Люси в растерянности, такой реакции, она явно не ожидала. Тётя смотрит на свекровь с затаённым ужасом, медленно осознавая происходящее. Но похоже для себя она, уже всё решила. Её нежные руки прижимают меня к себе, и я успокаиваюсь, перестав дрожать. – Ты смотри, да он к мамке так не тянулся. Вам с Валей, точно надо ребёнка завести. – Пытается сменить тему бабушка, понимая, что спор уже проиграла. – Конечно при твоей работе манекенщицы, в декрете не посидишь, Однако сын писал, ты ещё на парикмахера училась. – Что? – искрение удивляется Люси. А про высшее художественное, он ничего не писал? – Горделиво, отвечает она – вскидывая голову и расправляя плечи. – О…о – ошарашенно произносит бабушка. Не совсем понимая, о чём речь. Я тоже недоумеваю. После просмотра фильма – Уильяма Уайлдера – «Как украсть миллион» – я не на шутку загорелся желаньем стать, искусствоведом. Помнится, тогда мама, быстро развеяла мои иллюзии сказав: «… Вначале окончи школу, поступи в вуз, а уж после поговорим о высшем…» – Первый пункт меня не особо волновал, а вот второй. В книгах, что я читал слово – «вуз» – встречалось редко. В журналах были упоминания, но всё было так сложно для понимания, что я вскоре сдался, и всё что осталось от моей затеи – обведённые кружками вырезки из газет, с упоминанием, факультета истории и искусствоведения. И вот сейчас моя тетя утверждает, что уже находится на вершине, до которой мне, ох как далеко? Разумеется, я не поверил, о чём и заявил вслух.
Но бабушка то ли, была хитрей то ли, боясь попасть в просак, промолчала. Или скорей, сделала театральную паузу…
– Ну раз ты дипломированный историк, думаю тебе не составит труда отвести мальчика на экскурсию в Эрмитаж. – чуть помедлив сказала она – улыбнувшись – улыбкой Джоконды – после чего добавила. – Он всю дорогу грезил, хотел посмотреть картины «Девятый Вал» и «Корабль средь бурного моря» – добавила, усмехнувшись.
– Айвазовский? Да, конечно, знаю где, если не ошибаюсь, первое полотно в четырнадцатой коллекции, третий этаж налево, а вторая в первой – кстати, там тоже, что-то чинят – смущенно произносит Люси. Бабушка сдается, кроме Репина и Малевича, она хорошо знакома лишь с работами Микеланджело и Тициана, но не говорить же ей, что я всю дорогу мечтал лицезреть «Венеру» или «Кающуюся Марию Магдалену» …
Мы с Люси в такси. Пузатый москвич (это я про машину) слегка порыкивая взбирается в гору. Затем спускается. Мимо проносятся, дома деревья. Теперь путь прямой и мы летим – как выпущенная стрела – по накатанной ровной дороге. Желудок успокаивается. Я прижимаюсь к тёте, она обнимает меня, тепло и нежно. Хорошо. Опять клонит в сон. Но нет, нужно запомнить весь путь. Вокруг столько, нового чудесного. Я вижу: раздвижные мосты, блестящую гладь реки, прогулочные суда, грузовые баржи. Возможно, когда-нибудь и я буду плавать, или как говорят моряки: «ходить» – на одной из таких посудин. Если конечно… Неожиданно вспоминаю слова бабушки, о своей болезни и мне становится грустно. Но даже если так. Я должен увидеть, то, о чем столько читал в разных книгах. Эрмитаж – Зимний дворец, а если смогу и город на сваях и многое, многое другое. Но нужно торопиться – с ужасом понимаю я – как только машина въезжает на Дворцовую площадь. Здание даже издалека кажется огромным. А вблизи – величественные колонны, уходящие в небо, лепные украшения в стиле барокко… Это я уже подбежал к самым стенам задирая голову вверх, что б рассмотреть окна и крышу. Невероятно! Всё такое большое, массивное и в то же время цвета, неброские, чувствуется стиль. А арки даже выше, чем у дома Люси. А что она? Оглядываюсь на тётю. Люси уже расплатилась с таксистом и стоит, совсем рядом разглядывая облака. Я приглядываюсь, замираю. Несмотря на полуденный свет, а может благодаря ему она… Невольно вспомнились работы Боттичелли: неброские краски, мягкие тени, одухотворённый печальный лик – обрамлённый огнём волос. И даже костюм тёти – помните фразу из «Брильянтовой руки» – а у вас нет такого же, но с перламутровыми пуговицами – так вот, на ней был, именно такой халатик – который в советских магазинах, почему-то окрестили – «лёгким демисезонным пальто».
Конечно всё это, я осознал позже. Но тогда, мои мысли были? О мире, о красоте? Или, семилетний мальчик просто любовался пейзажем? Вот последнее вряд ли. Как и сейчас, свет – враг мой. И пусть тогда, в начале пути, используя энергию жизни, я мог противостоять солнцу, но болезнь уже подтачивала силы, заставляя всё чаще скрываться в глубокой тени, подальше от палящих лучей…
Поэтому, несмотря на всё великолепие полуденного солнца, я был рад наконец укрыться за толстыми стенами Эрмитажа. Но и здесь беспощадные лучи то и дело преследовали меня, и даже просто проходя по галереям я попадал под них, словно рыцарь-джедай под огонь лазера. Это было весело. Но не всегда получалось. Спустя время я понял не только свет из окон, но и лампы накаливания, над моей головой представляли опасность. Ведь даже отражённый свет, вызывал резь в глазах и усталость. Это сейчас, на окнах комплекса – Зимнего дворца – по указанию свыше – установлены защитные пленки – снижающий уровень ультрафиолета на девяносто процентов. Но в мое первое посещение ничего этого не было, однако, даже раздражающий ультрафиолет и галогеновые лампы не мешали мне наслаждаться прогулкой. Тень, шаг в сторону, снова тень. Тётя наверно думала, что я играю. Но в конце концов, ей это надоело. Меня взяли за руку и потащили, под перекрёстными лучами, всевозможных излучений. Попутно мне читали лекции, о предметах, мимо которых мы проходили. Я и не подозревал как много она знает. Помимо основных сведений, записанных на табличках, прикреплённых к экспонатам, она добавляла кое-что от себя. Причем, её ровный, хорошо поставленный голос, быстро привлёк внимание случайных зевак, и таким образом, вокруг нас образовалась толпа. Мы шли, а народу становилось всё больше. Люси ничего не замечала, не только рассказывая, но и попутно отвечая на мои вопросы. «Историю государства российского» – Н. М Карамзина она не только знала, но ещё и делала попутные правки, ссылаясь на записи М.В. Ломоносова, но, что самое интересное, на утерянные рукописи В. Н Татищева. Мы прошлись по половцам, печенегам, князе Игоре, княгине Ольге. Затронули историю Рима, попутно пройдясь по географической карте, покорённых ими колоний. Достигли берегов Британии, познакомились с королем Артуром. Всё было безумно интересно, пока к Люси, не подошел седовласый старец – представившийся смотрителем музея, который и предложил молодой даме, проследовать за ним. Видя, что экскурсия закончилась, толпа рассосалась – мы остались одни. Люсия поинтересовалась в чём дело. Оказалось архивариуса заинтересовали редкие сведения из работ Татищева, упомянутые моей тётей. Люсия смутилась сказав, что она просто веселила мальчика и поэтому рассказала пару историй, из записей, что хранились в её семье. К её удивлению, ученый пришел в неописуемый восторг. Он назвал Люси – голубушкой, подхватил под локоть и под предлогом разговора быстро утащил куда-то в сторону, где они вдвоём и пропали, за скрытой дверью. Я долго ждал. Потом отправился на разведку. Небо за окнами потемнело, похоже опять начинался дождь. Свет ламп, стал казаться более ярким, что вынудило меня искать тень. К счастью, блуждая по коридорам я обнаружил место, где совсем не было света. Правда, чтобы проникнуть в обесточенную галерею, пришлось подлезть под преграждающую путь ленту, но зато глаза больше не болели. «Темнота да будет благословенно имя твоё!» – прошептал я про себя и тут с ужасом понял – кроме меня здесь никого нет. Страшно было даже оглядеться. Сразу представились: саркофаги, клетки, железная дева, а еще волчьи ямы и многое другое, куда можно невзначай свалиться, или где вас, случайно закроют – похоронив заживо. Я понимал нужно выбираться отсюда, но не мог сделать ни шагу. Те, кто играл в «Сайлент Хилл» наверняка помнят напряжение, возникающие, когда ваш герой попадает в похожую ситуацию. Страх, странные звуки и полное безграничное одиночество. А ещё чувство незаметности, когда понимаешь, насколько хрупким является человеческое тело. Я сидел, прислонившись к чему-то и тихо плакал. Так плохо мне не было вероятно, со смерти дедушки, когда меня не забрали из садика…
В тот день всё было как обычно. На завтрак запеканка, прогулка, катание на турнике. На обед борщ и картофельное пюре, позже тихий час: во время которого меня запирали в кладовке – чтоб не мешал другим. Я не понимал детей, которые могут спать при свете. Даже прикрыв лицо тряпкой я все равно чувствовал, как солнечные иглы – впиваются в мою кожу: тем боле, что моя кровать, как нарочно – стояла у окна. Примерно в пять часов, детей начинали забирать. Родители приходили один за другим, но моих, всё еще не было. Я был в недоумении, мне приходилось слышать о «подкидышах»: так называли тех, кого не забирали домой. Но стать одним из них… Ниже падать некуда… «Отверженные» – были из неблагополучных семей, и как правило девочки. Мальчиков оставляли редко. Даже алкаш-истопник приходил за своим сыном, пусть не всегда вовремя, но всё же… Смотрю на часы уже почти шесть, а вот и отец Димки. Слегка качается нос, красный, и вовсе не от мороза. Вот вошел, запустил пятерню в волосы сына покосился на меня. Удивлен? О чем-то перемолвился с воспитательницей. Вздохнул, перекрестился, подошел ко мне, порылся в карманах, достал конфетку. Хотел и мне взъерошить прическу, но я увернулся…
Ушли, на часах семь. Чувствую комок в горле в глазах слёзы. Смахиваю их украдкой. В животе урчит. Конфета, оставленная истопником, лежит на столе. «Мишки на Севере». Моя любимая. Думаю, Димка был бы рад такой, но – его отец отдал её мне. Что же произошло, неужели я настолько жалок? А вдруг меня вообще не заберут. Можно, конечно, дойти самому. Путь я знаю. Ну, а если моего дома уже нет. Ведь бывает, упадёт бомба, или метеорит. Холодок бежит по спине я чувствую головокружение и озноб. Ладно мама, за работой, она часто забывала про меня, но бабушка! Пытаюсь успокоиться. Сидя на месте ничего, не решишь нужно идти, пусть темно. Дойду до озера, а там на набережной, ярко горят фонари. Пройду до лестницы возле двух ив, и я дома. Ориентиры есть, главное не потеряться в парке, что примыкает к детсаду. К счастью, решетка не даст свернуть с пути. И хотя всё решено, всё ещё боюсь сделать первый шаг. Чтоб придать себе уверенности подхожу к шкафчику, натягиваю куртку, затем варежки. Завязывать шарф я не умею, поэтому просто наматываю его на шею. Ну вот, вроде всё. Ах, да, ботинки, их тоже сам никогда не одевал. Пытаюсь вогнать ноги в обувь не развязывая шнурки, но ничего не выходит. Весь план насмарку, сажусь на скамейку у стены, закрываю глаза. Свет всё равно слишком яркий. И так будет везде, кроме улицы и кладовки. Слышу какой-то шум, или скорее топот. Подталкиваемые воспитательницей в раздевалку вваливаются, четверо ребятишек. Трое старше меня, четвертая явно младше. – Вот вы, где, Татьяна Петровна! – громогласно произносит вошедшая с кухни повариха: и по совместительству нянечка. – А это вы Прасковья Михайловна – откликается наша заведующая…
Да, не удивляйтесь. В нашем садике, как любит говорить Татьяна Петровна: «вечный неудокомплектаж» (недокомплект) поэтому и истопник у нас по совместительству – банщик, а дворник помогает на кухне.
Иногда меня просто поражает развращённость того времени. Можно назвать полсотни картин известных советских режиссёров, где снимали обнаженных детей. Даже в фильме «Пеппи Длинный чулок» главную героиню – прилюдно раздевают. А Фильм: "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". А ведь есть кинолента «Опасные игры», из которого, к счастью, в последствии, были вырезаны кадры, где нагую пионерку, привязывают к дереву. Тут, кстати мне вспомнились строчки, прочитанные на – prodaman.ru – в одной из книг, где обнажённую служанку, пользует мускулистый блондин. Причем сразу, ничего не объясняя, не раскрывая образов. И как в фильме про ту пионерку, хочется задать вопрос, по каким критериям, мы должны с первых строчек, опознать в обнажённой девушке – служанку? В «Опасных Играх» девочка появляется в пионерском галстуке в первой части, и привязанной к дереву – во второй. И если не смотреть начало, то… Получается чистая эротика, ведь главной героине, от силы лет двенадцать. Но если задуматься, о том времени. Не только кинематограф, допускал подобные вещи. Так моего дядю Валю, водили в женскую баню до одиннадцати лет, пока бабушке не намекнули – мол, мускулистое тело её сына, привлекает слишком много внимания. А что, говорить о поездках на пляж, по которому бегали загорелые до черноты порой, уже и не совсем дети. Или поход на речку, где мы прыгали с тарзанки. На деревенских зачастую кроме майки и шорт ничего не было, а мочить одежду не разрешали. Но это было обыденно и никого не смущало. Так же, как и неправильное произношение. Продавщица в магазине на вопрос о новых продуктах, обычно отвечала: «Толь было, толь не было». И не нужно говорить, что вот есть материал: «толь» – который изначально, назывался рубероидом. И зачем, было давать ему ещё название? Зачем вообще, что-то заимствовать из чужого языка, ущемляя свой. Ладно ещё проза, но для поэтов, лишний пробел – катастрофа. Строчка – сразу выделяется из общего столбца. Потому как настоящие произведения, пишутся единым венецианским стилем – начиная, аж с четырнадцатого века. А если кто-то изобретёт материал, который с иностранного, будет звучать как – «было» – тоже будем разделять? – «Бы» – «ло» –. Правда знакомо звучит. Лишь поменять пробел на – «д» – и сразу станет понятно кем русский народ считают те, кто так безнравственно, внедряют чужую речь. Раньше я не понимал националистов, считал их сродни фашистам, но в последнее время начинаю думать, что в чём-то они правы. Засилье иностранной культуры, не только не облегчает жизнь, но создает особый приоритетный класс, подчиняемый западом. И эти люди… Учат нас говорить на их языке, жить по их меркам. Причём скорее выживать. Если в семидесятых годах мы имели тотальный дефицит – но относительно качественную продукцию, то теперь… Полки магазинов ломятся, от товаров, но это нельзя, ни есть, не носить. Многие возразят, – но ведь носим, едим. – Да, но количество онкологических заболеваний – вызванных, опасной химией, находящейся в продуктах, одежде, косметике – повсеместно растет. И мое решение закрыть торговую сеть, было вызвано именно тем, что я больше ни хотел, ни грабить людей, не отравлять их вредными препаратами…
Почему я пишу об этом сейчас? Просто, боюсь не успеть сказать всё, что думаю. Возможно у меня ещё есть время, а возможно, мои жизненные часы, отсчитывают последние секунды. Но не будем о грустном. Я решил отложить все проекты и заняться лишь этой книгой. И не потому, что её читают. Сейчас, передо мной,
словно листаются страницы прошлого, восстанавливая дорогие сердцу образы, и уже это придает силы – жить дальше – несмотря на усталость, боль и страх неизбежного…
19 апреля 2022 г.
Ну вот свет включили. А ведь так хорошо, сидеть в полумраке. Но зато теперь, я вижу кого привела заведующая.
Но бабушка то ли, была хитрей то ли, боясь попасть в просак, промолчала. Или скорей, сделала театральную паузу…
– Ну раз ты дипломированный историк, думаю тебе не составит труда отвести мальчика на экскурсию в Эрмитаж. – чуть помедлив сказала она – улыбнувшись – улыбкой Джоконды – после чего добавила. – Он всю дорогу грезил, хотел посмотреть картины «Девятый Вал» и «Корабль средь бурного моря» – добавила, усмехнувшись.
– Айвазовский? Да, конечно, знаю где, если не ошибаюсь, первое полотно в четырнадцатой коллекции, третий этаж налево, а вторая в первой – кстати, там тоже, что-то чинят – смущенно произносит Люси. Бабушка сдается, кроме Репина и Малевича, она хорошо знакома лишь с работами Микеланджело и Тициана, но не говорить же ей, что я всю дорогу мечтал лицезреть «Венеру» или «Кающуюся Марию Магдалену» …
Мы с Люси в такси. Пузатый москвич (это я про машину) слегка порыкивая взбирается в гору. Затем спускается. Мимо проносятся, дома деревья. Теперь путь прямой и мы летим – как выпущенная стрела – по накатанной ровной дороге. Желудок успокаивается. Я прижимаюсь к тёте, она обнимает меня, тепло и нежно. Хорошо. Опять клонит в сон. Но нет, нужно запомнить весь путь. Вокруг столько, нового чудесного. Я вижу: раздвижные мосты, блестящую гладь реки, прогулочные суда, грузовые баржи. Возможно, когда-нибудь и я буду плавать, или как говорят моряки: «ходить» – на одной из таких посудин. Если конечно… Неожиданно вспоминаю слова бабушки, о своей болезни и мне становится грустно. Но даже если так. Я должен увидеть, то, о чем столько читал в разных книгах. Эрмитаж – Зимний дворец, а если смогу и город на сваях и многое, многое другое. Но нужно торопиться – с ужасом понимаю я – как только машина въезжает на Дворцовую площадь. Здание даже издалека кажется огромным. А вблизи – величественные колонны, уходящие в небо, лепные украшения в стиле барокко… Это я уже подбежал к самым стенам задирая голову вверх, что б рассмотреть окна и крышу. Невероятно! Всё такое большое, массивное и в то же время цвета, неброские, чувствуется стиль. А арки даже выше, чем у дома Люси. А что она? Оглядываюсь на тётю. Люси уже расплатилась с таксистом и стоит, совсем рядом разглядывая облака. Я приглядываюсь, замираю. Несмотря на полуденный свет, а может благодаря ему она… Невольно вспомнились работы Боттичелли: неброские краски, мягкие тени, одухотворённый печальный лик – обрамлённый огнём волос. И даже костюм тёти – помните фразу из «Брильянтовой руки» – а у вас нет такого же, но с перламутровыми пуговицами – так вот, на ней был, именно такой халатик – который в советских магазинах, почему-то окрестили – «лёгким демисезонным пальто».
Конечно всё это, я осознал позже. Но тогда, мои мысли были? О мире, о красоте? Или, семилетний мальчик просто любовался пейзажем? Вот последнее вряд ли. Как и сейчас, свет – враг мой. И пусть тогда, в начале пути, используя энергию жизни, я мог противостоять солнцу, но болезнь уже подтачивала силы, заставляя всё чаще скрываться в глубокой тени, подальше от палящих лучей…
Поэтому, несмотря на всё великолепие полуденного солнца, я был рад наконец укрыться за толстыми стенами Эрмитажа. Но и здесь беспощадные лучи то и дело преследовали меня, и даже просто проходя по галереям я попадал под них, словно рыцарь-джедай под огонь лазера. Это было весело. Но не всегда получалось. Спустя время я понял не только свет из окон, но и лампы накаливания, над моей головой представляли опасность. Ведь даже отражённый свет, вызывал резь в глазах и усталость. Это сейчас, на окнах комплекса – Зимнего дворца – по указанию свыше – установлены защитные пленки – снижающий уровень ультрафиолета на девяносто процентов. Но в мое первое посещение ничего этого не было, однако, даже раздражающий ультрафиолет и галогеновые лампы не мешали мне наслаждаться прогулкой. Тень, шаг в сторону, снова тень. Тётя наверно думала, что я играю. Но в конце концов, ей это надоело. Меня взяли за руку и потащили, под перекрёстными лучами, всевозможных излучений. Попутно мне читали лекции, о предметах, мимо которых мы проходили. Я и не подозревал как много она знает. Помимо основных сведений, записанных на табличках, прикреплённых к экспонатам, она добавляла кое-что от себя. Причем, её ровный, хорошо поставленный голос, быстро привлёк внимание случайных зевак, и таким образом, вокруг нас образовалась толпа. Мы шли, а народу становилось всё больше. Люси ничего не замечала, не только рассказывая, но и попутно отвечая на мои вопросы. «Историю государства российского» – Н. М Карамзина она не только знала, но ещё и делала попутные правки, ссылаясь на записи М.В. Ломоносова, но, что самое интересное, на утерянные рукописи В. Н Татищева. Мы прошлись по половцам, печенегам, князе Игоре, княгине Ольге. Затронули историю Рима, попутно пройдясь по географической карте, покорённых ими колоний. Достигли берегов Британии, познакомились с королем Артуром. Всё было безумно интересно, пока к Люси, не подошел седовласый старец – представившийся смотрителем музея, который и предложил молодой даме, проследовать за ним. Видя, что экскурсия закончилась, толпа рассосалась – мы остались одни. Люсия поинтересовалась в чём дело. Оказалось архивариуса заинтересовали редкие сведения из работ Татищева, упомянутые моей тётей. Люсия смутилась сказав, что она просто веселила мальчика и поэтому рассказала пару историй, из записей, что хранились в её семье. К её удивлению, ученый пришел в неописуемый восторг. Он назвал Люси – голубушкой, подхватил под локоть и под предлогом разговора быстро утащил куда-то в сторону, где они вдвоём и пропали, за скрытой дверью. Я долго ждал. Потом отправился на разведку. Небо за окнами потемнело, похоже опять начинался дождь. Свет ламп, стал казаться более ярким, что вынудило меня искать тень. К счастью, блуждая по коридорам я обнаружил место, где совсем не было света. Правда, чтобы проникнуть в обесточенную галерею, пришлось подлезть под преграждающую путь ленту, но зато глаза больше не болели. «Темнота да будет благословенно имя твоё!» – прошептал я про себя и тут с ужасом понял – кроме меня здесь никого нет. Страшно было даже оглядеться. Сразу представились: саркофаги, клетки, железная дева, а еще волчьи ямы и многое другое, куда можно невзначай свалиться, или где вас, случайно закроют – похоронив заживо. Я понимал нужно выбираться отсюда, но не мог сделать ни шагу. Те, кто играл в «Сайлент Хилл» наверняка помнят напряжение, возникающие, когда ваш герой попадает в похожую ситуацию. Страх, странные звуки и полное безграничное одиночество. А ещё чувство незаметности, когда понимаешь, насколько хрупким является человеческое тело. Я сидел, прислонившись к чему-то и тихо плакал. Так плохо мне не было вероятно, со смерти дедушки, когда меня не забрали из садика…
***
В тот день всё было как обычно. На завтрак запеканка, прогулка, катание на турнике. На обед борщ и картофельное пюре, позже тихий час: во время которого меня запирали в кладовке – чтоб не мешал другим. Я не понимал детей, которые могут спать при свете. Даже прикрыв лицо тряпкой я все равно чувствовал, как солнечные иглы – впиваются в мою кожу: тем боле, что моя кровать, как нарочно – стояла у окна. Примерно в пять часов, детей начинали забирать. Родители приходили один за другим, но моих, всё еще не было. Я был в недоумении, мне приходилось слышать о «подкидышах»: так называли тех, кого не забирали домой. Но стать одним из них… Ниже падать некуда… «Отверженные» – были из неблагополучных семей, и как правило девочки. Мальчиков оставляли редко. Даже алкаш-истопник приходил за своим сыном, пусть не всегда вовремя, но всё же… Смотрю на часы уже почти шесть, а вот и отец Димки. Слегка качается нос, красный, и вовсе не от мороза. Вот вошел, запустил пятерню в волосы сына покосился на меня. Удивлен? О чем-то перемолвился с воспитательницей. Вздохнул, перекрестился, подошел ко мне, порылся в карманах, достал конфетку. Хотел и мне взъерошить прическу, но я увернулся…
***
Ушли, на часах семь. Чувствую комок в горле в глазах слёзы. Смахиваю их украдкой. В животе урчит. Конфета, оставленная истопником, лежит на столе. «Мишки на Севере». Моя любимая. Думаю, Димка был бы рад такой, но – его отец отдал её мне. Что же произошло, неужели я настолько жалок? А вдруг меня вообще не заберут. Можно, конечно, дойти самому. Путь я знаю. Ну, а если моего дома уже нет. Ведь бывает, упадёт бомба, или метеорит. Холодок бежит по спине я чувствую головокружение и озноб. Ладно мама, за работой, она часто забывала про меня, но бабушка! Пытаюсь успокоиться. Сидя на месте ничего, не решишь нужно идти, пусть темно. Дойду до озера, а там на набережной, ярко горят фонари. Пройду до лестницы возле двух ив, и я дома. Ориентиры есть, главное не потеряться в парке, что примыкает к детсаду. К счастью, решетка не даст свернуть с пути. И хотя всё решено, всё ещё боюсь сделать первый шаг. Чтоб придать себе уверенности подхожу к шкафчику, натягиваю куртку, затем варежки. Завязывать шарф я не умею, поэтому просто наматываю его на шею. Ну вот, вроде всё. Ах, да, ботинки, их тоже сам никогда не одевал. Пытаюсь вогнать ноги в обувь не развязывая шнурки, но ничего не выходит. Весь план насмарку, сажусь на скамейку у стены, закрываю глаза. Свет всё равно слишком яркий. И так будет везде, кроме улицы и кладовки. Слышу какой-то шум, или скорее топот. Подталкиваемые воспитательницей в раздевалку вваливаются, четверо ребятишек. Трое старше меня, четвертая явно младше. – Вот вы, где, Татьяна Петровна! – громогласно произносит вошедшая с кухни повариха: и по совместительству нянечка. – А это вы Прасковья Михайловна – откликается наша заведующая…
Да, не удивляйтесь. В нашем садике, как любит говорить Татьяна Петровна: «вечный неудокомплектаж» (недокомплект) поэтому и истопник у нас по совместительству – банщик, а дворник помогает на кухне.
Иногда меня просто поражает развращённость того времени. Можно назвать полсотни картин известных советских режиссёров, где снимали обнаженных детей. Даже в фильме «Пеппи Длинный чулок» главную героиню – прилюдно раздевают. А Фильм: "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен". А ведь есть кинолента «Опасные игры», из которого, к счастью, в последствии, были вырезаны кадры, где нагую пионерку, привязывают к дереву. Тут, кстати мне вспомнились строчки, прочитанные на – prodaman.ru – в одной из книг, где обнажённую служанку, пользует мускулистый блондин. Причем сразу, ничего не объясняя, не раскрывая образов. И как в фильме про ту пионерку, хочется задать вопрос, по каким критериям, мы должны с первых строчек, опознать в обнажённой девушке – служанку? В «Опасных Играх» девочка появляется в пионерском галстуке в первой части, и привязанной к дереву – во второй. И если не смотреть начало, то… Получается чистая эротика, ведь главной героине, от силы лет двенадцать. Но если задуматься, о том времени. Не только кинематограф, допускал подобные вещи. Так моего дядю Валю, водили в женскую баню до одиннадцати лет, пока бабушке не намекнули – мол, мускулистое тело её сына, привлекает слишком много внимания. А что, говорить о поездках на пляж, по которому бегали загорелые до черноты порой, уже и не совсем дети. Или поход на речку, где мы прыгали с тарзанки. На деревенских зачастую кроме майки и шорт ничего не было, а мочить одежду не разрешали. Но это было обыденно и никого не смущало. Так же, как и неправильное произношение. Продавщица в магазине на вопрос о новых продуктах, обычно отвечала: «Толь было, толь не было». И не нужно говорить, что вот есть материал: «толь» – который изначально, назывался рубероидом. И зачем, было давать ему ещё название? Зачем вообще, что-то заимствовать из чужого языка, ущемляя свой. Ладно ещё проза, но для поэтов, лишний пробел – катастрофа. Строчка – сразу выделяется из общего столбца. Потому как настоящие произведения, пишутся единым венецианским стилем – начиная, аж с четырнадцатого века. А если кто-то изобретёт материал, который с иностранного, будет звучать как – «было» – тоже будем разделять? – «Бы» – «ло» –. Правда знакомо звучит. Лишь поменять пробел на – «д» – и сразу станет понятно кем русский народ считают те, кто так безнравственно, внедряют чужую речь. Раньше я не понимал националистов, считал их сродни фашистам, но в последнее время начинаю думать, что в чём-то они правы. Засилье иностранной культуры, не только не облегчает жизнь, но создает особый приоритетный класс, подчиняемый западом. И эти люди… Учат нас говорить на их языке, жить по их меркам. Причём скорее выживать. Если в семидесятых годах мы имели тотальный дефицит – но относительно качественную продукцию, то теперь… Полки магазинов ломятся, от товаров, но это нельзя, ни есть, не носить. Многие возразят, – но ведь носим, едим. – Да, но количество онкологических заболеваний – вызванных, опасной химией, находящейся в продуктах, одежде, косметике – повсеместно растет. И мое решение закрыть торговую сеть, было вызвано именно тем, что я больше ни хотел, ни грабить людей, не отравлять их вредными препаратами…
***
Почему я пишу об этом сейчас? Просто, боюсь не успеть сказать всё, что думаю. Возможно у меня ещё есть время, а возможно, мои жизненные часы, отсчитывают последние секунды. Но не будем о грустном. Я решил отложить все проекты и заняться лишь этой книгой. И не потому, что её читают. Сейчас, передо мной,
словно листаются страницы прошлого, восстанавливая дорогие сердцу образы, и уже это придает силы – жить дальше – несмотря на усталость, боль и страх неизбежного…
19 апреля 2022 г.
***
Ну вот свет включили. А ведь так хорошо, сидеть в полумраке. Но зато теперь, я вижу кого привела заведующая.
