Несмотря на выходной день, поезд метро был полон, Кира протиснулась в глубь вагона и, держась за поручень, попыталась вспомнить детали субботнего дня, как обзванивала больницы в поисках Кирилла и едва не сорвалась поехать к нему, спасибо – Лёха удержал. Вагон слегка покачивало, хотелось пить, и не давал покоя вопрос, что случилось на Дне рождения Федулова, почему поссорился Кирилл с отцом. И сколько бы ни говорила себе Кира, что дела этой семьи её никак не касаются, но мысли, словно стрелки компаса, настойчиво поворачивали в сторону вчерашних событий. Кира нахмурилась: прямо какое-то раздвоение личности у неё началось, словно две женщины спорили между собой – первая, строгая и требовательная, не позволяющая чувствам выйти из-под контроля, и вторая, пылкая и порывистая. Кира девятнадцать лет держала себя в руках, избегала слишком эмоциональных отношений, остерегаясь вновь быть травмированной ими, а вот сегодня почему-то многолетняя привычка не поддаваться чувствам ослабла.
На выходе из метро телефон заиграл болеро Равеля – Георгий. Кира обрадовалась: сейчас спокойный голос любовника вернёт её в реальность.
– Кирюш, тебя плохо слышно. Ты где?
– Я в метро, сейчас выйду и перезвоню.
– А с машиной что?
– Вот еду забирать.
Но перезванивать не хотелось. Вспомнила, что отношения её с Георгием начались на зло Кириллу – надеялась обиженная девчонка однажды встретить Кира на улице и гордо пройти мимо под руку с Георгием. Потом мечта эта потускнела, а Георгий остался, умный, сильный, имеющий деньги и связи, но нелюбимый.
Белая ауди ждала её у Лёхиного подъезда. Кира села за руль и откинулась на спинку кресла. Надо ехать в сторону Кутузовского, там свернуть под мост и через полчаса она будет у себя в офисе. Маршрут понятен, машина тронулась с места, но на Садовом неожиданно развернулась и поехала в сторону Сухаревки.
«Я только узнаю, что с ним, и поеду дальше», – сказала себе Кира, подъезжая к институту Склифосовского. Ей представлялось, что к Кириллу, как в кино, пускают на короткое время только близких родственников, переговоривших предварительно с лечащим врачом и строго предупреждённых не волновать больного, и ещё воображение рисовало посетителей обязательно в белых халатах. Но всё оказалось иначе. Без всякого белого халата и прочих больничных атрибутов Киру отправили в отделение.
– Я только о состоянии здоровья узнать, – словно оправдывалась Кира перед окошком справочной.
– Состояние средней тяжести. Вот идите в корпус и навестите, всё равно же приехали.
И Кира пошла «навещать», себе она сказала, что только посмотрит в каком Кирилл состоянии, может, ему что-то надо, а если кто-то будет у него, то она в палату не зайдёт; в конце концов, прийти к больному – долг здорового человека. «Что я сама себя обманываю? Я просто хочу его видеть. Зачем? Да какая разница зачем. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть», – с этими мыслями Кира постучалась в палату, подождала ответа и приоткрыла дверь.
Кирилл лежал в наушниках, слушал музыку. Глаза полуприкрыты, грудь забинтована, рука в гипсе. Почувствовав на себе взгляд, мужчина обернулся:
– Кира!
– Как себя чувствуешь?
– Отлично. Ты как узнала, что я здесь?
– Очень просто. Через справочную.
– Ну, ты даёшь!
Кира смотрела на Кирилла, и не хотелось никаких серьёзных разговоров, никаких выяснялок.
– Тебе что-нибудь принести? Чего хочется?
– Я скажу, но прозвучит неприлично, да и не получится в моем положении, – ореховые глаза смеются.
Кира села на стул рядом с кроватью, внимательно слушала, что родные хотят его перевезти в другую клинику, но его и здесь всё устраивает. Ему вчера оплатили и двухместный бокс, сосед ушёл на процедуры, и сиделку нашли, сейчас приедет…
– А жена к тебе в котором часу придёт? – Кира не хотела сталкиваться с Лорой: очень уж по-киношному – жена и любовница у постели больного.
– Ей не до нашей суеты, она сейчас на Тибете дух укрепляет.
– А как тебя угораздило в аварию попасть?
– Вот угораздило. Кир, чего ты всё спрашиваешь и спрашиваешь. Расскажи лучше, как тебя угораздило ко мне в больницу попасть.
– Я же сказала, что в справочной узнала.
– А сам факт, что я в больнице, откуда стал известен?
– Девочки мои оформляли юбилей Андрея Юрьевича, они и рассказали, что сын юбиляра в аварию попал.
Вернулся сосед, зашёл дежурный врач, медсестра поставила капельницу… Кира всё время порывалась уйти, но всё задерживалась. Про последнюю встречу не сказали ни слова, будто её и не было.
– Кира, ты меня, покалеченного, не бросай, – сказано с иронией, а глаза смотрят ласково, нежно.
– Я завтра вечером заскочу. Чего тебе привезти?
Кира возвращалась из больницы, улыбаясь. Хорошо, что поехала, обида на Кирилла прошла, и, главное, прошла обида на себя. Заиграло Болеро Равеля:
– Кирюша, не могла бы ты сегодня подъехать. Нужно поговорить.
Это было что-то новое – Георгий никогда не предлагал встретиться в воскресенье. Выходные дни они оставляли для личного пространства.
– Хорошо. В котором часу?
– Как сможешь. Я тебя буду в нашем ресторане на Новокузнецкой буду ждать.
– Через час буду.
Сейчас заедет к Георгию, выяснит, что у него стряслось, что за спешка, а потом поедет домой и будет вспоминать свой визит в больницу. Вспоминать медленно, смакуя каждое слово, сказанное Кириллом, свои слова… Кирилл поссорился с отцом, уехал с юбилея, попал в аварию. Почему поругался, толком не рассказал, но Кира догадалась, что речь шла о мечте Кирилла – о конезаводе на Алтае.
Георгий ждал Киру за столиком в углу зала. Ему нравились ниши, закрытые кабинеты, столы в самых дальних углах.
– Садись, я заказал твою любимую утку на можжевельнике.
Кира внимательно наблюдала за Георгием: всё как всегда, спокойный, красивый, подчёркнуто вежливый.
– Ты мне так и не рассказала, почему оставила машину в Мерзляковском.
– К Лёхе поболтать ездила.
– Что к своему соседу, я догадался. А машину зачем там бросила. Это на тебя не похоже.
– Напилась, и за руль, естественно, не села.
– Напилась или выпила?
– Напилась, – Кира широко улыбнулась.
– Ну, Кирюша, это не твой стиль. Что-то произошло?
Кира хотела рассказать, что встретила главную и единственную любовь своей жизни, который её унизил двадцать лет назад, и позавчера унизил, оскорбил. А сегодня она была у него в больнице, и то, что в любовных романах называют химией, опять возникло между ними. Не только в ней закипело, она не только видела и слышала Кирилла, она почувствовала его, почувствовала, что та же химия закипела в нем. Но ничего этого она, конечно, Георгию не сказала.
– Всё в порядке. У тебя что случилось?
– Да ничего особенного. Хочу с тобой небольшое дельце обсудить.
Георгий и раньше привлекал Киру к своему бизнесу, и она не задумываясь шла ему навстречу, поэтому просьба не удивила.
– Вчера с одним человечком поговорил, очень нужно его выручить – некоторую денежку помочь обналичить. Небольшую сумму через свою «Симфонию» проведи.
– Небольшую – это сколько?
– Да, там ерунда. Миллионов десяток-другой.
– Однако! Я тут посмотрела, ты мне уже искусственно налоговую нагрузку завысил, когда в прошлый раз свои дела через меня решал.
–Ты не думай, это честные деньги. Я же тебя не могу подставить. Поверь, вопросов не возникнет ни у банка, ни у контролирующих органов.
– Георгий, я тебе всегда карт-бланш давала, но не хочу, чтобы в мой бизнес вводились незаконные деньги.
– Кирюш, ты с ума сошла! Видно, вчера ты с Лёхой перепила, что такое говоришь. Никогда раньше таких мыслей у тебя не было, во всяком случае, тебя это устраивало.
Кира подумала, что такие мысли, конечно, к ней закрадывались, но она их гнала. А сегодня гнать не будет.
– Я теперь не устраивает.
– Хорошо. Какой ты хочешь процент?
– Я вообще не хочу, чтобы через «Цветочную симфонию» шёл отмыв денег.
– Кира, что с тобой сегодня?
– Не знаю, но, кажется, у меня начинается новая жизнь.
Ульяна вернулась в Москву рано утром и сразу с вокзала поехала на работу. Офис «Цветочной симфонии» был ещё закрыт, девушка села на лавочку во дворе и стала наблюдать за пробуждением дома. Вот молодая женщина ведёт ребенка, она торопиться, сердится на малыша, которому явно не хочется в детский сад; молодая пара вышла из подъезда, сразу видно, что влюблённые, долго целуются, расходятся в разные стороны, оглядываются, улыбаясь, машут друг другу – Ульяна тоже заулыбалась, глядя на них. А вот во двор въехал автомобиль Киры. Уля обрадовалась и удивилась: чего так рано? И внешний вид Киры показался Ульяне необычным: всегда одетая в строгий деловой костюм, в то утро Кира была в открытом, практически вечернем платье, и даже надетый сверху двубортный пиджак не мог придать ей привычной строгости.
Кира тоже заметила девушку:
– Ты прямо с поезда?
– Да, с пензенского.
Кира кивнула (Ульяна не поняла: ей кивнула или своим мыслям), и они пошли в офис. Девушка рассматривала начальницу – какая-то она была в то утро «особенная»: расспрашивала Ульяну о дороге, задавала вопросы о самочувствии Матвея, но при этом улыбалась своим, ей одной известным мечтам.
– Ты позавтракай, – Кира достала из холодильника сыр, йогурт. – Или в кафе сходишь? Тут на углу кафетерий, кажется, уже открылся.
– Спасибо! Я сыта. Мне тётя пирожков в дорогу нажарила, – Уля вытащила из сумки пакет и протянула Кире. – Угощайтесь!
По кабинету разливался запах свежесваренного кофе, в окно заглядывала ветка яблони с мелкими зелёными плодами, солнечные лучи весело играли на блестящей поверхности стола, Кира задумчиво улыбалась своим мыслям, и Ульяна почувствовала, как на душе становится светло, все переживания последних дней отступили, показались незначительными.
– Ты у родственницы останавливалась? – по-прежнему думая о чём-то своём, поинтересовалась Кира.
– Да, я Вам про неё рассказывала, это мамина младшая сестра. Она Вас помнит. Они с мужем на Заречной жили, когда Вы, – Ульяна запнулась, – когда Вы там жили.
– Это ты с Людмилой Михайловной обсуди, она бытоописатель Заречной. Я мало кого помню, только самых близких.
Было видно, что Кире неинтересна эта тема, но Ульяна любила во всём ясность, и понимая всю бестактность вопроса, она всё-таки спросила то, что не давала ей покоя;
– Тётя Ира сказала, что, когда она там жила, Вы ходили беременная. Это она про Вас говорила или с кем-то спутала? – про связь с негром из сельхозакадемии, привозившим наркотики, Ульяна спрашивать постеснялась.
– Про меня, – безразлично ответила Кира. – Видимо, в Конашове совсем ничего не происходит, если почти двадцать лет прошло, а там мою беременность вспоминают.
– А где Ваш ребёнок?
– Умер. Я родила мертвого ребёнка.
– Извините, – Ульяна уже не могла остановится. – А я уже испугалась, что Вы от него отказались.
– Чего ты испугалась?
– Что Вы такая, такая хорошая, и от ребёнка отказались.
Кира удивленно посмотрела на Ульяну, а та сбивчиво принялась рассказывать то, что мучило её последние месяцы:
– Вот от меня отказались. Я никому это не рассказываю, потому что подумают, что я дефективная родилась, раз меня сдали, многие считают, что нормальных детей не отдают. А на самом деле я просто была матери не нужна. Я найти её хотела, а мне заведующая в Доме малютки так и сказала: «Если, той бабе ты, малютка новорождённая, девятнадцать лет назад не нужна была, теперь ты и подавно нужна не будешь». А я всё равно хотела бы её найти и поблагодарить, потому что меня самые лучшие люди на свете удочерили. Они меня очень любили, а я их и сейчас люблю. Хотя, может, с моей биологической матерью несчастье какое-то произошло, может быть, её и в живых давно нет.
Ульяна встретила безучастный взгляд Киры и смешалась:
– Вы извините, что я Вам это всё рассказываю.
– Ничего страшного. Надо тебе было выговориться, вот и выговорилась, – Кира доброжелательно улыбнулась и включила компьютер. – А мне работать надо. Я специально пораньше приехала.
Ульяна вышла из кабинета начальницы в приёмную, ругая себя: зачем надо было устаивать этот душевный стриптиз? Вон как холодно смотрела на неё Кира, когда слушала про тайну её рождения. Теперь и Кира будет думать, что Уля дефективная, раз её в детдом сдали. И зачем вообще стала передавать рассказ тёти Иры? Хорошо, что хоть про наркотики не спросила, а могла бы ляпнуть… Ульяна даже не могла представить, какую бурю эмоций подняло в душе внешне спокойной Киры воспоминание о так печально закончившейся беременности, воспоминание, которое она себе запретила, даже думая о Кирилле (а она о нём второй день беспрерывно думала).
Между тем офис стал оживать. Пришла Марина с ворохом документов, зашёл «на минутку» в кабинет руководства и долго о чём-то спорил Тимур. Никита с загадочным видом извлёк из пакета розу на длинном стебле и протянул Уле: «Единственная и прекрасная, как ты!». К подкатам Никиты Ульяна относилась спокойно: что поделать, если у человека стиль поведения такой – «дамский угодник», зато, если какие-то вопросы по работе офиса у девушки возникали, к Никите всегда можно обратиться, зная, что он толково, по делу всё разъяснит. После обеда Кира уехала, обычно она сообщала куда и насколько покидает офис, но в этот раз ничего не сказала, и ещё, Ульяна обратила внимание, на начальнице было обтягивающее открытое платье, словно не деловая встреча намечалась, а романтический ужин, впрочем, какой ужин в четыре часа? У Киры явно что-то происходило.
Вечером дома (Ульяна удивилась себе: роскошную квартиру начальницы стала называть своим домом) всё понемногу стало выяснятся. Людмила Михайловна подробно расспросила Ульяну о поездке, сочувственно выслушала историю с избиением Матвея, а когда вернулась Кира с порога обрушилась на дочь с упрёками:
– Ты на себя посмотри: то пьяная ввалилась, сегодня как проститутка вырядилась. Как с Федуловым встретилась, так свихнулась. Это ты на свидание с ним ездила с таким разрезом? – мать возмущенно указывала на наряд дочери.
– Мам, давай не будем портить друг другу настроение и обсуждать мой внешний вид, – Кира равнодушно посмотрела на себя в зеркало.
– Это тебе мать настроение портит! – не унималась Людмила Михайловна. – Как тебе Кирилка твой настроение попортил, никто не сумеет. А ты опять с ним связалась! Дура, как есть дура! Если он тут появится, я ему всё вспомню: и про наркотики, и про весь остальной позор!
– Успокойся, он здесь не появится. Он в больнице после аварии.
– Это его наказал Господь, и не так ещё накажет! – торжественно объявила Людмила Михайловна и вернулась на кухню.
Ульяна слушала перепалку матери с дочерью, вспоминала рассказ тёти Иры, и пазлы событий из жизни Киры Зотовой стали постепенно складываться.
Кира была полностью согласна с матерью, заявившей, что она «дура, как есть дура», но ничего поделать с собой не могла. Столько лет сдавливаемая пружина эмоций, резко распрямилась. Было забыто обещание, данное себе, – никогда не входить в отношения настолько близко, что потом оказаться ими травмированной.
Во всех ситуациях Кира не позволяла себе поступать «не по правилам», мнение окружающих для неё имело весомое значение. Но в то утро ей вспомнилось шекспировское «Уж лучше грешным быть, чем слыть» – захотела увидеть Кирилла, значит, поедет и увидит.
На выходе из метро телефон заиграл болеро Равеля – Георгий. Кира обрадовалась: сейчас спокойный голос любовника вернёт её в реальность.
– Кирюш, тебя плохо слышно. Ты где?
– Я в метро, сейчас выйду и перезвоню.
– А с машиной что?
– Вот еду забирать.
Но перезванивать не хотелось. Вспомнила, что отношения её с Георгием начались на зло Кириллу – надеялась обиженная девчонка однажды встретить Кира на улице и гордо пройти мимо под руку с Георгием. Потом мечта эта потускнела, а Георгий остался, умный, сильный, имеющий деньги и связи, но нелюбимый.
Белая ауди ждала её у Лёхиного подъезда. Кира села за руль и откинулась на спинку кресла. Надо ехать в сторону Кутузовского, там свернуть под мост и через полчаса она будет у себя в офисе. Маршрут понятен, машина тронулась с места, но на Садовом неожиданно развернулась и поехала в сторону Сухаревки.
«Я только узнаю, что с ним, и поеду дальше», – сказала себе Кира, подъезжая к институту Склифосовского. Ей представлялось, что к Кириллу, как в кино, пускают на короткое время только близких родственников, переговоривших предварительно с лечащим врачом и строго предупреждённых не волновать больного, и ещё воображение рисовало посетителей обязательно в белых халатах. Но всё оказалось иначе. Без всякого белого халата и прочих больничных атрибутов Киру отправили в отделение.
– Я только о состоянии здоровья узнать, – словно оправдывалась Кира перед окошком справочной.
– Состояние средней тяжести. Вот идите в корпус и навестите, всё равно же приехали.
И Кира пошла «навещать», себе она сказала, что только посмотрит в каком Кирилл состоянии, может, ему что-то надо, а если кто-то будет у него, то она в палату не зайдёт; в конце концов, прийти к больному – долг здорового человека. «Что я сама себя обманываю? Я просто хочу его видеть. Зачем? Да какая разница зачем. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть», – с этими мыслями Кира постучалась в палату, подождала ответа и приоткрыла дверь.
Кирилл лежал в наушниках, слушал музыку. Глаза полуприкрыты, грудь забинтована, рука в гипсе. Почувствовав на себе взгляд, мужчина обернулся:
– Кира!
– Как себя чувствуешь?
– Отлично. Ты как узнала, что я здесь?
– Очень просто. Через справочную.
– Ну, ты даёшь!
Кира смотрела на Кирилла, и не хотелось никаких серьёзных разговоров, никаких выяснялок.
– Тебе что-нибудь принести? Чего хочется?
– Я скажу, но прозвучит неприлично, да и не получится в моем положении, – ореховые глаза смеются.
Кира села на стул рядом с кроватью, внимательно слушала, что родные хотят его перевезти в другую клинику, но его и здесь всё устраивает. Ему вчера оплатили и двухместный бокс, сосед ушёл на процедуры, и сиделку нашли, сейчас приедет…
– А жена к тебе в котором часу придёт? – Кира не хотела сталкиваться с Лорой: очень уж по-киношному – жена и любовница у постели больного.
– Ей не до нашей суеты, она сейчас на Тибете дух укрепляет.
– А как тебя угораздило в аварию попасть?
– Вот угораздило. Кир, чего ты всё спрашиваешь и спрашиваешь. Расскажи лучше, как тебя угораздило ко мне в больницу попасть.
– Я же сказала, что в справочной узнала.
– А сам факт, что я в больнице, откуда стал известен?
– Девочки мои оформляли юбилей Андрея Юрьевича, они и рассказали, что сын юбиляра в аварию попал.
Вернулся сосед, зашёл дежурный врач, медсестра поставила капельницу… Кира всё время порывалась уйти, но всё задерживалась. Про последнюю встречу не сказали ни слова, будто её и не было.
– Кира, ты меня, покалеченного, не бросай, – сказано с иронией, а глаза смотрят ласково, нежно.
– Я завтра вечером заскочу. Чего тебе привезти?
Кира возвращалась из больницы, улыбаясь. Хорошо, что поехала, обида на Кирилла прошла, и, главное, прошла обида на себя. Заиграло Болеро Равеля:
– Кирюша, не могла бы ты сегодня подъехать. Нужно поговорить.
Это было что-то новое – Георгий никогда не предлагал встретиться в воскресенье. Выходные дни они оставляли для личного пространства.
– Хорошо. В котором часу?
– Как сможешь. Я тебя буду в нашем ресторане на Новокузнецкой буду ждать.
– Через час буду.
Сейчас заедет к Георгию, выяснит, что у него стряслось, что за спешка, а потом поедет домой и будет вспоминать свой визит в больницу. Вспоминать медленно, смакуя каждое слово, сказанное Кириллом, свои слова… Кирилл поссорился с отцом, уехал с юбилея, попал в аварию. Почему поругался, толком не рассказал, но Кира догадалась, что речь шла о мечте Кирилла – о конезаводе на Алтае.
Георгий ждал Киру за столиком в углу зала. Ему нравились ниши, закрытые кабинеты, столы в самых дальних углах.
– Садись, я заказал твою любимую утку на можжевельнике.
Кира внимательно наблюдала за Георгием: всё как всегда, спокойный, красивый, подчёркнуто вежливый.
– Ты мне так и не рассказала, почему оставила машину в Мерзляковском.
– К Лёхе поболтать ездила.
– Что к своему соседу, я догадался. А машину зачем там бросила. Это на тебя не похоже.
– Напилась, и за руль, естественно, не села.
– Напилась или выпила?
– Напилась, – Кира широко улыбнулась.
– Ну, Кирюша, это не твой стиль. Что-то произошло?
Кира хотела рассказать, что встретила главную и единственную любовь своей жизни, который её унизил двадцать лет назад, и позавчера унизил, оскорбил. А сегодня она была у него в больнице, и то, что в любовных романах называют химией, опять возникло между ними. Не только в ней закипело, она не только видела и слышала Кирилла, она почувствовала его, почувствовала, что та же химия закипела в нем. Но ничего этого она, конечно, Георгию не сказала.
– Всё в порядке. У тебя что случилось?
– Да ничего особенного. Хочу с тобой небольшое дельце обсудить.
Георгий и раньше привлекал Киру к своему бизнесу, и она не задумываясь шла ему навстречу, поэтому просьба не удивила.
– Вчера с одним человечком поговорил, очень нужно его выручить – некоторую денежку помочь обналичить. Небольшую сумму через свою «Симфонию» проведи.
– Небольшую – это сколько?
– Да, там ерунда. Миллионов десяток-другой.
– Однако! Я тут посмотрела, ты мне уже искусственно налоговую нагрузку завысил, когда в прошлый раз свои дела через меня решал.
–Ты не думай, это честные деньги. Я же тебя не могу подставить. Поверь, вопросов не возникнет ни у банка, ни у контролирующих органов.
– Георгий, я тебе всегда карт-бланш давала, но не хочу, чтобы в мой бизнес вводились незаконные деньги.
– Кирюш, ты с ума сошла! Видно, вчера ты с Лёхой перепила, что такое говоришь. Никогда раньше таких мыслей у тебя не было, во всяком случае, тебя это устраивало.
Кира подумала, что такие мысли, конечно, к ней закрадывались, но она их гнала. А сегодня гнать не будет.
– Я теперь не устраивает.
– Хорошо. Какой ты хочешь процент?
– Я вообще не хочу, чтобы через «Цветочную симфонию» шёл отмыв денег.
– Кира, что с тобой сегодня?
– Не знаю, но, кажется, у меня начинается новая жизнь.
ГЛАВА 16. УЛЬЯНА
Ульяна вернулась в Москву рано утром и сразу с вокзала поехала на работу. Офис «Цветочной симфонии» был ещё закрыт, девушка села на лавочку во дворе и стала наблюдать за пробуждением дома. Вот молодая женщина ведёт ребенка, она торопиться, сердится на малыша, которому явно не хочется в детский сад; молодая пара вышла из подъезда, сразу видно, что влюблённые, долго целуются, расходятся в разные стороны, оглядываются, улыбаясь, машут друг другу – Ульяна тоже заулыбалась, глядя на них. А вот во двор въехал автомобиль Киры. Уля обрадовалась и удивилась: чего так рано? И внешний вид Киры показался Ульяне необычным: всегда одетая в строгий деловой костюм, в то утро Кира была в открытом, практически вечернем платье, и даже надетый сверху двубортный пиджак не мог придать ей привычной строгости.
Кира тоже заметила девушку:
– Ты прямо с поезда?
– Да, с пензенского.
Кира кивнула (Ульяна не поняла: ей кивнула или своим мыслям), и они пошли в офис. Девушка рассматривала начальницу – какая-то она была в то утро «особенная»: расспрашивала Ульяну о дороге, задавала вопросы о самочувствии Матвея, но при этом улыбалась своим, ей одной известным мечтам.
– Ты позавтракай, – Кира достала из холодильника сыр, йогурт. – Или в кафе сходишь? Тут на углу кафетерий, кажется, уже открылся.
– Спасибо! Я сыта. Мне тётя пирожков в дорогу нажарила, – Уля вытащила из сумки пакет и протянула Кире. – Угощайтесь!
По кабинету разливался запах свежесваренного кофе, в окно заглядывала ветка яблони с мелкими зелёными плодами, солнечные лучи весело играли на блестящей поверхности стола, Кира задумчиво улыбалась своим мыслям, и Ульяна почувствовала, как на душе становится светло, все переживания последних дней отступили, показались незначительными.
– Ты у родственницы останавливалась? – по-прежнему думая о чём-то своём, поинтересовалась Кира.
– Да, я Вам про неё рассказывала, это мамина младшая сестра. Она Вас помнит. Они с мужем на Заречной жили, когда Вы, – Ульяна запнулась, – когда Вы там жили.
– Это ты с Людмилой Михайловной обсуди, она бытоописатель Заречной. Я мало кого помню, только самых близких.
Было видно, что Кире неинтересна эта тема, но Ульяна любила во всём ясность, и понимая всю бестактность вопроса, она всё-таки спросила то, что не давала ей покоя;
– Тётя Ира сказала, что, когда она там жила, Вы ходили беременная. Это она про Вас говорила или с кем-то спутала? – про связь с негром из сельхозакадемии, привозившим наркотики, Ульяна спрашивать постеснялась.
– Про меня, – безразлично ответила Кира. – Видимо, в Конашове совсем ничего не происходит, если почти двадцать лет прошло, а там мою беременность вспоминают.
– А где Ваш ребёнок?
– Умер. Я родила мертвого ребёнка.
– Извините, – Ульяна уже не могла остановится. – А я уже испугалась, что Вы от него отказались.
– Чего ты испугалась?
– Что Вы такая, такая хорошая, и от ребёнка отказались.
Кира удивленно посмотрела на Ульяну, а та сбивчиво принялась рассказывать то, что мучило её последние месяцы:
– Вот от меня отказались. Я никому это не рассказываю, потому что подумают, что я дефективная родилась, раз меня сдали, многие считают, что нормальных детей не отдают. А на самом деле я просто была матери не нужна. Я найти её хотела, а мне заведующая в Доме малютки так и сказала: «Если, той бабе ты, малютка новорождённая, девятнадцать лет назад не нужна была, теперь ты и подавно нужна не будешь». А я всё равно хотела бы её найти и поблагодарить, потому что меня самые лучшие люди на свете удочерили. Они меня очень любили, а я их и сейчас люблю. Хотя, может, с моей биологической матерью несчастье какое-то произошло, может быть, её и в живых давно нет.
Ульяна встретила безучастный взгляд Киры и смешалась:
– Вы извините, что я Вам это всё рассказываю.
– Ничего страшного. Надо тебе было выговориться, вот и выговорилась, – Кира доброжелательно улыбнулась и включила компьютер. – А мне работать надо. Я специально пораньше приехала.
Ульяна вышла из кабинета начальницы в приёмную, ругая себя: зачем надо было устаивать этот душевный стриптиз? Вон как холодно смотрела на неё Кира, когда слушала про тайну её рождения. Теперь и Кира будет думать, что Уля дефективная, раз её в детдом сдали. И зачем вообще стала передавать рассказ тёти Иры? Хорошо, что хоть про наркотики не спросила, а могла бы ляпнуть… Ульяна даже не могла представить, какую бурю эмоций подняло в душе внешне спокойной Киры воспоминание о так печально закончившейся беременности, воспоминание, которое она себе запретила, даже думая о Кирилле (а она о нём второй день беспрерывно думала).
Между тем офис стал оживать. Пришла Марина с ворохом документов, зашёл «на минутку» в кабинет руководства и долго о чём-то спорил Тимур. Никита с загадочным видом извлёк из пакета розу на длинном стебле и протянул Уле: «Единственная и прекрасная, как ты!». К подкатам Никиты Ульяна относилась спокойно: что поделать, если у человека стиль поведения такой – «дамский угодник», зато, если какие-то вопросы по работе офиса у девушки возникали, к Никите всегда можно обратиться, зная, что он толково, по делу всё разъяснит. После обеда Кира уехала, обычно она сообщала куда и насколько покидает офис, но в этот раз ничего не сказала, и ещё, Ульяна обратила внимание, на начальнице было обтягивающее открытое платье, словно не деловая встреча намечалась, а романтический ужин, впрочем, какой ужин в четыре часа? У Киры явно что-то происходило.
Вечером дома (Ульяна удивилась себе: роскошную квартиру начальницы стала называть своим домом) всё понемногу стало выяснятся. Людмила Михайловна подробно расспросила Ульяну о поездке, сочувственно выслушала историю с избиением Матвея, а когда вернулась Кира с порога обрушилась на дочь с упрёками:
– Ты на себя посмотри: то пьяная ввалилась, сегодня как проститутка вырядилась. Как с Федуловым встретилась, так свихнулась. Это ты на свидание с ним ездила с таким разрезом? – мать возмущенно указывала на наряд дочери.
– Мам, давай не будем портить друг другу настроение и обсуждать мой внешний вид, – Кира равнодушно посмотрела на себя в зеркало.
– Это тебе мать настроение портит! – не унималась Людмила Михайловна. – Как тебе Кирилка твой настроение попортил, никто не сумеет. А ты опять с ним связалась! Дура, как есть дура! Если он тут появится, я ему всё вспомню: и про наркотики, и про весь остальной позор!
– Успокойся, он здесь не появится. Он в больнице после аварии.
– Это его наказал Господь, и не так ещё накажет! – торжественно объявила Людмила Михайловна и вернулась на кухню.
Ульяна слушала перепалку матери с дочерью, вспоминала рассказ тёти Иры, и пазлы событий из жизни Киры Зотовой стали постепенно складываться.
ГЛАВА 17. КИРА
Кира была полностью согласна с матерью, заявившей, что она «дура, как есть дура», но ничего поделать с собой не могла. Столько лет сдавливаемая пружина эмоций, резко распрямилась. Было забыто обещание, данное себе, – никогда не входить в отношения настолько близко, что потом оказаться ими травмированной.
Во всех ситуациях Кира не позволяла себе поступать «не по правилам», мнение окружающих для неё имело весомое значение. Но в то утро ей вспомнилось шекспировское «Уж лучше грешным быть, чем слыть» – захотела увидеть Кирилла, значит, поедет и увидит.
