— Да, вроде что-то было в газетах, — припомнила Холли. Тогда случилась ужасная, кажется, катастрофа: поезд сошел с рельсов как раз на высоком месте. Погибших было много.
— Эстер погибла. Я выжил. После этого и осел в Клейфорде. Пострадавших отвезли туда.
— Ее тоже там похоронили? — зачем-то уточнила Холли. Уилл отошел к окну и встал спиной к ней, постукивая пальцами по стеклу.
— Нет. Я послал телеграмму в Уайтривер. Жених Эстер приехал и забрал ее, — рука Уилла чуть дрожала, голос стал очень тихим.
— У нее был жених?
— Да, родные настаивали, а она боялась спорить. Хороший парень. Ему наврали, что она его любит, и он поверил. Горевал страшно, когда приехал.
— И тебе не было стыдно, что ты увел у него невесту?
Уилл как-то тяжело вернулся за стол. Смотрел все еще перед собой. Наконец выдавил:
— Не знаю. Мне его было жалко. С другой стороны, если Эстер не любила его, счастье его все равно не ждало.
«Да ладно тебе. Ты всего лишь хотел эту Эстер, и на остальное тебе было плевать». В тот момент Холли поняла: с Уиллом ей не просто все можно. Она даже обязана вернуть ему ту боль, которую он причинял другим.
Ее особенно поразило, что он, видимо, совершенно не способен любить. Иначе разве он смог бы остаться таким, каким и был, после смерти девушки, случившейся по его вине? Или он душевно настолько толстокожий, что нет несчастья, способного его по-настоящему глубоко ранить? Он ведь, кстати, даже никогда не говорил о своей матери — получается, он и ее не любил тоже?
У Холли мурашки побежали по коже. Оставаться в полной власти этого существа, которое едва ли можно назвать человеком, в зависимости от него было просто самоубийством. Но где ей зарабатывать так, чтобы он не знал? После проигрыша Уилл стал большую часть денег отдавать Холли в распоряжение, с этого можно было бы откладывать, но совсем не чуть-чуть, да и вдруг он заметит недостачу?
Она стала думать, у кого можно узнать про подработки. Лилиан, конечно, вообще не имела понятия, откуда на свете берутся деньги — наверное, думала, они как-то сами образуются в сейфе ее папаши. Шеби, учившаяся, как и Холли, бесплатно, помогала матери делать разные сувениры на продажу и иногда, как и Уилл, продавала на Королевской площади свои рисунки. Там эти двое живо познакомились без всякого участия Холли и с тех пор немного приятельствовали. Это бы злило, если бы Шеби хоть раз была замечена в умении лгать и притворяться. В общем, Шеби была последним человеком, которого стоило бы посвящать в свои планы.
«А как насчет Ленор?» Сначала Холли разочарованно вздохнула. Ленор, видимо, тоже жила с родными. Пару раз она, выйдя из училища, садилась в красивую синюю машину, за рулем которой сидел немолодой породистый человек, еще как-то ее поджидала в вестибюле девушка явно постарше, с которой они обнялись, как сестры. Вряд ли Ленор приходилось зарабатывать самой, но явно она была более толковой, чем Шеби и Лилиан. Поэтому на следующий день, встретив Ленор в столовой, Холли, волнуясь, почти сразу выпалила:
— Ты не знаешь, как можно заработать… Чтобы дома не знали?
Ленор внимательно на нее посмотрела своими матовыми глазами и улыбнулась привычной полуулыбкой. Чуть сдвинула изящные брови.
— Давай так: после занятий пойдем сегодня ко мне домой. Посмотрю твои рисунки, и вместе придумаем что-нибудь.
…К удивлению Холли, Ленор жила одна, в маленькой квартирке, обставленной недорого, но уютно и с большим вкусом. Тут, может, и не было идеального порядка — рисунки, например, лежали где попало, а оставшееся свободное место занимали книги и довольно необычные куклы в старинных нарядах и выкройки. Но чувствовалось, что хозяйке нравится тут жить, здесь она может и отдохнуть, и как следует поработать. От пледа в мягком кресле, от занавесок теплого оттенка, от диванчика так и веяло негой. И еще с кухни очень вкусно пахло — корицей, апельсином и ванилью.
— Раз уж ты просишь меня об услуге, то должна помочь и мне, — улыбнулась Ленор лукаво. — Если я в одиночку съем все апельсиновые пирожные, которые вчера приготовила, то не влезу ни в одно платье! Кстати, кажется, ты чем-то удивлена?
— Я думала… — Холли растерялась. — Думала, ты живешь с родителями.
Ленор чуть приподняла брови, потом коротко рассмеялась.
— А! Нет, нет. Мои родители и сестра живут в Суомпинге — это совсем недалеко от столицы, час на поезде. А ты могла видеть моего мужчину или его дочь.
Глаза у Холли лезли на лоб, но она, как обычно, предпочла промолчать. Это все не ее дело, она хотела только найти подработку.
Пирожные оказались совершенно невероятными, таяли во рту. Ленор, кажется, была довольна, что Холли они понравились. После чая она долго и внимательно рассматривала рисунки Холли.
— Прости, конечно, но у тебя много ошибок. Жир топорщится, штриховка не передает светотень…
Холли прикусила губу. Проклятый Уилл! Ей теперь постоянно говорили об ошибках, а ведь это он ставил ей руку. Ленор внимательно следила за ее лицом, потом погладила по руке.
— Ничего. Все это поправимо, ты всему научишься. Давай-ка займемся этим прямо сейчас. Попробуй нарисовать мужское тело. Плечи, спина, ягодицы, бедра. И на нем должно быть много шрамов.
— А подработка?
— Это и будет твоя подработка.
Глава 5
Ленор легко исправила недочеты в рисунке Холли, получила от заказчика деньги и передала девушке. Как же бедняжка удивилась, когда осмелилась поинтересоваться, кому понадобился такой рисунок! Ей только предстояло узнать: бывают люди, которым нравится причинять боль или испытывать ее. И пожалуй, это самое безобидное из открытий, какие Холли предстоит сделать.
Ленор подоплеку богемной жизни успела узнать достаточно. И все-таки ни разу не пожалела, что уехала из Суомпинга.
Нет, сам город ей нравился. Он полностью оправдывал свое название: лежал в болотистой долине полноводной реки, вечно был в тумане, да еще окружен цепью заброшенных домов с запущенными садами. Ленор любила бродить там, рисовать и придумывать истории местным привидениям, которые, без сомнения, в изобилии водились в этих домах, опустевших после эпидемии тифа. Рядом начиналось кладбище, Ленор и там провела много часов, зарисовывая памятники или просто наслаждаясь особой тишиной и прохладой.
И дома было тихо и живописно. Только чуть шуршали шелковые портьеры с восточными узорами, скрипела лестница темного дерева, изредка раздавались свежие голоса сестры и матери, да большие часы в столовой начинали дважды день стучать, да по весне в раскрытые окна врывалось пение птиц. Их улицу заполняли особняки местных богачей; один предпочитали жить в домах, принадлежавших еще их прадедам, в домах сдержанных и чопорных; другие, только что разбогатевшие, отстраивали чуть ли не замки со множеством башенок. Ленор любовалась причудливой архитектурой, а если мама брала их с сестрой в гости, они гуляли в садах и молча смотрели вместе на цветы, статуи и увитые виноградом беседки.
У Ленор было благополучное детство. Она дружила с сестрой, тихой и хрупкой Виолой, ей было интересно с матерью и терпимо в школе. Впрочем, школу-то можно было и прогулять. Лет с двенадцати на нелюбимых предметах вроде физики или математики Ленор появлялась под настроение, а могла и уйти бродить к любимым «тифозным домам» или на городскую площадь — рисовать прохожих. Мать отчитывала ее чуть более сердитым тоном, чем говорила обычно, но дальше этого не шло.
А в глубине души, кстати, Ленор хотелось, чтобы зашло. В женской школе, где она училась, телесных наказаний не было, но у некоторых девочек были строгие родители. Ленор, прислушиваясь к разговорам, замирала от смутной истомы, представляя себя то на месте того, кто наказывает, то — и тут она особенно замирала — на месте провинившейся. Почему-то ей страстно хотелось испытать боль и стыд.
Порой желание было столь велико, что на пустом месте Ленор начинала вести себя с родителями грубо и вызывающе. Отец только бросал на нее равнодушный, холодный взгляд, а мать не возмущалась, лишь настораживалась, как лисица на охоте. И однажды после скандала прямо просила Ленор:
— Ты нарываешься?
Ленор ответила ей полуулыбкой — она примерно тогда поняла, что подобное выражение сбивает с толку, а порой злит.
Мать кивнула.
— Нарываешься. Ну так имей в виду: бесполезно. Я наблюдала такое в детстве: одно безобразие, нагота и крик. Отвратительно. Может, каким-нибудь грубым животным это и подходит, но точно не вам с сестрой.
Мать опустилась в кресло у окна, вытянула изящные ножки в синих туфельках — она любила королевский оттенок синего, в точности повторявший цвет ее глаз.
— Послушай, я тебя не понимаю. Ты же когда-то чуть не убила мальчика из-за какой-то птицы. Но ты сама ведь неизмеримо больше значишь.
Случай, о котором мать вспомнила, произошел, когда Ленор было девять. Она дружила с мальчиком из флигеля при соседском доме — он был сыном тамошней домработницы. Из-за него ее приняли в свою компанию и хозяйские сыновья. Особенного внимания не обращали, на проделки частенько не брали, но и не стеснялись при ней болтать.
Как-то старший из хозяйских сыновей, Клаус, похвастался, что скормил лебедке в зоопарке хлеб с иглой.
— Она теперь умрет? — ахнул Томми, приятель Ленор.
— А ты думал? Стал бы я просто так это делать. Игла проткнет ей пищевод или желудок.
У Клауса был анатомический атлас, потому что родители хотели, чтобы он стал врачом, и он любил щегольнуть познаниями в медицине.
— А лебедь? — прищурился младший, Джек. — У нее ведь есть лебедь? Он тоже сдохнет теперь? Я слышал, он может сдохнуть с тоски.
Клаус загоготал:
— Ну и дурак будет, если сдохнет из-за бабы! Подселят другую!
Ленор со всех ног побежала к зоопарку, но когда ей удалось туда проскользнуть, она как раз застала, как из бассейна выуживали мертвую лебедку. Шея птицы перевешивалась из сачка, головка беспомощно болталась. Лебедь тревожно кружил по бассейну.
В тот вечер мальчишки отправились купаться, Ленор напросилась с ними. Она знала, что рядом был небольшой обрыв и под ним омут, так что заманила туда Клауса: якобы хотела показать ему что-то секретное. Он пошел, пофыркивая и презрительно на нее глядя. Возможно, он думал, что она в него влюблена, и готовился «поставить малявку на место».
— Вон, смотри, внизу! Вон там!
Они были совсем близко к краю обрыва, и Клаус не удержался, когда Ленор со всей силы толкнула его в спину. В омуте вода была холодная даже в июле, Клаусу свело ноги, он отчаянно забился в воде.
— Дурак будешь, если сдохнешь из-за бабы, — насмешливо повторила его слова Ленор.
Томми и Джек услышали крики Клауса, успели доплыть и вытащить его. Он тут же им выпалил, чтобы было, и они потащили Ленор к ее родителям. Дома была только мать. Выслушав их, она пообещала, что Ленор будет наказана, а сама, когда мальчишки ушли, внимательно посмотрела на дочь.
— Зачем ты это сделала?
Ленор честно рассказала про лебедку.
— Вот как? — мать в недоумении уставилась на нее. — Но, милая, это же всего лишь птица.
— Две птицы. Лебедь теперь умрет. И вообще, она же тоже хотела жить, и ей было очень больно.
Мать покачала головой.
— Нельзя приравнивать птицу к человеку. Люди убивают животных и птиц и не становятся от этого хуже. На то они нам даны, чтобы мы использовали их. Конечно, не так, как Клаус. Он неправ, и я расскажу его матери, что произошло. Но тебе тоже стоило бы просто пожаловаться. Его бы высекли, а ты осталась бы хорошей девочкой. А сейчас ты чуть не стала хуже него. Тот, кто убивает человека, называется убийцей. Это самые большие грешники. Если бы ты была взрослой и Клаус бы из-за тебя умер, тебя бы казнили за это или надолго посадили в тюрьму, люди отвернулись бы от тебя, и Бог тебя никогда бы не простил. Потому что каждый человек — живая душа, никто не может решать за него, сколько ему жить.
Ленор хлопнула глазами.
— Но ведь за того, кого казнят, решают.
— Это исключение! Оно только показывает, что убийца становится отверженным, не таким, как все люди. Что с тобой, милая?
Ленор едва сдерживала слезы: ей в голову пришла ужасная мысль. Ведь она не убила Клауса только потому, что ей помешали. Она не колебалась, ей было очень легко взять и толкнуть его. Получается, она уже отверженная и не такая, как все? И ей теперь не место рядом с мамой, Виолой, одноклассницами?
Ленор не смогла это выговорить, а мать, видимо, решила, что она просто сожалеет о том, как поступила с Клаусом. Но в том-то и дело, что Ленор не сожалела ни капли, и именно это ее пугало.
…Этот случай остался секретом их семей. Родителям Клауса, видимо, тоже совсем не захотелось, чтобы кто-то узнал о развлечениях их старшего сына. А свои желания — разумеется, те, что не были связаны с убийствами — Ленор осуществила, сбежав из дома и став свободной художницей в столице. А вот почему она сбежала — отдельная история.
Глава 6
Ноябрь подкрался незаметно. Насобирав долгов, Холли купила сносное пальто. Уилл принес ей откуда-то ботинки — она очень надеялась, не со свалки и не ворованные. Ленор подарила берет и теплые перчатки.
Дружба Холли с ней становилась все теснее. Ленор часто подкидывала ей заказы — рисунки примерно схожего содержания — поила чаем с домашними пирожными, учила готовить и шить, да и по рисованию многое подсказывала. В училище благодаря ей Холли считалась лучшей на курсе: рисунками она теперь уступала Шеби и Киту только в фантазии, но не в технике, а в остальных предметах вырвалась вперед давно. Но больше никто не травил ее за успехи — разве что Нокс и Эбби сидели с недовольными минами.
Они с Ленор познакомили друг друга со своими любовниками. Сперва Уилл как-то зашел за Холли, когда она засиделась у подруги дотемна. Ленор как раз учила ее в тот день готовить рагу, так что Уиллу, к немалой досаде Холли, досталась приличная порция нежных и острых овощей, да еще и кусок торта. Еще час они с Ленор рассматривали ее картины и щебетали про искусство, так что Холли начала раздраженно поглядывать на часы. Наконец решилась напомнить про то, что скоро перестанут ходить трамваи.
— Она прелесть, — заключил Уилл, когда они с Холли шли на остановку. — Но улыбается так, словно клычки прячет.
Тут уже Холли не смогла сдержаться.
— Ну знаешь, это уже свинство с твоей стороны. Она так хорошо тебя приняла, а ты…
— Это не с моей стороны свинство, а с твоей занудство, — вздохнул Уилл. — Ну в самом деле, учись уже все-таки понимать шутки. Но если честно, неужели ты не замечаешь, что она иногда смотрит, как на этот… стейк с кровью?
— Еще слово, и столкну тебя под трамвай, — выпалила Холли. — А полиции потом совру, что ты меня ударил. Что же ты так смотришь, милый? Кто из нас не понимает шуток?
