У Василисы гулко застучало сердце. Когда она уходила из дома, сундук был заперт. Он вообще всегда был заперт, потому что как ни старалась, ключ от него она так и не нашла. Кто же побывал в доме и открыл его? Ведающая? Или он открылся сам?
Медленно, ожидая подвоха, Василиса подошла к сундуку и заглянула в него. Там было темно. Тогда Василиса опустила руку, пошарила ей, но ничего не нашла. Сундук был пуст. Но почему тогда…
И тут пальцы задели что-то холодное. Василиса схватила находку и, ещё даже не поднеся её к глазам, почувствовала, поняла, что это было кресало! Рука ещё раз нырнула в сундук и достала из него кремень.
Огонь! Теперь она быстро добудет огонь. Василиса бросилась к очагу и кинула в него охапку хвороста.
- Кресалом по камню ударяю, искру призываю, - зашептала она, прижав к кремню сухую кору. – Пусть искра оживёт, огонь позовёт, в очаг приведёт. Пусть огонь согреет дом, чтоб уютно было в нём, чтоб готовилась еда, чтобы прочь ушла беда. Ветвями да дровами да добрыми словами огонь я накормлю, пред ним голову склоню.
Она повторяла это снова и снова, снова и снова высекала искры, а когда запахла, задымилась кора, раздула огонь и засунула его под горку сложенного в очаге хвороста.
И ожил дом. Зашевелились тени. Дым защекотал ноздри. Послышался треск горящих веток.
Василиса сняла холодную одежду и протянула руки к огню. Лизнул он теплом, родившие его ладони. Заурчал, как котёнок, закрутился, устраиваясь поудобней в очаге, и тихонько замурлыкал.
Вторил ему тихим гулом дым в трубе, потрескивали искры. А за окном слышался удаляющийся волчий вой.
Василиса подбросила в очаг несколько, ещё оставшихся ей от Ведающей, поленьев. Уютно и убаюкивающее затрещали они.
- Волки воют за окном, спи, малютка, сладким сном, - прошептала сама себе Василиса. – Если в очаге огонь, мне не страшен волчий вой.
Сестрица Метелица, что дорогами стелется, я на четыре стороны повернусь, в пояс поклонюсь да к тебе обращусь – ты своим левым рукавом взмахни да за мной дороги снегом запри, не найти меня отныне глазу дурному да пригляду чужому, ворогу лютому по следу моему не пройти, сквозь дороги заметённые лиху одноглазому ко мне не подойти. Правым рукавом ты, Метелица, взмахни да дороги заснеженные предо мной отопри – пусть удача светлая меня на них ждёт, доля пусть счастливая стороной не пройдёт, слово пусть заветное ветер унесёт, до богов далёких его пусть донесёт.
Василиса положила на снег перед собой ломоть хлеба, а на него глубокой деревянной ложкой щедро добавила кашу из глиняного пузатого горшка. Гулом ветра в вершинах деревьев да игривым снежным вихрем ответила ей Метелица и закружилась в танце по поляне.
- Отопри мне дорогу, Метелица, - прошептала Василиса, стирая с ресниц налипшие снежинки. – Позволь из дома выйти, ягод рябины да шиповника набрать.
- Отопру-у-у, - ещё громче загудел, засвистел ветер, а Метелица прикоснулась холодными пальцами к щеке Василисы, дёрнула задорно за край полушубка и умчалась прочь, клоня вниз кусты и еловую поросль.
Махнула ей вслед рукой Василиса, постояла ещё немного на краю поляны и вернулась к избе. Отряхнулась на пороге, зашла внутрь, скинула полушубок, сняла с крюка у двери лук и колчан, полный стрел, и подошла с ними к очагу.
После похода за дровами долго не решалась Василиса отойти от дома – боялась она не замёрзнуть или заблудиться, а волков. Даже ночами слышался ей их вой и снились оскаленные пасти. А три дня назад, проснувшись, увидела она, что сундук снова открыт, хоть и захлопнулся после того, как достала из него огниво и кремень, и лежат в нём лук и стрелы.
- Только суньтесь теперь ко мне! – обрадовано прошептала Василиса невидимым волкам, доставая из сундука дар Ведающей. – Никто не избежит калёной стрелы. Не дотянется до меня острыми клыками.
Собралась она на другой день отправиться подальше в лес, но загудела, завыла метель, замела снегом все тропы, заперла Василису в доме. Даже до проруби в ручье добиралась она с трудом, а уж о походе за зимней ягодой и речи не было. Наварила тогда белой каши Василиса, испекла из белой муки каравай и пошла на поклон к Метелице.
И вот сейчас, ещё раз перебрала она стрелу за стрелой, проверила тетиву, а как только стемнело, наскоро поела и легла спать.
Утро встретило её розовой зарёй, чистым небом, инеем на деревьях и лёгким морозцем. Не обманула Метелица – самой себе улыбнулась Василиса и стала собираться в лес. Закинула за спину берестяной туесок и колчан со стрелами, заткнула за кушак нож, взяла лук, встала на охотничьи лыжи и поскользила на них по скрипящему упругому снегу за весело цокающей белкой.
Вела та её недолго – через овражек с пологими берегами, небольшую дубраву, мимо замёрзшего озерца, спрятавшегося за валежником. Там, среди высоких берёз и низкорослых ив, лакомились ягодами на раскидистых рябинах шустрые свиристели и любопытные дрозды.
- Не бойтесь! – крикнула Василиса вспорхнувшим при её приближении птицам. – Всем хватит.
Она убрала за спину лук, сняла туесок и принялась обрывать и складывать в него красные, подмороженные ягоды. Собирала она их ловко и бойко, хоть и прихватывало крепчавшим морозом пальцы.
- Днём здесь волкам делать нечего, - вслух успокаивала она себя и цокающую на старой раздвоенной берёзе белку. – А если и появятся поблизости, не подведут меня глаза, не дрогнет рука, найдут они здесь свою погибель.
Шустро шло дело у Василисы. Обобрав нижние ветки, она быстро находила другое дерево, так же щедро усыпанное плодами.
- Сейчас оберём ещё одно, - крикнула Василиса белке, - и пойдём домой. Туесок почти полный, хватит до…
Василиса не договорила. Её взгляд упал на красные пятна, прикрытые тонким слоем снега. Но это была не рябина, а кровь…
И сразу стало тихо. Птицы сорвались с ветвей и умчались вглубь леса. Замолчала и забралась повыше белка. И даже стрекочащая где-то вдалеке сорока замолкла.
Медленно, не отводя взгляда от темнеющего бурелома, Василиса взяла в руки лук, наложила на тетиву стрелу и медленно, крадучись, пошла вперёд.
Шаг за шагом приближалась она к сугробам, засыпавшим поваленные деревья. И с каждым шагом всё тревожней и громче билось её сердце. И всё ярче становилась кровь.
Но хоть и пристально всматривалась Василиса в стволы деревьев, не сразу разобрала, что лежащая на снегу коряга, не коряга вовсе, а серая шкура.
Василиса, затаив дыхание, натянула тетиву, готовая послать её в волка, но медлила, не понимая, почему он лежит так, будто не замечает её присутствия. Наелся добычи и крепко спит? Но значит, тогда и не проснётся!
Василиса сделала ещё несколько осторожных бесшумных шагов, замерла, прицелилась в беззащитно подставленный бок и… опустила лук. С кем-то из охотников этот волк встретился раньше, чем с ней – в боку у него уже торчала стрела.
- Вот и всё, - прошептала Василиса. – Не будешь больше ты пугать меня воем. Не будешь красться по моему следу. Сгинешь здесь. Туда тебе и дорога.
И тут волк зашевелился. Снова вскинула Василиса стрелу, но не понадобилась она ей. Глухо и протяжно застонал волк, дёрнул головой и замолчал.
Всё ещё держа наготове лук, Василиса подошла к нему и встретилась взглядом с мутными, покрытыми поволокой, глазами.
- Тебе больно? – всё так же шёпотом спросила Василиса. – Добить тебя, чтобы не мучился?
Волк в ответ хрипло и часто задышал и закрыл глаза.
Вроде и радоваться бы его страданиям Василисе, да тяжело и муторно стало у неё на душе. Ведь совсем недавно сама стонала от рвущей нутро боли и замерзала в лесу.
- Пусть и не делают так люди, - вздохнула она, - но я ведь уже почти лесная дева. Значит, и вести себя должна, как она.
Вытащила из-за кушака острый нож Василиса. Взмахнула им и отхватила часть пояса. Склонилась она над волком и связала ему морду. Волк даже не шелохнулся.
Не медля, соорудила из ветвей Василиса волок, взвалила на него неподвижного волка и потащила в сторону дома.
Быстро добралась она до избы – гнали её хватающий за щёки мороз да мысли о волке. Что делать с ним дальше? Постелить ему под крыльцом лоскутную занавеску? Но перед этим надо вытащить стрелу. Потом надо будет остановить кровь. И всё это на снегу? На морозе?
Затащить волка по ступеням оказалось легче, чем она думала. Дома она развязала ему морду, чтобы легче дышалось, положила его у очага, подбросила в него поленьев, быстро сбегала к проруби за водой, чтобы заварить крапиву, а когда вернулась, то увидела, что волк сам выдернул стрелу из бока и теперь лежит в луже крови и громко, вывалив язык, дышит.
- Ну и зачем ты так? – Василиса подошла к волку и прикоснулась к липкой шерсти. – Что я? Сама бы не справилась?
Она промыла ему рану ледяной водой, замотала связанной совсем недавно шалью и напоила крапивным отваром. Волк не огрызался, не рычал, даже отвар выпил, едва она поднесла миску к его морде. А потом он закрыл глаза и заснул.
Василиса же не ложилась долго. Убирала в доме – надо было отмыть кровь с деревянных половиц, готовила кашу с мясом – побольше, полный котелок, чтобы хватило ей и волку. И всё время прислушивалась и оглядывалась на него. Но волк тихо спал, лишь изредка подрагивая ушами.
Наконец и Василиса, переделав все дела, пошла спать. Перед тем, как лечь она проверила, чтобы у волка не съехала повязка, поставила рядом с ним воду и ушла в кровать, всё-таки на всякий случай прихватив с собой нож и спрятав его под подушку.
Наутро первым делом Василиса побежала к волку. Он тоже уже проснулся и лежал с открытыми глазами у пустой миски.
- Ну и живучий ты – Василиса пошла к ведру с водой. – Я думала, уйдёшь ночью в тёмное царство Велеса, а ты выкарабкался. Попей, и я тебя накормлю, каша с мясом ещё тёплая. Поешь, наберёшься сил. Потом я оставлю тебя и побегу в лес. Рябины я вчера набрала, но шиповника не успела. А тебе он нужен, чтобы поправиться. Ещё наловлю рыбы в ручье. У меня есть солонина, но свежая плотва, а может даже и окунь, думаю, придутся тебе по вкусу.
Волк выслушал её, посмотрел уже не мутным, а внимательным взглядом и, как домашний пёс, несколько раз вильнул хвостом.
- А ты совсем не страшный, - заулыбалась Василиса. – И, знаешь, я рада, что спасла тебя.
Рана у волка заживала несколько дней. Всё это время он жил у Василисы, ненадолго выходя из дома утром и вечером. Почти всегда он лежал у очага и следил за Василисой непроницаемыми, почему то не жёлтыми, а серыми, под цвет шкуры, глазами. И было ей от этого спокойно и легко.
Каждый раз, заходя в избу с морозной улицы, на которой снова разгулялась метель, она чувствовала не только тепло дома – теплее становилось на душе, когда слышала стук ударов волчьего хвоста об пол и видела, как он прядёт ушами и косится на неё, положив морду на передние лапы.
- Оставайся у меня насовсем, - шептала Василиса, перебирая на волчьем загривке густую шерсть. – Через год я стану лесной девой, а рядом с ней всегда живут звери. Я не слышала, чтобы это были волки, но… Почему бы и нет?
Волк внимательно слушал её, а потом заваливался на здоровый бок и щурился на огонь.
Василиса уже была уверена, что он не уйдёт, но в один из тёмных вечеров, когда метель стихла, он долго стоял на краю поляны, смотрел, как Василиса сметает с сапог налипший снег, потом коротко рыкнул, будто прощаясь, и в несколько прыжков исчез за стеной деревьев.
- Куда ты? – крикнула Василиса. – Не уходи!
Но ответом ей была тишина.
Василиса долго стояла на крыльце, надеясь, что волк вернётся. И даже уйдя в дом, всю ночь не спала, прислушиваясь, не скребётся ли он в дверь. Но лишь снежинки шуршали за стеной, гонимые ветром.
Утром Василиса первым делом выскочила на крыльцо. Белым снегом встретила её поляна. Не было на ней ничьих следов. Только сорока стрекотала на крыше, да белка на ветке грызла шишку. Волк так и не вернулся.
Медленно, ожидая подвоха, Василиса подошла к сундуку и заглянула в него. Там было темно. Тогда Василиса опустила руку, пошарила ей, но ничего не нашла. Сундук был пуст. Но почему тогда…
И тут пальцы задели что-то холодное. Василиса схватила находку и, ещё даже не поднеся её к глазам, почувствовала, поняла, что это было кресало! Рука ещё раз нырнула в сундук и достала из него кремень.
Огонь! Теперь она быстро добудет огонь. Василиса бросилась к очагу и кинула в него охапку хвороста.
- Кресалом по камню ударяю, искру призываю, - зашептала она, прижав к кремню сухую кору. – Пусть искра оживёт, огонь позовёт, в очаг приведёт. Пусть огонь согреет дом, чтоб уютно было в нём, чтоб готовилась еда, чтобы прочь ушла беда. Ветвями да дровами да добрыми словами огонь я накормлю, пред ним голову склоню.
Она повторяла это снова и снова, снова и снова высекала искры, а когда запахла, задымилась кора, раздула огонь и засунула его под горку сложенного в очаге хвороста.
И ожил дом. Зашевелились тени. Дым защекотал ноздри. Послышался треск горящих веток.
Василиса сняла холодную одежду и протянула руки к огню. Лизнул он теплом, родившие его ладони. Заурчал, как котёнок, закрутился, устраиваясь поудобней в очаге, и тихонько замурлыкал.
Вторил ему тихим гулом дым в трубе, потрескивали искры. А за окном слышался удаляющийся волчий вой.
Василиса подбросила в очаг несколько, ещё оставшихся ей от Ведающей, поленьев. Уютно и убаюкивающее затрещали они.
- Волки воют за окном, спи, малютка, сладким сном, - прошептала сама себе Василиса. – Если в очаге огонь, мне не страшен волчий вой.
Глава 2. Месяц суровой метели
Сестрица Метелица, что дорогами стелется, я на четыре стороны повернусь, в пояс поклонюсь да к тебе обращусь – ты своим левым рукавом взмахни да за мной дороги снегом запри, не найти меня отныне глазу дурному да пригляду чужому, ворогу лютому по следу моему не пройти, сквозь дороги заметённые лиху одноглазому ко мне не подойти. Правым рукавом ты, Метелица, взмахни да дороги заснеженные предо мной отопри – пусть удача светлая меня на них ждёт, доля пусть счастливая стороной не пройдёт, слово пусть заветное ветер унесёт, до богов далёких его пусть донесёт.
Василиса положила на снег перед собой ломоть хлеба, а на него глубокой деревянной ложкой щедро добавила кашу из глиняного пузатого горшка. Гулом ветра в вершинах деревьев да игривым снежным вихрем ответила ей Метелица и закружилась в танце по поляне.
- Отопри мне дорогу, Метелица, - прошептала Василиса, стирая с ресниц налипшие снежинки. – Позволь из дома выйти, ягод рябины да шиповника набрать.
- Отопру-у-у, - ещё громче загудел, засвистел ветер, а Метелица прикоснулась холодными пальцами к щеке Василисы, дёрнула задорно за край полушубка и умчалась прочь, клоня вниз кусты и еловую поросль.
Махнула ей вслед рукой Василиса, постояла ещё немного на краю поляны и вернулась к избе. Отряхнулась на пороге, зашла внутрь, скинула полушубок, сняла с крюка у двери лук и колчан, полный стрел, и подошла с ними к очагу.
После похода за дровами долго не решалась Василиса отойти от дома – боялась она не замёрзнуть или заблудиться, а волков. Даже ночами слышался ей их вой и снились оскаленные пасти. А три дня назад, проснувшись, увидела она, что сундук снова открыт, хоть и захлопнулся после того, как достала из него огниво и кремень, и лежат в нём лук и стрелы.
- Только суньтесь теперь ко мне! – обрадовано прошептала Василиса невидимым волкам, доставая из сундука дар Ведающей. – Никто не избежит калёной стрелы. Не дотянется до меня острыми клыками.
Собралась она на другой день отправиться подальше в лес, но загудела, завыла метель, замела снегом все тропы, заперла Василису в доме. Даже до проруби в ручье добиралась она с трудом, а уж о походе за зимней ягодой и речи не было. Наварила тогда белой каши Василиса, испекла из белой муки каравай и пошла на поклон к Метелице.
И вот сейчас, ещё раз перебрала она стрелу за стрелой, проверила тетиву, а как только стемнело, наскоро поела и легла спать.
Утро встретило её розовой зарёй, чистым небом, инеем на деревьях и лёгким морозцем. Не обманула Метелица – самой себе улыбнулась Василиса и стала собираться в лес. Закинула за спину берестяной туесок и колчан со стрелами, заткнула за кушак нож, взяла лук, встала на охотничьи лыжи и поскользила на них по скрипящему упругому снегу за весело цокающей белкой.
Вела та её недолго – через овражек с пологими берегами, небольшую дубраву, мимо замёрзшего озерца, спрятавшегося за валежником. Там, среди высоких берёз и низкорослых ив, лакомились ягодами на раскидистых рябинах шустрые свиристели и любопытные дрозды.
- Не бойтесь! – крикнула Василиса вспорхнувшим при её приближении птицам. – Всем хватит.
Она убрала за спину лук, сняла туесок и принялась обрывать и складывать в него красные, подмороженные ягоды. Собирала она их ловко и бойко, хоть и прихватывало крепчавшим морозом пальцы.
- Днём здесь волкам делать нечего, - вслух успокаивала она себя и цокающую на старой раздвоенной берёзе белку. – А если и появятся поблизости, не подведут меня глаза, не дрогнет рука, найдут они здесь свою погибель.
Шустро шло дело у Василисы. Обобрав нижние ветки, она быстро находила другое дерево, так же щедро усыпанное плодами.
- Сейчас оберём ещё одно, - крикнула Василиса белке, - и пойдём домой. Туесок почти полный, хватит до…
Василиса не договорила. Её взгляд упал на красные пятна, прикрытые тонким слоем снега. Но это была не рябина, а кровь…
И сразу стало тихо. Птицы сорвались с ветвей и умчались вглубь леса. Замолчала и забралась повыше белка. И даже стрекочащая где-то вдалеке сорока замолкла.
Медленно, не отводя взгляда от темнеющего бурелома, Василиса взяла в руки лук, наложила на тетиву стрелу и медленно, крадучись, пошла вперёд.
Шаг за шагом приближалась она к сугробам, засыпавшим поваленные деревья. И с каждым шагом всё тревожней и громче билось её сердце. И всё ярче становилась кровь.
Но хоть и пристально всматривалась Василиса в стволы деревьев, не сразу разобрала, что лежащая на снегу коряга, не коряга вовсе, а серая шкура.
Василиса, затаив дыхание, натянула тетиву, готовая послать её в волка, но медлила, не понимая, почему он лежит так, будто не замечает её присутствия. Наелся добычи и крепко спит? Но значит, тогда и не проснётся!
Василиса сделала ещё несколько осторожных бесшумных шагов, замерла, прицелилась в беззащитно подставленный бок и… опустила лук. С кем-то из охотников этот волк встретился раньше, чем с ней – в боку у него уже торчала стрела.
- Вот и всё, - прошептала Василиса. – Не будешь больше ты пугать меня воем. Не будешь красться по моему следу. Сгинешь здесь. Туда тебе и дорога.
И тут волк зашевелился. Снова вскинула Василиса стрелу, но не понадобилась она ей. Глухо и протяжно застонал волк, дёрнул головой и замолчал.
Всё ещё держа наготове лук, Василиса подошла к нему и встретилась взглядом с мутными, покрытыми поволокой, глазами.
- Тебе больно? – всё так же шёпотом спросила Василиса. – Добить тебя, чтобы не мучился?
Волк в ответ хрипло и часто задышал и закрыл глаза.
Вроде и радоваться бы его страданиям Василисе, да тяжело и муторно стало у неё на душе. Ведь совсем недавно сама стонала от рвущей нутро боли и замерзала в лесу.
- Пусть и не делают так люди, - вздохнула она, - но я ведь уже почти лесная дева. Значит, и вести себя должна, как она.
Вытащила из-за кушака острый нож Василиса. Взмахнула им и отхватила часть пояса. Склонилась она над волком и связала ему морду. Волк даже не шелохнулся.
Не медля, соорудила из ветвей Василиса волок, взвалила на него неподвижного волка и потащила в сторону дома.
Быстро добралась она до избы – гнали её хватающий за щёки мороз да мысли о волке. Что делать с ним дальше? Постелить ему под крыльцом лоскутную занавеску? Но перед этим надо вытащить стрелу. Потом надо будет остановить кровь. И всё это на снегу? На морозе?
Затащить волка по ступеням оказалось легче, чем она думала. Дома она развязала ему морду, чтобы легче дышалось, положила его у очага, подбросила в него поленьев, быстро сбегала к проруби за водой, чтобы заварить крапиву, а когда вернулась, то увидела, что волк сам выдернул стрелу из бока и теперь лежит в луже крови и громко, вывалив язык, дышит.
- Ну и зачем ты так? – Василиса подошла к волку и прикоснулась к липкой шерсти. – Что я? Сама бы не справилась?
Она промыла ему рану ледяной водой, замотала связанной совсем недавно шалью и напоила крапивным отваром. Волк не огрызался, не рычал, даже отвар выпил, едва она поднесла миску к его морде. А потом он закрыл глаза и заснул.
Василиса же не ложилась долго. Убирала в доме – надо было отмыть кровь с деревянных половиц, готовила кашу с мясом – побольше, полный котелок, чтобы хватило ей и волку. И всё время прислушивалась и оглядывалась на него. Но волк тихо спал, лишь изредка подрагивая ушами.
Наконец и Василиса, переделав все дела, пошла спать. Перед тем, как лечь она проверила, чтобы у волка не съехала повязка, поставила рядом с ним воду и ушла в кровать, всё-таки на всякий случай прихватив с собой нож и спрятав его под подушку.
Наутро первым делом Василиса побежала к волку. Он тоже уже проснулся и лежал с открытыми глазами у пустой миски.
- Ну и живучий ты – Василиса пошла к ведру с водой. – Я думала, уйдёшь ночью в тёмное царство Велеса, а ты выкарабкался. Попей, и я тебя накормлю, каша с мясом ещё тёплая. Поешь, наберёшься сил. Потом я оставлю тебя и побегу в лес. Рябины я вчера набрала, но шиповника не успела. А тебе он нужен, чтобы поправиться. Ещё наловлю рыбы в ручье. У меня есть солонина, но свежая плотва, а может даже и окунь, думаю, придутся тебе по вкусу.
Волк выслушал её, посмотрел уже не мутным, а внимательным взглядом и, как домашний пёс, несколько раз вильнул хвостом.
- А ты совсем не страшный, - заулыбалась Василиса. – И, знаешь, я рада, что спасла тебя.
Рана у волка заживала несколько дней. Всё это время он жил у Василисы, ненадолго выходя из дома утром и вечером. Почти всегда он лежал у очага и следил за Василисой непроницаемыми, почему то не жёлтыми, а серыми, под цвет шкуры, глазами. И было ей от этого спокойно и легко.
Каждый раз, заходя в избу с морозной улицы, на которой снова разгулялась метель, она чувствовала не только тепло дома – теплее становилось на душе, когда слышала стук ударов волчьего хвоста об пол и видела, как он прядёт ушами и косится на неё, положив морду на передние лапы.
- Оставайся у меня насовсем, - шептала Василиса, перебирая на волчьем загривке густую шерсть. – Через год я стану лесной девой, а рядом с ней всегда живут звери. Я не слышала, чтобы это были волки, но… Почему бы и нет?
Волк внимательно слушал её, а потом заваливался на здоровый бок и щурился на огонь.
Василиса уже была уверена, что он не уйдёт, но в один из тёмных вечеров, когда метель стихла, он долго стоял на краю поляны, смотрел, как Василиса сметает с сапог налипший снег, потом коротко рыкнул, будто прощаясь, и в несколько прыжков исчез за стеной деревьев.
- Куда ты? – крикнула Василиса. – Не уходи!
Но ответом ей была тишина.
Василиса долго стояла на крыльце, надеясь, что волк вернётся. И даже уйдя в дом, всю ночь не спала, прислушиваясь, не скребётся ли он в дверь. Но лишь снежинки шуршали за стеной, гонимые ветром.
Утром Василиса первым делом выскочила на крыльцо. Белым снегом встретила её поляна. Не было на ней ничьих следов. Только сорока стрекотала на крыше, да белка на ветке грызла шишку. Волк так и не вернулся.
