Коза мекнула еще раз, будто подтверждая, что он идет правильно. Стас рванул на этот божественный звук изо всех сил, выдрался из гущи особенно цепких веток, вывалился из кустов…
А там, всего в нескольких шагах, окруженный сочной зеленой лужайкой и залитый солнцем от крыши до крыльца, стоял дом.
Безо всяких курьих ножек и пряничных стен — самый обычный деревянный дом. Очень похожий на дом Маринкиной бабушки, где Стас был всего однажды, но запомнил надолго — такой же крепкий, бревенчатый, под красно-коричневой черепицей. С огородиком, правда, совсем маленьким, но ухоженным. И даже с клумбой у самого крыльца! На клумбе, аккуратно обложенной камнями, росли какие-то мелкие цветочки, которыми неспешно лакомилась коза. Светлая, с длиннющей волнистой шерстью и загнутыми назад рогами, очень нарядная коза. К козе был привязан длинной веревкой деревянный колышек.
Стас моргнул. Дом не исчез. Коза тоже.
Она подняла морду от цветочков, окинула взглядом Стаса и замекала снова, причем с явной издевкой. Дожил, мало ему было филина, теперь козы насмехаются!
— Ах ты зараза! — раздался возмущенный вскрик, и откуда-то из-за дома выбежала женщина лет пятидесяти с небольшим.
Невысокая, полноватая, в длинном темном платье с закатанными по локоть рукавами, волосы убраны под белую косынку — соседка Маринкиной бабушки так же одевалась. И на козу похоже ругалась, ну, разве что забористей.
У Стаса разом задрожали ноги, да так, что он едва не сел прямо на траву. Голова закружилась, но почти сразу дурнота прошла, а взамен накатило блаженное облегчение.
Он вышел! Вышел из этого проклятого леса к людям!
И как бы сложно ни оказалось среди местных жителей, во всяком случае, они тут есть! Самые обычные люди, привычно выглядящие и одетые. Вдобавок — он понимает язык!
Только сейчас он понял, как на самом деле боялся никого не найти. А тут еще отсутствие языкового барьера — просто праздник какой-то! Стас попытался сообразить, на каком языке козу назвали заразой, неужели по-русски? Память подсказывала, что на самом деле слово должно звучать как-то иначе… Значит ли это, что вместе с непрошеным билетом в чужой мир ему досталось умение говорить и понимать?! Надо проверить как можно быстрее!
— Извините! — окликнул он женщину, и та, оставив в покое козу, повернулась к Стасу и прищурилась, прикрыв лицо ладонью от солнца:
— Ты откуда это, сынок? Дорога в другой стороне… В лесу, что ли, заблудился?
— Заблудился, — поспешно подтвердил Стас. — Совсем! Вы не подскажете, где тут поблизости…
Он замялся, пытаясь решить, что именно может быть поблизости. Город? Деревня? Коза и дом ясности не вносили, Маринка рассказывала, что у них в Волгограде козы даже в городе пасутся. На окраине, но все же…
А еще стало совершенно ясно, что язык, на котором они сейчас объясняются, не русский. Но при этом странно знакомый, будто Стас уже слышал эти резкие, отрывистые и словно лающие звуки. Придыхание знакомое, опять же… Восприятие путалось, он одновременно помнил, как говорить по-русски, и знал, что если хочет, чтоб его понимали, нужно говорить иначе, как будто соскользнув на другой уровень восприятия.
— Деревня-то? Да часа два до нашего Флюхенберга, если пешком, — охотно ответила женщина, и Стас опять понял каждое слово, даже интонацию уловил, доброжелательную и мягкую. — Ты, сынок, не местный? Устал, небось? Хочешь, молочка тебе налью?
Молочка! Желудок сжался и громко забурчал.
— И пирог есть яблочный, вот только-только из печи, — добавила женщина, поглядев на Стаса так сочувственно, что ему стало ужасно себя жалко. — Ты заходи, сынок. Покушай, молочка выпей. Передохни, если хочешь, а там я тебе дорогу покажу. Или вот что — к полудню из деревни ко мне как раз внучка придет. Она тебя и выведет, чтоб не заблудился.
— Спасибо! — выдохнул Стас, удивляясь, что хозяйку домика нисколько не пугает его странный вид и то, что он вышел из леса. Может, здесь благополучные и достаточно цивилизованные места? Раз уж незнакомца так запросто приглашают в дом и сынком зовут? — А… простите, как вас зовут?
— Марией меня кличут, — улыбнулась женщина так светло, что у Стаса потеплело на сердце. — Тетушка Мария из Флюхенберга, травница местная.
Подхватив веревку, она потащила козу от клумбы, на ходу бросив:
— Погоди немного, вот сейчас привяжу эту непоседу и покажу тебе, где умыться.
Кивнув, Стас пошел к дому, только сейчас почувствовав, до чего устал. Ноги гудят, потное тело чешется и ноет, он бы сейчас не то что умыться — целиком бы в воду залез по самые ноздри, как бегемот! Ванну бы… с морской солью и лавандовым маслом… И валяться в ней час, не меньше, подливая горячую воду и слушая какой-нибудь уютный подкаст или просто аудиокнигу… Нет, в ванне он бы сейчас просто заснул!
— А вот и я! — Мария из Флюхенберга — странное какое название! — спешила к нему, уже избавившись от козы. — Сейчас-сейчас…
Оглянувшись через плечо и махнув рукой, она провела его за дом и указала на ведро, собранное из тонких дощечек с парой железных обручей. Ведро стояло на пеньке и было полно воды. Чистейшей прозрачной воды, наклонившись над которой Стас увидел свое отражение почти как в зеркале. Ну и рожа! Волосы растрепались, физиономия помятая… «А посудина-то деревянная — тревожно кольнуло его. — Пластиковые ведра, значит, здесь не в ходу? И железные тоже?» Да и ковшик с длинной ручкой тоже вырезан из светлого дерева…
Сначала он напился, жадно глотая воду, пока в животе не забулькало. Смущенно покосился на Марию, но та понимающе и умиленно улыбалась, будто любимому и долгожданному внуку. Потом, постеснявшись снять рубашку, но засучив рукава, умылся, вытерся чистым полотенцем из какой-то грубой светло-серой ткани и с благодарностью вернул его хозяйке. Тетушка, значит? И травница… Что ж, это немного объясняет, почему она его не испугалась. К ней, наверное, часто приходят клиенты?
Стас тревожно оглядел дом, подмечая теперь гораздо больше, чем с первого торопливого взгляда. В небольшом окошке, выходящем на просторный задний двор, вставлено мутноватое стекло, крыльцо побелено и чисто вымыто. И домик выглядит ухоженным! Как и задний двор, окруженный постройками. Вон там — явно дровяной сарай, а рядом за полуприкрытой дверью только что тихонько мекнула коза. Вон колодец — привычного вида бревенчатый сруб и ворот с намотанной цепью…
— Воду захвати, сделай милость, — махнула травница на ведро, и Стас послушно подхватил тяжелую бадейку.
Поднялся вслед за хозяйкой по крыльцу и прошел в кухню, большую часть которой занимали печь, деревянный резной буфет и стол, покрытый белой скатертью. На столе стояло блюдо с коричнево-золотым пирогом, пахнущим так дурманно, что Стаса повело — голова снова закружилась, в глазах на пару мгновений потемнело, а в желудке завыла стая волков. Он поставил воду возле печки и оперся ладонью о стол, радуясь, что успел вымыть руки.
— Вот сюда садись, — торопливо захлопотала Мария, подвигая ему табурет. — Ай, как хорошо, что я тесто с вечера поставила! Утром только яблоки завернула, в печку сунула да пошла козу доить. А пока подоила, пирог-то уже и испекся… Как знала, что господь мне гостя пошлет!
— Вы, наверное, для внучки пекли, — смущенно сказал Стас, чувствуя, что готов сожрать этот пирог вместе с блюдом и закусить кувшинчиком, из которого Мария только что налила ему молока. — Даже не знаю, как вас благодарить…
— Да какая благодарность?! — Травница замахала на него руками и прищурилась, от светло-голубых глаз разбежались веселые морщинки, и ее простое лицо показалось удивительно симпатичным — Стаса так и потянуло улыбнуться в ответ. — Проводишь мою внучку, вот и будет благодарность, другой не надо! У нас тут, правда, тихо, ни звери, ни лихой народ не шалит, а только девице все равно спокойнее по лесу не одной идти. Ты вон парень какой здоровенный, а человек добрый, старая Мария не ошибается! Да ты ешь, сынок, ешь…
Стас поспешно кивнул, примеряясь, как бы аккуратнее расспросить про таинственный Флюхенберг, не выдав полного незнания окружающей действительности. Впрочем, если потом еще два часа провожать внучку, можно поговорить и с ней! Очень уж не хочется заявиться в деревню, совершенно ничего не зная про эти места и живущих здесь людей.
«Флюхенберг… — снова повторил он про себя. — Слово, кажется, европейского происхождения, но вдруг просто случайное созвучие? А вот Мария — это уже показатель… Сразу понятен культурный пласт, и мое имя, возможно, здесь тоже удивления не вызовет».
Пока травница резала пирог, Стас еще раз оглядел комнатку. Ни розеток, ни проводов. В углу — кирпичная печь, от которой до сих пор расходится жар, хотя огонь уже погас. На стойке буфета глазурованный горшок с крышкой, а на крючках в углу висит пара сковородок и кастрюлька — все медное, ярко начищенное, так и сияет на солнце. Окно задернуто полотняной белой занавеской, по краю вышитой голубыми цветочками, на полу — пестрый тканый коврик. Чисто, уютно, даже нарядно. И ни одной пластиковой или эмалированной вещи. Нож — и тот с деревянной ручкой. Но чашка с молоком, которую ему подвинула травница, выглядит вполне современно — белый то ли фарфор, то ли фаянс, расписанный умилительными розочками. Не средневековье на дворе, и то хорошо…
Он взял золотистый треугольный ломоть, пахнущий корицей, откусил и едва не застонал от наслаждения. Пирог! Еще теплый! Корочка хрустит! Тесто воздушное, яблоки самую капельку кисловатые, сливочный крем сладкий и плотный — фантастический пирог!
Хотя после такой ночки он бы, пожалуй, и холодную овсянку проглотил, как амброзию… Тетушку Марию точно надо отблагодарить, вот только как? Не деньги же ей совать? Пара купюр в кошельке найдется, но толку здесь от них? Может, по хозяйству чем помочь, пока они внучку ждут? Ага, так и сделает… немного позже, когда проснется, а то что-то глаза слипаются… И голова какая-то тяжелая…
Он едва не уронил чашку с остатками молока, но умудрился поставить ее на стол. Второй рукой стиснул пирог, испугавшись за белую скатерть — пальцы не слушались, так и норовя разжаться. Стас выпрямился — и едва не упал со стула. Растерянно посмотрел на травницу — та взирала на него с доброй улыбкой, но морщинки больше не разбегались от глаз, да и улыбка показалась какой-то напряженной. А взгляд — выжидающим. Что за…
Дверь позади распахнулась, грохнув о стену! Стас приподнялся и с трудом повернул тяжелую голову, сонно удивляясь — кого могло принести с таким шумом? Внучку, что ли? Внучку… Жучку… Смешно… О, точно, кош-ш-ку! В домик влетел кот! Огромный, белый, со вздыбленной шерстью!
Он проскочил мимо и оскалился не хуже тигра, желтые глазища горели парой фонарей! Тот самый кот… Или не-е-ет…
Ох, как же спать-то хочется!
Упав на стул, Стас все-таки зацепил рукавом чашку, и молоко плеснуло, заливая скатерть. Белое на белом, оно вдруг показалось непонятной жидкостью в радужных, словно бензиновых, разводах. Стас вяло удивился, потянул носом, но бензином не пахло, а вот яблоки с корицей словно ударили в ноздри, но в сладком пряном аромате повеяло гнилью.
Тетушка Мария вскочила с лавки, оскалилась жутко и неправдоподобно — рот растянулся по-лягушачьи… нет, по-змеиному! Верхняя и нижняя челюсти широко разошлись, блеснули слишком крупные и острые зубы. Стас моргнул — травница пошла крупной рябью и приняла прежний вид. И тут же кинулась к коту, вытянув руки и растопырив пальцы — длинные и скрюченные, будто коряги. Показалось, что каждый палец заканчивается черным острым когтем.
Эти когти должны были вонзиться в морду кота, но тот увернулся и с диким утробным воем прыгнул на стол. Стас выронил пирог, попытался заслониться хотя бы рукой, но тело совершенно перестало слушаться. Однако жуткий белый зверь не напал — только сбросил пирог на пол и завыл — Стас мог бы поклясться, что слышит ярость и разочарование. Развернулся хвостом, выгнулся и прижал уши, окончательно превратившись в белый меховой шар, замер между ним и травницей…
А потом стало темно и тихо.
* * *
Крупный серый жеребец, купленный вместо гнедого, недавно порванного волколаком, шел ровно и послушно. Гнедого было жаль, он принял на себя бросок твари и ценой своей жизни выиграл хозяину пару драгоценных мгновений. Видо вообще слишком сильно привязывался к лошадям — при его службе черта неудобная и неприятная. Лошади в конюшнях капитула менялись часто и совсем не по возрасту.
— Скажите, Курт, вам тоже кажется, что я ищу в темной комнате черную кошку, которой там нет? — спросил Видо, когда они выехали за городскую стену, и полдюжины рейтаров — дежурный отряд — растянулись в короткую колонну попарно, а их капитан привычно пустил коня рядом с Видо.
— Вам виднее, герр патермейстер. — Наедине Курт фон Гейзель, орденский кирх-капитан и третье должностное лицо капитула, мог себе позволить некоторую фамильярность, однако на людях свято соблюдал субординацию. — Но даже если так, что в этом плохого? Искать кошек — это ваша прямая обязанность, верно? — Видо слегка улыбнулся, показывая, что оценил шутку, и капитан продолжил: — За теткой Марией дурного не числится, но ведьма есть ведьма. Поди угадай, что и когда ей в голову стукнет?
— Мария — травница, — поправил Видо. — Ведьма она такая слабая, что еще немного — и даже под орденский эдикт не подпала бы. Больной зуб заговорить или там порез, ребенка полечить от испуга и колик… Ну, еще воду почуять, чтобы новый колодец выкопать… Крестьянам хватает, и ей самой так спокойнее — к слабосилкам Та Сторона куда меньше тянется. Сам не верю, что все эти странности с ней связаны, но другого объяснения пока нет.
— Может, пришлая забрела? — предположил опытный капитан, гонявший тварей, когда Видо еще был послушником в орденской семинарии. — Затаилась да пакостит по округе? Матерый зверь возле норы не охотится, вот и эта побоялась, а вышло наоборот?
— Может, — неуверенно согласился Видо. — Правда, я бы должен почувствовать… Но если ведьма или ведьмак сильные, то могли от меня спрятаться. А мог и новый кто-то появиться, не издалека, а местный. Сила проснулась, Та Сторона прислала фамильяра с договором, а молодые ведьмы — жадные и глупые. Начала охотиться, хлебнула крови, опьянела. И чем дальше заходит — тем больше хочется. Фамильяры таких дур не берегут, быстро разменивают, чтобы самим по иерархии подняться. И сидит у нас где-нибудь в норе будущая кровососка и людоедка, копит силу и заслуги перед Той Стороной.
— Поганый расклад, — помолчав, согласился фон Гейзель. — Если успеет поумнеть, то быстро не поймаем, и тогда она таких сможет дел натворить… Надо с Марией поговорить хорошенько. Пусть даже травница и ни при чем, но уж новости деревенские к ней точно стекаются, а может, и сама что почуяла.
Видо кивнул. Все это он и так знал, но приятно было услышать подтверждение, что его тревога не выглядит пустой блажью. В самом деле, лучше проверить и убедиться, что случилась череда совпадений, чем побояться выглядеть болваном и пропустить настоящую беду. Слишком долго в Вистенштадте и его окрестностях не появлялись по-настоящему сильные слуги Тьмы, так что капитул, куда его прислали служить, стал считаться едва ли не синекурой. С мелочью вроде волколаков и неупокойцев рейтары справляются сами, а держать при капитуле, где ничего важного не происходит, истинного клирика — расточительно. И если бы не обстоятельства в лице генерал-мейстера Фалька…
А там, всего в нескольких шагах, окруженный сочной зеленой лужайкой и залитый солнцем от крыши до крыльца, стоял дом.
Безо всяких курьих ножек и пряничных стен — самый обычный деревянный дом. Очень похожий на дом Маринкиной бабушки, где Стас был всего однажды, но запомнил надолго — такой же крепкий, бревенчатый, под красно-коричневой черепицей. С огородиком, правда, совсем маленьким, но ухоженным. И даже с клумбой у самого крыльца! На клумбе, аккуратно обложенной камнями, росли какие-то мелкие цветочки, которыми неспешно лакомилась коза. Светлая, с длиннющей волнистой шерстью и загнутыми назад рогами, очень нарядная коза. К козе был привязан длинной веревкой деревянный колышек.
Стас моргнул. Дом не исчез. Коза тоже.
Она подняла морду от цветочков, окинула взглядом Стаса и замекала снова, причем с явной издевкой. Дожил, мало ему было филина, теперь козы насмехаются!
— Ах ты зараза! — раздался возмущенный вскрик, и откуда-то из-за дома выбежала женщина лет пятидесяти с небольшим.
Невысокая, полноватая, в длинном темном платье с закатанными по локоть рукавами, волосы убраны под белую косынку — соседка Маринкиной бабушки так же одевалась. И на козу похоже ругалась, ну, разве что забористей.
У Стаса разом задрожали ноги, да так, что он едва не сел прямо на траву. Голова закружилась, но почти сразу дурнота прошла, а взамен накатило блаженное облегчение.
Он вышел! Вышел из этого проклятого леса к людям!
И как бы сложно ни оказалось среди местных жителей, во всяком случае, они тут есть! Самые обычные люди, привычно выглядящие и одетые. Вдобавок — он понимает язык!
Только сейчас он понял, как на самом деле боялся никого не найти. А тут еще отсутствие языкового барьера — просто праздник какой-то! Стас попытался сообразить, на каком языке козу назвали заразой, неужели по-русски? Память подсказывала, что на самом деле слово должно звучать как-то иначе… Значит ли это, что вместе с непрошеным билетом в чужой мир ему досталось умение говорить и понимать?! Надо проверить как можно быстрее!
— Извините! — окликнул он женщину, и та, оставив в покое козу, повернулась к Стасу и прищурилась, прикрыв лицо ладонью от солнца:
— Ты откуда это, сынок? Дорога в другой стороне… В лесу, что ли, заблудился?
— Заблудился, — поспешно подтвердил Стас. — Совсем! Вы не подскажете, где тут поблизости…
Он замялся, пытаясь решить, что именно может быть поблизости. Город? Деревня? Коза и дом ясности не вносили, Маринка рассказывала, что у них в Волгограде козы даже в городе пасутся. На окраине, но все же…
А еще стало совершенно ясно, что язык, на котором они сейчас объясняются, не русский. Но при этом странно знакомый, будто Стас уже слышал эти резкие, отрывистые и словно лающие звуки. Придыхание знакомое, опять же… Восприятие путалось, он одновременно помнил, как говорить по-русски, и знал, что если хочет, чтоб его понимали, нужно говорить иначе, как будто соскользнув на другой уровень восприятия.
— Деревня-то? Да часа два до нашего Флюхенберга, если пешком, — охотно ответила женщина, и Стас опять понял каждое слово, даже интонацию уловил, доброжелательную и мягкую. — Ты, сынок, не местный? Устал, небось? Хочешь, молочка тебе налью?
Молочка! Желудок сжался и громко забурчал.
— И пирог есть яблочный, вот только-только из печи, — добавила женщина, поглядев на Стаса так сочувственно, что ему стало ужасно себя жалко. — Ты заходи, сынок. Покушай, молочка выпей. Передохни, если хочешь, а там я тебе дорогу покажу. Или вот что — к полудню из деревни ко мне как раз внучка придет. Она тебя и выведет, чтоб не заблудился.
— Спасибо! — выдохнул Стас, удивляясь, что хозяйку домика нисколько не пугает его странный вид и то, что он вышел из леса. Может, здесь благополучные и достаточно цивилизованные места? Раз уж незнакомца так запросто приглашают в дом и сынком зовут? — А… простите, как вас зовут?
— Марией меня кличут, — улыбнулась женщина так светло, что у Стаса потеплело на сердце. — Тетушка Мария из Флюхенберга, травница местная.
Подхватив веревку, она потащила козу от клумбы, на ходу бросив:
— Погоди немного, вот сейчас привяжу эту непоседу и покажу тебе, где умыться.
Кивнув, Стас пошел к дому, только сейчас почувствовав, до чего устал. Ноги гудят, потное тело чешется и ноет, он бы сейчас не то что умыться — целиком бы в воду залез по самые ноздри, как бегемот! Ванну бы… с морской солью и лавандовым маслом… И валяться в ней час, не меньше, подливая горячую воду и слушая какой-нибудь уютный подкаст или просто аудиокнигу… Нет, в ванне он бы сейчас просто заснул!
— А вот и я! — Мария из Флюхенберга — странное какое название! — спешила к нему, уже избавившись от козы. — Сейчас-сейчас…
Оглянувшись через плечо и махнув рукой, она провела его за дом и указала на ведро, собранное из тонких дощечек с парой железных обручей. Ведро стояло на пеньке и было полно воды. Чистейшей прозрачной воды, наклонившись над которой Стас увидел свое отражение почти как в зеркале. Ну и рожа! Волосы растрепались, физиономия помятая… «А посудина-то деревянная — тревожно кольнуло его. — Пластиковые ведра, значит, здесь не в ходу? И железные тоже?» Да и ковшик с длинной ручкой тоже вырезан из светлого дерева…
Сначала он напился, жадно глотая воду, пока в животе не забулькало. Смущенно покосился на Марию, но та понимающе и умиленно улыбалась, будто любимому и долгожданному внуку. Потом, постеснявшись снять рубашку, но засучив рукава, умылся, вытерся чистым полотенцем из какой-то грубой светло-серой ткани и с благодарностью вернул его хозяйке. Тетушка, значит? И травница… Что ж, это немного объясняет, почему она его не испугалась. К ней, наверное, часто приходят клиенты?
Стас тревожно оглядел дом, подмечая теперь гораздо больше, чем с первого торопливого взгляда. В небольшом окошке, выходящем на просторный задний двор, вставлено мутноватое стекло, крыльцо побелено и чисто вымыто. И домик выглядит ухоженным! Как и задний двор, окруженный постройками. Вон там — явно дровяной сарай, а рядом за полуприкрытой дверью только что тихонько мекнула коза. Вон колодец — привычного вида бревенчатый сруб и ворот с намотанной цепью…
— Воду захвати, сделай милость, — махнула травница на ведро, и Стас послушно подхватил тяжелую бадейку.
Поднялся вслед за хозяйкой по крыльцу и прошел в кухню, большую часть которой занимали печь, деревянный резной буфет и стол, покрытый белой скатертью. На столе стояло блюдо с коричнево-золотым пирогом, пахнущим так дурманно, что Стаса повело — голова снова закружилась, в глазах на пару мгновений потемнело, а в желудке завыла стая волков. Он поставил воду возле печки и оперся ладонью о стол, радуясь, что успел вымыть руки.
— Вот сюда садись, — торопливо захлопотала Мария, подвигая ему табурет. — Ай, как хорошо, что я тесто с вечера поставила! Утром только яблоки завернула, в печку сунула да пошла козу доить. А пока подоила, пирог-то уже и испекся… Как знала, что господь мне гостя пошлет!
— Вы, наверное, для внучки пекли, — смущенно сказал Стас, чувствуя, что готов сожрать этот пирог вместе с блюдом и закусить кувшинчиком, из которого Мария только что налила ему молока. — Даже не знаю, как вас благодарить…
— Да какая благодарность?! — Травница замахала на него руками и прищурилась, от светло-голубых глаз разбежались веселые морщинки, и ее простое лицо показалось удивительно симпатичным — Стаса так и потянуло улыбнуться в ответ. — Проводишь мою внучку, вот и будет благодарность, другой не надо! У нас тут, правда, тихо, ни звери, ни лихой народ не шалит, а только девице все равно спокойнее по лесу не одной идти. Ты вон парень какой здоровенный, а человек добрый, старая Мария не ошибается! Да ты ешь, сынок, ешь…
Стас поспешно кивнул, примеряясь, как бы аккуратнее расспросить про таинственный Флюхенберг, не выдав полного незнания окружающей действительности. Впрочем, если потом еще два часа провожать внучку, можно поговорить и с ней! Очень уж не хочется заявиться в деревню, совершенно ничего не зная про эти места и живущих здесь людей.
«Флюхенберг… — снова повторил он про себя. — Слово, кажется, европейского происхождения, но вдруг просто случайное созвучие? А вот Мария — это уже показатель… Сразу понятен культурный пласт, и мое имя, возможно, здесь тоже удивления не вызовет».
Пока травница резала пирог, Стас еще раз оглядел комнатку. Ни розеток, ни проводов. В углу — кирпичная печь, от которой до сих пор расходится жар, хотя огонь уже погас. На стойке буфета глазурованный горшок с крышкой, а на крючках в углу висит пара сковородок и кастрюлька — все медное, ярко начищенное, так и сияет на солнце. Окно задернуто полотняной белой занавеской, по краю вышитой голубыми цветочками, на полу — пестрый тканый коврик. Чисто, уютно, даже нарядно. И ни одной пластиковой или эмалированной вещи. Нож — и тот с деревянной ручкой. Но чашка с молоком, которую ему подвинула травница, выглядит вполне современно — белый то ли фарфор, то ли фаянс, расписанный умилительными розочками. Не средневековье на дворе, и то хорошо…
Он взял золотистый треугольный ломоть, пахнущий корицей, откусил и едва не застонал от наслаждения. Пирог! Еще теплый! Корочка хрустит! Тесто воздушное, яблоки самую капельку кисловатые, сливочный крем сладкий и плотный — фантастический пирог!
Хотя после такой ночки он бы, пожалуй, и холодную овсянку проглотил, как амброзию… Тетушку Марию точно надо отблагодарить, вот только как? Не деньги же ей совать? Пара купюр в кошельке найдется, но толку здесь от них? Может, по хозяйству чем помочь, пока они внучку ждут? Ага, так и сделает… немного позже, когда проснется, а то что-то глаза слипаются… И голова какая-то тяжелая…
Он едва не уронил чашку с остатками молока, но умудрился поставить ее на стол. Второй рукой стиснул пирог, испугавшись за белую скатерть — пальцы не слушались, так и норовя разжаться. Стас выпрямился — и едва не упал со стула. Растерянно посмотрел на травницу — та взирала на него с доброй улыбкой, но морщинки больше не разбегались от глаз, да и улыбка показалась какой-то напряженной. А взгляд — выжидающим. Что за…
Дверь позади распахнулась, грохнув о стену! Стас приподнялся и с трудом повернул тяжелую голову, сонно удивляясь — кого могло принести с таким шумом? Внучку, что ли? Внучку… Жучку… Смешно… О, точно, кош-ш-ку! В домик влетел кот! Огромный, белый, со вздыбленной шерстью!
Он проскочил мимо и оскалился не хуже тигра, желтые глазища горели парой фонарей! Тот самый кот… Или не-е-ет…
Ох, как же спать-то хочется!
Упав на стул, Стас все-таки зацепил рукавом чашку, и молоко плеснуло, заливая скатерть. Белое на белом, оно вдруг показалось непонятной жидкостью в радужных, словно бензиновых, разводах. Стас вяло удивился, потянул носом, но бензином не пахло, а вот яблоки с корицей словно ударили в ноздри, но в сладком пряном аромате повеяло гнилью.
Тетушка Мария вскочила с лавки, оскалилась жутко и неправдоподобно — рот растянулся по-лягушачьи… нет, по-змеиному! Верхняя и нижняя челюсти широко разошлись, блеснули слишком крупные и острые зубы. Стас моргнул — травница пошла крупной рябью и приняла прежний вид. И тут же кинулась к коту, вытянув руки и растопырив пальцы — длинные и скрюченные, будто коряги. Показалось, что каждый палец заканчивается черным острым когтем.
Эти когти должны были вонзиться в морду кота, но тот увернулся и с диким утробным воем прыгнул на стол. Стас выронил пирог, попытался заслониться хотя бы рукой, но тело совершенно перестало слушаться. Однако жуткий белый зверь не напал — только сбросил пирог на пол и завыл — Стас мог бы поклясться, что слышит ярость и разочарование. Развернулся хвостом, выгнулся и прижал уши, окончательно превратившись в белый меховой шар, замер между ним и травницей…
А потом стало темно и тихо.
* * *
Крупный серый жеребец, купленный вместо гнедого, недавно порванного волколаком, шел ровно и послушно. Гнедого было жаль, он принял на себя бросок твари и ценой своей жизни выиграл хозяину пару драгоценных мгновений. Видо вообще слишком сильно привязывался к лошадям — при его службе черта неудобная и неприятная. Лошади в конюшнях капитула менялись часто и совсем не по возрасту.
— Скажите, Курт, вам тоже кажется, что я ищу в темной комнате черную кошку, которой там нет? — спросил Видо, когда они выехали за городскую стену, и полдюжины рейтаров — дежурный отряд — растянулись в короткую колонну попарно, а их капитан привычно пустил коня рядом с Видо.
— Вам виднее, герр патермейстер. — Наедине Курт фон Гейзель, орденский кирх-капитан и третье должностное лицо капитула, мог себе позволить некоторую фамильярность, однако на людях свято соблюдал субординацию. — Но даже если так, что в этом плохого? Искать кошек — это ваша прямая обязанность, верно? — Видо слегка улыбнулся, показывая, что оценил шутку, и капитан продолжил: — За теткой Марией дурного не числится, но ведьма есть ведьма. Поди угадай, что и когда ей в голову стукнет?
— Мария — травница, — поправил Видо. — Ведьма она такая слабая, что еще немного — и даже под орденский эдикт не подпала бы. Больной зуб заговорить или там порез, ребенка полечить от испуга и колик… Ну, еще воду почуять, чтобы новый колодец выкопать… Крестьянам хватает, и ей самой так спокойнее — к слабосилкам Та Сторона куда меньше тянется. Сам не верю, что все эти странности с ней связаны, но другого объяснения пока нет.
— Может, пришлая забрела? — предположил опытный капитан, гонявший тварей, когда Видо еще был послушником в орденской семинарии. — Затаилась да пакостит по округе? Матерый зверь возле норы не охотится, вот и эта побоялась, а вышло наоборот?
— Может, — неуверенно согласился Видо. — Правда, я бы должен почувствовать… Но если ведьма или ведьмак сильные, то могли от меня спрятаться. А мог и новый кто-то появиться, не издалека, а местный. Сила проснулась, Та Сторона прислала фамильяра с договором, а молодые ведьмы — жадные и глупые. Начала охотиться, хлебнула крови, опьянела. И чем дальше заходит — тем больше хочется. Фамильяры таких дур не берегут, быстро разменивают, чтобы самим по иерархии подняться. И сидит у нас где-нибудь в норе будущая кровососка и людоедка, копит силу и заслуги перед Той Стороной.
— Поганый расклад, — помолчав, согласился фон Гейзель. — Если успеет поумнеть, то быстро не поймаем, и тогда она таких сможет дел натворить… Надо с Марией поговорить хорошенько. Пусть даже травница и ни при чем, но уж новости деревенские к ней точно стекаются, а может, и сама что почуяла.
Видо кивнул. Все это он и так знал, но приятно было услышать подтверждение, что его тревога не выглядит пустой блажью. В самом деле, лучше проверить и убедиться, что случилась череда совпадений, чем побояться выглядеть болваном и пропустить настоящую беду. Слишком долго в Вистенштадте и его окрестностях не появлялись по-настоящему сильные слуги Тьмы, так что капитул, куда его прислали служить, стал считаться едва ли не синекурой. С мелочью вроде волколаков и неупокойцев рейтары справляются сами, а держать при капитуле, где ничего важного не происходит, истинного клирика — расточительно. И если бы не обстоятельства в лице генерал-мейстера Фалька…
