Доктор выглянул из своей каморки, выцепил острым взглядом помощника:
— Та-ак... Ну, программу я ввёл. Все на месте, всё готово. Снимай ментал-подавление — и начнём.
Лаборант, стоявший возле кушетки и с любопытством разглядывающий Аш-Шера, резко побледнел:
— То есть как это — «снимай»? А если он буйный? Он же меня одной левой пришибёт, вон какой здоровый! Док, я сейчас функционалов позову, это их служба!
Терпение доктора истощилось. Он ворвался в кабинет и одним движением руки сдвинул в сторону незадачливого ассистента.
— Видать, совсем плохи дела, раз из последнего набора сплошь недоделки! Что он может сразу после снятия «блокады», сообразил бы! Докладная на тебя считай что написана! Вон пошёл, следи за графиками!
Выгнав лаборанта, без церемоний содрал нашлёпки, потом, зажав голову Аш-Шера твёрдыми пальцами левой руки, всмотрелся в его широко раскрытые глаза и удовлетворённо хмыкнул.
— Вы в порядке? Понимаете меня, слышите хорошо?
Аш слабо кивнул. Осознание возвращалось постепенно, словно чувствительность тканей после окончания действия «заморозки».
Доктор продолжил:
— Отлично. Сейчас мы начнём процедуру психокоррекции. Вы не почувствуете ничего особенного, но могут мелькать в голове какие-то разрозненные образы, могут появиться ложные ощущения — мозг тот ещё творец иллюзий. Просто не обращайте внимания, постарайтесь расслабиться. Процедура будет длиться не более двадцати минут. Всё понятно?
Аш-Шер снова кивнул, на этот раз куда более уверенно. Потом сказал, глядя доктору прямо в глаза:
— Я хочу знать, каким я стану.
Учёный быстро отвёл взгляд. После глянул в упор и криво усмехнулся:
— Нормальным, конечно же.
Аш-Шер никогда в жизни так не бегал. Мрачный промозглый коридор, в котором он оказался, уводил вниз, в кромешную темноту, но Аш знал, что иного выхода у него нет. Оторваться от преследования возможно только там — затерявшись в лабиринтах, став частью тьмы. Яркий искусственный свет, убивший все тени и обернувшийся его врагом, остался за спиной вместе с погоней, но, несмотря на это, Аш бежал, не сбавляя темпа. Лёгкие «горели», пересохло горло. Поворот, ещё поворот, ещё. Только не останавливаться: петлять, путать следы, обрывать привязки, уходить всё дальше. Налево. Направо. Поворот. Тьма всё гуще. Теперь уже ничего не видно, исчезло всё, остались только бег и уходящий в неизвестность туннель.
Коридор, с каждым метром становившийся уже и ниже, всё больше напоминал ловушку. Нужно было остановиться, перевести дыхание, да хотя бы сориентироваться, но он не мог. Остановка — смерть. То, что медленно, неотвратимо шло по его следу, никогда не было живым.
Вскоре коридор сузился настолько, что бежать уже не удавалось. Аш перешёл на быструю ходьбу, а потом и вовсе остановился. Своды почти давили на плечи. Тьма. Низкий потолок. Стена. Стена. И впереди — стена! Выхода нет. «Каменный мешок»! Он сам себя загнал в ловчую яму.
Аш закричал — отчаянно, зло — и толкнулся плечом, вкладывая в удар всю силу. В этом действии не было смысла, но в бездействии его не было тем более. К его изумлению, стена немного подалась. Он собрался — и врубился ещё раз, всей массой тела, и ещё, и ещё! Ну же!
То, что на ощупь казалось стеной, на деле явилось шершавой, грубо сработанной дверью, которая при очередном толчке подалась вперёд с противным скрипом. В образовавшуюся щель хлынул холодный свет.
Ничего не понимая, Аш распахнул дверь, в первую секунду почти ослеп, но всё-таки сделал шаг вперёд — и оказался в холле собственного дома. Потолок, как обычно в полдень, прозрачный, терялся в глубокой синеве чистого неба, но даже это не объясняло такого количества света. Дом никак не отозвался на появление хозяина, что тоже выглядело странно.
Аш медленно пошёл в направлении столовой, сторожко посматривая по сторонам. Недавнее новшество Эви — стеклянную плитку, по которой она так любила разгуливать босиком, покрывал тонкий слой пыли. На всех предметах лежала печать неуюта. Огромная столешница, за которой готовила Эвика, оказалась заставлена грязной посудой. Остатки испортившейся еды пока не издавали сильного запаха, но при взгляде на них к горлу подкатил комок. Аш брезгливо передёрнулся, увидев, как жирная муха, отвратно гудя, спикировала в тарелку Кира и принялась разгуливать по донышку, украшенному объёмными проекциями пушистых ярко-жёлтых цыплят. При определённом повороте они становились почти осязаемыми, мальчик радостно гукал и пытался их ловить пока что непослушными пальчиками, что неизменно веселило родителей. Посуду для малыша сделал Аш по проекту жены — ей не нравилась функциональная и уже поэтому скучная кухонная утварь.
Эвика всё время что-то придумывала, создавала, приручала дом, привнося в привычный Ашу лаконизм тепло домашних, уютных вещей. Все эти предметы: пушистые подушки в виде вальяжных котов, настенные панно, забавные скульптурки зверюшек, слепленные из глины, и, конечно, её картины аккумулировали свет и любовь. Вот их, вещей, созданных Эви, сейчас и не было. Аш наконец-то уловил, что именно его так насторожило — ощущение пустоты. Словно бы в одну ночь из дома вывезли не только вещи, но и душу — и он умер.
Тяжёлые мысли внезапно прервал посторонний звук. Аш-Шер настороженно вслушался. Где-то в глубине дома вкрадчивый, тихий голос старательно выводил немудрящий напев. «А-а, а-а, а-а, а...», — поднимала вверх, бережно покачивала в тёплых ладонях волна мелодии, под которую в младенчестве засыпали и всесильные боги, и смертные люди. Колыбельная... Её в этом доме могла петь только...
— Эви? Эви, ты здесь?!
Песенка оборвалась.
— Эви нет, Эви нет, Эви больше н-н-н-не-е-ет! — серебристым голоском прозвенел влетевший в комнату «колибри» и закружился над головой. — Птичка з-з-зна-ает секрет, птичка з-з-зна-ает секре-ет!
— Заткнись, дрянь! — Аш запустил в него металлической чашкой для льда, но промахнулся.
— Тш-шшшш, — раздался за спиной безликий, бесстрастный голос. — Тшшш... Всё пус-с-с-то-ое... Нет места ярости, нет места страсти, нет места радос-с-сти-и... Больш-ш-ш-ше не нужно убега-ать...
Аш вздрогнул от неожиданности. Рассудок ещё пытался анализировать, но звериная интуиция уже разожгла костёр паники. Адреналин взорвался в крови, мышцы напряглись, всё тело собралось для рывка. Только вот бежать было некуда, он и так зашёл слишком далеко.
Тёмная тень поднималась за спиной, медленно раздувая капюшон. Аш сжал кулаки, чтобы сдержать дрожь, и повернулся, признавая окончательный проигрыш. Горечи он не испытывал, поскольку сделал всё, что мог. Проиграл достойно. Ещё беспокоила какая-то важная, неоткрытая мысль, но не осталось времени понять. Впрочем, и это уже не имело значения, потому что едва он заглянул в её глаза, как сгорели все мысли и застыли чувства...
Бездна смотрела на него, неспешно покачиваясь из стороны в сторону — гипнотизируя, подавляя остатки воли.
«Вас... силиск...», — снуло шевельнулось угасающее сознание, после чего Аш-Шер камнем полетел в пропасть бездонных вертикальных зрачков.
Лоснистая гадина плавно повела маленькой головкой и грациозно раскрыла иссиня-чёрный капюшон.
— Пос-слуш-шный... Хорош-ш-шо-о... Иди... Покажи мне с-с-себя... Откройс-с-ся...
Она лишь на доли секунды отвела взгляд — и сразу стало легче дышать. Аш качнулся, точно пьяный, возвращая себе контроль над телом. Теперь он мог осознавать свои действия, однако воля его оставалась в подчинении. Её повеление было превыше всего.
Пошатываясь, побрёл обратно в холл. Тварь ползла следом, производя при движении едва слышимый шелест.
— Открывай вс-с-се двери, покажи с-с-свою изнанку... Приглас-с-си за с-стол, обнажи мыс-с-сли, впус-с-сти меня в с-свою с-с-спаальню.
Обилие свистящих и шипящих в её негромкой монотонной речи завораживало Аша. Он уже хорошо владел телом и чувствовал, что возвращаются силы, но даже квёлого ростка мысли о побеге не обнаруживалось в нём. Тёмное, тягостное клубилось сейчас там, где ещё недавно был свет. За его спиной в наступающем мраке медленно растворялась столовая, очертания предметов текли, постепенно утрачивая узнаваемые черты. Освещёнными и проявленными оставались только те комнаты, которые Аш-Шер пока ещё видел.
Вот весёлая салатовая дверь, разрисованная озорными пёстрыми котятами. Эвина придумка... Детская. Комната сына...
Рука Аша замерла на полпути.
— С-с-смелее... Я вс-с-сего лиш-ш-шь пос-с-смотрю... Никто же не умрёт от этого, верно-о?
Верно. Дверь распахнулась, открыв взгляду мир любимого ребёнка.
Гадина вползла в комнату, мерно сокращая тугое мускулистое тело. Везде, где она соприкасалась с полом, оставалась чернеющая пустота. Не обращая внимания на застывшего в ступоре Аша, змея «стёрла» большую часть помещения, оставив только кроватку и обучающе-игровую зону.
— Не с-с-сомневаюс-сь, что он хорош-ший мальчик, но его было с-с-слиш-шком много. С-с-сейчас-с-с в с-с-самый раз...
Покидая комнату, щёлкнула кончиком хвоста по яркой двери.
— Пус-с-стое!
Дверь покорно посерела. Рыжие котята ссыпались на пол и застыли горсткой жухлых листьев.
— Дальш-ш-ш-ше! Кабинет!
Тварь вошла во вкус.
Свой кабинет, просторный, аскетично обставленный, Аш открыл без эмоций и колебаний. Змея замерла на пороге, подёргивая раздвоённым языком. Потом обвела помещение холодным взглядом и прошипела:
— Пока пус-с-сть та-ак... Позже с-с-сделаеш-шь ремонт, здес-с-сь слиш-шком много ярких красок. С-с-серый — цвет эффективного функционала, помни об этом.
Аш-Шер кивнул — не для выражения согласия, просто констатируя факт. Безразличие всё больше заполняло его, липкой паутиной заплетая свет.
— С-с-спальня... — голос змеи, прежде бесстрастный, обрёл сладострастные нотки.
Аша передёрнуло, но противиться он не стал — открыл дверь.
И — замер на вдохе, перехватило дыхание. Здесь всё несло на себе отпечаток Эвики — в комнате витал её запах, вещи помнили прикосновения рук, а на парящей невысоко над полом кровати, причудливо раскинув длинные рукава, лежал брошенный в утренней спешке кружевной пеньюар. Перед глазами пронеслись картинки счастливой жизни: вот Эви, сладко потягиваясь в полусне, прижимается к его спине тугим животом, и потревоженный малыш ощутимо пинает ножкой их обоих. А вот она же, уже пришедшая в форму после родов, пахнущая молоком, и от этого ещё более желанная — сладкая, разгорячённая — нетерпеливо тянется к нему, глаза её темны, а желание нескрываемо. Вот ночь без сна — и полупрозрачный зубик, пробившийся в набухшей десне, обнаруженный на утро. Вот первые шаги Кира. И снова Эви. Эви. Эви. Эви!!!
— С-с-с-с-с-смеш-ш-ш-но... «Э», «Вэ», «И» ... Что за с-с-странный набор букв? Выбрось это из головы немедленно!
Стоило змее скользнуть в спальню, как сохраняемое в ней время радости остановилось. По прозрачному потолку, через который ночью всегда открывался вид на звёздное небо, поползли грязно-серые, быстро темнеющие потёки, по стенам зазмеились тонкие трещинки, которые, расширяясь, на глазах превращались в зияющие чернотой пусто?ты. Вскоре они слились воедино, и стен не осталось. Пространство, за счёт не растворившегося пола ещё сохраняющее слабое подобие обособленности, повисло в пустоте. Тьма клубилась в углах, шевеля тонкими щупальцами, но дальше не продвигалась, словно ожидая сигнала.
Когда парящая постель, бывшая объектом частых шуток Аш-Шера, накренившись, начала медленно проваливаться в кромешную черноту, а вслед за ней в образовавшуюся воронку полетели мелкие предметы, в опустевшей комнате обнаружилось невесть откуда взявшееся объёмное изображение странного города. Острые шпили, мосты с горбатыми спинами, дома, бегущие к реке по мощёным улочкам...
Змея, до этого момента выражавшая вальяжное спокойствие, внезапно сделала стойку, точно обнаружила угрозу.
— Что здес-с-с-с-сь? Тайник? Открой! Мне нужно видеть вс-с-сё!
Аш послушно попытался сосредоточиться, но в сером тумане, заполонившем его, не нашлось ничего, что относилось бы к этому изображению.
— Кажется, я забыл, как открыть его... Прости.
Гадина резко стянула тело в несколько тугих колец, выражая крайнюю степень раздражения.
— Ш-ш-ш-шед! Нет времени вспоминать, пора закачивать процедуру и возвращаться, иначе ты навсегда здесь застрянешь. — Речь её, без всякого перехода лишившаяся гипнотизирующего шипения, зазвучала отрывисто, а в голосе, прежде вкрадчивом и бесполом, неожиданно прорезался густой напористый баритон.
— Пора, пора, сворачиваем! Тар, что у нас с цифрами?
— Порядок, шеф! Коэффициент Творца: пятнадцать единиц — нулевой процент потери! Чувственность: одна единица от прежних десяти — норма! Эмпатия: ноль — норма! Забота о потомстве: две единицы — норма! Этика: одна единица — норма! Функциональность: двенадцать единиц — предельно! Всё предельно! Док, мы это сделали!!
Змея, на глазах раздуваясь, выросла в три роста взрослого человека, разинула испещрённую зубами пасть и медленно втянула в себя оцепеневшего Аш-Шера.
Штормовой волной рванулась тьма, заливая и растворяя в себе обломки образов и воспоминаний. Лишь город-мираж остался дрейфовать по новоявленному морю, уносясь всё дальше в непроглядную темень.
— ...Просыпайтесь, достопочтенный, процедура закончена.
Баритон доктора прорвал мутную пелену сна.
Аш-Шер медленно открыл глаза и попытался сесть, но тут же, охнув, откинулся обратно на кушетку. Мир покачивался мерно, точно маятник. Правое полушарие мозга пронзила острая боль, он непроизвольно схватился за голову.
— Что-то не так? — в голосе доктора звучала тревога. Он сделал знак лаборанту, тот мигом протянул экспресс-анализатор интельдока. Однако Аш-Шер отмахнулся — боль ушла так же быстро, как появилась. Сфокусировав взгляд на обеспокоенном лице научника, он убедился, что зрение восстановилось, и проговорил спокойно:
— Я в порядке. Уберите с меня всю эту гелевую дрянь, у меня дел невпроворот.
Ассистент принялся суетливо снимать тонкие щупальца линка, опутавшие голову, торс и позвоночник Аш-Шера неким подобием паутинного кокона. Они отлипали безболезненно, но ещё некоторое время подрагивали в руках лаборанта, прежде чем окончательно «выключиться» и перейти из псевдо-живого состояния симбионта в нормальное для кромат-материи — стазис.
Аш брезгливо отдёрнул руку, когда к ней потянулся уже слабеющий «побег» линк-системы.
— Вот же мерзость какая!!
Лаборант отчего-то обиделся, точно плохо отозвались о нём самом.
— Ну, не скажите! Когда в Айкон за «остреньким» ходите, так не думаете, наверное...
— Тар-Сот!!! — голос доктора взвился резко, как кнут. — Ты забыл, с кем разговариваешь? Простите, достопочтенный, молодёжь год от года всё глупее: генетику не обманешь.
Аш-Шер небрежно отмахнулся: пустое. Какая разница, что говорит этот бесперспективный функционал?
В голове уже роились планы. Как много отличных проектов, оказывается, он откладывал в долгий ящик ради каких-то глупостей... Кстати, каких именно? Аш нахмурился. Странно, досада на бездарно потерянное время была — но причина, побудившая его так неэффективно тратить драгоценный ресурс, никак не вспоминалась. Впрочем, это не имело значения — так же, как засевшая в памяти занозой глупая комбинация букв: «Э», «В», «И». Наверное, какой-нибудь код, давно потерявший актуальность. Уже забыто.
— Та-ак... Ну, программу я ввёл. Все на месте, всё готово. Снимай ментал-подавление — и начнём.
Лаборант, стоявший возле кушетки и с любопытством разглядывающий Аш-Шера, резко побледнел:
— То есть как это — «снимай»? А если он буйный? Он же меня одной левой пришибёт, вон какой здоровый! Док, я сейчас функционалов позову, это их служба!
Терпение доктора истощилось. Он ворвался в кабинет и одним движением руки сдвинул в сторону незадачливого ассистента.
— Видать, совсем плохи дела, раз из последнего набора сплошь недоделки! Что он может сразу после снятия «блокады», сообразил бы! Докладная на тебя считай что написана! Вон пошёл, следи за графиками!
Выгнав лаборанта, без церемоний содрал нашлёпки, потом, зажав голову Аш-Шера твёрдыми пальцами левой руки, всмотрелся в его широко раскрытые глаза и удовлетворённо хмыкнул.
— Вы в порядке? Понимаете меня, слышите хорошо?
Аш слабо кивнул. Осознание возвращалось постепенно, словно чувствительность тканей после окончания действия «заморозки».
Доктор продолжил:
— Отлично. Сейчас мы начнём процедуру психокоррекции. Вы не почувствуете ничего особенного, но могут мелькать в голове какие-то разрозненные образы, могут появиться ложные ощущения — мозг тот ещё творец иллюзий. Просто не обращайте внимания, постарайтесь расслабиться. Процедура будет длиться не более двадцати минут. Всё понятно?
Аш-Шер снова кивнул, на этот раз куда более уверенно. Потом сказал, глядя доктору прямо в глаза:
— Я хочу знать, каким я стану.
Учёный быстро отвёл взгляд. После глянул в упор и криво усмехнулся:
— Нормальным, конечно же.
ГЛАВА 10. ОБНУЛЕНИЕ
Аш-Шер никогда в жизни так не бегал. Мрачный промозглый коридор, в котором он оказался, уводил вниз, в кромешную темноту, но Аш знал, что иного выхода у него нет. Оторваться от преследования возможно только там — затерявшись в лабиринтах, став частью тьмы. Яркий искусственный свет, убивший все тени и обернувшийся его врагом, остался за спиной вместе с погоней, но, несмотря на это, Аш бежал, не сбавляя темпа. Лёгкие «горели», пересохло горло. Поворот, ещё поворот, ещё. Только не останавливаться: петлять, путать следы, обрывать привязки, уходить всё дальше. Налево. Направо. Поворот. Тьма всё гуще. Теперь уже ничего не видно, исчезло всё, остались только бег и уходящий в неизвестность туннель.
Коридор, с каждым метром становившийся уже и ниже, всё больше напоминал ловушку. Нужно было остановиться, перевести дыхание, да хотя бы сориентироваться, но он не мог. Остановка — смерть. То, что медленно, неотвратимо шло по его следу, никогда не было живым.
Вскоре коридор сузился настолько, что бежать уже не удавалось. Аш перешёл на быструю ходьбу, а потом и вовсе остановился. Своды почти давили на плечи. Тьма. Низкий потолок. Стена. Стена. И впереди — стена! Выхода нет. «Каменный мешок»! Он сам себя загнал в ловчую яму.
Аш закричал — отчаянно, зло — и толкнулся плечом, вкладывая в удар всю силу. В этом действии не было смысла, но в бездействии его не было тем более. К его изумлению, стена немного подалась. Он собрался — и врубился ещё раз, всей массой тела, и ещё, и ещё! Ну же!
То, что на ощупь казалось стеной, на деле явилось шершавой, грубо сработанной дверью, которая при очередном толчке подалась вперёд с противным скрипом. В образовавшуюся щель хлынул холодный свет.
Ничего не понимая, Аш распахнул дверь, в первую секунду почти ослеп, но всё-таки сделал шаг вперёд — и оказался в холле собственного дома. Потолок, как обычно в полдень, прозрачный, терялся в глубокой синеве чистого неба, но даже это не объясняло такого количества света. Дом никак не отозвался на появление хозяина, что тоже выглядело странно.
Аш медленно пошёл в направлении столовой, сторожко посматривая по сторонам. Недавнее новшество Эви — стеклянную плитку, по которой она так любила разгуливать босиком, покрывал тонкий слой пыли. На всех предметах лежала печать неуюта. Огромная столешница, за которой готовила Эвика, оказалась заставлена грязной посудой. Остатки испортившейся еды пока не издавали сильного запаха, но при взгляде на них к горлу подкатил комок. Аш брезгливо передёрнулся, увидев, как жирная муха, отвратно гудя, спикировала в тарелку Кира и принялась разгуливать по донышку, украшенному объёмными проекциями пушистых ярко-жёлтых цыплят. При определённом повороте они становились почти осязаемыми, мальчик радостно гукал и пытался их ловить пока что непослушными пальчиками, что неизменно веселило родителей. Посуду для малыша сделал Аш по проекту жены — ей не нравилась функциональная и уже поэтому скучная кухонная утварь.
Эвика всё время что-то придумывала, создавала, приручала дом, привнося в привычный Ашу лаконизм тепло домашних, уютных вещей. Все эти предметы: пушистые подушки в виде вальяжных котов, настенные панно, забавные скульптурки зверюшек, слепленные из глины, и, конечно, её картины аккумулировали свет и любовь. Вот их, вещей, созданных Эви, сейчас и не было. Аш наконец-то уловил, что именно его так насторожило — ощущение пустоты. Словно бы в одну ночь из дома вывезли не только вещи, но и душу — и он умер.
Тяжёлые мысли внезапно прервал посторонний звук. Аш-Шер настороженно вслушался. Где-то в глубине дома вкрадчивый, тихий голос старательно выводил немудрящий напев. «А-а, а-а, а-а, а...», — поднимала вверх, бережно покачивала в тёплых ладонях волна мелодии, под которую в младенчестве засыпали и всесильные боги, и смертные люди. Колыбельная... Её в этом доме могла петь только...
— Эви? Эви, ты здесь?!
Песенка оборвалась.
— Эви нет, Эви нет, Эви больше н-н-н-не-е-ет! — серебристым голоском прозвенел влетевший в комнату «колибри» и закружился над головой. — Птичка з-з-зна-ает секрет, птичка з-з-зна-ает секре-ет!
— Заткнись, дрянь! — Аш запустил в него металлической чашкой для льда, но промахнулся.
— Тш-шшшш, — раздался за спиной безликий, бесстрастный голос. — Тшшш... Всё пус-с-с-то-ое... Нет места ярости, нет места страсти, нет места радос-с-сти-и... Больш-ш-ш-ше не нужно убега-ать...
Аш вздрогнул от неожиданности. Рассудок ещё пытался анализировать, но звериная интуиция уже разожгла костёр паники. Адреналин взорвался в крови, мышцы напряглись, всё тело собралось для рывка. Только вот бежать было некуда, он и так зашёл слишком далеко.
Тёмная тень поднималась за спиной, медленно раздувая капюшон. Аш сжал кулаки, чтобы сдержать дрожь, и повернулся, признавая окончательный проигрыш. Горечи он не испытывал, поскольку сделал всё, что мог. Проиграл достойно. Ещё беспокоила какая-то важная, неоткрытая мысль, но не осталось времени понять. Впрочем, и это уже не имело значения, потому что едва он заглянул в её глаза, как сгорели все мысли и застыли чувства...
Бездна смотрела на него, неспешно покачиваясь из стороны в сторону — гипнотизируя, подавляя остатки воли.
«Вас... силиск...», — снуло шевельнулось угасающее сознание, после чего Аш-Шер камнем полетел в пропасть бездонных вертикальных зрачков.
Лоснистая гадина плавно повела маленькой головкой и грациозно раскрыла иссиня-чёрный капюшон.
— Пос-слуш-шный... Хорош-ш-шо-о... Иди... Покажи мне с-с-себя... Откройс-с-ся...
Она лишь на доли секунды отвела взгляд — и сразу стало легче дышать. Аш качнулся, точно пьяный, возвращая себе контроль над телом. Теперь он мог осознавать свои действия, однако воля его оставалась в подчинении. Её повеление было превыше всего.
Пошатываясь, побрёл обратно в холл. Тварь ползла следом, производя при движении едва слышимый шелест.
— Открывай вс-с-се двери, покажи с-с-свою изнанку... Приглас-с-си за с-стол, обнажи мыс-с-сли, впус-с-сти меня в с-свою с-с-спаальню.
Обилие свистящих и шипящих в её негромкой монотонной речи завораживало Аша. Он уже хорошо владел телом и чувствовал, что возвращаются силы, но даже квёлого ростка мысли о побеге не обнаруживалось в нём. Тёмное, тягостное клубилось сейчас там, где ещё недавно был свет. За его спиной в наступающем мраке медленно растворялась столовая, очертания предметов текли, постепенно утрачивая узнаваемые черты. Освещёнными и проявленными оставались только те комнаты, которые Аш-Шер пока ещё видел.
Вот весёлая салатовая дверь, разрисованная озорными пёстрыми котятами. Эвина придумка... Детская. Комната сына...
Рука Аша замерла на полпути.
— С-с-смелее... Я вс-с-сего лиш-ш-шь пос-с-смотрю... Никто же не умрёт от этого, верно-о?
Верно. Дверь распахнулась, открыв взгляду мир любимого ребёнка.
Гадина вползла в комнату, мерно сокращая тугое мускулистое тело. Везде, где она соприкасалась с полом, оставалась чернеющая пустота. Не обращая внимания на застывшего в ступоре Аша, змея «стёрла» большую часть помещения, оставив только кроватку и обучающе-игровую зону.
— Не с-с-сомневаюс-сь, что он хорош-ший мальчик, но его было с-с-слиш-шком много. С-с-сейчас-с-с в с-с-самый раз...
Покидая комнату, щёлкнула кончиком хвоста по яркой двери.
— Пус-с-стое!
Дверь покорно посерела. Рыжие котята ссыпались на пол и застыли горсткой жухлых листьев.
— Дальш-ш-ш-ше! Кабинет!
Тварь вошла во вкус.
Свой кабинет, просторный, аскетично обставленный, Аш открыл без эмоций и колебаний. Змея замерла на пороге, подёргивая раздвоённым языком. Потом обвела помещение холодным взглядом и прошипела:
— Пока пус-с-сть та-ак... Позже с-с-сделаеш-шь ремонт, здес-с-сь слиш-шком много ярких красок. С-с-серый — цвет эффективного функционала, помни об этом.
Аш-Шер кивнул — не для выражения согласия, просто констатируя факт. Безразличие всё больше заполняло его, липкой паутиной заплетая свет.
— С-с-спальня... — голос змеи, прежде бесстрастный, обрёл сладострастные нотки.
Аша передёрнуло, но противиться он не стал — открыл дверь.
И — замер на вдохе, перехватило дыхание. Здесь всё несло на себе отпечаток Эвики — в комнате витал её запах, вещи помнили прикосновения рук, а на парящей невысоко над полом кровати, причудливо раскинув длинные рукава, лежал брошенный в утренней спешке кружевной пеньюар. Перед глазами пронеслись картинки счастливой жизни: вот Эви, сладко потягиваясь в полусне, прижимается к его спине тугим животом, и потревоженный малыш ощутимо пинает ножкой их обоих. А вот она же, уже пришедшая в форму после родов, пахнущая молоком, и от этого ещё более желанная — сладкая, разгорячённая — нетерпеливо тянется к нему, глаза её темны, а желание нескрываемо. Вот ночь без сна — и полупрозрачный зубик, пробившийся в набухшей десне, обнаруженный на утро. Вот первые шаги Кира. И снова Эви. Эви. Эви. Эви!!!
— С-с-с-с-с-смеш-ш-ш-но... «Э», «Вэ», «И» ... Что за с-с-странный набор букв? Выбрось это из головы немедленно!
Стоило змее скользнуть в спальню, как сохраняемое в ней время радости остановилось. По прозрачному потолку, через который ночью всегда открывался вид на звёздное небо, поползли грязно-серые, быстро темнеющие потёки, по стенам зазмеились тонкие трещинки, которые, расширяясь, на глазах превращались в зияющие чернотой пусто?ты. Вскоре они слились воедино, и стен не осталось. Пространство, за счёт не растворившегося пола ещё сохраняющее слабое подобие обособленности, повисло в пустоте. Тьма клубилась в углах, шевеля тонкими щупальцами, но дальше не продвигалась, словно ожидая сигнала.
Когда парящая постель, бывшая объектом частых шуток Аш-Шера, накренившись, начала медленно проваливаться в кромешную черноту, а вслед за ней в образовавшуюся воронку полетели мелкие предметы, в опустевшей комнате обнаружилось невесть откуда взявшееся объёмное изображение странного города. Острые шпили, мосты с горбатыми спинами, дома, бегущие к реке по мощёным улочкам...
Змея, до этого момента выражавшая вальяжное спокойствие, внезапно сделала стойку, точно обнаружила угрозу.
— Что здес-с-с-с-сь? Тайник? Открой! Мне нужно видеть вс-с-сё!
Аш послушно попытался сосредоточиться, но в сером тумане, заполонившем его, не нашлось ничего, что относилось бы к этому изображению.
— Кажется, я забыл, как открыть его... Прости.
Гадина резко стянула тело в несколько тугих колец, выражая крайнюю степень раздражения.
— Ш-ш-ш-шед! Нет времени вспоминать, пора закачивать процедуру и возвращаться, иначе ты навсегда здесь застрянешь. — Речь её, без всякого перехода лишившаяся гипнотизирующего шипения, зазвучала отрывисто, а в голосе, прежде вкрадчивом и бесполом, неожиданно прорезался густой напористый баритон.
— Пора, пора, сворачиваем! Тар, что у нас с цифрами?
— Порядок, шеф! Коэффициент Творца: пятнадцать единиц — нулевой процент потери! Чувственность: одна единица от прежних десяти — норма! Эмпатия: ноль — норма! Забота о потомстве: две единицы — норма! Этика: одна единица — норма! Функциональность: двенадцать единиц — предельно! Всё предельно! Док, мы это сделали!!
Змея, на глазах раздуваясь, выросла в три роста взрослого человека, разинула испещрённую зубами пасть и медленно втянула в себя оцепеневшего Аш-Шера.
Штормовой волной рванулась тьма, заливая и растворяя в себе обломки образов и воспоминаний. Лишь город-мираж остался дрейфовать по новоявленному морю, уносясь всё дальше в непроглядную темень.
— ...Просыпайтесь, достопочтенный, процедура закончена.
Баритон доктора прорвал мутную пелену сна.
Аш-Шер медленно открыл глаза и попытался сесть, но тут же, охнув, откинулся обратно на кушетку. Мир покачивался мерно, точно маятник. Правое полушарие мозга пронзила острая боль, он непроизвольно схватился за голову.
— Что-то не так? — в голосе доктора звучала тревога. Он сделал знак лаборанту, тот мигом протянул экспресс-анализатор интельдока. Однако Аш-Шер отмахнулся — боль ушла так же быстро, как появилась. Сфокусировав взгляд на обеспокоенном лице научника, он убедился, что зрение восстановилось, и проговорил спокойно:
— Я в порядке. Уберите с меня всю эту гелевую дрянь, у меня дел невпроворот.
Ассистент принялся суетливо снимать тонкие щупальца линка, опутавшие голову, торс и позвоночник Аш-Шера неким подобием паутинного кокона. Они отлипали безболезненно, но ещё некоторое время подрагивали в руках лаборанта, прежде чем окончательно «выключиться» и перейти из псевдо-живого состояния симбионта в нормальное для кромат-материи — стазис.
Аш брезгливо отдёрнул руку, когда к ней потянулся уже слабеющий «побег» линк-системы.
— Вот же мерзость какая!!
Лаборант отчего-то обиделся, точно плохо отозвались о нём самом.
— Ну, не скажите! Когда в Айкон за «остреньким» ходите, так не думаете, наверное...
— Тар-Сот!!! — голос доктора взвился резко, как кнут. — Ты забыл, с кем разговариваешь? Простите, достопочтенный, молодёжь год от года всё глупее: генетику не обманешь.
Аш-Шер небрежно отмахнулся: пустое. Какая разница, что говорит этот бесперспективный функционал?
В голове уже роились планы. Как много отличных проектов, оказывается, он откладывал в долгий ящик ради каких-то глупостей... Кстати, каких именно? Аш нахмурился. Странно, досада на бездарно потерянное время была — но причина, побудившая его так неэффективно тратить драгоценный ресурс, никак не вспоминалась. Впрочем, это не имело значения — так же, как засевшая в памяти занозой глупая комбинация букв: «Э», «В», «И». Наверное, какой-нибудь код, давно потерявший актуальность. Уже забыто.
