- Да, господин, - поклонился Ужань, дрогнув подбородком.
- Тогда скажи, где военная бирка твоего учителя, что бы мы передали ее в Ведомство учета. При лекаре Ци Тае ее так и не нашли.
- Но… - паренек озадаченно шмыгнул, - она всегда была при нем, как и полагается. Я сам ее видел много раз.
- Посмотри, этот шнурок от нее? – Лин Фэн протянул обрывок шелкового шнура помощнику лекаря.
Увидев его, тот сразу покачал головой.
- Нет, этот шнурок не от его бирки, а от амулета. Бирку учитель носил на кожаном шнурке, а на этом висел амулет из сандалового дерева. Такие часто продают в монастырях за несколько медяков. Этот амулет учитель купил, когда мы заезжали в монастырь Нефритового Будды за лекарственными травами, помните?
- Хорошо. Тогда скажи, что было в этом лекарственном мешочке? – и передал мешочек Ба, а тот ученику лекаря.
- Так в нем учитель держал пилюли, которые готовил для вашей наложницы, - сразу ответил паренек.
- Ты можешь идти, - выпроводил его Ба, заметив, что генерала раздирают противоречивые чувства. Но когда он вернулся в палатку к столу, генерал тихо проговорил:
- Я знаю, где она. Заменишь меня на три дня. Буду присылать нарочного, чтобы забирать донесения. Сними солдат с поисков и патрулирования дорог.
Этим же вечером солдаты Лин Фэна возвращались от мест патрулирования в войсковой лагерь.
- Чансян, мы уходим, - позвали сослуживцы замешкавшегося.
- Почему уходим? – удивился крепко сбитый солдат с грубым малоподвижным лицом и хитрыми глазками человека себе на уме. – Разве наложница нашлась?
- Не важно, нашлась она или нет. Раз командир велел, значит уходим отсюда, - резонно заметил его кряжистый коротконогий товарищ, собирая брошенные на траве вещи.
- Ну и ну, – приуныл Чансян, - стало быть, прощай свободные деньки и опять начнется эта бесконечная муштра.
- Что ты там бормочешь? - обернулся к нему его товарищ, поправляя на плече колчан со стрелами.
- Говорю, неплохо бы выпить напоследок. Сбегаю я к трактиру у моста, прикуплю тамошнего вина напоследок.
- Беги, но не задерживайся, - одобрительно кивнул его сослуживец, - а то всех накажут из-за твоего опоздания.
- Такого не произойдет, - клятвенно пообещал воодушевленный Чансян, что может хоть ненадолго избежать осточертевшей армейской муштры. –Мигом обернусь, вот увидишь.
Его друг кивнул и быстро пошагал, нагоняя товарищей, потянувшихся в сторону лагеря. Чансян уныло смотрел им вслед, а после потащился к трактиру у моста.
Вечерком дешевое вино скрасит строгий солдатский быт, но на утро ведь вновь начнется изматывающие тренировки с кучей запретов и правил и никаких развлечений. Он был добровольно нанятым и не принадлежал ни к какому фубину, а состоял в роте таких же вольнонаемных. Все там были сами по себе, начиная от люйшуя (предводителя роты) и кончая последним новобранцем, каким был он.
Если бы он не трусил, то давно сбежал, но за дезертирство жестоко наказывали. Хорошо еще, что у него появились легкие деньги, которые, правда, он еще сполна не отработал.
- Солдат, ты ведь из лагеря доблестного генерала Лин Фэна? – окликнули его.
Очнувшись от невеселых дум, Чансян поднял голову, взглянув на стоявшую перед ним немолодую, иссушенную аскезой монахиню. Лицо ее потемнело от постоянного пребывания на солнце, углубив наметившиеся морщины, но глаза смотрели живо и молодо, так что трудно было сказать что-то определенное о ее возрасте.
Бритую голову покрывала бамбуковая шляпа, на плече висела дорожная сума для подаяний из грубой холстины. На шее на вылинявший коричневый балахон свисали крупные истертые четки.
- Тебе что с того? – буркнул Чансян, морщась с досады, обходя монахиню. Он подозревал, что та начнет клянчить милостыню. – Ступай себе дальше, нет у меня денег.
- Я послана передать генералу Лин Фэну письмо от настоятельницы обители Нефритового Будды, - веско сказала она, видя, что солдат не расположен помочь ей.
- Неужели наш генерал мало пожертвовал вашему монастырю? – пренебрежительно фыркнул Чансян.
- Вовсе нет, солдат, да хранит его милостивый Будда. Я иду в лагерь не за подаянием, а что бы передать письмо да сказать, что лекарь ваш, некто Ци Тай, объявился в нашем монастыре.
Чансян изумленно уставился на нее.
- Ты, что-то путаешь, старуха. Неужели ваша община ударилась в даосизм и воскрешает мертвых? – и, отвечая на ее недоумение воскликнул: - Такое не могло произойти, хотя бы потому, что его разбитый труп был поднят вчера со дна пропасти. Зачем ты врешь среди бела дня, монашка?
- Как я могу говорить неправду, если ложь - это грех? – молитвенно сложила руки монахиня.
- Так, так, - пробормотал насторожившийся малый, чуя, что может не только поживиться на этом деле, но и благодаря высокому покровительству закончить тянуть надоевшую лямку воинской службы. – Ну, коли так, то, пожалуй, проведу я тебя к генералу Лин.
- Храни тебя милостивый Будда, солдат, - поклонилась ему монахиня и пошла за ним, когда солдат поманив ее за собой, повернул обратно в сторону лагеря.
Они отошли от моста к бамбуковой роще, подступавшей к самой дороге. А через какое-то время Чансян выбрался из придорожных кустов, вытирая о штанину, подвязанную под коленом как у всех пехотинцев, перепачканный землей нож, сжимая в другой руке запечатанное письмо. Вернув нож в кожаные ножны, он засунул письмо запазуху и снова повернул к мосту прочь от лагеря. Теперь у него был пропуск, что позволял беспрепятственно пройти ворота Лояна, но воспользоваться им можно только раз. Но ему и одного раза достанет.
Другое дело, что на пути к Лояну нужно пройти заставу, где потребуют подорожную, но у него имелись деньги, хорошо подвешенный язык и знание тайной тропки, по которой можно было эту заставу обойти.
Он с лихвой отработал легкие деньги и может навсегда забыть о здешнем дешевом пойле, которое местные бессовестно называют вином.
Когда над верхушками деревьев завиднелась крыша монастырской пагоды, беглянка села в стороне от тропы, чтобы подкрепиться. Ее потряхивало от слабости, отнимавшей силы, и она едва передвигала ноги, волоча и шаркая ими и впрямь как древняя старуха.
Вареное яйцо, две лепешки, да паровая булочка, мало помогли делу, но ей было вкусно. Посидев немного и собравшись с силами, она побрела дальше.
Дорога круто поднялась вверх. Деревья поредели, уже чаще попадались валуны, и каменистая тропа вывела на пологий холм, где кроме низкорослых кустов дикого чая из растительности ничего не произрастало. И вот тогда она полностью увидела двухярусную пагоду, чью крышу с поднятыми вверх скатами, изящно изогнутыми на углах заметила, поднимаясь сюда. Пагоду окружала ограда, в которой высились ворота абрикосового цвета из чьих распахнутых створок вынеслись навстречу несколько облезлых рычащих худых собак.
И тут у ворот монастыря, силы оставили ее. Очнулась от того, что ее несильно хлопали по щекам, приводя в чувство.
- Очнись, сестрица… очнись…
Она улыбнулась склонившейся над ней безволосой девушке, давая понять, что пришла в себя. Видимо получилось не очень, потому что девушка покачала бритой головой, которую покрывала шапочка из небеленого холста и, заботливо поддерживая ослабевшую скиталицу, дала ей напиться вкусной холодной воды.
- Что у тебя с глазами, сестра? – спросила молодая монашка. – Они у тебя странные.
Оборванка лишь слабо улыбнулась, только на это движение губ у нее хватало сил. Монашка продолжала озадаченно оглядывать ее. Прибредшая сюда, явно за помощью, не бросилась что-то выпрашивать или рассказывать слезливую историю своих злоключений, лишь произнесла:
- Уродилась такой…
- Ты не здешняя?
Бродяжка пожала плечами.
- Ты бежишь от чего-то? Или от кого-то? С тобой жестоко обращались?
Нищенка печально улыбнулась.
- Очевидно, ты из-за Великой стены, из варварского племени? Тебе есть куда пойти? Нет? Тогда оставайся в обители пока полностью не окрепнешь и не поймешь куда тебе податься.
И вот беглянка обрела пусть и временный, приют, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.
С ней обращались доброжелательно с мягкой предупредительностью и заботой. Такой заботой сестры горной тихой обители никого не обделяли.
Ее покормили, провели в купальню на небольшом озерце с холодной, пусть и прогретой солнцем, водой. После снабдив простой груботканой, но чистой одеждой, отвели в крохотную летнюю постройку с бамбуковыми стенами и полом, устланным толстыми циновками. Больше ничего в этой каморке не было.
Зато была она сухой, пахла солнцем, что било из всех щелей, и продувалась ветром несшего то свежесть с горных ледников, то луговые ароматы со знойных равнин. Переодеваясь в то, что принесли монахини, она обнаружила в своих лохмотьях пузырек с лекарствами о котором ей настойчиво напоминал, куда-то запропастившийся старик, которому была обязана жизнью.
Единственное оконце плотной завесой закрывал дикий плющ. Ей здесь нравилось, даже пресная еда, состоящая из недоваренных овощей, что ей дали у чадящего уличного очага под бамбуковым навесом.
По дорожкам неслышно проходили монахини, смотря себе под ноги и сосредоточенно перебирая четки. Курились благовония из каменной курильницы в виде треножника, стоящей напротив храма.
К ней подошли две молодые монахини, одна высокая и худая с угловатой обритой головой, другая приземистая с широким плоским лицом и узкими глазками. Но обеих роднило добродушное приветливое выражение и мягкий взгляд.
- С тобой желает поговорить настоятельница, - пояснила ей приземистая монахиня. – Ты должна прямо без утайки отвечать на все ее вопросы.
Высокая монахиня слева кивнула.
- В обители тебя не обидят, но и ты не криви душой, - добавила она, с интересом смотря не вновь прибывшую. И подхватив ее под руки с двух сторон, повели за собой.
Остановились перед двумя ступенями, ведущим к трехстворчатым дверям низкого павильона, монахиня справа громко возвестила:
- Она очнулась, и мы привели ее, учитель!
- Пусть войдет, - послышалось в ответ.
- Ступай, - велела ей монахиня справа, а монахиня слева ободряюще кивнула.
Настоятельница оказалась маленькой женщиной, с лицом изборожденным морщинами с гладко выбритой головой, в красно-коричневых свободных одеждах. Хотя ее небольшая фигура и осанка были на удивление величественны, держалась она скромно, а на серьезном лице с крупными чертами, тем удивительнее выглядели добрые, улыбающиеся глаза.
- При первом взгляде ты показалась изможденной старухой, но на самом деле молода и прекрасна. Что вынудило тебя так измениться? - мягко спросила настоятельница. - Позволь узнать, что с тобой случилось?
Какое–то время странная гостья озадаченно молчала. Милосердное участие, конечно, не отменяло того, что настоятельница, как представитель власти, должна быть начеку и выяснить все о сомнительной личности, притащившееся в монастырь едва живой. Но если бы она, хоть что-то помнила о себе и понимала что происходит.
- Помню лишь, проснулась от того, что кто-то пытался меня убить. Я убежала, меня преследовали и мне не удалось бы, спастись, если бы не старик, укрывший меня от убийц в кустах и дав мне лекарства.
- Старик? Как его зовут? Кто он тебе?
- Я его не знаю, но он доверил мне вот эти вещи, сказал идти к вам, уверив, что вы поможете мне.
- Где же он сейчас?
- Когда я в последний раз видела его, он ткнул меня пальцем в шею, и я потеряла сознание. Когда очнулась, рядом уже никого не было, пришлось самой добираться к вам.
Слушая безымянную девушку, настоятельница смотрела на вещи, которые та выложила перед ней. Взяла узкую дощечку длиной в палец с вырезанными на ней иероглифами, внимательно осмотрев с двух сторон. Гостья обители молчала, не мешая ей.
- Тебя спас армейский лекарь, - наконец, проговорила почтенная настоятельница. – Знаешь, что с ним стало дальше?
- Нет, - затаила дыхание девушка.
- Как тебя зовут? Из какой ты семьи?
Недоумевающая девушка растерянно смотрела на хозяйку обители.
- Н-не знаю, - выдавила она, с трудом сглотнув. – Нужно найти этого доброго старика и спросить его? Он, думаю, скажет, что со мной, кто я и откуда. Я… ничего не помню.
- Тогда пусть будет так: пока мы справимся об армейском лекаре, ты побудешь в обители. Используй дарованное тебе время с пользой и проси Будду о милости и помощи.
- Спасибо…
- Если вдруг что-то припомнишь, неважно что, скажи об этом мне. Это поможет найти твой дом и родных. А сейчас лекарка осмотрит тебя. Будешь в чем-то нуждаться, попроси кого-нибудь из сестер и тебе помогут в твоей нужде.
- Да.
После этого ободряющего разговора с настоятельницей, она вернулась в келью и теперь сидела посреди нее. От этой самой середины было три шага в одну сторону и столько же в другую. Слушая мерный стук рыбы, перемежающийся с речитативом монашеских молитв, она думала, что благородный старый лекарь не соврал. Ей действительно помогли и продолжают помогать в обители Нефритового Будды. Только не стоило надеяться на других, нужно самой постараться припомнить кто она такая.
Но за то время, когда очнулась, испытывала она двоякое чувство, будто все здесь не ее, чуждое ей, и не было знакомо когда-либо вообще. Она как будто видела все впервые, выпав в эту жизнь из ниоткуда. Хотя как-то отдаленно знала эту жизнь и понимала ее.
Здесь ей ничто ни о чем не говорило, не напоминало, не будило и толику воспоминаний. И лишь ночь своего трагического и странного пробуждения, помнила отчетливо, во всех пугающих деталях.
Она понимала язык, но не очень-то хорошо изъяснялась на нем, в мыслях путаясь с каким-то другим языком. Может быть потому, что была из варварской Северной стороны? Совсем не помнила своей прошлой жизни, что делало ее чуждой в нынешней.
Кто же она, что ее хотели убить?
Настоятельница сама привела в ее келью лекарку, пожилую, хронически уставшую, с мудрым лицом и внимательным взглядом. Та послушала пульс гостьи и покачала головой, сказав, что яд все еще остался в ее теле, но отравленная каким-то образом сумела смягчить его действие.
Лекарка собралась очистить организм пациентки от остатков яда иглоукалыванием и целебными травяными настоями. Настоятельница все это время сидела в стороне, не вмешиваясь, и лишь когда лекарка вышла, придвинулась к своей подопечной.
- Даже для дочери племени варваров ты привлекательна. Твои манеры, поведение, жесты все говорит о том, что ты воспитанная и образованная девушка. По твоим волосам и коже видно, что ты ни в чем не нуждалась и хорошо питалась. Кроме того, твоя одежда… когда сестры отстирали те лохмотья, в которых ты пришла, то обнаружили тонкий дорогой шелк. Так кто же ты, госпожа? Ты не из простой семьи.
Настоятельницу не оставляли вопросы как и ее саму.
- Но... только по тому, как я выгляжу и одета, вы решили, что я из состоятельной семьи? – сосредоточенно хмурилась девушка, поняв, что это не столько радует, сколько пугает ее.
- Не только, - мягко улыбнулась настоятельница. – Еще и потому, что ты не умеешь кланяться. Я не тороплю тебя. Если не хочешь, не говори, расскажешь, когда надумаешь.
Гостья, поняв упрек, простерлась перед настоятельницей в искренней благодарности за ее благочестие и такт. Выйдя из покоев неведомой гостьи, настоятельница призвала к себе одну из сестер.
- Тогда скажи, где военная бирка твоего учителя, что бы мы передали ее в Ведомство учета. При лекаре Ци Тае ее так и не нашли.
- Но… - паренек озадаченно шмыгнул, - она всегда была при нем, как и полагается. Я сам ее видел много раз.
- Посмотри, этот шнурок от нее? – Лин Фэн протянул обрывок шелкового шнура помощнику лекаря.
Увидев его, тот сразу покачал головой.
- Нет, этот шнурок не от его бирки, а от амулета. Бирку учитель носил на кожаном шнурке, а на этом висел амулет из сандалового дерева. Такие часто продают в монастырях за несколько медяков. Этот амулет учитель купил, когда мы заезжали в монастырь Нефритового Будды за лекарственными травами, помните?
- Хорошо. Тогда скажи, что было в этом лекарственном мешочке? – и передал мешочек Ба, а тот ученику лекаря.
- Так в нем учитель держал пилюли, которые готовил для вашей наложницы, - сразу ответил паренек.
- Ты можешь идти, - выпроводил его Ба, заметив, что генерала раздирают противоречивые чувства. Но когда он вернулся в палатку к столу, генерал тихо проговорил:
- Я знаю, где она. Заменишь меня на три дня. Буду присылать нарочного, чтобы забирать донесения. Сними солдат с поисков и патрулирования дорог.
Этим же вечером солдаты Лин Фэна возвращались от мест патрулирования в войсковой лагерь.
- Чансян, мы уходим, - позвали сослуживцы замешкавшегося.
- Почему уходим? – удивился крепко сбитый солдат с грубым малоподвижным лицом и хитрыми глазками человека себе на уме. – Разве наложница нашлась?
- Не важно, нашлась она или нет. Раз командир велел, значит уходим отсюда, - резонно заметил его кряжистый коротконогий товарищ, собирая брошенные на траве вещи.
- Ну и ну, – приуныл Чансян, - стало быть, прощай свободные деньки и опять начнется эта бесконечная муштра.
- Что ты там бормочешь? - обернулся к нему его товарищ, поправляя на плече колчан со стрелами.
- Говорю, неплохо бы выпить напоследок. Сбегаю я к трактиру у моста, прикуплю тамошнего вина напоследок.
- Беги, но не задерживайся, - одобрительно кивнул его сослуживец, - а то всех накажут из-за твоего опоздания.
- Такого не произойдет, - клятвенно пообещал воодушевленный Чансян, что может хоть ненадолго избежать осточертевшей армейской муштры. –Мигом обернусь, вот увидишь.
Его друг кивнул и быстро пошагал, нагоняя товарищей, потянувшихся в сторону лагеря. Чансян уныло смотрел им вслед, а после потащился к трактиру у моста.
Вечерком дешевое вино скрасит строгий солдатский быт, но на утро ведь вновь начнется изматывающие тренировки с кучей запретов и правил и никаких развлечений. Он был добровольно нанятым и не принадлежал ни к какому фубину, а состоял в роте таких же вольнонаемных. Все там были сами по себе, начиная от люйшуя (предводителя роты) и кончая последним новобранцем, каким был он.
Если бы он не трусил, то давно сбежал, но за дезертирство жестоко наказывали. Хорошо еще, что у него появились легкие деньги, которые, правда, он еще сполна не отработал.
- Солдат, ты ведь из лагеря доблестного генерала Лин Фэна? – окликнули его.
Очнувшись от невеселых дум, Чансян поднял голову, взглянув на стоявшую перед ним немолодую, иссушенную аскезой монахиню. Лицо ее потемнело от постоянного пребывания на солнце, углубив наметившиеся морщины, но глаза смотрели живо и молодо, так что трудно было сказать что-то определенное о ее возрасте.
Бритую голову покрывала бамбуковая шляпа, на плече висела дорожная сума для подаяний из грубой холстины. На шее на вылинявший коричневый балахон свисали крупные истертые четки.
- Тебе что с того? – буркнул Чансян, морщась с досады, обходя монахиню. Он подозревал, что та начнет клянчить милостыню. – Ступай себе дальше, нет у меня денег.
- Я послана передать генералу Лин Фэну письмо от настоятельницы обители Нефритового Будды, - веско сказала она, видя, что солдат не расположен помочь ей.
- Неужели наш генерал мало пожертвовал вашему монастырю? – пренебрежительно фыркнул Чансян.
- Вовсе нет, солдат, да хранит его милостивый Будда. Я иду в лагерь не за подаянием, а что бы передать письмо да сказать, что лекарь ваш, некто Ци Тай, объявился в нашем монастыре.
Чансян изумленно уставился на нее.
- Ты, что-то путаешь, старуха. Неужели ваша община ударилась в даосизм и воскрешает мертвых? – и, отвечая на ее недоумение воскликнул: - Такое не могло произойти, хотя бы потому, что его разбитый труп был поднят вчера со дна пропасти. Зачем ты врешь среди бела дня, монашка?
- Как я могу говорить неправду, если ложь - это грех? – молитвенно сложила руки монахиня.
- Так, так, - пробормотал насторожившийся малый, чуя, что может не только поживиться на этом деле, но и благодаря высокому покровительству закончить тянуть надоевшую лямку воинской службы. – Ну, коли так, то, пожалуй, проведу я тебя к генералу Лин.
- Храни тебя милостивый Будда, солдат, - поклонилась ему монахиня и пошла за ним, когда солдат поманив ее за собой, повернул обратно в сторону лагеря.
Они отошли от моста к бамбуковой роще, подступавшей к самой дороге. А через какое-то время Чансян выбрался из придорожных кустов, вытирая о штанину, подвязанную под коленом как у всех пехотинцев, перепачканный землей нож, сжимая в другой руке запечатанное письмо. Вернув нож в кожаные ножны, он засунул письмо запазуху и снова повернул к мосту прочь от лагеря. Теперь у него был пропуск, что позволял беспрепятственно пройти ворота Лояна, но воспользоваться им можно только раз. Но ему и одного раза достанет.
Другое дело, что на пути к Лояну нужно пройти заставу, где потребуют подорожную, но у него имелись деньги, хорошо подвешенный язык и знание тайной тропки, по которой можно было эту заставу обойти.
Он с лихвой отработал легкие деньги и может навсегда забыть о здешнем дешевом пойле, которое местные бессовестно называют вином.
Глава 4. О суровых монастырских буднях или Никогда не сдавайся – позорься до конца.
Когда над верхушками деревьев завиднелась крыша монастырской пагоды, беглянка села в стороне от тропы, чтобы подкрепиться. Ее потряхивало от слабости, отнимавшей силы, и она едва передвигала ноги, волоча и шаркая ими и впрямь как древняя старуха.
Вареное яйцо, две лепешки, да паровая булочка, мало помогли делу, но ей было вкусно. Посидев немного и собравшись с силами, она побрела дальше.
Дорога круто поднялась вверх. Деревья поредели, уже чаще попадались валуны, и каменистая тропа вывела на пологий холм, где кроме низкорослых кустов дикого чая из растительности ничего не произрастало. И вот тогда она полностью увидела двухярусную пагоду, чью крышу с поднятыми вверх скатами, изящно изогнутыми на углах заметила, поднимаясь сюда. Пагоду окружала ограда, в которой высились ворота абрикосового цвета из чьих распахнутых створок вынеслись навстречу несколько облезлых рычащих худых собак.
И тут у ворот монастыря, силы оставили ее. Очнулась от того, что ее несильно хлопали по щекам, приводя в чувство.
- Очнись, сестрица… очнись…
Она улыбнулась склонившейся над ней безволосой девушке, давая понять, что пришла в себя. Видимо получилось не очень, потому что девушка покачала бритой головой, которую покрывала шапочка из небеленого холста и, заботливо поддерживая ослабевшую скиталицу, дала ей напиться вкусной холодной воды.
- Что у тебя с глазами, сестра? – спросила молодая монашка. – Они у тебя странные.
Оборванка лишь слабо улыбнулась, только на это движение губ у нее хватало сил. Монашка продолжала озадаченно оглядывать ее. Прибредшая сюда, явно за помощью, не бросилась что-то выпрашивать или рассказывать слезливую историю своих злоключений, лишь произнесла:
- Уродилась такой…
- Ты не здешняя?
Бродяжка пожала плечами.
- Ты бежишь от чего-то? Или от кого-то? С тобой жестоко обращались?
Нищенка печально улыбнулась.
- Очевидно, ты из-за Великой стены, из варварского племени? Тебе есть куда пойти? Нет? Тогда оставайся в обители пока полностью не окрепнешь и не поймешь куда тебе податься.
И вот беглянка обрела пусть и временный, приют, чтобы перевести дух и собраться с мыслями.
С ней обращались доброжелательно с мягкой предупредительностью и заботой. Такой заботой сестры горной тихой обители никого не обделяли.
Ее покормили, провели в купальню на небольшом озерце с холодной, пусть и прогретой солнцем, водой. После снабдив простой груботканой, но чистой одеждой, отвели в крохотную летнюю постройку с бамбуковыми стенами и полом, устланным толстыми циновками. Больше ничего в этой каморке не было.
Зато была она сухой, пахла солнцем, что било из всех щелей, и продувалась ветром несшего то свежесть с горных ледников, то луговые ароматы со знойных равнин. Переодеваясь в то, что принесли монахини, она обнаружила в своих лохмотьях пузырек с лекарствами о котором ей настойчиво напоминал, куда-то запропастившийся старик, которому была обязана жизнью.
Единственное оконце плотной завесой закрывал дикий плющ. Ей здесь нравилось, даже пресная еда, состоящая из недоваренных овощей, что ей дали у чадящего уличного очага под бамбуковым навесом.
По дорожкам неслышно проходили монахини, смотря себе под ноги и сосредоточенно перебирая четки. Курились благовония из каменной курильницы в виде треножника, стоящей напротив храма.
К ней подошли две молодые монахини, одна высокая и худая с угловатой обритой головой, другая приземистая с широким плоским лицом и узкими глазками. Но обеих роднило добродушное приветливое выражение и мягкий взгляд.
- С тобой желает поговорить настоятельница, - пояснила ей приземистая монахиня. – Ты должна прямо без утайки отвечать на все ее вопросы.
Высокая монахиня слева кивнула.
- В обители тебя не обидят, но и ты не криви душой, - добавила она, с интересом смотря не вновь прибывшую. И подхватив ее под руки с двух сторон, повели за собой.
Остановились перед двумя ступенями, ведущим к трехстворчатым дверям низкого павильона, монахиня справа громко возвестила:
- Она очнулась, и мы привели ее, учитель!
- Пусть войдет, - послышалось в ответ.
- Ступай, - велела ей монахиня справа, а монахиня слева ободряюще кивнула.
Настоятельница оказалась маленькой женщиной, с лицом изборожденным морщинами с гладко выбритой головой, в красно-коричневых свободных одеждах. Хотя ее небольшая фигура и осанка были на удивление величественны, держалась она скромно, а на серьезном лице с крупными чертами, тем удивительнее выглядели добрые, улыбающиеся глаза.
- При первом взгляде ты показалась изможденной старухой, но на самом деле молода и прекрасна. Что вынудило тебя так измениться? - мягко спросила настоятельница. - Позволь узнать, что с тобой случилось?
Какое–то время странная гостья озадаченно молчала. Милосердное участие, конечно, не отменяло того, что настоятельница, как представитель власти, должна быть начеку и выяснить все о сомнительной личности, притащившееся в монастырь едва живой. Но если бы она, хоть что-то помнила о себе и понимала что происходит.
- Помню лишь, проснулась от того, что кто-то пытался меня убить. Я убежала, меня преследовали и мне не удалось бы, спастись, если бы не старик, укрывший меня от убийц в кустах и дав мне лекарства.
- Старик? Как его зовут? Кто он тебе?
- Я его не знаю, но он доверил мне вот эти вещи, сказал идти к вам, уверив, что вы поможете мне.
- Где же он сейчас?
- Когда я в последний раз видела его, он ткнул меня пальцем в шею, и я потеряла сознание. Когда очнулась, рядом уже никого не было, пришлось самой добираться к вам.
Слушая безымянную девушку, настоятельница смотрела на вещи, которые та выложила перед ней. Взяла узкую дощечку длиной в палец с вырезанными на ней иероглифами, внимательно осмотрев с двух сторон. Гостья обители молчала, не мешая ей.
- Тебя спас армейский лекарь, - наконец, проговорила почтенная настоятельница. – Знаешь, что с ним стало дальше?
- Нет, - затаила дыхание девушка.
- Как тебя зовут? Из какой ты семьи?
Недоумевающая девушка растерянно смотрела на хозяйку обители.
- Н-не знаю, - выдавила она, с трудом сглотнув. – Нужно найти этого доброго старика и спросить его? Он, думаю, скажет, что со мной, кто я и откуда. Я… ничего не помню.
- Тогда пусть будет так: пока мы справимся об армейском лекаре, ты побудешь в обители. Используй дарованное тебе время с пользой и проси Будду о милости и помощи.
- Спасибо…
- Если вдруг что-то припомнишь, неважно что, скажи об этом мне. Это поможет найти твой дом и родных. А сейчас лекарка осмотрит тебя. Будешь в чем-то нуждаться, попроси кого-нибудь из сестер и тебе помогут в твоей нужде.
- Да.
После этого ободряющего разговора с настоятельницей, она вернулась в келью и теперь сидела посреди нее. От этой самой середины было три шага в одну сторону и столько же в другую. Слушая мерный стук рыбы, перемежающийся с речитативом монашеских молитв, она думала, что благородный старый лекарь не соврал. Ей действительно помогли и продолжают помогать в обители Нефритового Будды. Только не стоило надеяться на других, нужно самой постараться припомнить кто она такая.
Но за то время, когда очнулась, испытывала она двоякое чувство, будто все здесь не ее, чуждое ей, и не было знакомо когда-либо вообще. Она как будто видела все впервые, выпав в эту жизнь из ниоткуда. Хотя как-то отдаленно знала эту жизнь и понимала ее.
Здесь ей ничто ни о чем не говорило, не напоминало, не будило и толику воспоминаний. И лишь ночь своего трагического и странного пробуждения, помнила отчетливо, во всех пугающих деталях.
Она понимала язык, но не очень-то хорошо изъяснялась на нем, в мыслях путаясь с каким-то другим языком. Может быть потому, что была из варварской Северной стороны? Совсем не помнила своей прошлой жизни, что делало ее чуждой в нынешней.
Кто же она, что ее хотели убить?
Настоятельница сама привела в ее келью лекарку, пожилую, хронически уставшую, с мудрым лицом и внимательным взглядом. Та послушала пульс гостьи и покачала головой, сказав, что яд все еще остался в ее теле, но отравленная каким-то образом сумела смягчить его действие.
Лекарка собралась очистить организм пациентки от остатков яда иглоукалыванием и целебными травяными настоями. Настоятельница все это время сидела в стороне, не вмешиваясь, и лишь когда лекарка вышла, придвинулась к своей подопечной.
- Даже для дочери племени варваров ты привлекательна. Твои манеры, поведение, жесты все говорит о том, что ты воспитанная и образованная девушка. По твоим волосам и коже видно, что ты ни в чем не нуждалась и хорошо питалась. Кроме того, твоя одежда… когда сестры отстирали те лохмотья, в которых ты пришла, то обнаружили тонкий дорогой шелк. Так кто же ты, госпожа? Ты не из простой семьи.
Настоятельницу не оставляли вопросы как и ее саму.
- Но... только по тому, как я выгляжу и одета, вы решили, что я из состоятельной семьи? – сосредоточенно хмурилась девушка, поняв, что это не столько радует, сколько пугает ее.
- Не только, - мягко улыбнулась настоятельница. – Еще и потому, что ты не умеешь кланяться. Я не тороплю тебя. Если не хочешь, не говори, расскажешь, когда надумаешь.
Гостья, поняв упрек, простерлась перед настоятельницей в искренней благодарности за ее благочестие и такт. Выйдя из покоев неведомой гостьи, настоятельница призвала к себе одну из сестер.
