Пролог. Самая долгая ночь в году
Снег. Холодный и колючий он царапал лицо и забивался под рукава полушубка, сковывая льдом запястья. Ветер сдувал его с высоких лесных сугробов, сбрасывал с пушистых еловых веток и гнал в сторону домов, уже невидимых за плотной стеной деревьев.
В этих домах было уютно и тепло. Люди пели песни и пили хмельной мёд, веселились и взывали к новому солнцу. Но Василиса ни разу не обернулась назад. Ни единожды не мелькнула у неё мысль вернуться.
«Никогда!» - шептала она обветренными и уже потрескавшимися губами. – «Я не увижу их больше никогда!»
В ночной давящей тишине эти слова звучали так громко и так горько, что на ресницах замирали слёзы. И не было сил даже стереть их – каждый шаг давался с трудом и каждый был попыткой вырваться из снежного плена.
«Дай мне силы, суровая Марена!» – уже не прошептала – выкрикнула Василиса. – «Избавь от тоски, рвущей сердце!»
И тут, словно отозвавшись на её зов, где-то вдалеке послышался прерывистый, заунывный волчий вой. И до боли, до ломоты в скрюченных от холода пальцах, захотелось так же горько и беспросветно завыть, чтобы забыть об отчаянии от лживого навета, о взглядах, полных безжалостной ненависти, о злых словах, брошенных в спину.
Василиса уже была готова упасть в снег, в голос зарыдать, а потом, обессилев, закрыть глаза и навек уснуть в снежных объятьях, но вой прозвучал ближе и громче. Он остановил слёзы и толкнул вперёд – если и пришло время умереть, то пусть это будет не смерть от клыков жестоких и голодных волков!
Василиса заметалась в поисках убежища. Залезть на дерево? Но какое? Рядом нет ни одного с толстыми ветвями.
Озираясь, она увидела, как в темноте замерцал огонёк. Это костёр? Но в самую долгую ночь охотники не ходят в лес. Значит, это боги… Они держат свой совет и решают участь людей на весь год. Никто не смеет приближаться к ним, ведь…
И снова вой. Ещё ближе. Нет! Только не волки! Пусть лучше суровые боги решат её судьбу.
Проваливаясь в снег по колено, Василиса побежала к мерцающему, манящему свету. Она падала, поднималась и снова падала. Снег набивался в сапоги и чавкал в них, делая ноги всё тяжелее. Ветер жёсткими порывами бил в лицо и пытался свалить на землю. Но Василиса не останавливалась. Волчий вой гнал её вперёд, гоня прочь все мысли, кроме мысли о спасении.
Вот и поляна. Совсем небольшая, со всех сторон окружённая высокими тёмными елями. Но не горит на ней костёр. Не сидят вокруг него могущественные боги. Мерцает огонёк свечи в окне избы, невесть откуда взявшейся в чаще.
Василиса остановилась. Отдышалась. Медленно подошла к крыльцу и замерла, не решаясь стукнуть в дверь. Кто живёт в этом доме? Кто сторонится людей и прячется от них в густом лесу?
Дверь распахнулась сама. В проёме со свечой в руке стояла старуха в меховой безрукавке, с распущенными седыми волосами, перехваченными на лбу пёстрой лентой, и пронзительным суровым взглядом. Василиса никогда не видела её раньше, но всё равно узнала.
- Ведающая, - еле слышно выдохнула она.
- Что стоишь? – Старуха свела белёсые брови. – Заходи, коли пришла.
Она развернулась и шагнула обратно в дом. Василиса, подрагивая от пробивающей всё тело дрожи, поднялась по ступеням, зашла следом и затворила за собой дверь.
Первое, что она увидела – это очаг. Жаркий огонь плясал в нём, в трубе отзывался ветер, его вой был не похож на волчий, он не пугал, а звал протянуть к язычкам пламени руки и согреться. Но Василиса не спешила к нему без разрешения. Она осталась стоять на пороге, только переводила взгляд с деревянного, грубо сколоченного стола на две широкие лавки, с большого котла, стоящего рядом с очагом, на пучки трав, висящих на тёмных стропилах, со стёганой занавески в дальнем углу на кованый сундук с опущенной крышкой.
- Садись, – Ведающая приглашающее махнула рукой. – Только сбрось одежду промёрзшую. За столом – не в лесу, шубейка не нужна.
Дрожащими от ещё не отступившего холода и робости руками Василиса сняла и повесила полушубок на крюк у двери, поставила рядом с очагом сапоги и только потом, склонив голову, села за стол.
- На, - Ведающая поставила перед ней деревянную кружку с дымящимся отваром. – Пей. Пей и расскажи мне о своём горе. И о том, чего хочешь ты, готовая пойти в услужение к смерти.
Горький отвар обжёг потрескавшиеся губы, но Василиса ни на миг не остановилась и выпила его залпом – весь, до последней капли. И только потом подняла глаза и посмотрела на Ведающую.
- Я хочу забыть, - прошептала она. – Хочу больше не чувствовать ничего. Никого не любить. Ни о чём не жалеть. Хочу как ты, жить вдали от людей и не вспоминать о них. Пусть сердце моё покроется льдом. Пусть стану я холодна, как зима. Пусть остуда успокоит меня, и ничто не нарушит мой покой.
- Глупая ты, как и все люди. – Ведающая забрала пустую кружку и села напротив. – Но… В самую долгую ночь не могу я отказать тебе в просьбе. Вот только просто так, помогать не стану.
- Что хочешь сделаю! – вскинулась Василиса. – Только скажи!
- Год. Ровно год ты проживёшь одна в этом доме, и тогда ничто больше не вызовет у тебя слёз, ничто не тронет твоё сердце. Забудешь ты про звонкий смех, но и не будешь терзаться тоской и горем. Чужими и далёкими станут для тебя люди. Обратишься ты в деву лесную, и ничто и никто не нарушит твой покой.
- Я согласна! – выкрикнула Василиса. – Согласна!
- А не пожалеешь? – спросила Ведающая. – Разве нет родных, что прольют слёзы о тебе? Разве не осталось среди людей тех, с кем не хочешь разлучаться?
- Не пожалею… - покачала головой Василиса и до боли стиснула руки. – Не заплачут те, кто растил подброшенного ребёнка, лишь избавятся от обузы. Не вспомнят добрым словом те, кто поверил навету. Лишь злорадно усмехнётся та, кто чёрное дело сделала да вину на меня переложила. А я… Я не захочу вернуться к тем, кто предал.
- А не побоишься зверя дикого да холода лютого? – снова спросила Ведающая. – Никто не придёт тебе на выручку в этой глуши. Не спасёт да не обогреет, слово доброе не вымолвит да не пожалеет.
- Не побоюсь, - прошептала Василиса. – И пусть лучше в лесной чаще сгину, чем на помощь позову.
- Ну раз так… На том и порешили. – Ведающая встала из-за стола. – Только помни, слово этой ночью сказанное крепко и нерушимо, как скала. Как ни повернёт река вспять, так не будет ему хода обратного.
- Не будет… - повторила за ней Василиса.
- Тогда, оставайся тут хозяйничать. Запасы в подполе. Вода за поляной в ручье. Перезимуешь. Ты, главное, следи за огнём в очаге. Погаснет он – замёрзнешь. Станешь навью холодной и вовек не согреешься.
- За огнём буду следить и за домом смотреть, - тоже поднялась с лавки Василиса. – Как вернёшься ты, застанешь его краше прежнего.
- Так тому и быть. А вернусь я ровно через год. Но чтоб легче тебе было меня дожидаться, раз в месяц лунный отопри ты сундук кованый – будет в нём лежать то, что тебе нужней всего.
Сказав это, Ведающая развернулась и пошла к двери.
- Куда ты? – воскликнула Василиса. – Неужели уйдёшь в лес в эту глухую ночь? Там ветер и… волки.
- Нет мне дела ни до ветра буйного, ни до волков грозных. – Ведающая отворила дверь и шагнула во тьму. – И тебе не будет, коли год проживёшь здесь.
- Подожди! – Василиса бросилась за ней. – А ключ-то где от сундука взять?
Но лишь пустую поляну, освещённую выглянувшей из-за туч луной, увидела она. Только большая пёстрая сова сидела на еловой ветке и крутила головой.
Долго стояла на пороге Василиса. Всматривалась в ночную тьму и прислушивалась к скрипу деревьев, пока не почувствовала, что насквозь продрогла. Вернулась она в дом, заперла на щеколду дверь, пошатываясь, добрела до лежанки за занавеской, рухнула на неё и заснула глубоким сном.
Глава 1. Месяц волчьего воя
- Нить веду, узор плету, за иглой пряжу пускаю, силу призываю. Из нити шерстяной да иглы костяной рукавицы свяжу, силу в них вложу – не утянет меня за собой стужа ледяная, не ухватит за рукав вьюга злая, в проруби вода студёная рук не обожжёт, да мороз трескучий жизнь не заберёт.
В неровном свете свечи Василиса слушала завывание бури, царапание снежинок по углу избы да потрескивание горящих поленьев. Пальцы её проворно вязали рукавицы из пряжи, найденной в корзине, спрятанной под кроватью.
Уже двенадцать дней и ночей провела Василиса в доме Ведающий, и дни эти, как нити, отличались только по цвету. Если лес заваливало снегом, а потом прихватывало морозцем – это была белая пряжа, если тучи закрывали небо, то серая, а ночью нить всегда была чёрная. Во всём остальном были похожи они, как капли дождя – позднее утро, короткий день и долгая ночь. Набрать воды, собрать хворост, приготовить еду, поесть и прибраться в доме – вот уже и сизые сумерки выползают из-за деревьев и заглядывают в избу.
Тогда Василиса зажигала толстую восковую свечу и садилась за шитьё или вязание. Но тоскливо было ей делать это одной. Днём мысли цеплялись друг за дружку и уходили прочь, гонимые заботами и хлопотами – ведь надо было успеть переделать все дела. Вечером же приходили они снова, вместе с темнотой, только не укрыться было от них за толстыми бревенчатыми стенами, не отогнать прочь огнём свечи.
Вспоминались Василисе девичьи посиделки, переглядки с парнями, весёлый беззаботный смех и голоса… Как тяжко было ей не слышать людского голоса! Как больно осознавать, что может и не услышит уже никогда.
Чтобы и самой не отвыкнуть от речи, завела она себе трёх подруг – болтливую сороку, постоянно ошивающуюся у дома, пушистую белку, живущую в дупле раскидистой ели, да пёструю сову, которая каждый вечер прилетала на поляну, садилась на ветку и крутила головой. Им рассказывала Василиса о своих заботах, жаловалась на горести и даже пела песни.
Лишь одну из песен не пела она никому. Лёжа под пуховой периной, тихо, будто боясь, что кто-то услышит, напевала она слова, от которых на щеках оставались солёные дорожки, перед тем как глаза закрывал сон.
Ветер воет за окном, спи, малютка, сладким сном.
Не пугайся его воя, в доме он тебя не тронет.
Стужа бродит за окном, спи, малютка, сладким сном.
Дверь закроем на замок, уйдёт стужа под порог.
Вьётся вьюга за окном, спи, малютка, сладким сном.
Окна крепко мы запрём, не проникнет вьюга в дом.
Волки воют за окном, спи, малютка, сладким сном.
Если в очаге огонь, нам не страшен волчий вой.
На тринадцатый день Василиса решила отправиться поглубже в лес – дрова, оставленные Ведающей, почти закончились, а судя по беспокойному стрёкоту сороки, суетливо перелетающей с ветки на ветку, и протяжному свисту снегирей, совсем скоро, может даже к вечеру, должна была налететь вьюга. Она могла продлиться не один день и принести с собой суровые морозы, поэтому Василиса, как только ночная тьма сменилась серыми предрассветными сумерками, заткнула за пояс топор, смазала воском полозья дровней, сунула за пазуху краюху хлеба и отправилась в путь.
Поваленную, засохшую ещё летом берёзу – ведь нельзя будущей лесной деве рубить живые деревья – Василиса нашла не сразу, хоть и заприметила её, когда в один из дней выходила разведать окрестности. Солнце уже окрасило золотистым светом верхушки деревьев, когда Василиса разглядела в снегу чёрные пятна на белой коре. Быстро перекусив и надев толстые, довязанные накануне рукавицы, она принялась за дело.
Громко в замершем лесу стучал топор, отзывался ему только стук дятла где-то вдалеке. Одна! Одна! Одна! Ударялось лезвие о ветки. Одна. Ты останешься одна – стучало в голове. И пусть! – сама себе отвечала Василиса. Пусть будет так! Я смогу! Я справлюсь! Зато не подведёт никто в трудную минуту. Не стану слабой, рассчитывая на чужую помощь.
Только когда разрубила на поленья всю берёзу, остановилась Василиса. Подняла голову, чтобы перевести дух, и увидела, что тяжёлая туча уже накрывает прячущееся за деревья закатное солнце. Быстро собрала дрова Василиса, закрепила их на дровнях, схватилась за верёвку и поволокла в сторону дома.
Но коротки дни после долгой ночи, вперёд Василисы побежали по протоптанной тропе сизые сумерки, темнота проступила за стволами деревьев.
Попыталась прибавить шаг Василиса, но не смогла – слишком тяжела была её ноша – та, которую тянула она за собой, и та, которая была у неё на сердце.
- Я выберусь. Я дойду, - упрямо твердила Василиса, а туча уже затянула всё небо и разверзлась снежными хлопьями.
- Я найду дорогу домой, – шептала Василиса, ища взглядом в темноте исчезающие следы. – Найду!
Но следы становились всё белее и белее, пока не исчезли совсем…
И снова, как в самую долгую ночь, за спиной раздался заунывный волчий вой.
- Нет! – закричала Василиса и тут же зажала рот рукой, обдирая губы, налипшим на варежку колким снегом.
Мысли заметались в голове, как вчера сорока по веткам. Волки не должны подходить к дому Ведающей. Значит, воют с другой стороны, и надо идти, как и в прошлый раз, чтобы слышать их со спины. И ветер. Туча заходила с восхода, значит, он тоже должен дуть в спину.
Василиса глубоко вдохнула, ухватила покрепче за верёвку и пошла вперёд.
- Шаг, другой, след за спиной, - шептала она, проваливаясь в снег и изо всех сил пытаясь успокоиться, не вслушиваться в неумолимо приближающийся волчий вой и не чувствовать ледяных пальцев пурги, пробирающихся за ворот полушубка. – Шаг, другой, я иду домой. Шаг, другой, след за спиной…
Изба перед глазами возникла, как из ниоткуда. Просто закончились деревья, а из-за пелены сыплющегося с неба снега появились тёмные очертания стен и крутой крыши.
- Домой, - обессилено прошептала Василиса. – Я пришла домой!
Спотыкаясь, едва не опрокинув дровни, она добралась до крыльца, руками отгребла снег от двери, отодвинула щеколду и ввалилась в дом.
Тепло! После пронизывающего ветра здесь было так тепло! Вот только будет так совсем недолго… Василиса сдёрнула промёрзшие рукавицы, сняла с головы пуховый платок, подбросила в уже давно погасший очаг поленьев и опустила руку на пояс, чтобы снять мешочек с кресалом. Но его там не было… Дрожащие пальцы Василисы ухватили только шнурок, от которого оторвался мешочек.
С громким стоном Василиса опустилась на пол. Слёзы отчаяния сами брызнули из глаз.
Ну вот и всё… Дом, к которому она так стремилась, не спасёт, а станет её могилой. Вечным сном уснёт она в нём. Не сберегла она огонь… Станет, как и говорила Ведающая, навью холодной и вовек не согреется. И ответом ей стал раздавшийся из леса волчий вой.
Василиса поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела к двери. Если и суждено ей встретить смерть, то пусть её тело не станет поживой голодного волка.
Она заперла засов, подняла уже не колючую, а мокрую рукавицу и обтёрла ей лицо. И словно не слёзы, а тяжёлый морок стёрла с себя.
- Нет, - уже который раз за сегодня произнесла Василиса. – Не стану я навьей. – Она вытерла слёзы и поднялась на ноги. – Найду сухую кору, подсушу на золе мох и шишки, выдолблю в доске дыру, возьму палку и добуду огонь. Пусть я не делала так сама, но видела, как делают другие. Я не замёрзну. Буду двигаться, и не замёрзну. Сейчас только чуть-чуть передохну и…
Василиса замолчала и замерла. В разрыве туч показалась белая луна и проникла своим светом в окно, озарив крышку раскрытого сундука.
