– Мам, прекращай! Заказ пришёл: дом Федулова к юбилею хозяина живыми цветами оформить.
– Ну и как он, Федулов, узнал тебя?
– Никто никого не узнал. Девочку покорми. Она с поезда, сегодня только приехала.
Людмила Михайловна, что-то пробурчав, повернулась к Ульяне:
– Чего в дверях встала? Сказано было: на кухню проходи.
– А где у вас кухня? – Ульяна растерялась в сложной планировке квартиры.
– Прямо и налево, только сперва сюда, в ванную, зайди, руки помой. В поезде сейчас что хочешь можно подцепить.
На кухне, поставив перед Ульяной на стеклянный круглый стол тарелку с борщом, Людмила Михайловна села напротив девушки и начала расспросы:
– Ты Зотова?
– Нет, Костюченко.
– Но родня-то Зотовы?
– Мам, ну, что ты пристала? – на кухню зашла Кира. – Дай человеку поесть.
– Я понять хочу, кем она Зотовым приходится.
– Я Зотовых не знаю, – произнесла Ульяна и подумала: «Я никаких своих родственников, как оказалось, не знаю».
– Мам, в Конашове с населением в двести тысяч человек совсем не обязательно всем быть родственниками.
– Да причём здесь двести тысяч? Я как её увидела, – Людмила Михайловна кивнула на Ульяну, – так сразу папашу твоего вспомнила. Да ты сама посмотри: волосы зотовские, ни с кем не спутаешь, а рот… Зотовская порода. Отец твой известный кобель был, сколько по Конашову тебе братиков, сестричек настругал, одному богу известно. Уже помирал, а медсестру ущипнуть пытался.
– Мама, прекращай. Человека уже нет, а ты всё счёты с ним сводишь, – перебила Кира Людмилу Михайловну.
– Что прекращай? Мне Верка рассказывала, она у него в больнице была, как его инсульт прихватил. Руку трясутся, а всё туда же.
– Слушать не хочу, – Кира ушла с кухни, из коридора крикнула: – Я в офис поехала.
– Поела бы и ехала, – так же громко отозвалась Людмила Михайловна. – Или Федулов накормил?
– Я с тобой ела три часа назад, – донеслось из глубины квартиры.
– Так есть, как ты ешь, скоро ноги таскать не сможешь, – выкрикнула мать.
Ульяна ничего толком не поняла из этого разговора, ясно было только, что бережно относиться друг к другу в этой семье не принято.
– У меня сумка в камере хранения осталась. Как мне от Вас до вокзала доехать? – Ульяна тоже стала собираться.
– Никуда твоя сумка не денется, – Людмила Михайловна была явно раздражена разговором с дочерью. – Ступай, помойся, я тебе полотенце и халат дам, а потом ложись, я в гостиной постелю. Выспись, а то сидишь, носом клюешь. Поспишь и тогда на вокзал поедешь.
Приняв душ и закутавшись в белоснежный мягкий халат (бывают же такие чудесные халаты!), Ульяна легла на застеленный для неё диван, накрылась мягким пледом и моментально провалилась в глубокий сон. Сновидения были прекрасны – Ульяна видела себя поднимающейся под руку с Матвеем по парадной лестнице великолепного особняка, в котором она сегодня была. Но это дом не Федулова, а почему-то её. Они с Матвеем останавливаются на блестящем мраморном полу и любуются картинами, украшающими стены. Матвей целует волосы Ульяны, её шею, но тут распахиваются двери и пространство заполняется людьми: это и роскошная Злата с идеальной фигурой, которая сегодня встретила девушку, и её мать, и ещё какие-то люди. Они окружают Ульяну с Матвеем, сжимаются кольцом, а блондинка вдруг громко произносит: «Она всем врала – она не родная дочь, она удочерённая! У неё плохая наследственность, как у всех детдомовских. Она была не нужна даже родной матери!». Матвей оттолкнул Ульяну и, как случается во сне, куда-то неожиданно исчез, а все стоящие вокруг начали громко возмущаться: «Врунья!», «Лгунья!», «Обманщица!», «От неё можно ждать Бог знает чего!», «Она дочь алкашки или наркоманки, и сама будет алкашкой или наркоманкой!», «От нормального ребёнка родители не откажутся!». Ульяна в ужасе пытается убежать и просыпается: в комнате уже темно, наверное, она проспала несколько часов.
В комнату зашла Людмила Михайловна, скомандовала:
– Поднимайся, хватит спать. Что ночью будешь делать?
– Я не сплю, – подала из-под пледа голос Уля.
– Тогда иди ужинать.
На кухне сидела Кира, она была без макияжа, в домашнем спортивном костюме, но без туфель на высоких каблуках и нарядной одежды она выглядела не менее элегантно, чем днём.
Ульяна смущенно запахнула халат и, пожелав приятного аппетита, села за уже накрытый стол.
– Ты говорила, что педагогический окончила? – Кира вопросительно посмотрела на Ульяну и, не дожидаясь ответа, продолжила: – в школе раньше первого сентября учиться не начнут, можешь у меня летом поработать. Секретарь моя в декретный уходит, посидишь на телефоне, пока я замену подберу.
– Конечно. Я ещё на компьютере быстро печатаю. И пишу грамотно. У меня врождённая грамотность, – радостно затараторила Ульяна.
– Ну, и замечательно, – равнодушно бросила Кира, встала и вышла из кухни.
Ульяна сидела счастливая: Кира берёт её к себе на работу, можно будет каждый день наблюдать, как эта красавица разговаривает, как ходит, что делает, даже можно будет что-то перенять из Кириных изящных манер.
– Ешь давай, всё стынет, – проворчала Людмила Михайловна.
– А как на вокзал доехать? Мне сумку надо забрать.
– Незачем тебе на ночь глядя куда таскаться. Завтра заберешь.
– Завтра мне на работу к Кире. Надо переодеться.
– В чем сегодня была, в этом и пойдешь. Трусы свои постираешь. А завтра по дороге тебя Кира на вокзал завезёт, всё равно мимо будете ехать, – Людмила Михайловна уверенно указывала Ульяне, что та должна делать, и девушка подчинилась.
Поужинав и ответив на все дотошные вопросы Людмилы Михайловны о семье и знакомых, Ульяна вернулась в гостиную, достала телефон, чтобы позвонить тёте Ире. Утром она отправила ей сообщение «Добралась хорошо, всё в порядке», но, наверное, надо рассказать, что она будет работать не гувернанткой, а в офисе секретарём. Но звонить не стала: что за офис, Ульяна не знает, кто такая Кира, почему-то её приютившая, ей тоже неизвестно. Тётя Ира начнет расспрашивать, но ответить будет нечего, и тогда тётя испугается, начнёт пересказывать истории про сексуальное рабство и кражу людей на органы. Нет, лучше пока ничего тёте Ире не говорить, тем более, что история появления Ульяны в этой дорого обставленной московской квартире действительно странная для неё самой.
Ульяна хотела уже убрать телефон обратно в сумку, но тут он зазвенел. На экране высветилось красивое мужское лицо – Матвей.
– Привет!
– Привет! – голос Ульяны дрогнул. Матвей заходил к ней месяц назад, а теперь звонит, значит, соскучился, понял, по достоинству Ульяну оценил.
– Вика сказала: ты в Москву уехала.
– Да, вчера.
– Ну, и как там Москва?
– Стоит.
– С работой чего у тебя? Возвращаться не собираешься?
Сердце Ульяны гулко застучало:
– Пока не знаю. Меня секретарем в офис берут.
– Слушай, если ты пока в Москве, может, я в твоей квартире поживу. Чего она пустовать будет.
Сердце перестало громко стучать, голос Ульяны стал ровным.
– За квартирой тётя Ира следит, цветы поливает, а захочет, будет сдавать.
– Понял. Ну, ты с тёткой поговори. Пускай пустит меня пожить.
– Она чужого человека не пустит.
– Уль, я же не чужой, ты замуж за меня даже собиралась, пока я тебе не надоел.
– Матвей, что ты говоришь? Ты мне не надоел, а с Викой мне изменял.
– Хватит ерунду говорить. Пока!
– Пока!
Через минуту вновь раздался звонок. Сейчас Матвей скажет, что с Викой он порвал, что любит Ульяну.
– Слушай, мы так и не договорили. Если тётка твоя надумает квартиру сдавать, ты за меня словечко замолви. Я бы комнату снял. Ты знаешь, я аккуратный, квартиру не засру.
– Хорошо, скажу.
– Ну, тогда пока! Звони, если что.
– Пока!
Ульяна с отвращением смотрела на телефон. А ведь она была готова побежать к Матвею, если бы он только намекнул, что скучает, что ждёт её. «Больше я не поведусь», – сказала себе Ульяна, но на всякий случай, чтобы избежать соблазна перезвонить, решила стереть номер Матвея, и вообще, если уехала из Конашова и решила отформатировать свою жизнь, надо начать с телефонной книжки. Рядом с Матвеем был записан какой-то Михаил. Ульяна хотела и этот номер удалить, но неожиданно вспомнила добродушного парня, который вёз её из Дома малютки. Он дал свой номер со словами: «Если надо будет что-то перевезти звони, да и просто так звони, когда скучно будет». Ульяне не было скучно, ей просто хотелось поделиться впечатлениями от прошедшего дня, и она набрала номер Миши.
– Алло, – мужской голос в трубке звучал тихо и глухо.
– Извини, что разбудила, – Ульяна посмотрела на часы: только половина девятого.
– Нет, не разбудила. А с кем я говорю?
–Ульяна. Ты меня из даниловского Дома малютки подвозил.
– А я тебя сразу не узнал. Ты прости. Ждал, что позвонишь, а вот не узнал, – в голосе Михаила звенела радость. – А я тут работаю. Комп одним переустанавливаю. Ребёнка спать укладывают, вот я тихо и разговариваю.
– Ну, тогда работай. Как-нибудь в другой раз созвонимся.
– А ты чего хотела? В Даниловск собралась?
– Нет, Миш, я в Москву уехала.
– Ничего себе! А чего вдруг? Ты же в доме малютки у Екатерины Петровны работать собиралась.
– Жизнь внесла коррективы. Ладно, давай работай. Не буду мешать.
– Да ты и не мешаешь. Рассказывай, чего тебя в Москву понесло.
Они долго разговаривали о чём-то малозначительном, но почему-то интересном обоим.
А ночью Ульяне вновь приснился особняк Федулова. Только уже не Матвей, а Кира ведёт её по мраморной лестнице, и все расступаются перед ними, а ухоженная блондинка хочет сказать что-то неприятное, но под строгим взглядом Киры прячется за дверь.
Ульяна проснулась счастливой. Пусть во сне, но они с Кирой одержали победу. За окном занимался рассвет, но спать не хотелось. Впереди ждал новый день, и от этого дня Ульяна впервые за последние месяцы не ждала ничего плохого.
«Всё, что происходит в жизни, происходит не со мной, а для меня. Надо только понять зачем», – вспомнила Кира, когда-то прочитанное высказывание. Случайная остановка в родном городе, заказ на оформление цветами дома Федуловых, встреча с девочкой из Конашова – последнее время Кире кто-то упорно напоминал о прошлом. Девочка особенно тревожила, вернее, её глаза – орехового цвета, с легким прищуром, такие глаза были у Кирилла. Как ни пыталась Кира забыть этот взгляд, но память противилась: сколько раз смотрели на Киру жадные, ласковые, требовательные мужские глаза, но не было тех, особенных, глаз Кира. И вдруг появилась эта девушка. «Что-то мне судьба готовит, знать бы что».
– Ты сегодня задумчива, – Георгий нежно погладил руку Киры. – Что-то произошло, о чём я не знаю?
– Ничего не произошло, просто воспоминания одолели, – пожала плечами Кира.
Они сидели в ресторане, отмечая День рождения Георгия. Отмечали вдвоем, так у них было принято.
– Я тоже сейчас пребываю в воспоминаниях, вспомнил, как впервые увидел тебя, – Георгий мечтательно улыбнулся. – Ты была такая же задумчивая.
– Только на восемнадцать лет моложе.
– Перестань! Ты всегда была, есть и будешь молода и прекрасна!
Кира ничего не ответила, но улыбнулась, словно услышала милую шутку. Георгий был мастер произносить комплименты – когда они познакомились, Кира ещё придавала значение словам, потом поняла, что слова – это только слова, и за ними может ничего не стоять. С Георгием, таким нежным и мягким внешне (просто медвежонок Тедди, а не мужчина), но жестким в делах, она научилась не просто слушать слова, а слышать, что за этими словами стоит.
– Я хочу выпить за тебя, – Кира торжественно подняла бокал, – не только потому, что сегодня твой День рождения, а потому что ты очень много дал мне, многому научил. За всё, чего добилась, я благодарна тебе!
Кира не лукавила, она действительно была благодарна Георгию – без его поддержки она не стала бы успешной владелицей крупного бизнеса. Как не похожа была сегодняшняя Кира на ту, что девятнадцать лет назад приехала пензенским поездом в Москву и стояла на привокзальной площади, размышляя, куда теперь идти…
На площади трех вокзалов девушка заметила вывеску «Цветы». В маленьком магазинчике бойкая продавщица дала телефон хозяйки, Кира позвонила и договорилась о встрече. Так началась работа в столице. Магазин, куда попала Кира, как и «Цветочный остров», находился в торговом центре. Но торговый центр был крупнее конашовского, и в цветочном магазине покупателей теснилось значительно больше. Но разница была не только в объеме работы. Агнесса требовала, чтобы продавщицы «главного цветочного салона города», продлевая жизнь цветов, постоянно меняли воду, а сломанный цветок разбирали на лепестки для продажи в качестве свадебного или романтического аксессуара. Кира вспоминала часто слышанное «Если цветы поникнут на следующее утро, покупатель к нам больше не придёт». А в столичном магазине не только не запрещали, а требовали посыпать лепестки блёстками, маскируя пожухлость, оторванные или поникшие бутоны сажать на проволоку и ставить в букет. Кира с ужасом смотрела на те приемы, которые Агнесса объявляла грубейшими нарушениями, а на новом месте работы считали совершенно нормальными.
– Ты чего по накопительной карте пять процентов скидки снимаешь? – спросила у Киры её коллега. – Поменяй, когда будешь пробивать, карту на максимальную, двадцатипятипроцентную. Чек, по покупателю видно, спрашивать не будет.
– А зачем? – не поняла Кира.
– Так, ты ему озвучишь пять процентов скидки, а по кассе двадцать пять процентов пройдёт. Скидочная разница нам, флористам.
– Но покупатель пострадает. Получается, что на его карте покупка не зафиксируется, значит, он так и будет вечно со своими пятью процентами ходить.
– А тебе какое дело? – искренне изумилась вторая продавщица. – Не обеднеет: цветы на последние не покупают.
– Воровать не приучена, – Кира возмущенно отвернулась.
А через несколько дней владельцу магазина донесли, что Кира регулярно не пробивает чеки и забирает выручку себе. Была проведена ревизия списания цветов, и, хотя вина Киры не была доказана, её уволили. Девушка растерялась: почему оболгали? Почему мир снова ополчился против неё? Наверное, правильно сказала ей мать: кто-то порчу навел, и теперь всегда будут вокруг виться интриги и враньё. Но долго горевать Кира не могла себе позволить: надо было платить за комнату в коммуналке, которую Кира снимала у супругов-алкоголиков, обувь требовала починки, и есть почему-то хотелось постоянно. Новое место работы отыскалось довольно быстро: оказалось, что в огромном городе флористов с опытом не так уж и много, и специалист, знающий, что такое первичный цветок, а что вторичный, умеющий сохранить срезку и правильно собрать букет, на вес золота.
Постепенно с работой у Киры всё наладилось, она уверенно заняла место ведущего флориста дорогого цветочного салона в самом центре Москвы, но ни с кем из сотрудников не сближалась, обычной женской болтовни не поддерживала, производя впечатление высокомерной гордячки. И мало кто догадывался, что молчаливая и строгая Кира не смотрит свысока на окружающих, а боится подпустить к себе, боится быть вновь обманутой, униженной, боится поверить людям. Её московское существование можно было описать двумя словами «дом – работа». Домом была съёмная десятиметровая комната в старой коммуналке, куда Кира приходила поспать, чтобы набраться сил для трудового дня, остальное же время отдавалось работе.
– Ну и как он, Федулов, узнал тебя?
– Никто никого не узнал. Девочку покорми. Она с поезда, сегодня только приехала.
Людмила Михайловна, что-то пробурчав, повернулась к Ульяне:
– Чего в дверях встала? Сказано было: на кухню проходи.
– А где у вас кухня? – Ульяна растерялась в сложной планировке квартиры.
– Прямо и налево, только сперва сюда, в ванную, зайди, руки помой. В поезде сейчас что хочешь можно подцепить.
На кухне, поставив перед Ульяной на стеклянный круглый стол тарелку с борщом, Людмила Михайловна села напротив девушки и начала расспросы:
– Ты Зотова?
– Нет, Костюченко.
– Но родня-то Зотовы?
– Мам, ну, что ты пристала? – на кухню зашла Кира. – Дай человеку поесть.
– Я понять хочу, кем она Зотовым приходится.
– Я Зотовых не знаю, – произнесла Ульяна и подумала: «Я никаких своих родственников, как оказалось, не знаю».
– Мам, в Конашове с населением в двести тысяч человек совсем не обязательно всем быть родственниками.
– Да причём здесь двести тысяч? Я как её увидела, – Людмила Михайловна кивнула на Ульяну, – так сразу папашу твоего вспомнила. Да ты сама посмотри: волосы зотовские, ни с кем не спутаешь, а рот… Зотовская порода. Отец твой известный кобель был, сколько по Конашову тебе братиков, сестричек настругал, одному богу известно. Уже помирал, а медсестру ущипнуть пытался.
– Мама, прекращай. Человека уже нет, а ты всё счёты с ним сводишь, – перебила Кира Людмилу Михайловну.
– Что прекращай? Мне Верка рассказывала, она у него в больнице была, как его инсульт прихватил. Руку трясутся, а всё туда же.
– Слушать не хочу, – Кира ушла с кухни, из коридора крикнула: – Я в офис поехала.
– Поела бы и ехала, – так же громко отозвалась Людмила Михайловна. – Или Федулов накормил?
– Я с тобой ела три часа назад, – донеслось из глубины квартиры.
– Так есть, как ты ешь, скоро ноги таскать не сможешь, – выкрикнула мать.
Ульяна ничего толком не поняла из этого разговора, ясно было только, что бережно относиться друг к другу в этой семье не принято.
– У меня сумка в камере хранения осталась. Как мне от Вас до вокзала доехать? – Ульяна тоже стала собираться.
– Никуда твоя сумка не денется, – Людмила Михайловна была явно раздражена разговором с дочерью. – Ступай, помойся, я тебе полотенце и халат дам, а потом ложись, я в гостиной постелю. Выспись, а то сидишь, носом клюешь. Поспишь и тогда на вокзал поедешь.
Приняв душ и закутавшись в белоснежный мягкий халат (бывают же такие чудесные халаты!), Ульяна легла на застеленный для неё диван, накрылась мягким пледом и моментально провалилась в глубокий сон. Сновидения были прекрасны – Ульяна видела себя поднимающейся под руку с Матвеем по парадной лестнице великолепного особняка, в котором она сегодня была. Но это дом не Федулова, а почему-то её. Они с Матвеем останавливаются на блестящем мраморном полу и любуются картинами, украшающими стены. Матвей целует волосы Ульяны, её шею, но тут распахиваются двери и пространство заполняется людьми: это и роскошная Злата с идеальной фигурой, которая сегодня встретила девушку, и её мать, и ещё какие-то люди. Они окружают Ульяну с Матвеем, сжимаются кольцом, а блондинка вдруг громко произносит: «Она всем врала – она не родная дочь, она удочерённая! У неё плохая наследственность, как у всех детдомовских. Она была не нужна даже родной матери!». Матвей оттолкнул Ульяну и, как случается во сне, куда-то неожиданно исчез, а все стоящие вокруг начали громко возмущаться: «Врунья!», «Лгунья!», «Обманщица!», «От неё можно ждать Бог знает чего!», «Она дочь алкашки или наркоманки, и сама будет алкашкой или наркоманкой!», «От нормального ребёнка родители не откажутся!». Ульяна в ужасе пытается убежать и просыпается: в комнате уже темно, наверное, она проспала несколько часов.
В комнату зашла Людмила Михайловна, скомандовала:
– Поднимайся, хватит спать. Что ночью будешь делать?
– Я не сплю, – подала из-под пледа голос Уля.
– Тогда иди ужинать.
На кухне сидела Кира, она была без макияжа, в домашнем спортивном костюме, но без туфель на высоких каблуках и нарядной одежды она выглядела не менее элегантно, чем днём.
Ульяна смущенно запахнула халат и, пожелав приятного аппетита, села за уже накрытый стол.
– Ты говорила, что педагогический окончила? – Кира вопросительно посмотрела на Ульяну и, не дожидаясь ответа, продолжила: – в школе раньше первого сентября учиться не начнут, можешь у меня летом поработать. Секретарь моя в декретный уходит, посидишь на телефоне, пока я замену подберу.
– Конечно. Я ещё на компьютере быстро печатаю. И пишу грамотно. У меня врождённая грамотность, – радостно затараторила Ульяна.
– Ну, и замечательно, – равнодушно бросила Кира, встала и вышла из кухни.
Ульяна сидела счастливая: Кира берёт её к себе на работу, можно будет каждый день наблюдать, как эта красавица разговаривает, как ходит, что делает, даже можно будет что-то перенять из Кириных изящных манер.
– Ешь давай, всё стынет, – проворчала Людмила Михайловна.
– А как на вокзал доехать? Мне сумку надо забрать.
– Незачем тебе на ночь глядя куда таскаться. Завтра заберешь.
– Завтра мне на работу к Кире. Надо переодеться.
– В чем сегодня была, в этом и пойдешь. Трусы свои постираешь. А завтра по дороге тебя Кира на вокзал завезёт, всё равно мимо будете ехать, – Людмила Михайловна уверенно указывала Ульяне, что та должна делать, и девушка подчинилась.
Поужинав и ответив на все дотошные вопросы Людмилы Михайловны о семье и знакомых, Ульяна вернулась в гостиную, достала телефон, чтобы позвонить тёте Ире. Утром она отправила ей сообщение «Добралась хорошо, всё в порядке», но, наверное, надо рассказать, что она будет работать не гувернанткой, а в офисе секретарём. Но звонить не стала: что за офис, Ульяна не знает, кто такая Кира, почему-то её приютившая, ей тоже неизвестно. Тётя Ира начнет расспрашивать, но ответить будет нечего, и тогда тётя испугается, начнёт пересказывать истории про сексуальное рабство и кражу людей на органы. Нет, лучше пока ничего тёте Ире не говорить, тем более, что история появления Ульяны в этой дорого обставленной московской квартире действительно странная для неё самой.
Ульяна хотела уже убрать телефон обратно в сумку, но тут он зазвенел. На экране высветилось красивое мужское лицо – Матвей.
– Привет!
– Привет! – голос Ульяны дрогнул. Матвей заходил к ней месяц назад, а теперь звонит, значит, соскучился, понял, по достоинству Ульяну оценил.
– Вика сказала: ты в Москву уехала.
– Да, вчера.
– Ну, и как там Москва?
– Стоит.
– С работой чего у тебя? Возвращаться не собираешься?
Сердце Ульяны гулко застучало:
– Пока не знаю. Меня секретарем в офис берут.
– Слушай, если ты пока в Москве, может, я в твоей квартире поживу. Чего она пустовать будет.
Сердце перестало громко стучать, голос Ульяны стал ровным.
– За квартирой тётя Ира следит, цветы поливает, а захочет, будет сдавать.
– Понял. Ну, ты с тёткой поговори. Пускай пустит меня пожить.
– Она чужого человека не пустит.
– Уль, я же не чужой, ты замуж за меня даже собиралась, пока я тебе не надоел.
– Матвей, что ты говоришь? Ты мне не надоел, а с Викой мне изменял.
– Хватит ерунду говорить. Пока!
– Пока!
Через минуту вновь раздался звонок. Сейчас Матвей скажет, что с Викой он порвал, что любит Ульяну.
– Слушай, мы так и не договорили. Если тётка твоя надумает квартиру сдавать, ты за меня словечко замолви. Я бы комнату снял. Ты знаешь, я аккуратный, квартиру не засру.
– Хорошо, скажу.
– Ну, тогда пока! Звони, если что.
– Пока!
Ульяна с отвращением смотрела на телефон. А ведь она была готова побежать к Матвею, если бы он только намекнул, что скучает, что ждёт её. «Больше я не поведусь», – сказала себе Ульяна, но на всякий случай, чтобы избежать соблазна перезвонить, решила стереть номер Матвея, и вообще, если уехала из Конашова и решила отформатировать свою жизнь, надо начать с телефонной книжки. Рядом с Матвеем был записан какой-то Михаил. Ульяна хотела и этот номер удалить, но неожиданно вспомнила добродушного парня, который вёз её из Дома малютки. Он дал свой номер со словами: «Если надо будет что-то перевезти звони, да и просто так звони, когда скучно будет». Ульяне не было скучно, ей просто хотелось поделиться впечатлениями от прошедшего дня, и она набрала номер Миши.
– Алло, – мужской голос в трубке звучал тихо и глухо.
– Извини, что разбудила, – Ульяна посмотрела на часы: только половина девятого.
– Нет, не разбудила. А с кем я говорю?
–Ульяна. Ты меня из даниловского Дома малютки подвозил.
– А я тебя сразу не узнал. Ты прости. Ждал, что позвонишь, а вот не узнал, – в голосе Михаила звенела радость. – А я тут работаю. Комп одним переустанавливаю. Ребёнка спать укладывают, вот я тихо и разговариваю.
– Ну, тогда работай. Как-нибудь в другой раз созвонимся.
– А ты чего хотела? В Даниловск собралась?
– Нет, Миш, я в Москву уехала.
– Ничего себе! А чего вдруг? Ты же в доме малютки у Екатерины Петровны работать собиралась.
– Жизнь внесла коррективы. Ладно, давай работай. Не буду мешать.
– Да ты и не мешаешь. Рассказывай, чего тебя в Москву понесло.
Они долго разговаривали о чём-то малозначительном, но почему-то интересном обоим.
А ночью Ульяне вновь приснился особняк Федулова. Только уже не Матвей, а Кира ведёт её по мраморной лестнице, и все расступаются перед ними, а ухоженная блондинка хочет сказать что-то неприятное, но под строгим взглядом Киры прячется за дверь.
Ульяна проснулась счастливой. Пусть во сне, но они с Кирой одержали победу. За окном занимался рассвет, но спать не хотелось. Впереди ждал новый день, и от этого дня Ульяна впервые за последние месяцы не ждала ничего плохого.
ГЛАВА 9. КИРА
«Всё, что происходит в жизни, происходит не со мной, а для меня. Надо только понять зачем», – вспомнила Кира, когда-то прочитанное высказывание. Случайная остановка в родном городе, заказ на оформление цветами дома Федуловых, встреча с девочкой из Конашова – последнее время Кире кто-то упорно напоминал о прошлом. Девочка особенно тревожила, вернее, её глаза – орехового цвета, с легким прищуром, такие глаза были у Кирилла. Как ни пыталась Кира забыть этот взгляд, но память противилась: сколько раз смотрели на Киру жадные, ласковые, требовательные мужские глаза, но не было тех, особенных, глаз Кира. И вдруг появилась эта девушка. «Что-то мне судьба готовит, знать бы что».
– Ты сегодня задумчива, – Георгий нежно погладил руку Киры. – Что-то произошло, о чём я не знаю?
– Ничего не произошло, просто воспоминания одолели, – пожала плечами Кира.
Они сидели в ресторане, отмечая День рождения Георгия. Отмечали вдвоем, так у них было принято.
– Я тоже сейчас пребываю в воспоминаниях, вспомнил, как впервые увидел тебя, – Георгий мечтательно улыбнулся. – Ты была такая же задумчивая.
– Только на восемнадцать лет моложе.
– Перестань! Ты всегда была, есть и будешь молода и прекрасна!
Кира ничего не ответила, но улыбнулась, словно услышала милую шутку. Георгий был мастер произносить комплименты – когда они познакомились, Кира ещё придавала значение словам, потом поняла, что слова – это только слова, и за ними может ничего не стоять. С Георгием, таким нежным и мягким внешне (просто медвежонок Тедди, а не мужчина), но жестким в делах, она научилась не просто слушать слова, а слышать, что за этими словами стоит.
– Я хочу выпить за тебя, – Кира торжественно подняла бокал, – не только потому, что сегодня твой День рождения, а потому что ты очень много дал мне, многому научил. За всё, чего добилась, я благодарна тебе!
Кира не лукавила, она действительно была благодарна Георгию – без его поддержки она не стала бы успешной владелицей крупного бизнеса. Как не похожа была сегодняшняя Кира на ту, что девятнадцать лет назад приехала пензенским поездом в Москву и стояла на привокзальной площади, размышляя, куда теперь идти…
На площади трех вокзалов девушка заметила вывеску «Цветы». В маленьком магазинчике бойкая продавщица дала телефон хозяйки, Кира позвонила и договорилась о встрече. Так началась работа в столице. Магазин, куда попала Кира, как и «Цветочный остров», находился в торговом центре. Но торговый центр был крупнее конашовского, и в цветочном магазине покупателей теснилось значительно больше. Но разница была не только в объеме работы. Агнесса требовала, чтобы продавщицы «главного цветочного салона города», продлевая жизнь цветов, постоянно меняли воду, а сломанный цветок разбирали на лепестки для продажи в качестве свадебного или романтического аксессуара. Кира вспоминала часто слышанное «Если цветы поникнут на следующее утро, покупатель к нам больше не придёт». А в столичном магазине не только не запрещали, а требовали посыпать лепестки блёстками, маскируя пожухлость, оторванные или поникшие бутоны сажать на проволоку и ставить в букет. Кира с ужасом смотрела на те приемы, которые Агнесса объявляла грубейшими нарушениями, а на новом месте работы считали совершенно нормальными.
– Ты чего по накопительной карте пять процентов скидки снимаешь? – спросила у Киры её коллега. – Поменяй, когда будешь пробивать, карту на максимальную, двадцатипятипроцентную. Чек, по покупателю видно, спрашивать не будет.
– А зачем? – не поняла Кира.
– Так, ты ему озвучишь пять процентов скидки, а по кассе двадцать пять процентов пройдёт. Скидочная разница нам, флористам.
– Но покупатель пострадает. Получается, что на его карте покупка не зафиксируется, значит, он так и будет вечно со своими пятью процентами ходить.
– А тебе какое дело? – искренне изумилась вторая продавщица. – Не обеднеет: цветы на последние не покупают.
– Воровать не приучена, – Кира возмущенно отвернулась.
А через несколько дней владельцу магазина донесли, что Кира регулярно не пробивает чеки и забирает выручку себе. Была проведена ревизия списания цветов, и, хотя вина Киры не была доказана, её уволили. Девушка растерялась: почему оболгали? Почему мир снова ополчился против неё? Наверное, правильно сказала ей мать: кто-то порчу навел, и теперь всегда будут вокруг виться интриги и враньё. Но долго горевать Кира не могла себе позволить: надо было платить за комнату в коммуналке, которую Кира снимала у супругов-алкоголиков, обувь требовала починки, и есть почему-то хотелось постоянно. Новое место работы отыскалось довольно быстро: оказалось, что в огромном городе флористов с опытом не так уж и много, и специалист, знающий, что такое первичный цветок, а что вторичный, умеющий сохранить срезку и правильно собрать букет, на вес золота.
Постепенно с работой у Киры всё наладилось, она уверенно заняла место ведущего флориста дорогого цветочного салона в самом центре Москвы, но ни с кем из сотрудников не сближалась, обычной женской болтовни не поддерживала, производя впечатление высокомерной гордячки. И мало кто догадывался, что молчаливая и строгая Кира не смотрит свысока на окружающих, а боится подпустить к себе, боится быть вновь обманутой, униженной, боится поверить людям. Её московское существование можно было описать двумя словами «дом – работа». Домом была съёмная десятиметровая комната в старой коммуналке, куда Кира приходила поспать, чтобы набраться сил для трудового дня, остальное же время отдавалось работе.
