И с чего он взял, что мама с папой ничего не поймут? Вон Роза поняла сразу, как только увидела их рядом – хотя они ни словом, ни жестом… ну да. Ни словом, ни жестом. Только на постановках он сам требует от артистов, чтобы они горели и желали внутри себя, не пытаясь показать страсть публике, и только тогда их страсти поверят…
Кажется, кто-то здесь полный придурок.
И трус.
И этому придурку с ума сойти как тепло от того, что Кей не стесняется их… связи? Фу. Глупое, пошлое слово. Их любви. Десять лет… правильно Роза над ними смеялась. Понадобилось десять лет, чтобы они оба сказали это вслух.
Придурки.
Поймав в зеркале за стойкой взгляд Кея, Бонни ему подмигнул. И Кей подмигнул и улыбнулся в ответ, открытой, счастливой улыбкой – в точности как тот странный парень на байке, с которым они собирали яблоки где-то в Восточной Европе.
Выходили они из бара плечом к плечу. И ехали домой так же, касаясь друг друга. Домой. Какое прекрасное слово! В чертовой квартире на Ист-Сайде Бонни так и не почувствовал себя дома, хотя Клау очень старалась создать для него уют и комфорт, и у нее даже что-то получалось, было в ней что-то такое домашнее, привычное. Даже во внешности. Может быть, Клау напоминала ему кого-то из тетушек или маминых подруг?
Вспомнив о Клау, Бонни поймал себя на том, что больше не злится и не обижается на ее обман. Не то чтобы ему было совсем все равно… да ладно, кому он врет? Плевать ему. Максимум – легкая досада и недоумение. Зачем Клау все это затеяла? Ради денег? Так не настолько Бонни богат.
Он невольно поморщился – думать о Клау было неприятно. И быть сволочью для нее – тоже. Она расплакалась позавчера, когда он собрал манатки и свалил в гостиницу, ничего толком ей не объяснив. Ну, некогда ему было. И просто не хотелось признаваться в собственном идиотизме, то есть стерильности. Ничего. Он помирится с Розой, а потом уже объяснит Клау, что ей нужен не он, а настоящий отец ее ребенка. Или хотя бы тот, кто сможет любить их обоих, зная правду. Интересно, от кого все же она беременна? Кей знает, но говорить не хочет.
Покосившись на Кея, Бонни встретил расслабленный, усталый взгляд с легким оттенком вопроса. Мол, ты хочешь что-то услышать от меня или пытаешься думать сам?
Сам. Сегодня – сам. Хотя мысль, назойливо вертящаяся в голове, ему чертовски не нравилась. Откуда он вообще взял, что Клау как-то связана с дядей Джузеппе? Дядя всего лишь радовался, что Бонни женится на хорошей девушке…
Вот оно! Дядя точно знал, что Клау – хорошая девушка. Никаких допросов, никаких материалов от СБ, даже ни единого подозрительного взгляда. Значит, дон Джузеппе либо разузнал все заранее, либо с ней знаком. Заранее не прокатит, Бонни сам не знал, что Клау будет его невестой. Итого – знакомы раньше.
Дядя Джузеппе и Клау. Черт. Опять дядя Джузеппе! Когда он уже перестанет вмешиваться в жизнь Бонни! Старый козел! Сам проверил, хороша ли девочка, да? Сукин сын! И «хорошая девочка» Клау – сука! Ни с кем она, видите ли, не была! А что собирается родить Бонни не сына, а брата – право, какие же это мелочи!
Черт. Доверчивый придурок. Если бы он сделал операцию на месяц раньше, до турне, ведь съел бы и не поморщился! Езу, какой же он придурок!..
– Кого ты задумал убить, Сицилия?
Бонни вздрогнул. Убить? Нет. Все же дядя, хоть и старый козел.
– Никого, – честно ответил он. – Так только, яйца оторвать.
– Еще один… – почти неслышно пробормотал Кей, лицо его при этом выражало что-то вроде «как я устал от этих придурков!»
– Еще? – переспросил Бонни.
Кей наморщил нос, не желая отвечать, и перевел тему:
– И что ты собираешься ставить дальше?
– Не решил пока. Хочется чего-нибудь свеженького, как «Нотр Не-Дам». Роза случаем не написала новый сценарий?
Вспомнив, как здорово им работалось вместе, Бонни мечтательно улыбнулся. Пожалуй, на этот раз он поставит мюзикл в Нью-Йорке, уезжать в ЛА на несколько месяцев он не готов.
– Роза… – Кей как-то странно на него глянул. – Роза пишет детектив. Кажется, детектив.
И только тут до Бонни дошло, что Роза может быть не в курсе, что он возвращается домой. То есть Кей наверняка знал, чем закончится их встреча в баре, но вот Роза…
– А она не будет против, что я… ну…
– Не будет. Не парься, братишка.
Бонни облегченно выдохнул. Раз Кей так говорит, значит, все в порядке. Ну, подумаешь, наорет на него, выпорет, все равно же простит. Не может не простить. Только надо сразу каяться, а не пытаться ничего объяснять. Объяснения – потом, когда она успокоится…
От картины того, как он будет просить прощения у Розы, снова встало. Скорее бы уже они приехали домой, все же пробки в Нью-Йорке это pipez какой-то! Да пешком тут дойти быстрее, чем ползти со скоростью черепахи!
– Ты сейчас похож на щенка, – хмыкнул Кей, сгреб его в охапку и прижал к себе. – Такой, знаешь: мы приехали? А долго еще? Может, уже приехали?
– Сам ты, – Бонни засмеялся и потерся щекой о его плечо, – зоофил.
– Ага. Сицилийские бараны сегодня и всегда.
– Мне нравится это «всегда».
– Бе-бе, – передразнил его Кей.
Так, пихая друг друга и перебрасываясь дебильными шуточками, он добрались до лифта, Бонни провел ключ-картой… похоже, он в глубине души знал, что вернется домой. Избавиться от ключа ему и в голову не пришло. Как и от обручального кольца.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Кей, с непередаваемо ироничной усмешечкой глядя на ключ-карту и кольцо на безымянном пальце.
– У меня не было шансов не вернуться, так, Британия? – Бонни прямо встретил его взгляд через зеркало.
– Ни единого, – серьезно кивнул Кей. – Иди сюда, чертова Сицилия, – и, когда Бонни прижался к нему, уткнувшись лицом куда-то под ухо, совсем тихо добавил: – ты мне нужен, Бонни Джеральд.
Наверное, в этот момент Бонни окончательно поверил, что все будет хорошо. Кей простил его, а значит и Роза простит. Он же любит Кея… их обоих любит. Наверняка Кей уже сказал ей, что они придут вместе.
– Роза? – позвал он, едва переступив порог.
Сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели – все же он боялся, что она не просто выпорет его, как чертова сицилийского барана, а будет плакать. Ее слез он сам себе не простит, придурок, как он вообще мог так накосячить?!
– Роза? – повторил он, сделав несколько шагов к лестнице наверх. – Ты где?
Тишина. Наверное, пишет у себя в комнате. Когда она пишет – ядерной войны не услышит.
Сорвавшись с места, Бонни побежал – к ней, увидеть ее, наконец, поцеловать ее руки, вдохнуть ее запах, услышать такое родное и прекрасное «больной ублюдок»…
– Роза? – он едва не споткнулся, влетев в их спальню, где она обычно писала: на кровати, обложившись подушками.
На кровати никого не было. Странно. Где же она? На террасе?
Но нет. Ни на террасе, ни в столовой, ни в бассейне, ни в ванной – ее не было нигде.
Ничего не понимая, Бонни вернулся в спальню. Кей уже успел раздеться и стоял у шкафа голым, вешая пиджак, перед тем как идти в душ.
– Где она? – спросил Бонни и на непослушных ногах подошел к шкафу.
Кей молчал, глядя на него с какой-то непонятной тоской.
А Бонни словно во сне, не чувствуя собственного тела – ничего не чувствуя, кроме болезненного биения пульса в висках – отодвинул дверцу… и уставился на полупустое шкафное нутро. Ее любимых платьев не было. Ее любимых джинсов и рубашек – не было.
Не желая верить своим глазам, Бонни провел рукой по одинокому кардигану от Армани, который Роза так ни разу и не надела.
Нет. Не может быть. Роза не могла. Езу, пожалуйста, пусть этому будет какое-то другое объяснение!
– Где Роза? – вместо нормального голоса из горла вырвался какой-то жалкий сип.
– В Москве, – прозвучало почти как «электрический стул».
Но Бонни все еще не хотел верить, цеплялся непонятно за что…
– Когда она вернется? Она же вернется, Кей? – он обернулся, с надеждой вгляделся в печальное, какое-то опустошенное лицо Кея.
– Не знаю, наверное, – он на несколько секунд замолчал, словно не знал, что сказать, а потом через силу улыбнулся. – Все будет хорошо, братишка. Скажи Керри, чтобы подавала ужин.
И ушел в душ – с идеально прямой спиной, гордо развернутыми плечами и поднятой головой. Вот только Бонни готов был поклясться, что в серых глазах стоят слезы.
Черт. Как? Как она могла так поступить с ним? С Кеем, лучшим из людей?! С ними обоими?! Езу, и эту женщину он любил?..
Он вломился к Кею в ванную, думая только об одном: никто, никто и никогда не смеет делать Кею больно!
– Британия! Ты… – лишь на миг притормозив на пороге, Бонни сделал несколько шагов, стер горькую морщинку между бровей Кея. – Почему ты отпустил ее?
– Нельзя держать того, кого любишь, – тихо и очень ровно ответил Кей.
Бонни вздрогнул, словно слова Кея были ядом, попавшим на его кожу. Нельзя держать? Нет. Нужно. Нужно держать! Так крепко, чтобы даже не хотелось вырваться. Так крепко, как Кей держит Бонни. Почему Розе оказалось этого мало? Как ей вообще могло прийти в голову бросить Кея? Почему все женщины – бешеные суки?!
– Она мизинца твоего не стоит, Британия, – Бонни почти верил в то, что говорил.
– Стоит, Сицилия. Она стоит всего мира.
– Но… она же…
– Я люблю ее. Она вернется, Сицилия. Подумает немного, успокоится и вернется.
– Хочешь, полетим за ней в Москву? Вместе?
Кей покачал головой и погладил Бонни по щеке.
– Я не могу. Не сейчас, – и горько улыбнулся: – Можем мы хотя бы эту ночь провести с тобой вдвоем?
– Конечно, Британия, – кивнул Бонни, расстегивая свою рубашку.
Эту ночь – да. А дальше он знает, что делать. Никто, никогда не смеет бросать Кея!
Москва, вторая половина октября
Роза
Глубоко вздохнув, как перед нырком в ледяную прорубь, я распахнула дверь и впустила в квартиру хмурого и злого, как тысяча чертей, Бонни.
– Какого черта ты удрала в Москву? – было первым, что я от него услышала.
Конечно, здороваться – это не для настоящих козлогениев. Надо сразу рога наперевес и бодаться. Сукин сын!
– Захотелось, – моментально вспыхнула я. – Если все сказал, проваливай.
Несколько секунд он мерил меня ненавидящим взглядом: от повязанной на голову косынки вниз, до древних разношенных кедов. Особенно задержался на швабре в моих руках. Потом оглядел доступные от двери части коридора и вернулся взглядом ко мне. Я с большим трудом держалась, чтобы не огреть его шваброй по тыкве. В которой, похоже, происходила какая-то мыслительная деятельность.
– Собирай чемодан, ты возвращаешься в Нью-Йорк, – скомандовал мистер Баран.
– Ага. Шнурки только поглажу.
На миг он завис от незнакомой идиомы, но тут же перевел на свой бараний и снова яростно сверкнул глазами:
– Коза драная!
– Кобель недоеный! – не осталась в долгу я.
– Как ты могла так поступить с Кеем? – Бонни шагнул ко мне, прямо грязными ботинками по только что вымытому полу. – Он дал тебе все! Он любит тебя, заботится о тебе, а ты?! Какого черта ты его бросила?!
Вот теперь зависла я. Бонни продолжал вдохновенный итальянский скандал, а я пыталась осознать: я бросила Кея? Я что, похожа на дебилку из бразильского мыла? Да с чего он вообще взял такую чушь?! И тут до меня дошло, откуда. Кей! Ему сказал Кей! О боже, неужели милорд Совершенство соврал? Зачем? Он же так печется о душевном комфорте Бонни, а тут…
– Ты вообще меня слышишь, твою мать!
– А ну заткнись, сукин сын! – отмерла я и крепче сжала швабру. Скандалить, так скандалить! – Не твое собачье дело, где я и что с моим ребенком, ты понял? Это не я собралась жениться на селедке и оповестила об этом мужа через газеты!
– Какой еще селедке? Что ты несешь?! – Бонни чуть сбавил обороты, видимо, рудиментарная совесть зачесалась.
– Селедка твоя Клаудиа! Ах, мы справимся вместе! Ах, Бенито не такой! Такой! Козел ты! Козел и селедка! Ненавижу! Убирайся из моего дома! Ублюдок!
С каждой фразой я орала все громче, и, честное слово, получала от этого удовольствие. О, как давно я хотела высказать Бонни все!
– Сама ты селедка! Как ты посмела бросить Кея?! Да ты!
– Сам ты!
– Селедка!
– Козел! – на последней фразе я выставила вперед швабру с твердым намерением, если он вякнет еще хоть слово, огреть его по тыкве. И плевать, что я леди и я беременна!
И тут в дверь заколотили. Мы оба заткнулись и прислушались.
– Роза! Что у тебя происходит, Розочка?! – послышался заполошный голос Тошкиной мамы. – Что это за хулиган? Я немедленно вызываю полицию!
– Не надо, теть Рай! Это не хулиган, это Тошкин режиссер! – крикнула я через дверь, любуясь медленно багровеющим мистером Джеральдом. Он достаточно хорошо понимает по-русски, чтобы опознать слова «хулиган», «полиция» и «режиссер».
– Розочка, не верь ему, у него рожа бандитская! Я сейчас же, немедленно…
Похоже, корень «бандит» Бонни тоже опознал, потому что он вспыхнул, развернулся, распахнул дверь и полил теть Раю таким отборным англо-итальянским матом, что она точно должна была поверить: режиссер. А я воспользовалась случаем и сделала то, что мне тоже очень давно хотелось: пнула обтянутую джинсами задницу, так что Бонни не удержал равновесия и вывалился на лестничную площадку.
Разумеется, я тут же захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
За дверью продолжали орать, отлично понимая друг друга, несмотря ни на какие языковые барьеры, а по моему лицу медленно расплывалась злорадная ухмылка. Думаю, примерно такая же, какая была на морде Кея после того, как он отомстил барану сицилийскому.
Кстати, я должна ему доллар. Месяца семейной жизни Бонни не выдержал.
Что ж, спасибо тебе, любимый муж, за отличный подарок. Приятно чувствовать себя отомщенной! А Бонни чертовски полезно хотя бы разок почувствовать на собственное шкуре то, чем он потчует других. Козел сицилийский.
Скандал за дверью внезапно утих. Видимо, теть Рая все же поверила, что перед ней Великий и Ужасный Бонни Джеральд, о котором Тошка ей все уши прожужжал – это ж намного безопаснее, чем рассказывать мамочке о Барбаре и планах жениться и осесть в Нью-Йорке.
В мою дверь снова позвонили.
– Иди к черту, придурок! – крикнула я.
– Открой, нам надо поговорить, – почти нормально ответили мне.
– Я не намерена больше слушать твои вопли. Я беременна, мне вредно волноваться.
– Не будет воплей. Открой! Ты же знаешь, я не уйду.
– Полицию вызову, у тебя рожа бандитская, тебя посадят… – я хотела сказать «в обезьянник», но вовремя вспомнила: счастливых воспоминаний нам сейчас не надо. Особенно не надо мне, а то опять размякну и прощу ублюдка. Нет уж! Мстить, так мстить! – В ужасную русскую тюрьму!
– Роза, не притворяйся дурой. Просто поговори со мной.
– Я уже все сказала. Проваливай.
За дверью тихо выругались, но взяли себя в руки и пошли на новый заход.
– Впусти меня, пожалуйста.
– Зачем? Ты будешь просить прощения?
– Да!.. Нет!.. Какого черта… Роза, открой! – и он снова затрезвонили в звонок.
Да, нет, какого черта – в этом весь Бонни Джеральд.
– Ладно, – я открыла и впустила больного ублюдка. – Но будешь орать на меня – вызову полицию. И ботинки снимай, я только что пол помыла!
Играя желваками на скулах, мистер больной ублюдок снял ботинки и куртку. Даже сам повесил на вешалку, искоса поглядывая на швабру в моих руках. Что, ожидал увидеть другую картину? Какого-нибудь Луиса-Альберто на кровати, усыпанной розовыми лепестками? А вот обломись. Никаких любовников, даже в шкафу, только честная швабра.
Кажется, кто-то здесь полный придурок.
И трус.
И этому придурку с ума сойти как тепло от того, что Кей не стесняется их… связи? Фу. Глупое, пошлое слово. Их любви. Десять лет… правильно Роза над ними смеялась. Понадобилось десять лет, чтобы они оба сказали это вслух.
Придурки.
Поймав в зеркале за стойкой взгляд Кея, Бонни ему подмигнул. И Кей подмигнул и улыбнулся в ответ, открытой, счастливой улыбкой – в точности как тот странный парень на байке, с которым они собирали яблоки где-то в Восточной Европе.
Глава 10. 2:0, Сицилия проигрывает всухую
Выходили они из бара плечом к плечу. И ехали домой так же, касаясь друг друга. Домой. Какое прекрасное слово! В чертовой квартире на Ист-Сайде Бонни так и не почувствовал себя дома, хотя Клау очень старалась создать для него уют и комфорт, и у нее даже что-то получалось, было в ней что-то такое домашнее, привычное. Даже во внешности. Может быть, Клау напоминала ему кого-то из тетушек или маминых подруг?
Вспомнив о Клау, Бонни поймал себя на том, что больше не злится и не обижается на ее обман. Не то чтобы ему было совсем все равно… да ладно, кому он врет? Плевать ему. Максимум – легкая досада и недоумение. Зачем Клау все это затеяла? Ради денег? Так не настолько Бонни богат.
Он невольно поморщился – думать о Клау было неприятно. И быть сволочью для нее – тоже. Она расплакалась позавчера, когда он собрал манатки и свалил в гостиницу, ничего толком ей не объяснив. Ну, некогда ему было. И просто не хотелось признаваться в собственном идиотизме, то есть стерильности. Ничего. Он помирится с Розой, а потом уже объяснит Клау, что ей нужен не он, а настоящий отец ее ребенка. Или хотя бы тот, кто сможет любить их обоих, зная правду. Интересно, от кого все же она беременна? Кей знает, но говорить не хочет.
Покосившись на Кея, Бонни встретил расслабленный, усталый взгляд с легким оттенком вопроса. Мол, ты хочешь что-то услышать от меня или пытаешься думать сам?
Сам. Сегодня – сам. Хотя мысль, назойливо вертящаяся в голове, ему чертовски не нравилась. Откуда он вообще взял, что Клау как-то связана с дядей Джузеппе? Дядя всего лишь радовался, что Бонни женится на хорошей девушке…
Вот оно! Дядя точно знал, что Клау – хорошая девушка. Никаких допросов, никаких материалов от СБ, даже ни единого подозрительного взгляда. Значит, дон Джузеппе либо разузнал все заранее, либо с ней знаком. Заранее не прокатит, Бонни сам не знал, что Клау будет его невестой. Итого – знакомы раньше.
Дядя Джузеппе и Клау. Черт. Опять дядя Джузеппе! Когда он уже перестанет вмешиваться в жизнь Бонни! Старый козел! Сам проверил, хороша ли девочка, да? Сукин сын! И «хорошая девочка» Клау – сука! Ни с кем она, видите ли, не была! А что собирается родить Бонни не сына, а брата – право, какие же это мелочи!
Черт. Доверчивый придурок. Если бы он сделал операцию на месяц раньше, до турне, ведь съел бы и не поморщился! Езу, какой же он придурок!..
– Кого ты задумал убить, Сицилия?
Бонни вздрогнул. Убить? Нет. Все же дядя, хоть и старый козел.
– Никого, – честно ответил он. – Так только, яйца оторвать.
– Еще один… – почти неслышно пробормотал Кей, лицо его при этом выражало что-то вроде «как я устал от этих придурков!»
– Еще? – переспросил Бонни.
Кей наморщил нос, не желая отвечать, и перевел тему:
– И что ты собираешься ставить дальше?
– Не решил пока. Хочется чего-нибудь свеженького, как «Нотр Не-Дам». Роза случаем не написала новый сценарий?
Вспомнив, как здорово им работалось вместе, Бонни мечтательно улыбнулся. Пожалуй, на этот раз он поставит мюзикл в Нью-Йорке, уезжать в ЛА на несколько месяцев он не готов.
– Роза… – Кей как-то странно на него глянул. – Роза пишет детектив. Кажется, детектив.
И только тут до Бонни дошло, что Роза может быть не в курсе, что он возвращается домой. То есть Кей наверняка знал, чем закончится их встреча в баре, но вот Роза…
– А она не будет против, что я… ну…
– Не будет. Не парься, братишка.
Бонни облегченно выдохнул. Раз Кей так говорит, значит, все в порядке. Ну, подумаешь, наорет на него, выпорет, все равно же простит. Не может не простить. Только надо сразу каяться, а не пытаться ничего объяснять. Объяснения – потом, когда она успокоится…
От картины того, как он будет просить прощения у Розы, снова встало. Скорее бы уже они приехали домой, все же пробки в Нью-Йорке это pipez какой-то! Да пешком тут дойти быстрее, чем ползти со скоростью черепахи!
– Ты сейчас похож на щенка, – хмыкнул Кей, сгреб его в охапку и прижал к себе. – Такой, знаешь: мы приехали? А долго еще? Может, уже приехали?
– Сам ты, – Бонни засмеялся и потерся щекой о его плечо, – зоофил.
– Ага. Сицилийские бараны сегодня и всегда.
– Мне нравится это «всегда».
– Бе-бе, – передразнил его Кей.
Так, пихая друг друга и перебрасываясь дебильными шуточками, он добрались до лифта, Бонни провел ключ-картой… похоже, он в глубине души знал, что вернется домой. Избавиться от ключа ему и в голову не пришло. Как и от обручального кольца.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул Кей, с непередаваемо ироничной усмешечкой глядя на ключ-карту и кольцо на безымянном пальце.
– У меня не было шансов не вернуться, так, Британия? – Бонни прямо встретил его взгляд через зеркало.
– Ни единого, – серьезно кивнул Кей. – Иди сюда, чертова Сицилия, – и, когда Бонни прижался к нему, уткнувшись лицом куда-то под ухо, совсем тихо добавил: – ты мне нужен, Бонни Джеральд.
Наверное, в этот момент Бонни окончательно поверил, что все будет хорошо. Кей простил его, а значит и Роза простит. Он же любит Кея… их обоих любит. Наверняка Кей уже сказал ей, что они придут вместе.
– Роза? – позвал он, едва переступив порог.
Сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели – все же он боялся, что она не просто выпорет его, как чертова сицилийского барана, а будет плакать. Ее слез он сам себе не простит, придурок, как он вообще мог так накосячить?!
– Роза? – повторил он, сделав несколько шагов к лестнице наверх. – Ты где?
Тишина. Наверное, пишет у себя в комнате. Когда она пишет – ядерной войны не услышит.
Сорвавшись с места, Бонни побежал – к ней, увидеть ее, наконец, поцеловать ее руки, вдохнуть ее запах, услышать такое родное и прекрасное «больной ублюдок»…
– Роза? – он едва не споткнулся, влетев в их спальню, где она обычно писала: на кровати, обложившись подушками.
На кровати никого не было. Странно. Где же она? На террасе?
Но нет. Ни на террасе, ни в столовой, ни в бассейне, ни в ванной – ее не было нигде.
Ничего не понимая, Бонни вернулся в спальню. Кей уже успел раздеться и стоял у шкафа голым, вешая пиджак, перед тем как идти в душ.
– Где она? – спросил Бонни и на непослушных ногах подошел к шкафу.
Кей молчал, глядя на него с какой-то непонятной тоской.
А Бонни словно во сне, не чувствуя собственного тела – ничего не чувствуя, кроме болезненного биения пульса в висках – отодвинул дверцу… и уставился на полупустое шкафное нутро. Ее любимых платьев не было. Ее любимых джинсов и рубашек – не было.
Не желая верить своим глазам, Бонни провел рукой по одинокому кардигану от Армани, который Роза так ни разу и не надела.
Нет. Не может быть. Роза не могла. Езу, пожалуйста, пусть этому будет какое-то другое объяснение!
– Где Роза? – вместо нормального голоса из горла вырвался какой-то жалкий сип.
– В Москве, – прозвучало почти как «электрический стул».
Но Бонни все еще не хотел верить, цеплялся непонятно за что…
– Когда она вернется? Она же вернется, Кей? – он обернулся, с надеждой вгляделся в печальное, какое-то опустошенное лицо Кея.
– Не знаю, наверное, – он на несколько секунд замолчал, словно не знал, что сказать, а потом через силу улыбнулся. – Все будет хорошо, братишка. Скажи Керри, чтобы подавала ужин.
И ушел в душ – с идеально прямой спиной, гордо развернутыми плечами и поднятой головой. Вот только Бонни готов был поклясться, что в серых глазах стоят слезы.
Черт. Как? Как она могла так поступить с ним? С Кеем, лучшим из людей?! С ними обоими?! Езу, и эту женщину он любил?..
Он вломился к Кею в ванную, думая только об одном: никто, никто и никогда не смеет делать Кею больно!
– Британия! Ты… – лишь на миг притормозив на пороге, Бонни сделал несколько шагов, стер горькую морщинку между бровей Кея. – Почему ты отпустил ее?
– Нельзя держать того, кого любишь, – тихо и очень ровно ответил Кей.
Бонни вздрогнул, словно слова Кея были ядом, попавшим на его кожу. Нельзя держать? Нет. Нужно. Нужно держать! Так крепко, чтобы даже не хотелось вырваться. Так крепко, как Кей держит Бонни. Почему Розе оказалось этого мало? Как ей вообще могло прийти в голову бросить Кея? Почему все женщины – бешеные суки?!
– Она мизинца твоего не стоит, Британия, – Бонни почти верил в то, что говорил.
– Стоит, Сицилия. Она стоит всего мира.
– Но… она же…
– Я люблю ее. Она вернется, Сицилия. Подумает немного, успокоится и вернется.
– Хочешь, полетим за ней в Москву? Вместе?
Кей покачал головой и погладил Бонни по щеке.
– Я не могу. Не сейчас, – и горько улыбнулся: – Можем мы хотя бы эту ночь провести с тобой вдвоем?
– Конечно, Британия, – кивнул Бонни, расстегивая свою рубашку.
Эту ночь – да. А дальше он знает, что делать. Никто, никогда не смеет бросать Кея!
Глава 11. Лучший твой подарок…
Москва, вторая половина октября
Роза
Глубоко вздохнув, как перед нырком в ледяную прорубь, я распахнула дверь и впустила в квартиру хмурого и злого, как тысяча чертей, Бонни.
– Какого черта ты удрала в Москву? – было первым, что я от него услышала.
Конечно, здороваться – это не для настоящих козлогениев. Надо сразу рога наперевес и бодаться. Сукин сын!
– Захотелось, – моментально вспыхнула я. – Если все сказал, проваливай.
Несколько секунд он мерил меня ненавидящим взглядом: от повязанной на голову косынки вниз, до древних разношенных кедов. Особенно задержался на швабре в моих руках. Потом оглядел доступные от двери части коридора и вернулся взглядом ко мне. Я с большим трудом держалась, чтобы не огреть его шваброй по тыкве. В которой, похоже, происходила какая-то мыслительная деятельность.
– Собирай чемодан, ты возвращаешься в Нью-Йорк, – скомандовал мистер Баран.
– Ага. Шнурки только поглажу.
На миг он завис от незнакомой идиомы, но тут же перевел на свой бараний и снова яростно сверкнул глазами:
– Коза драная!
– Кобель недоеный! – не осталась в долгу я.
– Как ты могла так поступить с Кеем? – Бонни шагнул ко мне, прямо грязными ботинками по только что вымытому полу. – Он дал тебе все! Он любит тебя, заботится о тебе, а ты?! Какого черта ты его бросила?!
Вот теперь зависла я. Бонни продолжал вдохновенный итальянский скандал, а я пыталась осознать: я бросила Кея? Я что, похожа на дебилку из бразильского мыла? Да с чего он вообще взял такую чушь?! И тут до меня дошло, откуда. Кей! Ему сказал Кей! О боже, неужели милорд Совершенство соврал? Зачем? Он же так печется о душевном комфорте Бонни, а тут…
– Ты вообще меня слышишь, твою мать!
– А ну заткнись, сукин сын! – отмерла я и крепче сжала швабру. Скандалить, так скандалить! – Не твое собачье дело, где я и что с моим ребенком, ты понял? Это не я собралась жениться на селедке и оповестила об этом мужа через газеты!
– Какой еще селедке? Что ты несешь?! – Бонни чуть сбавил обороты, видимо, рудиментарная совесть зачесалась.
– Селедка твоя Клаудиа! Ах, мы справимся вместе! Ах, Бенито не такой! Такой! Козел ты! Козел и селедка! Ненавижу! Убирайся из моего дома! Ублюдок!
С каждой фразой я орала все громче, и, честное слово, получала от этого удовольствие. О, как давно я хотела высказать Бонни все!
– Сама ты селедка! Как ты посмела бросить Кея?! Да ты!
– Сам ты!
– Селедка!
– Козел! – на последней фразе я выставила вперед швабру с твердым намерением, если он вякнет еще хоть слово, огреть его по тыкве. И плевать, что я леди и я беременна!
И тут в дверь заколотили. Мы оба заткнулись и прислушались.
– Роза! Что у тебя происходит, Розочка?! – послышался заполошный голос Тошкиной мамы. – Что это за хулиган? Я немедленно вызываю полицию!
– Не надо, теть Рай! Это не хулиган, это Тошкин режиссер! – крикнула я через дверь, любуясь медленно багровеющим мистером Джеральдом. Он достаточно хорошо понимает по-русски, чтобы опознать слова «хулиган», «полиция» и «режиссер».
– Розочка, не верь ему, у него рожа бандитская! Я сейчас же, немедленно…
Похоже, корень «бандит» Бонни тоже опознал, потому что он вспыхнул, развернулся, распахнул дверь и полил теть Раю таким отборным англо-итальянским матом, что она точно должна была поверить: режиссер. А я воспользовалась случаем и сделала то, что мне тоже очень давно хотелось: пнула обтянутую джинсами задницу, так что Бонни не удержал равновесия и вывалился на лестничную площадку.
Разумеется, я тут же захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
За дверью продолжали орать, отлично понимая друг друга, несмотря ни на какие языковые барьеры, а по моему лицу медленно расплывалась злорадная ухмылка. Думаю, примерно такая же, какая была на морде Кея после того, как он отомстил барану сицилийскому.
Кстати, я должна ему доллар. Месяца семейной жизни Бонни не выдержал.
Что ж, спасибо тебе, любимый муж, за отличный подарок. Приятно чувствовать себя отомщенной! А Бонни чертовски полезно хотя бы разок почувствовать на собственное шкуре то, чем он потчует других. Козел сицилийский.
Скандал за дверью внезапно утих. Видимо, теть Рая все же поверила, что перед ней Великий и Ужасный Бонни Джеральд, о котором Тошка ей все уши прожужжал – это ж намного безопаснее, чем рассказывать мамочке о Барбаре и планах жениться и осесть в Нью-Йорке.
В мою дверь снова позвонили.
– Иди к черту, придурок! – крикнула я.
– Открой, нам надо поговорить, – почти нормально ответили мне.
– Я не намерена больше слушать твои вопли. Я беременна, мне вредно волноваться.
– Не будет воплей. Открой! Ты же знаешь, я не уйду.
– Полицию вызову, у тебя рожа бандитская, тебя посадят… – я хотела сказать «в обезьянник», но вовремя вспомнила: счастливых воспоминаний нам сейчас не надо. Особенно не надо мне, а то опять размякну и прощу ублюдка. Нет уж! Мстить, так мстить! – В ужасную русскую тюрьму!
– Роза, не притворяйся дурой. Просто поговори со мной.
– Я уже все сказала. Проваливай.
За дверью тихо выругались, но взяли себя в руки и пошли на новый заход.
– Впусти меня, пожалуйста.
– Зачем? Ты будешь просить прощения?
– Да!.. Нет!.. Какого черта… Роза, открой! – и он снова затрезвонили в звонок.
Да, нет, какого черта – в этом весь Бонни Джеральд.
– Ладно, – я открыла и впустила больного ублюдка. – Но будешь орать на меня – вызову полицию. И ботинки снимай, я только что пол помыла!
Играя желваками на скулах, мистер больной ублюдок снял ботинки и куртку. Даже сам повесил на вешалку, искоса поглядывая на швабру в моих руках. Что, ожидал увидеть другую картину? Какого-нибудь Луиса-Альберто на кровати, усыпанной розовыми лепестками? А вот обломись. Никаких любовников, даже в шкафу, только честная швабра.
