Я сжала руки Люцифера в своих.
— Ты спас меня от самой себя. От боли и страхов, в которых я варилась изо дня в день. Теперь, стоя здесь, я уверена, что всю жизнь ждала именно тебя. Все события и решения крошечными шагами вели меня к тебе. К моему спасению, моему счастью, моему дому, моему свету. Пускай мы заплатили за счастье разлукой, но я готова ждать тебя хоть вечность, если в конце вечности меня встретишь ты, — в глазах Люцифера заблестели слезы. — Рядом с тобой я могу позволить себе остановиться, вкусить жизнь, прекратить борьбу. Потому что знаю: ты здесь. Поможешь, сбережешь, спасешь и подхватишь в момент падения. Ты, не колеблясь, отдашь все, что понадобится, всего себя, если это будет нужно. И я благодарна тебе за это. Никому и никогда я не доверяла так, как тебе.
Я погладила Люцифера по щеке. Он закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями.
— В тот день, когда я впервые услышала, как бьется сердце нашей дочери, во мне произошли огромные перемены. Я не была готова к материнству. Не тогда, — гости тихонько всхлипывали, ерзая на стульях. — Эти идеальные картины в наших умах, они никогда не воплощаются в жизнь, — опечалено заметила я с горечью в голосе. — Амели стала маленьким напоминанием о нашей любви. Каждый раз, когда я смотрела на нее, видела твои глаза, улыбку, твой характер. Она, однозначно, папина дочка.
Послышался смех родителей Люцифера.
— Я помнила. И верила в нашу встречу. Представляла, как возьмешь на руки дочь, о которой мечтал. Обнимешь меня, и все беды отступят, потому что мы вместе. Вера. Именно она помогла мне справиться с тяготами, вытащить испытания, свалившиеся на меня, прийти к умению принимать важные решения, не колеблясь. Именно поэтому я сейчас здесь, готова связать себя узами брака. Готова идти за тобой. Хоть в рай, хоть в ад. И пусть только попробуют нас разлучить, я их покусаю, — не удержалась я от угроз невидимым силам зла, чем вызвала смех у гостей и священника. — Спасибо, за то, что ты есть у меня.
Гости, не удержавшись, зааплодировали, растроганные чувственными, откровенными речами.
Джино шагнул вперед и протянул нам кольца.
— Я, Люцифер, беру тебя, Кейт, в законные жены, — Люцифер взял кольцо и надел мне на палец, — чтобы с этого дня быть вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.
Я взяла второе кольцо, проделывая те же самые действия, повторяя обещание.
— Я, Кейт, беру тебя, Люцифер, в законные мужья, чтобы с этого дня быть вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.
— Объявляю этот союз скрепленным на небесах и на земле, — радостно объявил священник. — Жених может поцеловать невесту.
Толпа гостей взорвалась аплодисментами и радостными присвистываниями.
Люцифер прижал меня к себе, положив руку на талию, сплел пальцы второй с моими и поцеловал. Нежно, в то же время с напором и страстью, обнажая все свои эмоции, раскрывая их в трепетных касаниях губ. Замедляя время вокруг, оставив лишь нас двоих, обретших друг друга, спокойствие и мир.
В воздухе пахло счастьем. Самым настоящим, концентрированным, стопроцентным. Не знаю, для кого как, для меня это был запах кофе, выпечки и тонкий аромат парфюма любимого человека, осевший на моих волосах.
— Кейт? Ты здесь?
Я открыла глаза.
Люцифер сидел рядом. Он также не торопился приступать к завтраку. Пока я впитывала окружающую меня атмосферу, любуясь видом на узкую, извилистую улицу Рима, залитую ярким солнечным светом, он смотрел на меня и только на меня. С террасы, где мы завтракали, открывался потрясающий вид на пробуждающиеся дома, витрины магазинов, готовых открыть свои двери, и ленивых редких прохожих, снующих по улочке.
— Здесь, — я улыбнулась и подвинула к себе чашку с капучино. — Хочу запомнить момент.
— Это верное решение. Завтра мы отправимся дальше.
Я откусила кусочек свежеиспеченного корнетто с миндальной пастой, издав стон удовольствия. Кажется, это был мой самый вкусный завтрак за всю жизнь.
— У нас такой плотный график, — пробубнила с полным ртом и сделала глоток капучино.
— Помнишь, — Люцифер наклонился ко мне, ласковым движением провел пальцем по губам, стряхивая крошки от выпечки. Я перестала дышать, глядя в его глаза. — Я обещал показать тебе весь мир? Рим — это лишь начало пути. У нас медовый месяц, а зна-а-ачит, — игриво сверкнул он глазами, — впереди Флоренция, Венеция, Милан, Монако, — без устали перечислял он. — Еще мы должны побывать в Греции.
— Люцифер, — я протянула руку и погладила мужа по щеке. — Я готова благодарить вселенную каждый день за встречу с тобой.
Он перехватил мое запястье и поцеловал ладонь.
— Как и я, — муж расцеловал мои руки. — Ты невероятная. Самая прекрасная женщина на всем белом свете. И больше я не позволю никаким бедам нас разлучить, — он поднял взгляд, устремляя его вдаль, на виднеющийся на горизонте Колизей. Затем будто очнулся от своих мыслей, наклонился, целуя легко, запечатляя нас в безмятежном миге. — А сейчас только ты, я и вечный город.
Я прильнула к его боку, рассматривая пляшущие блики на окнах, теплое марево, плывущее по воздуху, оранжеватые облака на горизонте и обласканные солнцем величественные старинные дома, простирающиеся перед нами.
Наше путешествие только начиналось. Путешествие не только по миру Путешествие вдвоем по не всегда простой жизни. Сейчас, я была уверена как никогда — мы справимся, потому что мы вместе. И по другому не может быть.
2 года спустя
— Я дома! — от аппетитного запаха, доносящегося с кухни, у меня с порога разыгрался аппетит.
— Папа! — Амели в розовом, безумно девчачьем платье примчалась меня встречать. Наперекор своей матери наша дочь любила все яркое, нежно-девичье и блестящее. — Я наисовала насю семью! — восторженно прыгала она вокруг, протягивая мне лист.
Я присел и взял у ребенка рисунок.
— Это нась дом, — объясняла дочь, тыкая пальчиком. — Это я. Это мама. Это ты, а это Фетякся и Басилик, — указала Амели на смешно нарисованных оранжевую собаку и коричневую кошку.
— Очень красиво, — похвалил я. — Давай повесим его на холодильник.
— Давай! — задорно отозвалась дочь, крепко обнимая меня за шею. — Папа, — зашептала она заговорщически, — а кто такой злоебусий?
Я аж крякнул от неожиданности.
«Ну, Уилсон! Ну зараза!»
— Это ты где такое услышала, солнышко?
— Мама сказаа на миксил, — сделала круглые как блюдца глаза Амели.
— Гм, — я натянул самую невозмутимую улыбку. — Это секретное мамино слово. Его больше никому нельзя использовать, — импровизировал я.
— Посему? — недоумевал ребенок.
— Потому что оно волшебное, и мама его использует, только когда печет десерты, — понес я полную околесицу, лишь бы убедить дочь не повторять. — И если его узнает кто-то другой, получится не так вкусно.
— Ладно, — Амели приложила пальчик к губам. — Это будет наш секлет.
— Точно. Секрет.
Я поднялся, взял дочь за руку и пошел на кухню.
Кейт, перепачканная мукой, воодушевленно декорировала торт, испеченный к дню рождения Амели, и что-то напевала себе под нос.
— О, Люцифер, — она чмокнула меня в губы.
— Привет, — нежно обнял я жену.
— Я как раз заканчиваю.
— Как себя чувствуешь? — я положил руку на уже наметившийся животик. — Как Самаэль младший?
— Я отлично. Похоже наш сын будет футболистом, — всплеснула руками Кейт. — Такой маленький, но такой сильный.
Я позволил себе замереть на мгновение, вдыхая запах выпечки и пряных специй на волосах жены. Запах уюта, счастья. Запах нашего дома.
Питера осудили спустя несколько лет судебных слушаний и несчетное количество томов уголовного дела. По совокупности приговоров он получил пожизненное, понеся ответственность за все злодеяния: убийство Эмили и Джуди Беккер, покушение на меня, смерть дежурного в полицейском участке и, конечно же, за смерть всех девушек, подтверждением чего стали найденные трофеи. Они слишком много для него значили, что избавиться от них у душегуба не поднялась рука.
Лана и Джино решились на переезд в Чикаго. Сыграли шумную, красивую свадьбу, купили дом, совсем недалеко от нас, став нашими частыми гостями и верными друзьями.
— Амели вся в предвкушении поездки в Диснейленд, — тихонько проговорила Кейт, поглядывая на дочь.
Я повесил рисунок рядом с остальными на холодильник. Амели занялась созданием нового, весело дергая ногой под столом.
— А я в предвкушении нашей романтической поездки на море, — я вернулся к Кейт, теперь обняв ее со спины и поцеловал в ушко. — Скоро нам будет совсем не до отдыха, — погладил живот, почувствовав сильные пинки маленьких ножек. — И правда футболист, — усмехнулся я.
Кейт закончила с декором, отложила кондитерский шприц и повернулась ко мне лицом. Она выглядела взволнованно и сосредоточенно.
— Что случилось?
— Люцифер, — понизила она голос. — Есть одно незаконченное дело, которое не дает мне покоя.
— Не совсем понимаю, — мотнул я головой.
Жена начала теребить ворот моей рубашки. Кейт всегда делает так, когда ее волнует предстоящая беседа.
— Я знаю, что ты будешь против. Затея в целом вряд ли тебя порадует, — тараторила Кейт. — Но это нужно мне. Для успокоения, — ее взгляд стал серьезным. — Я поняла, что готова сделать это именно сейчас. И должна сделать именно сейчас.
Маньяк. Больница тюремного типа
Я смотрел в пыльное заляпанное окно, скованное массивной решеткой. Мутный пейзаж города, далекий, недоступный, с кипящей в нем жизнью, куда не дотянуться рукой, не потрогать, не прикоснуться. Я больше не смогу внести свою лепту, не смогу утолить голод. Навечно запертый в своем теле.
— Джефферсон, к тебе посетитель, — окликнул меня охранник. Лысый, сплошь гора мышц, с грубым, будто высеченным рублеными движениями лицом.
Я удостоил его мимолетного взгляда, развернул коляску и покатил к выходу. Довольно быстро я наловчился общаться с новой частью своего тела, если инвалидную коляску можно таковой назвать. Теперь она служила мне ногами, которых я лишился. Травма лишила меня силы, ловкости, возможности проникнуть куда угодно, возможности делать что угодно. Взять желаемое, осуществить мечту.
Колеса старой, изрядно потасканной жизнью коляски вращаясь скрипели, стучали по металлическим порожкам. На них я часто застревал, рывками высвобождая себя из ловушки. Охранник молча шел позади, совершенно равнодушный к моим неудобствам. Он со скучающим видом ждал, пока я совладаю со злосчастными дверными проемами. Массивные металлические двери с мерзким электрическим звуком открывались и закрывались, пропуская меня в переговорную.
— Шестая, — холодно буркнул охранник, оставаясь сторожить выход.
Я покатил к кабинке, завернул за перегородку и оторопел. Если бы стоял, попросту потерял бы равновесие. За помутневшим бронированным стеклом сидела она. Кейт. Я не сразу ее узнал. Она изменилась. Кожа, до этого белая, словно светящаяся изнутри, приобрела золотистый загар. Волосы слегка посветлели, разбавленные россыпью прядей пшеничного оттенка.
Торопясь, ударяясь о боковые стенки, я примостил коляску и сорвал нервным движением трубку со стены. Кейт же не спешила, склонила голову, изучая меня, как подопытного кролика в лаборатории. Невозмутимо, с бесстрастным до отвращения лицом сняла трубку и молча воззрилась на меня.
— Ты... — я осекся.
Заметил на ее носу веснушки, совсем немного. Терпеть не могу веснушки. Ко всему прочему добавился еще и макияж, изрядно смахнувший налет невинности с лица Кейт.
— Что с твоими волосами? Что с тобой?
В голос помимо моей воли вплелись пронзительные, почти истерические нотки. Образ мечты рушился на глазах. Я тщетно пытался склеить ее осколки в надежде спасти то, что осталось.
Ее губы искривила непривычная злорадная улыбка. Глаза смотрели на меня с презрением и ехидным торжеством. Больше не было того взгляда трепетной лани, жертвы, моей мечты. Охотничий дух — вот, что в ней взрастила жизнь. Кейт больше не была агнцем, идущем на заклание.
Передо мной был абсолютно другой человек. Женщина, не удостоившаяся бы и крохи моего внимания.
— Солнце вносит свои коррективы, — не тая скуки в голосе ответила Кейт и совершенно небрежно стала наматывать телефонный провод на палец.
Весь ее вид выражал светскую утомленность, будто мы сидели не в тюрьме, разговаривая через бронированное стекло, а на скучнейшем званном ужине.
— Почему ты пришла ко мне? — впервые я оказался в положении жертвы. Сидящий здесь, в инвалидном кресле, опешивший, не зная, что сказать в нетипичной ситуации. Я попросту был не готов.
Она одарила меня стервозным взглядом, надула губы, изображая недовольство.
Все тело передернуло отвращением.
— Забудь обо мне. Я больше не та Кейт, которую ты хотел убить.
Я не успел ничего сказать. Она резко повесила трубку на рычаг и встала. Тошнота и отвращение подкатили к горлу. Кейт была беременна, осквернена чужим естеством. Больше не чистая, уникальная, моя. Она отдала часть себя другому. Эта мысль обдала нутро липкой брезгливостью. Кейт, не оборачиваясь, устремилась к выходу, пока я так и сидел с трубкой в руке, окаменевший, глядя ей вслед.
— Джефферсон, ты там заснул? — недовольно пробасил охранник.
— Я, — сглотнув вязкую слюну, повесил трубку, — сейчас.
В камеру я возвращался отсутствующий, плывущий по волнам дурного сна, в который меня забросило.
Образ Кейт искажали наплывы безобразных элементов. Веснушки, косметика, повадки, другой цвет волос. Живот.
Я моргнул. Глаза запекло, так долго пялился в одну точку на пыльном полу.
Туман, закрывающий весь остальной мир, сузивший зрение до точки под именем Кейт, рассеялся. Я ощутил предельную ясность, прозрение.
Из оцепенения меня выдернула холодная рука медсестры, бесцеремонно развернувшей предплечье внутренней стороной наверх. Она оглядела синяки от капельниц.
— Поставлю во вторую руку, — она наклонилась ближе и задрала майку на моем животе. — Нужно сменить мочеприемник.
Я впервые разглядел девушку внимательно. До этого она была для меня безликой обслугой искалеченного тела.
Серые глаза, светлая чистая кожа, тонкие черты лица. Каштановые волосы собраны в пучок, из которого выбилась одна непослушная прядь.
Медсестра суетилась, желая быстрее покончить с рутинными обязанностями. Длинная шея оказалась очень близко. Настолько, что я увидел, как бьется пульс под тонкой кожей. Ниже пояса чувствительность была безвозвратно утеряна, но я ощутил, как где-то в недрах души встрепенулась, подняла голову тьма, пробуждаясь ото сна. Руки, ведомые ее волей, сомкнулись вокруг женской шеи.
А жизнь — только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй! А кто будет петь,
Если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать.
В.Цой
Благодарности
Выражаю особую благодарность за помощь в написании этой работы моей подруге Кристине, которая любезно предоставляла свои уши моим многочасовым голосовым.
Редактору Ире (она же Mika Mayuka), которой пришлось по много раз читать и править мои потоки сознания. Благодаря ей история стала такой, какой вы ее видите. И я с уверенностью могу сказать, что Ира полноценная гамма моих историй.
А также, всему моему телеграм-чату за эмоциональную поддержку в процессе написания.
— Ты спас меня от самой себя. От боли и страхов, в которых я варилась изо дня в день. Теперь, стоя здесь, я уверена, что всю жизнь ждала именно тебя. Все события и решения крошечными шагами вели меня к тебе. К моему спасению, моему счастью, моему дому, моему свету. Пускай мы заплатили за счастье разлукой, но я готова ждать тебя хоть вечность, если в конце вечности меня встретишь ты, — в глазах Люцифера заблестели слезы. — Рядом с тобой я могу позволить себе остановиться, вкусить жизнь, прекратить борьбу. Потому что знаю: ты здесь. Поможешь, сбережешь, спасешь и подхватишь в момент падения. Ты, не колеблясь, отдашь все, что понадобится, всего себя, если это будет нужно. И я благодарна тебе за это. Никому и никогда я не доверяла так, как тебе.
Я погладила Люцифера по щеке. Он закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями.
— В тот день, когда я впервые услышала, как бьется сердце нашей дочери, во мне произошли огромные перемены. Я не была готова к материнству. Не тогда, — гости тихонько всхлипывали, ерзая на стульях. — Эти идеальные картины в наших умах, они никогда не воплощаются в жизнь, — опечалено заметила я с горечью в голосе. — Амели стала маленьким напоминанием о нашей любви. Каждый раз, когда я смотрела на нее, видела твои глаза, улыбку, твой характер. Она, однозначно, папина дочка.
Послышался смех родителей Люцифера.
— Я помнила. И верила в нашу встречу. Представляла, как возьмешь на руки дочь, о которой мечтал. Обнимешь меня, и все беды отступят, потому что мы вместе. Вера. Именно она помогла мне справиться с тяготами, вытащить испытания, свалившиеся на меня, прийти к умению принимать важные решения, не колеблясь. Именно поэтому я сейчас здесь, готова связать себя узами брака. Готова идти за тобой. Хоть в рай, хоть в ад. И пусть только попробуют нас разлучить, я их покусаю, — не удержалась я от угроз невидимым силам зла, чем вызвала смех у гостей и священника. — Спасибо, за то, что ты есть у меня.
Гости, не удержавшись, зааплодировали, растроганные чувственными, откровенными речами.
Джино шагнул вперед и протянул нам кольца.
— Я, Люцифер, беру тебя, Кейт, в законные жены, — Люцифер взял кольцо и надел мне на палец, — чтобы с этого дня быть вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.
Я взяла второе кольцо, проделывая те же самые действия, повторяя обещание.
— Я, Кейт, беру тебя, Люцифер, в законные мужья, чтобы с этого дня быть вместе, в хорошие времена и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.
— Объявляю этот союз скрепленным на небесах и на земле, — радостно объявил священник. — Жених может поцеловать невесту.
Толпа гостей взорвалась аплодисментами и радостными присвистываниями.
Люцифер прижал меня к себе, положив руку на талию, сплел пальцы второй с моими и поцеловал. Нежно, в то же время с напором и страстью, обнажая все свои эмоции, раскрывая их в трепетных касаниях губ. Замедляя время вокруг, оставив лишь нас двоих, обретших друг друга, спокойствие и мир.
***
В воздухе пахло счастьем. Самым настоящим, концентрированным, стопроцентным. Не знаю, для кого как, для меня это был запах кофе, выпечки и тонкий аромат парфюма любимого человека, осевший на моих волосах.
— Кейт? Ты здесь?
Я открыла глаза.
Люцифер сидел рядом. Он также не торопился приступать к завтраку. Пока я впитывала окружающую меня атмосферу, любуясь видом на узкую, извилистую улицу Рима, залитую ярким солнечным светом, он смотрел на меня и только на меня. С террасы, где мы завтракали, открывался потрясающий вид на пробуждающиеся дома, витрины магазинов, готовых открыть свои двери, и ленивых редких прохожих, снующих по улочке.
— Здесь, — я улыбнулась и подвинула к себе чашку с капучино. — Хочу запомнить момент.
— Это верное решение. Завтра мы отправимся дальше.
Я откусила кусочек свежеиспеченного корнетто с миндальной пастой, издав стон удовольствия. Кажется, это был мой самый вкусный завтрак за всю жизнь.
— У нас такой плотный график, — пробубнила с полным ртом и сделала глоток капучино.
— Помнишь, — Люцифер наклонился ко мне, ласковым движением провел пальцем по губам, стряхивая крошки от выпечки. Я перестала дышать, глядя в его глаза. — Я обещал показать тебе весь мир? Рим — это лишь начало пути. У нас медовый месяц, а зна-а-ачит, — игриво сверкнул он глазами, — впереди Флоренция, Венеция, Милан, Монако, — без устали перечислял он. — Еще мы должны побывать в Греции.
— Люцифер, — я протянула руку и погладила мужа по щеке. — Я готова благодарить вселенную каждый день за встречу с тобой.
Он перехватил мое запястье и поцеловал ладонь.
— Как и я, — муж расцеловал мои руки. — Ты невероятная. Самая прекрасная женщина на всем белом свете. И больше я не позволю никаким бедам нас разлучить, — он поднял взгляд, устремляя его вдаль, на виднеющийся на горизонте Колизей. Затем будто очнулся от своих мыслей, наклонился, целуя легко, запечатляя нас в безмятежном миге. — А сейчас только ты, я и вечный город.
Я прильнула к его боку, рассматривая пляшущие блики на окнах, теплое марево, плывущее по воздуху, оранжеватые облака на горизонте и обласканные солнцем величественные старинные дома, простирающиеся перед нами.
Наше путешествие только начиналось. Путешествие не только по миру Путешествие вдвоем по не всегда простой жизни. Сейчас, я была уверена как никогда — мы справимся, потому что мы вместе. И по другому не может быть.
2 года спустя
— Я дома! — от аппетитного запаха, доносящегося с кухни, у меня с порога разыгрался аппетит.
— Папа! — Амели в розовом, безумно девчачьем платье примчалась меня встречать. Наперекор своей матери наша дочь любила все яркое, нежно-девичье и блестящее. — Я наисовала насю семью! — восторженно прыгала она вокруг, протягивая мне лист.
Я присел и взял у ребенка рисунок.
— Это нась дом, — объясняла дочь, тыкая пальчиком. — Это я. Это мама. Это ты, а это Фетякся и Басилик, — указала Амели на смешно нарисованных оранжевую собаку и коричневую кошку.
— Очень красиво, — похвалил я. — Давай повесим его на холодильник.
— Давай! — задорно отозвалась дочь, крепко обнимая меня за шею. — Папа, — зашептала она заговорщически, — а кто такой злоебусий?
Я аж крякнул от неожиданности.
«Ну, Уилсон! Ну зараза!»
— Это ты где такое услышала, солнышко?
— Мама сказаа на миксил, — сделала круглые как блюдца глаза Амели.
— Гм, — я натянул самую невозмутимую улыбку. — Это секретное мамино слово. Его больше никому нельзя использовать, — импровизировал я.
— Посему? — недоумевал ребенок.
— Потому что оно волшебное, и мама его использует, только когда печет десерты, — понес я полную околесицу, лишь бы убедить дочь не повторять. — И если его узнает кто-то другой, получится не так вкусно.
— Ладно, — Амели приложила пальчик к губам. — Это будет наш секлет.
— Точно. Секрет.
Я поднялся, взял дочь за руку и пошел на кухню.
Кейт, перепачканная мукой, воодушевленно декорировала торт, испеченный к дню рождения Амели, и что-то напевала себе под нос.
— О, Люцифер, — она чмокнула меня в губы.
— Привет, — нежно обнял я жену.
— Я как раз заканчиваю.
— Как себя чувствуешь? — я положил руку на уже наметившийся животик. — Как Самаэль младший?
— Я отлично. Похоже наш сын будет футболистом, — всплеснула руками Кейт. — Такой маленький, но такой сильный.
Я позволил себе замереть на мгновение, вдыхая запах выпечки и пряных специй на волосах жены. Запах уюта, счастья. Запах нашего дома.
Питера осудили спустя несколько лет судебных слушаний и несчетное количество томов уголовного дела. По совокупности приговоров он получил пожизненное, понеся ответственность за все злодеяния: убийство Эмили и Джуди Беккер, покушение на меня, смерть дежурного в полицейском участке и, конечно же, за смерть всех девушек, подтверждением чего стали найденные трофеи. Они слишком много для него значили, что избавиться от них у душегуба не поднялась рука.
Лана и Джино решились на переезд в Чикаго. Сыграли шумную, красивую свадьбу, купили дом, совсем недалеко от нас, став нашими частыми гостями и верными друзьями.
— Амели вся в предвкушении поездки в Диснейленд, — тихонько проговорила Кейт, поглядывая на дочь.
Я повесил рисунок рядом с остальными на холодильник. Амели занялась созданием нового, весело дергая ногой под столом.
— А я в предвкушении нашей романтической поездки на море, — я вернулся к Кейт, теперь обняв ее со спины и поцеловал в ушко. — Скоро нам будет совсем не до отдыха, — погладил живот, почувствовав сильные пинки маленьких ножек. — И правда футболист, — усмехнулся я.
Кейт закончила с декором, отложила кондитерский шприц и повернулась ко мне лицом. Она выглядела взволнованно и сосредоточенно.
— Что случилось?
— Люцифер, — понизила она голос. — Есть одно незаконченное дело, которое не дает мне покоя.
— Не совсем понимаю, — мотнул я головой.
Жена начала теребить ворот моей рубашки. Кейт всегда делает так, когда ее волнует предстоящая беседа.
— Я знаю, что ты будешь против. Затея в целом вряд ли тебя порадует, — тараторила Кейт. — Но это нужно мне. Для успокоения, — ее взгляд стал серьезным. — Я поняла, что готова сделать это именно сейчас. И должна сделать именно сейчас.
Маньяк. Больница тюремного типа
Я смотрел в пыльное заляпанное окно, скованное массивной решеткой. Мутный пейзаж города, далекий, недоступный, с кипящей в нем жизнью, куда не дотянуться рукой, не потрогать, не прикоснуться. Я больше не смогу внести свою лепту, не смогу утолить голод. Навечно запертый в своем теле.
— Джефферсон, к тебе посетитель, — окликнул меня охранник. Лысый, сплошь гора мышц, с грубым, будто высеченным рублеными движениями лицом.
Я удостоил его мимолетного взгляда, развернул коляску и покатил к выходу. Довольно быстро я наловчился общаться с новой частью своего тела, если инвалидную коляску можно таковой назвать. Теперь она служила мне ногами, которых я лишился. Травма лишила меня силы, ловкости, возможности проникнуть куда угодно, возможности делать что угодно. Взять желаемое, осуществить мечту.
Колеса старой, изрядно потасканной жизнью коляски вращаясь скрипели, стучали по металлическим порожкам. На них я часто застревал, рывками высвобождая себя из ловушки. Охранник молча шел позади, совершенно равнодушный к моим неудобствам. Он со скучающим видом ждал, пока я совладаю со злосчастными дверными проемами. Массивные металлические двери с мерзким электрическим звуком открывались и закрывались, пропуская меня в переговорную.
— Шестая, — холодно буркнул охранник, оставаясь сторожить выход.
Я покатил к кабинке, завернул за перегородку и оторопел. Если бы стоял, попросту потерял бы равновесие. За помутневшим бронированным стеклом сидела она. Кейт. Я не сразу ее узнал. Она изменилась. Кожа, до этого белая, словно светящаяся изнутри, приобрела золотистый загар. Волосы слегка посветлели, разбавленные россыпью прядей пшеничного оттенка.
Торопясь, ударяясь о боковые стенки, я примостил коляску и сорвал нервным движением трубку со стены. Кейт же не спешила, склонила голову, изучая меня, как подопытного кролика в лаборатории. Невозмутимо, с бесстрастным до отвращения лицом сняла трубку и молча воззрилась на меня.
— Ты... — я осекся.
Заметил на ее носу веснушки, совсем немного. Терпеть не могу веснушки. Ко всему прочему добавился еще и макияж, изрядно смахнувший налет невинности с лица Кейт.
— Что с твоими волосами? Что с тобой?
В голос помимо моей воли вплелись пронзительные, почти истерические нотки. Образ мечты рушился на глазах. Я тщетно пытался склеить ее осколки в надежде спасти то, что осталось.
Ее губы искривила непривычная злорадная улыбка. Глаза смотрели на меня с презрением и ехидным торжеством. Больше не было того взгляда трепетной лани, жертвы, моей мечты. Охотничий дух — вот, что в ней взрастила жизнь. Кейт больше не была агнцем, идущем на заклание.
Передо мной был абсолютно другой человек. Женщина, не удостоившаяся бы и крохи моего внимания.
— Солнце вносит свои коррективы, — не тая скуки в голосе ответила Кейт и совершенно небрежно стала наматывать телефонный провод на палец.
Весь ее вид выражал светскую утомленность, будто мы сидели не в тюрьме, разговаривая через бронированное стекло, а на скучнейшем званном ужине.
— Почему ты пришла ко мне? — впервые я оказался в положении жертвы. Сидящий здесь, в инвалидном кресле, опешивший, не зная, что сказать в нетипичной ситуации. Я попросту был не готов.
Она одарила меня стервозным взглядом, надула губы, изображая недовольство.
Все тело передернуло отвращением.
— Забудь обо мне. Я больше не та Кейт, которую ты хотел убить.
Я не успел ничего сказать. Она резко повесила трубку на рычаг и встала. Тошнота и отвращение подкатили к горлу. Кейт была беременна, осквернена чужим естеством. Больше не чистая, уникальная, моя. Она отдала часть себя другому. Эта мысль обдала нутро липкой брезгливостью. Кейт, не оборачиваясь, устремилась к выходу, пока я так и сидел с трубкой в руке, окаменевший, глядя ей вслед.
— Джефферсон, ты там заснул? — недовольно пробасил охранник.
— Я, — сглотнув вязкую слюну, повесил трубку, — сейчас.
В камеру я возвращался отсутствующий, плывущий по волнам дурного сна, в который меня забросило.
Образ Кейт искажали наплывы безобразных элементов. Веснушки, косметика, повадки, другой цвет волос. Живот.
Я моргнул. Глаза запекло, так долго пялился в одну точку на пыльном полу.
Туман, закрывающий весь остальной мир, сузивший зрение до точки под именем Кейт, рассеялся. Я ощутил предельную ясность, прозрение.
Из оцепенения меня выдернула холодная рука медсестры, бесцеремонно развернувшей предплечье внутренней стороной наверх. Она оглядела синяки от капельниц.
— Поставлю во вторую руку, — она наклонилась ближе и задрала майку на моем животе. — Нужно сменить мочеприемник.
Я впервые разглядел девушку внимательно. До этого она была для меня безликой обслугой искалеченного тела.
Серые глаза, светлая чистая кожа, тонкие черты лица. Каштановые волосы собраны в пучок, из которого выбилась одна непослушная прядь.
Медсестра суетилась, желая быстрее покончить с рутинными обязанностями. Длинная шея оказалась очень близко. Настолько, что я увидел, как бьется пульс под тонкой кожей. Ниже пояса чувствительность была безвозвратно утеряна, но я ощутил, как где-то в недрах души встрепенулась, подняла голову тьма, пробуждаясь ото сна. Руки, ведомые ее волей, сомкнулись вокруг женской шеи.
А жизнь — только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй! А кто будет петь,
Если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать.
В.Цой
Благодарности
Выражаю особую благодарность за помощь в написании этой работы моей подруге Кристине, которая любезно предоставляла свои уши моим многочасовым голосовым.
Редактору Ире (она же Mika Mayuka), которой пришлось по много раз читать и править мои потоки сознания. Благодаря ей история стала такой, какой вы ее видите. И я с уверенностью могу сказать, что Ира полноценная гамма моих историй.
А также, всему моему телеграм-чату за эмоциональную поддержку в процессе написания.
