– ЧТО ЭТО, ЧТО? ГОСПОДИ...
Братушечка-братик,
На плечо меня взвали,
Дотащи до святой земли,
Отыщи ее вдали -
Спас, Спас на крови,
Спас, Спас на крови, спаси нас!
От дождя, от ножа,
От волка , от дурака,
От ночной мороки,
От кривой дороги,
От песка в глазах,
От страха за страх,
От всего спаси,
Спас на небеси!
Я встал около купели. Мы все были здесь, все пришли. И моя Дочь, стоявшая среди огромных волков, и моя Любовь... Все... И молодой мужчина с уголовными наколками на пальцах, расправив крылья и улыбнувшись, поднял голову. Рядом девушка с непослушным хохолком на голове... И тот кто в прошлой жизни носил кличку Конь, положил мне ладонь на плечо. Брат... Все пришли. Те кто сейчас и те кто будут.
И из огненной купели, раскинув руки, на пол церкви ступила Мику. Сокол на плече, черные волосы, белая рубаха, алые крылья, крест на груди... В ее руке мелькнул огненный клинок.
Спас, Спас на крови,
Спас, Спас на крови, спаси нас!...»
Пламя опало. Я подошел к батюшке, который опустив голову, стоял на коленях. Рядом, одернув мокрую рубашку, присела Мику.
– Батюшка...
Он посмотрел на нас. По его лицу катились слезы.
– ЧТО, ЧТО Я ВИДЕЛ СЕЙЧАС?
– РОЖДЕНИЕ. – Мику встала. – Я стала такой, какой должна быть. Я стала собой.
Она помолчала.
– И я не больше не Мику. Я Мария. Отец Сергей... Это ведь мое истинное имя. Да?
Тот только качнул головой, соглашаясь.
– Да, ты Мария. Не я нарекаю тебя им, но Он Сам. Я лишь подтверждаю Его Волю.
Она лукаво улыбнулась.
– Но... Можете звать меня и Мику. Я не обижусь. Ой... Переодеться же надо. Вся мокрая.
... – Значит Конец Света идет... Все как предсказано было. А ты тот кто спасет нас.
– Батюшка... Кто же кроме вас, кроме людей этот мир защитит? Я лишь помогу...
– Да как же ты один против Тьмы встанешь? Хоть ты и...
– Не один он будет. Я рядом буду стоять.
– Девочка моя... Ты хоть понимаешь, что говоришь? Как ты сможешь... Против Зверя, что есть...
– ЗАПОМНИТЕ. Я ЯКУДЗА, БАТЮШКА И Я ВОИН ГОСПОДА. ЧТО Я МОГУ? ТОЛЬКО СРАЖАТЬСЯ ВО ИМЯ ЕГО.
Мы встали из-за стола. Священник вздохнул.
– Вам бы к участковому зайти. Он же власть у нас, знать должен.
– А что у вас здесь случилось-то? Деревня какая-то странная...
Батюшка только махнул рукой.
– Был колхоз, а потом... Председатель в городе пропал, молодежь почти вся уехала. Приезжают иногда конечно. Да и... Забыли про нас там что-ли? Может и к лучшему это. Не лезут... А мы потихонечку сами.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ПООБЕДАЛИ, НАЗЫВАЕТСЯ.
Когда мы вышли на улицу, Мику неожиданно пихнула меня в бок.
– Слышь, Седой, ты не забыл?
– Про сигареты. А потом уж к участковому зайдем. – она потерла себе живот. – Бурчит ведь. Есть хочу.
– Где сельпо, показывай.
– А папирос купить?
– Вот только не надо нам тут.
Быстренько взяв пару пачек «Родопи» я вышел к поджидающей меня у палисадника Мику.
– Держи. А участковый где живет?
... Подойдя к воротам я постучал. Со двора раздался мужской голос.
– Кто там? Заходи.
Зашли. Во дворе за столом сидел мужик. В трусах и милицейской фуражке. На столе перед ним тарелки, похоже с супом, стопки... Короче понятно. Увидев нас, он помахал рукой.
– Здорово были. Из лагеря? Ну проходите, садитесь.
Из летней кухни вышла худощавая черноволосая женщина в летнем платье с бутылкой в руке. Укоризнено покачала головой.
– Гриша... Как тебе не стыдно, хоть штаны одень. Гости же пришли.
Моя спутница только прыснула со смехом.
– Здравствуйте, Григорий Михайлович.
– Подожди... Ты Мику что-ли? Не узнал, подстриглась...
– Ага. И типа покрасилась.
Мужик посмотрел было на меня.
– Ты тоже из «Совенка»? – и осел на скамейку. – Галя... А ведь мы их видели. Там, в небе.
Женщина молча кивнула.
Мику отвела взгляд. Засмущалась она.
– Нет, дядя Гриша, это не мы были. Ну... Честно не мы. Показалось вам.
– Ладно, допустим. И зачем ты тут? А рыжая где? Алиска которая...
Оказывается я с местной знаменитостью рядом стою. Автограф что-ли попросить.
Женщина, смеясь, пояснила.
– Да кто же их не знает. В прошлом году у нас всю малину обобрали. К батюшке за яблоками лазили. С пацанами нашими, что приезжали, дрались...
Мужик махнул рукой.
– Да это... А тебя как зовут?
– Азад.
– А я Григорий. Можешь Михалычем звать, привык уже. Участковый, значит.
Опа... Похоже это карма. Оля, прости.
Он показал на стол.
– Садитесь, обедать будем. Галка, неси. Две тарелки, стопку. Да бутылку-то поставь, не убежит. Давайте, а то стынет.
Ополоснувшись под умывальником, сели. Отказываться ведь неудобно, да?
Григорий разлил по стопкам. Мол, за знакомство и вообще. Мику, посмотрев на меня, только тяжело вздохнула и взяла ложку.
– Да я как-то...
– Прекрати. По пятьдесят капель да под борщ. У меня Галинка знаешь какой борщ готовит. Настоящий. С чесночком, сальцем, пампушками... Она сама-то вишь из-под Полтавы.
Выпили, поели... Самогон хороший, борщ тоже. Повторили.
– Теть Галь, а можно добавки – попросила Мику, показывая пустую тарелку.
Растолстеет ведь. Летать не сможет.
Взяв сигарету, Григорий выдохнул.
– А скажи, вы вот по какой такой надобности к нам вообще? Ну Клавдия понятно, а еще? Не ради борща ведь ко мне заглянули... К участковому.
Прав ты мужик. Есть одно дело у нас, только бы лучше его не было. После моего рассказа, он поморгал, плеснул себе самогонки.
– Я не понял. Это что война будет? Слышь, ты не шути так. Не надо.
– Какие шутки... И в небе ты нас видел.
– Ты... ты кто?
– Не надо тебе того пока знать.
Женщина зажала ладонью рот.
– Мамочки... Гришенька...
Показала на Мику.
– А она?
– Такая же. А к вам батюшка велел идти.
Участковый помолчал, подумал.
– Значит сны те... А что теперь делать? С городом, сука, связи нет. Дорога закрыта.
– А и была бы связь, толку-то. Чтобы ты им про Конец Света рассказал бы? Поверили бы, армию прислали? Только честно.
– Да нет конечно. И что?
– Сколько мужиков в деревне?
– Ну сотни полторы наберется, деревня большая у нас. Тут Выселки еще, хутора рядом. Если всех собрать, то и человек двести набрать можно. И что? Не солдаты ведь они, крестьяне.
– Оружие есть?
– Издеваешься, блядь? Ну охотничье почитай у каждого имеется. Лес же рядом. У меня карабин. Подожди, ты что задумал? Нам на это дело идти?
– А кому еще? Армии не будет да и небесного воинства тоже. Только мы и остались.
– Ты охуел? Все же ляжем.
– Да, скорее всего все ляжем. А если не встанем, всему миру конец. И рядом, в «Совенке» дети, их спасать надо. Как по другому? И не думай... Мы с вами будем до конца.
Как там?
«Все пошли и я пошел,
Все нашли и я нашел.
А сегодня поутру
Все помрут и я помру.»
Правильно ведь сказано.
– Что предлагаешь тогда?
– Женщин, детей, старых на остров. Там им безопасно будет. А мы встретим. Батюшку попроси, пусть оружие освятит. Легче будет.
Выпили... Участковый посмотрел на жену. Она встала, попыталась улыбнуться.
– Гриша... Я за всех говорить не буду, не умею. За себя скажу. Я жена твоя, я за тебя по любви пошла. Сын в городе. Мы с тобой вместе прожили и помирать вместе будем. Война там или... А стрелять ты меня сам учил.
– Лодок может не хватить для всех, плоты ладить придется. Сколько у нас времени?
– Два-три дня максимум.
Вроде все обговорили. Хорошо посидели. Я хотел встать и... Меня поволокло куда-то вбок...
– Азад, ты чего?
Испуганный голос Мику.
– Дядя Гриша! Ему же... у него же контузия!
Я почувствовал как меня подхватили мужские руки.
– Да кто же знал то? Вроде немного выпили...
– Ага, привыкли тут жрать. И как нам теперь обратно, в лагерь?
Меня похоже прислонили к каким-то бревнам.
– Посиди на ветерке. Галка, чего встала? Беги к Ваньке, у него мотоцикл вроде на ходу.
Еще через несколько минут, приоткрыв глаз, я, сквозь туман, разглядел, стоявшего рядом, кудлатого мужика в рваной рубахе. Наверно Ванька.
– Михалыч, ебать, блядь, что случилось? А это еще кто?
– Да из лагеря они. Мику не узнал?
Мужик помотал головой.
– Нет. Это ты что-ли?
– Ну я это, сука. Зенки свои протри или очки, бля, одень.
– Точно ты. Теперь вижу. А хули мне делать-то? Зачем звали?
На меня зачем-то поплескали холодной водой.
– У тебя мотоцикл на ходу?
– С утра на ходу был. Я на рыбалку собирался, на Плесы. И что?
– Отвези их в лагерь.
– Михалыч, да охуеть, а бензин?
– Иван, ну я тебя по человечески прошу. Сделай, потом все объясню. Тут и без этого жопа полная.
– Да у вас всегда жопа. Ладно, нахуй. Уговорил. Михалыч, будешь должен. Грузите его в коляску.
Меня куда-то вывели и аккуратно запихнули.
– А ты сзади садись, шлем одень. Отвечать еще за тебя. Цепляйся крепче, застеснялась она. Подтолкните сзади...
... Очнулся я от гневного женского крика. Кто-то сердится?
– ЭТО ЧТО ТАКОЕ! МАТЬ ВАШУ!
– Ольга Дмитриевна...
– Мику, какого хрена? Я все понимаю, даже то что ты волосы обрезала и почему. Знаю, помолчи... Это что еще?
Меня похоже выволокли из коляски и посадили. Посмотрим. Лагерные ворота, я на скамейке. Ольга, недоуменные дежурные, пионеры. Приехали. Рядом Иван, пытающийся что-то сказать.
– Принимайте... А я обратно, мне на рыбалку надо. Бензин будет? Да понял я, не ори только... Короче, ну вас нахрен, разбирайтесь сами. Я поехал...
Ольга подошла ближе, поморщилась.
– Где документы, я тебя спрашиваю?
– У меня в сумке, вот.
– Самурайка, дыхни.
– Ольга Дмитриевна... Вы же знаете, я даже водку не пью, а там самогонка была.
– Знаю. А там это где? Вот где он нажрался?
Я попытался хоть что-то сказать, но меня опередила Мику.
– У Михалыча. Там еще борщ был...
– И сколько они успели?
– Вроде пузырь. Да я следила что-ли? Я вообще может борщ хавала, бля...
Ольга проморгалась, покрутила головой.
– Пузырь? Ванькиной самогонки? Оху... Ладно. Виктор, Сергей. Помогите этого... до его кровати доставить.
Меня опять куда-то потащили.
– Оль, тяжелый ведь...
Положили на что-то мягкое. Кровать что-ли? Я повернул голову. Ольга, вытащила из банки с водой, стоящей на столе, цветы.
– Это тебе попить. Вздумаешь наблевать, весь лагерь мыть будешь. Спи. – она вздохнула. – Скотина ты...
Я закрыл глаз...
... Очнулся от того, что кто-то бьет меня по голове. Отстаньте, я с похмелья. Сука... Сев на кровать, я дотянудся до банки с водой, попил. Где я вообще? В пионерском лагере. Кое-как я выбрался на крыльцо и... Ну вот этого мне только не хватало для полного счастья. На гвоздике в косяке висели черный берет и ключ на веревочке. Уля... Найду и... Ладно, разберемся, что потом. Сейчас придется в медпункт идти. Провожаемый взглядами пионеров, я добрался до домика с красным крестом. Вошел. Сидящая за столом Виола только покачала головой. Рядом на стуле хихикующая Лена. Лешачка, кончай стебаться...
– Виола... – просипел я. Она склонила голову, вздохнула.
– Боец... Спирт я тебе не дам, даже не проси. Анальгин дам. Лена, выдавай этому... больному две таблетки. И воды налей, пусть запьет.
Лена, изобразив на лице скорбь, вытащила из шкафа коробку, достала из нее упаковку.
– Держи. – протянула мне две таблетки. – Сейчас воды налью.
Полечившись, я постоял, чувствуя как шум в голове понемногу успокаивается. Повернулся.
– Боец, запомни на будущее. Ванькиного самогона полбутылки никто не осиливал. Ты смог. Силен. Все, свободен... Только по лагерю не шляйся.
Выйдя из медпункта я остановился, пытаясь вспомнить. Вспомнил. Дойдя до умывальников, открыл кран и сунул голову под холодную воду...
Встряхнувшись, я сделал вид, что причесался и пошел. Куда-то и зачем-то. Вышел я к музыкальному клубу. Сел на крыльцо и... задумался.
«Скачет раненый Буденный
На заплаканном слоне,
А сзади - танки первой конной
С образами на броне,
Может, Бог им даст, похмеляться
Кружечки по две,
Только след хреновый стелется
По ширяй-траве.
Нет зерна, нет даже крошек,
Вместо пива - мутный чай,
Стаи злобных мандовошек
Истребили урожай.
В тесном кабаке за печкою
Третий день обед,
Все равно там делать нечего,
Ни копейки нет.
Только б утро пережить,
Только б день перехворать,
Только б к вечеру не пить,
Чтобы, ночью не орать.»
– Сидишь? – знакомый голос. – Совсем охреневший?
– Самурайка... Вот хоть ты...
Мику мило улыбнулась.
– Не буду. Отдыхай, типа. Голова болит?
– Честно? Хорошо хоть у Виолы анальгин нашелся.
Спой-ка песню, друг сердечный,
Славный курский соловей
Мне б похмелье покромешней,
Да горячки побелей.
Затряслось со страху зеркало,
Эка напугал,
Хоть к портному на примерку мне,
Хоть под самосвал.
Вижу горы и долины
Да скалистые поля,
Там крылатые скотины
Опыляют тополя.
Я живой, а мне не верится,
Как же это так,
Ведь вчера же кто-то целился
С виду не дурак.
Только б утро пережить,
Только б день переболеть,
Только б к вечеру не пить,
Чтобы ночью помереть...»
Посидели еще. Мику внезапно хлопнула себя по лбу.
– Забыла ведь совсем. У меня для тебя кое-что есть.
– Пиво?
Она легонько шлепнула меня по затылку.
– Дурак. Не угадал. – достала что-то из нагрудного кармана. – Колокольчики. Японские. Говорят, по поверьям, они злых духов отгоняют. Сейчас...
Ага, с похмелья самое то. Она наклонила мою голову и ловко вплела подарок в волосы. Поцокала языком, мол красиво, и неожиданно, вздохнув, положила голову мне на плечо. Ласково спросила.
– Знаешь, что ты ебанутый? На всю голову, между прочим.
Отстранилась.
– Как бы Алиска не увидела, а то еще заревнует. Не хватало еще...
– Не заревную. – послышалось рядом. – Здорово. И ты... Алкаш, блядь. Мать, вот скажи мне, честно, как я могла в такого... влюбится?
Мику задумчиво посмотрела на нее.
– Лиска... Новый Год.
– Ладно кончай, может я не в настроении просто. Кстати, вы малую не видели?
– Кого?
– Да эту мелкую рыжую. Увидете, скажите чтобы на глаза мне не попадалась. Увижу, пришибу. Потом плакать буду. А ты... – Алиса покачала головой. – Вали в столовую, давай. Ольга просила передать. Все, меня нет.
Напомнила ведь. Я хотел было встать, Мику удержала меня.
– Посиди. У меня она, в клубе под матрасами ревет.
– Я зайду и...
– Куда, блядь. Лучше не суйся, только хуже сделаешь. – забрала берет и ключ. – Я ей сама потом отдам.
– Что с ними вообще случилось, не въезжаю.
Тяжелый вздох.
– Бабские дела, бля. Ебанная акселерация. Слушай, иди в столовую, нахер...
Если вежливо просят надо идти. Я пошел.
... В пустой столовой меня ждали.
– Наконец-то явился. Садись за стол да хоть поешь.
Ольга обернулась к раздаче.
– Люська! Ты там обещала...
– Сейчас принесу.
Выйдя с кухни повариха поставила передо мной стакан с мутной жидкостью в которой плавали веточка укропа и лист смородины. Повздыхав, ушла обратно.
– Что это? – типа я не понял.
Ольга, сидящая рядом, нахмурилась.
– Рассол. А ты думал, что тебе водки нальют? Давай, приходи в себя. Думаешь мне больше делать нечего, только с тобой возится?
