, к накрытому дастархану.
Из ряда одинаковых согнутых людей отделился давешний доверенный слуга, пожилой мужчина в синем тюрбане, дисциплинированно закрыл за собой двери и снова замер в почтительном поклоне, не рискнув сделать ни единого лишнего шага. Тайфа, уже успевший устроиться на подушках у дастархана, посмотрел на него с явным недоумением – и тут же догадливо перевел взгляд на меня.
- Нисаль-ага – хранитель моих покоев и придворный чародей, - сообщил Рашед-тайфа. – Нисаль, нет нужды изображать здесь покорного слугу. Садись и налей себе шербет. И ты садись… - он осекся и озадаченно нахмурился. – Как, говоришь, тебя зовут?
- Аиза Мади, - мысленно помянув недобрым словом гаремного смотрителя, отозвалась я и тут же уселась на подушку: накрытый дастархан манил сильнее всех сокровищ мира.
Рашед-тайфа едва заметно дернул бровью, когда я назвала еще и имя рода, которое невольнице никак не полагалось, и поступил традиционно для всех облеченных властью людей, столкнувшихся с каким-то препятствием от простонародья.
- А если я господину не понравлюсь?
Женщина окинула меня задумчивым взглядом с головы до ног и покачала головой.
- Тогда Абдулахаду-аге тем более нет нужды запоминать твое имя, - хорошо поставленным голосом ответила она и посторонилась. – Заходи! Грязной ты господину точно не понравишься.
Теперь меня не прельщали оба варианта, но я все равно послушно шагнула через порог, стараясь не ничем не выдать нервной дрожи в похолодевших ладонях. Момент для истерики стоило подыскать получше – кто знает, может быть, Сабир-бей все-таки спохватится и вызволит меня до заката? В моих же интересах не оказаться к этому моменту у столба для порки.
Во внутренних помещениях столь невзрачного строения розового мрамора было больше, чем я видела за всю свою жизнь. Пара, впрочем, тоже, - в связи с чем обзор несколько сократился и богатства дворца тайфы не ослепили меня своим великолепием сразу. Теплая вода в широких чашах возле мраморных сидений несколько примирила меня с действительностью, благо, пока никто не видел, ее можно было нахально выхлебать прямо из ковша для омовения, не дожидаясь, пока у гаремных надзирателей проснется здравый смысл.
А здравый смысл не торопился, как и сама Лин: в ход пошло такое количество притираний, масел и травяных отваров, что, если бы не моя дикость и дурное воспитание, вечером взор господина услаждало бы обморочное тело – чистое и весьма благоуханное, справедливости ради. Куда делась серая рабская роба, я не заметила, оглушенная щиплющей болью в шее, впервые за весь день освобожденной от грубого ошейника. Лин глухо охнула и, достав откуда-то еще пару баночек, заставила меня запрокинуть голову.
- Терпи!
Можно подумать, у меня был выбор.
- Никуда не годится, - ворчала Лин, со всей душевной щедростью обрабатывая кровавые мозоли какой-то на редкость едкой мазью. На хлынувшие слезы она обращала не больше внимания, чем на клубы пара под потолком. – Придется чем-то прикрыть, раз уж господин пожелал видеть тебя именно сегодняшним вечером. Бархотка или ожерелье… и не вздумай снимать!
Я представила себе ощущения и, кажется, позеленела. Но меня никто не спрашивал – и, само собой, не слушал.
А Сабир-бей, чтоб ему долгих лет процветания на нынешнем посту, так и не появился.
ГЛАВА 2. Теория разбитых окон
Посылая куда-либо умного человека, можешь не давать ему указаний.
- арабская пословица
К высоким дверям господских покоев меня привели разодетую наряднее коллекционной куколки, в состоянии настолько взвинченном, что я сама не была уверена, как поведу себя, оказавшись наедине с тайфой. С одной стороны, целый день впроголодь и почти без воды лишили меня всяких сил к сопротивлению; если бы передо мной сейчас поставили кувшин с шербетом и очистили путь на свободу, я не поручилась бы, куда бросилась бы в первую очередь. Кроме того, у дверей господина неотлучно дежурили янычары – с серьезными алебардами, а не расписными декоративными игрушками, которые положено скрещивать перед нежеланными гостями, и делать глупости мне расхотелось вовсе.
С другой стороны, я была достаточно «дика, грязна и дурно воспитана», чтобы догадываться, что меня привели не дабы развлечь тайфу тысячей и одной сказкой, и от нервов у меня так крутило живот, что господина я бы вряд ли порадовала, но скучать бы ему точно не пришлось. А у дверей, опять же…
Мысли бестолково метались по кругу, я пыталась придумать, как себя вести и что говорить в зависимости от настроения Рашеда-тайфы – а он ничуть не облегчил мне задачу.
Начать с того, что в роскошных покоях его вообще не оказалось.
Я растерянно обернулась, но двери уже закрылись за моей спиной, и что-то подсказывало, что долбиться в них с отчаянным воплем: «Господин пропал!» - не лучшая идея. Я предпочла осторожно обойти комнату по кругу, осматриваясь.
Для господских покоев не пожалели ни золота, ни шелка, ни драгоценного черного дерева, покрытого затейливой резьбой. В углу, среди небрежно разбросанных подушек, стоял заботливо накрытый дастархан; я облизнулась, но – вот, кажется, и ответ, куда бы я бросилась в первую очередь! – обошла его по широкой дуге. Мало ли, вдруг полупрозрачный от спелости виноград и медовые груши почтенный Рашед-тайфа заготовил по старинному рецепту для своего злейшего врага, добавив яд по вкусу? Или, того хуже, для несговорчивых наложниц, с ударной порцией сонного отвара…
Огромную кровать под воздушным балдахином я обогнула по еще более широкой дуге, старательно не глядя на расшитое покрывало и маленькие подушечки с кокетливыми кисточками.
Распахнутые двери за передвижной ширмой вели на широкую террасу с огромным трехъярусным фонтаном, окруженным чашей искусственного озерца с мраморным дном. Беспокойная вода мерцала, отражая звезды. Негостеприимный хозяин как раз поднырнул под серебристые струи и, довольно отфыркиваясь, запрокинул голову, - а потом заметил меня и замер.
- Уже?
Вопрос был риторическим, но я кивнула, философски размышляя над последним советом, данным мне Абдулахадом-агой: по его словам, при встрече с господином мне надлежало поцеловать край его одежд и не поднимать головы, пока Рашед-тайфа не позволит.
Увы, придворные порядки, как всегда, оказались излишне линейными и не содержали никаких подсказок, что же целовать, если почтенный господин и хозяин изволит предстать передо мной в чем мать родила. Но головы я дисциплинированно не поднимала – хотя бы потому, что почтенный господин как ни в чем не бывало подплыл к моим ногам и, лениво подтянувшись, уселся на край чаши фонтана. Своей наготы он будто вовсе не стеснялся, и я, поразмыслив, тоже не стала изображать запоздалую стыдливость.
Его это вроде бы вполне устроило – Рашед-тайфа выразительно похлопал по бортику фонтана, оставив на драгоценном мраморе капельки воды, и велел:
- Садись. Поговори со мной.
Я растерянно хлопнула ресницами – что, может, все-таки рассказать сказку, оборвав на самом интересном месте с первым лучом солнца? – но проглотила язвительное замечание и, неблаговоспитанно задрав полы своего одеяния выше колен, уселась куда велено. Даже босые ноги в чашу фонтана опустила – разве что болтать ими в воде, как сам господин, не стала: так вальяжно и лениво, как у него, у меня все равно не вышло бы.
Рашед-тайфа проводил одобрительным взглядом мои щиколотки (я с трудом подавила внезапное желание вернуть подол на место) и, не дождавшись от меня инициативы и наводящих вопросов, заговорил сам:
- Судя по тому, что ты сидела в клетке у Тахира, ты либо слабее мага, который создает для него свитки, либо не владеешь магией вовсе, - спокойно констатировал он и уперся ладонями в бортик, ссутулившись. Капельки воды устремились вниз по его спине, потревоженные движением, и я не без труда заставила себя не провожать их взглядом. – Такая, как ты, не могла оказаться у него законным путем, значит, ты сопротивлялась, но не справилась с ним… не хочешь рассказать, что произошло?
Я недоверчиво покосилась на тайфу. Еще пару часов назад я и мечтать не смела о том, чтобы мне позволили объяснить, что произошла чудовищная ошибка, - и теперь шанс рассказать обо всем не вызывал ничего, кроме самых абсурдных подозрений.
Господа не интересуются историями жизни невольниц. Их покупают вовсе не для долгих разговоров под луной.
Особенно – таких дешевых и потенциально опасных, как я.
- Только не говори, что мне придется идти за халатом, чтобы к тебе вернулся дар речи, - досадливо поморщился тайфа, по-своему истолковав заминку. – Или тебя так смущает твой новый статус? Я не собираюсь брать тебя против воли.
- И на том спасибо, - вырвалось у меня с каким-то дурацким вздохом облегчения, и я с некоторым удивлением осознала, что до этих его слов постоянно держала плечи напряженными.
- Все-таки не немая? – усмехнулся Рашед-тайфа. – Значит, можешь поведать, как тебя угораздило?
Наплевав на все наставления смотрителя гарема, я ссутулилась и потерла руками лицо. Рассказчицей я и так была неважной, а сейчас мысли и вовсе бестолково метались в голове, не давая выстроить последовательность событий.
- Могу, - невнятно пробурчала я сквозь ладони, - только вы мне все равно не поверите.
- Удиви меня, - предложил Рашед-тайфа, так вдумчиво изучая серебристые отблески лунного света на воде, словно к нему каждый вечер приводили контрабандных арсаниек и ему это порядком надоело.
Я наградила его хмурым взглядом.
От него за дневной переход разило потомственным дворянством. Эту раздражающе спокойную уверенность в собственном праве и исключительности ни с чем не спутать и никак не подделать. Она говорила о нем даже больше, чем холеное тело – не мускулистое и рельефное, как у янычаров, а просто подтянутое, как у человека, который привык завершать день плаванием, не слишком, впрочем, утруждаясь, - или руки, никогда не знавшие тяжелой работы. Тайфа вел такую же жизнь, как его отец и дед до него, и я с трудом представляла, чтобы кто-то вроде него проникся моей историей.
Но попытаться, наверное, все-таки стоило.
- Возможно, до моего господина доходили слухи о контрабанде рабов из Свободных Княжеств? – как я ни старалась, «мой господин» прозвучало с нескрываемой издевкой, и я поспешила перейти к главному. – Контрабанда подрывает дозволенную торговлю рабами с Синей пустыней и порочит мирный договор с княжествами, запретивший Суранской империи захватывать рабов за пределами своей территории.
- Доходили, - отозвался он, с царственным равнодушием проигнорировав непочтительные интонации, и впервые посмотрел мне в лицо. – Почему, ты думаешь, я остановил выбор на тебе?
Улыбка у него вышла широкой и искренней: зеленовато-карие глаза сощурились, собрав в уголках веера смешливых морщинок, губы изогнулись легко и плавно, открывая обаятельную ямочку – почему-то только на левой щеке. Я уставилась на нее с какой-то завороженной недоверчивостью – и ляпнула совершенно не то, что собиралась, и уж точно не то, что должна была.
- Быть может, потому, что у господина утонченный вкус?
Смеялся «господин» так же, как и улыбался – целиком отдаваясь процессу, запрокинув голову и расправив подрагивающие от хохота плечи, и в этом тоже было что-то настолько завораживающее, что я никак не могла отвести глаз.
- Во всяком случае, я точно не прогадал, - отсмеявшись, заметил Рашед-тайфа и подался вперед, не скрывая интереса – такого же искреннего и всепоглощающего, как и его веселье – мгновением назад.
Я приободрилась и продолжила:
- Наш султан, долгих лет правления ему под этим небом и всеми грядущими, обеспокоился и приказал своим янычарам разузнать, кто поставляет рабов из Свободных Княжеств, и казнить всех виновных. Но оказалось, что все рабы из контрабандных партий попадают в Суранскую империю только после воздействия каким-то странным двухступенчатым заклинанием: они не могут рассказать, кто и где захватил их, не называют своих имен и родственников и не поддаются поисковым свиткам. Выявить удалось только работорговцев-перекупщиков, которые не гнушались перепродавать незаконный товар. Но они ничего не решали и не знали: им только поставляли одноразовые свитки со второй ступенью нового заклинания – его прозвали «черным забвением» - и рабов, на которых следовало эти свитки израсходовать. Можно было, конечно, казнить нечистых на руку работорговцев, но тогда настоящие захватчики остались бы безнаказанными – а султан пожелал видеть головы всех виновных.
- И здесь, надо полагать, в игру вступила ты, - довольно сощурился Рашед-тайфа, - и твой арсанийский талант к магии?
Я досадливо поморщилась. Талант, как же, дайте два…
- Это не полноценный дар, - помедлив, призналась я. – Может быть, господин слышал о «зеркалах»? Я могу вобрать в себя чужое заклинание, как это делает одноразовый свиток, но воспроизвести его могу только я сама – тогда как свитком может воспользоваться любой человек, даже вовсе не обладающий магическим даром. Чорваджи-баши Сабира это вполне устроило, и он нанял меня, чтобы я попалась каравану Тахира-аги и скопировала вторую ступень «черного забвения». Чорваджи-баши собирался передать заклинание придворному магу, чтобы тот смог исследовать его и сузить круг подозреваемых. Но Сабир-бей отчего-то не явился за мной в условленное время, и я опасаюсь… - я замялась.
«Опасаюсь, что он сам виновен»? Не те слова, которые можно говорить о чорваджи-баши, не обладая железными доказательствами.
«Опасаюсь, что до него добрались работорговцы, не желающие упускать куш»? Тоже отнюдь не то, что можно сказать о доблестном воине, не опорочив его честь.
Что до варианта «опасаюсь, что он советь потерял», то он казался самым соблазнительным, но я все-таки прикусила язык – благо Рашед-тайфа, кажется, уже прокрутил у себя в голове все три и даже что-то прикидывал.
- Значит, сейчас ты способна зачаровать кого-то «черным забвением»?
Я запоздало сообразила, что прикусить язык стоило все-таки пораньше – до того, как созналась, что могу лишить господина памяти. Что, интересно, грозит наложницам, угрожавшим тайфе?
Впрочем, нет, если задуматься, то совсем не интересно.
- Иди за мной, - велел Рашед-тайфа, не дав мне и слова вставить, и легко поднялся с бортика.
Я понуро поплелась следом, пытаясь на ходу расправить безнадежно измявшийся подол. Далеко мы, впрочем, не ушли: тайфа подхватил с резной ширмы небрежно переброшенную через нее простыню, завернулся и распахнул двери в коридор.
Янычары тут же подтянулись, убрав с дороги перекрещенные алебарды, и я с некоторым содроганием обнаружила, что коридор полон народа, дружно склонившего головы перед полуголым господином и его «наложницей» в предательски измятом платье с – я бросила косой взгляд в зеркало в резной раме и невольно ахнула – смачным отпечатком мокрой ладони на уровне бедер. С какой бы целью тайфа ни выглянул из покоев, мои шансы покинуть его дворец свободной и независимой только что упали до нуля: кто же теперь поверит, что я не провела с ним ночь и никак не могу носить его сына?..
- Нисаль, зайди-ка, - велел Рашед-тайфа и отступил назад, к накрытому дастархану.
Из ряда одинаковых согнутых людей отделился давешний доверенный слуга, пожилой мужчина в синем тюрбане, дисциплинированно закрыл за собой двери и снова замер в почтительном поклоне, не рискнув сделать ни единого лишнего шага. Тайфа, уже успевший устроиться на подушках у дастархана, посмотрел на него с явным недоумением – и тут же догадливо перевел взгляд на меня.
- Нисаль-ага – хранитель моих покоев и придворный чародей, - сообщил Рашед-тайфа. – Нисаль, нет нужды изображать здесь покорного слугу. Садись и налей себе шербет. И ты садись… - он осекся и озадаченно нахмурился. – Как, говоришь, тебя зовут?
- Аиза Мади, - мысленно помянув недобрым словом гаремного смотрителя, отозвалась я и тут же уселась на подушку: накрытый дастархан манил сильнее всех сокровищ мира.
Рашед-тайфа едва заметно дернул бровью, когда я назвала еще и имя рода, которое невольнице никак не полагалось, и поступил традиционно для всех облеченных властью людей, столкнувшихся с каким-то препятствием от простонародья.
