Только бы выдержать до самого конца, не опозорив имя Моргенштернов, только бы умереть вовремя и так, чтобы никто не понял! Но не сейчас… еще не сейчас! И хватит уже потакать своей слабости! Патермейстер я или кто?»
Он вернулся к кабинету Фильца, из вежливости постучал, гордясь тем, что это получилось ровно и спокойно. А потом, дождавшись ответа, заглянул и сухо уведомил секретаря:
— Простите, но сегодня вам снова придется задержаться. У нас, как вы помните, живой свидетель, так что жду вас в допросной.
* * *
В этот раз пробуждение было еще хуже. Стас проснулся от головной боли и не сразу понял, что ломит вообще все тело. Однако стоило пошевелиться — и чуть не взвыл! Оказывается, в сарае у проклятой старухи он еще неплохо себя чувствовал! Там у него болели только руки, ну и голова кружилась, а вот сейчас было похоже, что за время беспамятства по нему потоптался слон…
Стас приподнялся на постели, сел, опираясь спиной о стену, огляделся и вздохнул. Сменял шило на мыло, не иначе. Вокруг была тюремная камера, знакомая по историческим фильмам — каменный мешок примерно два на два метра с единственным оконцем под потолком. Что хорошо — сухой и чистый, ни плесени, ни паутины. Что плохо — никакой обстановки, кроме жесткого матраса из грубой ткани, на котором он и очнулся. В окно, забранное частой решеткой из толстых железных прутьев, виднелось небо и кусок жизнерадостно пушистого белого облачка, подсвеченного золотисто-розовым. Сколько Стас провалялся в беспамятстве, он понятия не имел, но вряд ли целые сутки, так что это, скорее всего, закат того же дня.
Он потер виски пальцами и попытался вспомнить, что было до потери сознания. Ротонда и проклятый кот помнились отлично, дорога по лесу — тоже. Травница, белая коза… А он, дурак, еще шутил насчет изнакурножа и пряничного домика! Может, конечно, милая «тетушка Мария» и не собиралась запечь его в своей чистенькой кирпичной печи, но ничего хорошего его явно не ждало — человеческое сердце в банке очень прозрачно на это намекало.
Вспышкой вернулось воспоминание о коте! И теперь Стас готов был поклясться, что кот оказался тот самый, чудесным образом переместившийся из Питера то ли вместе со Стасом, то ли вслед за ним. Кот пытался напасть на травницу, подсказала память. Во всяком случае, вел себя с нею агрессивно. А потом разгрыз веревку и помог позвать на помощь! Значит, к «тетушке Марии» он отношения не имеет! Но и обычным животным его считать не получается. Еще память упорно подсовывала момент, когда кот говорил, но это Стас со спокойной душой списал на полубредовое состояние.
— Она мне чего-то такого подлила, что там и радужные пони могли скакать с песнями, — пробормотал он и еще раз огляделся.
Рядом с матрасом, занимавшим в длину всю стену напротив окна, стоял глиняный кувшин, судя по тяжести и бульканью — полный. Стас подозрительно принюхался — ничем не пахло, но после отравленного молока… А, все равно придется пить, с обезвоживанием после интоксикации он долго не продержится! Стас осторожно глотнул. Самая обычная вода оросила пересохший рот райским нектаром! Он едва удержался, чтобы не выхлебать все, а еще мучительно хотелось умыться, но… остановила недавно заработанная — причем не на пустом месте! — паранойя. Допустим даже, что в этой воде нет никаких примесей — но кто поручится, что его заперли здесь ненадолго? Вдруг этот кувшин — норма воды дня на два?!
Он позволил себе еще три глотка и с огромным сожалением поставил кувшин на пол. Сел, скрестив ноги, и размеренно задышал… Привычная практика сработала не сразу, но постепенно страх отступил, а следом и голова стала болеть меньше. Уже спокойно Стас отыскал взглядом небольшое деревянное ведро с крышкой, назначение которого понять было не сложно. Увы, кроме кувшина, лежанки и ведра, в камере больше ничего не оказалось. Ни подушки, ни одеяла, ни хотя бы куска хлеба в дополнение к воде.
— Ну что ж, видимо, я здесь ненадолго, — решил он, старательно игнорируя более пессимистичные версии. — Так вот, о коте!
Кот вел себя слишком осмысленно для обычного животного. А если добавить еще «тетушку Марию», чтоб ей провалиться, и лесной домик, то картинка рисуется прямо сказочная. Архетипичная, можно сказать. Избушка, ведьма, ведьмовской кот… Не вписывается, что кот явно играл против тетки, но мало ли, может, он просто настаивал, чтобы Стаса не испекли, а переработали на кошачьи консервы. Требовал свою долю!
— Ну и кто же меня оттуда забрал? — пробормотал Стас, морщась от вернувшейся головной боли. — Интересно, «тетушку Марию» эти люди грохнули или взяли живой? А может, вообще договорились с ней по-хорошему? И они что сделают со мной?
Несмотря на лето за окном, в камере было холодно, как в подвале, а в углу скреблись и пищали мыши. Организм явно намекал, что ведром следует воспользоваться по назначению, и Стас брезгливо покосился на местный биотуалет. Хорошо хоть одежда на нем осталась, как и обувь, а то сидеть в камере голышом было бы совсем не радостно! Зато сумки ожидаемо не обнаружилось.
Версию насчет очень реалистичного сна он давно отмел как несостоятельную, и приходилось признать, что авторы многочисленных романов про попаданцев, которые Стас всегда считал формой эскапизма, все-таки были правы — попасть в другой мир можно буквально на ровном месте! Даже умирать для этого не обязательно, потому что вот оно — его родное тело, уже изрядно грязное, голодное и зудящее от пота. А вдруг в этом матрасе еще и блохи есть?!
Усилием воли подавив желание немедленно расчесать все места, до которых только дотянется, Стас опять глубоко вдохнул и попытался привычно разложить ситуацию на плюсы и минусы. Он жив — это безусловный и самый увесистый плюс!
А еще он попал в цивилизацию, не к питекантропам каким-нибудь. Архитектура условно европейская, судя по одежде, посуде и предметам обихода, века явно не средние. Вдобавок, «тетушка Мария» угощала его яблочным пирогом с корицей, а пряности — штука дорогая, в свободный обиход попавшая не сразу.
Но вот плюсом или минусом считать то, что притащили его явно к местным властям, непонятно только, светским или церковным? Вот вытащат из камеры, рассмотрят непривычный вид и наверняка зададутся вопросом, откуда Стас взялся — такой весь красивый, умный и нифига не понятный в историческом ракурсе?
Главное, он ведь даже на допросе солгать убедительно не сможет! Ни перекреститься по-местному, или что у них тут делать положено, ни объяснить, кто он и откуда взялся в лесу! Случайно заблудился и попал к местной Бабе Яге в Иванушки? А ехал ты, мил-человек, откуда? Где твой конь или прочий транспорт, где кошелек с нормальными деньгами, подорожная и личные документы, да элементарно оружие, без которого пускаться в дорогу по глухим местам — верх тупости?
Нет, ни одна легенда, которую он способен изобрести, не выдержит не то что проверки, а даже пристального взгляда ни отцов-инквизиторов, ни светских властей. А значит, врать бесполезно. Напротив, если убедить суровых спасителей, что он говорит чистую правду, возможно, его отправят дальше по инстанциям, а там уж как повезет! Чем больше людей, имеющих власть, о нем узнает, тем выше шансы, что его делом заинтересуется кто-то умный, образованный и практичный. А с такими людьми проще договориться, чем с фанатиками или тупицами…
«Только бы у них допросы проводились без пыток, — подумал Стас, и по спине пополз непрошеный холодок. — Я же все равно ничего, кроме правды, сказать не смогу. А потом либо сразу признаюсь во всем, чего потребуют, либо буду твердить одно и то же, но… надолго ли меня хватит? Холера ясна, ситуация-то какая мерзкая! Даже если вдруг получится сбежать, затеряться чужак без денег и знания местных реалий может лишь в авантюрных романах, которые не про логику…»
Выпив примерно полстакана воды, чтобы хоть немного заглушить голод, растянувшись на матрасе и в который раз перебирая одни и те же мысли, он все-таки уснул — точнее, провалился в дремоту, постоянно вздрагивая то от мышиного писка, то еще от каких-то звуков. Но стоило погрузиться в сон поглубже, как за окном его тюрьмы зычно заорали:
— Эй, Фриц, наноси воды в бочку и беги в трактир за ужином!
— Почему я?! — недовольно откликнулся предполагаемый Фриц. — Вчера я, позавчера я, пусть кто другой носит!
— Потому что я тут капрал, и я тебе приказываю! — рявкнул первый голос. — Бегом пошел, свинская собака, а то будешь всю неделю дежурить!
«Беспроигрышные аргументы, — вздохнул Стас, ворочаясь на комковатом матрасе и понимая, что сон закончился. — Фриц, да? Получается, это аналог не просто Европы, а Германии? Тогда возможен любой разброс от германских княжеств до Австро-Венгерской империи. Интересно все-таки, почему я так хорошо понимаю язык? Нет, конечно, немецкий у меня на уровне получше, чем „со словарем“, спасибо детству в обществе бабушки и Отто Генриховича, но уж будем честны, понимаю я современную литературную версию, да и то с пятого на десятое, а сам могу составить только простейшие предложения! Зато если представить, что мне нужно поговорить с этим Фрицем или с тем капралом, что на него орал, никаких затруднений не ощущается. Выскажусь как угодно, хоть высоким штилем, хоть молодежным жаргоном, и уверен, что меня поймут. Да и с „тетушкой Марией“ я свободно болтал! Бонус для попаданца? Ну, хоть в этом повезло. Или нет… Зависит от того, как у них тут относятся к дурачкам, языка не знающим. А может, прикинуться, что у меня амнезия? Нет, спалюсь же…»
Он снова заворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и тут дверь камеры отворилась. Ввалились два усача, здоровенные, широкоплечие, одетые в мешковатые штаны и заправленные в них рубахи, зато с обнаженными саблями, ножны от которых висели на широких кожаных поясах. От вида холодного блестящего металла Стаса мгновенно окатило страхом, но усачи только зыркнули на него из-под нахмуренных бровей, и один из них свободной рукой указал на открытую дверь.
«Вот и вызов на допрос…» В животе опять неприятно потянуло. Поднявшись с матраса, Стас растер лицо ладонями, остро жалея, что не может хотя бы умыться и причесаться. И пить опять хочется…
Он вышел из камеры, протопал по недлинному коридору, сопровождаемый усачами, чьи взгляды бдительно сверлили ему спину, и вышел на крыльцо. Глянул на небо, вдохнул полной грудью прохладный воздух, полный запахов близкой конюшни… Тычок в спину дал понять, что задерживаться не стоит.
— Иду я, иду… — буркнул Стас, больше проверяя свою способность говорить на местном наречии, чем надеясь на ответ. — Куда хоть ведете? Может, по дороге в уборную завернем?
Вместо ответа последовал еще один тычок в спину, несильный, равнодушный, но убедительный, а потом один из конвоиров двинулся вперед, показывая дорогу. Вздохнув, Стас последовал за ним, бросая жадные взгляды по сторонам.
Больше всего это походило на гарнизон, как их изображают в исторических фильмах. Каменные стены выше человеческого роста, массивные деревянные ворота, заложенные изнутри брусом, какие-то строения. Во дворе десяток человек занимается своими делами: кто-то раскуривает трубку, сидя на пеньке у стены, кто-то чистит сапоги, кто-то что-то зашивает… Стаса они все провожали любопытными взглядами, но никаких вопросов или выкриков. Ведут, мол, кого-то, и ведут. Значит, надо так, обычное дело.
«Ну, хоть столба для сожжения еретиков у них здесь нет, — подумал он с мрачно-истерическим юморком. — Хотя чего это я? Такие мероприятия проводятся на площадях при стечении общественности. Власти заботу о населении показывают, население раскупает местный фастфуд, чтобы зрелище веселее смотрелось, и все при деле! Аутодафе, совмещенные с массовыми гуляньями, повышают морально-нравственный уровень на порядок лучше!»
Он поднялся на ступени каменного домика, чисто выбеленного и ухоженного. Ни травинки под стенами, ни веточки на площадке перед самим домом. Прошел между конвоирами внутрь, потом — слабо освещенным коридором, и остановился, пока идущий впереди здоровяк стучал в дверь и отрывисто докладывал, что так и так, привели по распоряжению… арр-эрр-стеррр-штерррн…
Стас насторожился, пытаясь разобрать, кто его ждет, но первый сопровождающий отступил от двери, а второй снова толкнул его в спину. Пришлось переступить порог.
«Ну не герой я, — уныло подумал Стас. — И воображение слишком хорошее. А знание исторических реалий оптимизма никак не добавляет… Одна надежда — что к явной жертве особых претензий не будет, это все-таки не сообщник. И что за отсутствие денег с документами здесь высшей мерой не карают».
Он сделал шаг от двери и остановился, оглядываясь. Что ж, никаких прозекторских столов и банок с органами — уже хорошо. Железных дев и дыбы тоже не наблюдается — еще лучше. Обычный кабинет, обшитый деревянными панелями и очень просто обставленный, даже аскетично. От какой-нибудь современной приемной отличается лишь отсутствием техники, вместо нее — стеллажи с уныло-серыми картонными папками и массивный деревянный шкаф. У окна — письменный стол, за которым сидит невысокий лысоватый человек в темной одежде, перед ним чистый лист бумаги и чернильница, еще какие-то принадлежности… Секретарь, похоже. Второй стол — у стены, тоже рядом с окном, но так, чтобы свет падал не впрямую, а искоса, еще и штора за спиной задернута, оставляя сидящего в сравнительной тени.
Тем не менее, Стас отлично его рассмотрел — и предчувствия прямо взвыли о нехорошем. Ну как есть фанатик-инквизитор! Бледное тонкое лицо, очень светлые волосы, гладко причесанные и чем-то скрепленные сзади, глаза почти бесцветные, а взгляд недобрый и колючий. Черная одежда, но не скромный костюм, как у секретаря, а что-то вроде рясы из гладкого сукна, на котором серебряная цепь с каким-то символом поблескивает ярко и зловеще.
Стас присмотрелся еще внимательнее — сколько же этому типу лет? Хорошо за тридцать, даже ближе к сорока, пожалуй, — вон, какие мешки под глазами! И физиономия на редкость неприятная, надменная, буквально кричащая об уверенности в своей непогрешимости. Такой, если ошибется в человеке, ни за что этого не признает, скорее, похоронит свою ошибку вместе с человеком…
А еще, что сразу бросилось в глаза, это невероятный, почти извращенный порядок на его столе. Несколько папок стоят в специальной подставке, выравненные по линеечке, их тесемки завязаны одинаковым узлом. Три безупречно очиненных карандаша лежат справа так, чтобы удобно было взять, и расстояние между ними такое же выверенное, а длина карандашей одинакова. Бронзовый письменный прибор сверкает — ни пятнышка, ни пылинки, какие-то баночки и бутылочки выстроились на дальнем краю стола — по размеру от большей к меньшей, этикетками в одну сторону, и подписаны эти этикетки от руки, но с идеальной разборчивостью и аккуратностью.
Стас содрогнулся. Высокомерный педант-фанатик с явной акцентуацией, ужас какой! Вот это не повезло!
— Господин Фильц, начинайте, — негромко сказал человек в рясе, и секретарь торопливо обмакнул перо в чернила. — Тысяча восемьсот двадцатый год, семнадцатый день месяца юния. Инквизиторский капитул святого Ордена Длани Господней в городе Вистенштадт. Допрос ведет патермейстер Видо Моргенштерн…
Он вернулся к кабинету Фильца, из вежливости постучал, гордясь тем, что это получилось ровно и спокойно. А потом, дождавшись ответа, заглянул и сухо уведомил секретаря:
— Простите, но сегодня вам снова придется задержаться. У нас, как вы помните, живой свидетель, так что жду вас в допросной.
* * *
В этот раз пробуждение было еще хуже. Стас проснулся от головной боли и не сразу понял, что ломит вообще все тело. Однако стоило пошевелиться — и чуть не взвыл! Оказывается, в сарае у проклятой старухи он еще неплохо себя чувствовал! Там у него болели только руки, ну и голова кружилась, а вот сейчас было похоже, что за время беспамятства по нему потоптался слон…
Стас приподнялся на постели, сел, опираясь спиной о стену, огляделся и вздохнул. Сменял шило на мыло, не иначе. Вокруг была тюремная камера, знакомая по историческим фильмам — каменный мешок примерно два на два метра с единственным оконцем под потолком. Что хорошо — сухой и чистый, ни плесени, ни паутины. Что плохо — никакой обстановки, кроме жесткого матраса из грубой ткани, на котором он и очнулся. В окно, забранное частой решеткой из толстых железных прутьев, виднелось небо и кусок жизнерадостно пушистого белого облачка, подсвеченного золотисто-розовым. Сколько Стас провалялся в беспамятстве, он понятия не имел, но вряд ли целые сутки, так что это, скорее всего, закат того же дня.
Он потер виски пальцами и попытался вспомнить, что было до потери сознания. Ротонда и проклятый кот помнились отлично, дорога по лесу — тоже. Травница, белая коза… А он, дурак, еще шутил насчет изнакурножа и пряничного домика! Может, конечно, милая «тетушка Мария» и не собиралась запечь его в своей чистенькой кирпичной печи, но ничего хорошего его явно не ждало — человеческое сердце в банке очень прозрачно на это намекало.
Вспышкой вернулось воспоминание о коте! И теперь Стас готов был поклясться, что кот оказался тот самый, чудесным образом переместившийся из Питера то ли вместе со Стасом, то ли вслед за ним. Кот пытался напасть на травницу, подсказала память. Во всяком случае, вел себя с нею агрессивно. А потом разгрыз веревку и помог позвать на помощь! Значит, к «тетушке Марии» он отношения не имеет! Но и обычным животным его считать не получается. Еще память упорно подсовывала момент, когда кот говорил, но это Стас со спокойной душой списал на полубредовое состояние.
— Она мне чего-то такого подлила, что там и радужные пони могли скакать с песнями, — пробормотал он и еще раз огляделся.
Рядом с матрасом, занимавшим в длину всю стену напротив окна, стоял глиняный кувшин, судя по тяжести и бульканью — полный. Стас подозрительно принюхался — ничем не пахло, но после отравленного молока… А, все равно придется пить, с обезвоживанием после интоксикации он долго не продержится! Стас осторожно глотнул. Самая обычная вода оросила пересохший рот райским нектаром! Он едва удержался, чтобы не выхлебать все, а еще мучительно хотелось умыться, но… остановила недавно заработанная — причем не на пустом месте! — паранойя. Допустим даже, что в этой воде нет никаких примесей — но кто поручится, что его заперли здесь ненадолго? Вдруг этот кувшин — норма воды дня на два?!
Он позволил себе еще три глотка и с огромным сожалением поставил кувшин на пол. Сел, скрестив ноги, и размеренно задышал… Привычная практика сработала не сразу, но постепенно страх отступил, а следом и голова стала болеть меньше. Уже спокойно Стас отыскал взглядом небольшое деревянное ведро с крышкой, назначение которого понять было не сложно. Увы, кроме кувшина, лежанки и ведра, в камере больше ничего не оказалось. Ни подушки, ни одеяла, ни хотя бы куска хлеба в дополнение к воде.
— Ну что ж, видимо, я здесь ненадолго, — решил он, старательно игнорируя более пессимистичные версии. — Так вот, о коте!
Кот вел себя слишком осмысленно для обычного животного. А если добавить еще «тетушку Марию», чтоб ей провалиться, и лесной домик, то картинка рисуется прямо сказочная. Архетипичная, можно сказать. Избушка, ведьма, ведьмовской кот… Не вписывается, что кот явно играл против тетки, но мало ли, может, он просто настаивал, чтобы Стаса не испекли, а переработали на кошачьи консервы. Требовал свою долю!
— Ну и кто же меня оттуда забрал? — пробормотал Стас, морщась от вернувшейся головной боли. — Интересно, «тетушку Марию» эти люди грохнули или взяли живой? А может, вообще договорились с ней по-хорошему? И они что сделают со мной?
Несмотря на лето за окном, в камере было холодно, как в подвале, а в углу скреблись и пищали мыши. Организм явно намекал, что ведром следует воспользоваться по назначению, и Стас брезгливо покосился на местный биотуалет. Хорошо хоть одежда на нем осталась, как и обувь, а то сидеть в камере голышом было бы совсем не радостно! Зато сумки ожидаемо не обнаружилось.
Версию насчет очень реалистичного сна он давно отмел как несостоятельную, и приходилось признать, что авторы многочисленных романов про попаданцев, которые Стас всегда считал формой эскапизма, все-таки были правы — попасть в другой мир можно буквально на ровном месте! Даже умирать для этого не обязательно, потому что вот оно — его родное тело, уже изрядно грязное, голодное и зудящее от пота. А вдруг в этом матрасе еще и блохи есть?!
Усилием воли подавив желание немедленно расчесать все места, до которых только дотянется, Стас опять глубоко вдохнул и попытался привычно разложить ситуацию на плюсы и минусы. Он жив — это безусловный и самый увесистый плюс!
А еще он попал в цивилизацию, не к питекантропам каким-нибудь. Архитектура условно европейская, судя по одежде, посуде и предметам обихода, века явно не средние. Вдобавок, «тетушка Мария» угощала его яблочным пирогом с корицей, а пряности — штука дорогая, в свободный обиход попавшая не сразу.
Но вот плюсом или минусом считать то, что притащили его явно к местным властям, непонятно только, светским или церковным? Вот вытащат из камеры, рассмотрят непривычный вид и наверняка зададутся вопросом, откуда Стас взялся — такой весь красивый, умный и нифига не понятный в историческом ракурсе?
Главное, он ведь даже на допросе солгать убедительно не сможет! Ни перекреститься по-местному, или что у них тут делать положено, ни объяснить, кто он и откуда взялся в лесу! Случайно заблудился и попал к местной Бабе Яге в Иванушки? А ехал ты, мил-человек, откуда? Где твой конь или прочий транспорт, где кошелек с нормальными деньгами, подорожная и личные документы, да элементарно оружие, без которого пускаться в дорогу по глухим местам — верх тупости?
Нет, ни одна легенда, которую он способен изобрести, не выдержит не то что проверки, а даже пристального взгляда ни отцов-инквизиторов, ни светских властей. А значит, врать бесполезно. Напротив, если убедить суровых спасителей, что он говорит чистую правду, возможно, его отправят дальше по инстанциям, а там уж как повезет! Чем больше людей, имеющих власть, о нем узнает, тем выше шансы, что его делом заинтересуется кто-то умный, образованный и практичный. А с такими людьми проще договориться, чем с фанатиками или тупицами…
«Только бы у них допросы проводились без пыток, — подумал Стас, и по спине пополз непрошеный холодок. — Я же все равно ничего, кроме правды, сказать не смогу. А потом либо сразу признаюсь во всем, чего потребуют, либо буду твердить одно и то же, но… надолго ли меня хватит? Холера ясна, ситуация-то какая мерзкая! Даже если вдруг получится сбежать, затеряться чужак без денег и знания местных реалий может лишь в авантюрных романах, которые не про логику…»
Выпив примерно полстакана воды, чтобы хоть немного заглушить голод, растянувшись на матрасе и в который раз перебирая одни и те же мысли, он все-таки уснул — точнее, провалился в дремоту, постоянно вздрагивая то от мышиного писка, то еще от каких-то звуков. Но стоило погрузиться в сон поглубже, как за окном его тюрьмы зычно заорали:
— Эй, Фриц, наноси воды в бочку и беги в трактир за ужином!
— Почему я?! — недовольно откликнулся предполагаемый Фриц. — Вчера я, позавчера я, пусть кто другой носит!
— Потому что я тут капрал, и я тебе приказываю! — рявкнул первый голос. — Бегом пошел, свинская собака, а то будешь всю неделю дежурить!
«Беспроигрышные аргументы, — вздохнул Стас, ворочаясь на комковатом матрасе и понимая, что сон закончился. — Фриц, да? Получается, это аналог не просто Европы, а Германии? Тогда возможен любой разброс от германских княжеств до Австро-Венгерской империи. Интересно все-таки, почему я так хорошо понимаю язык? Нет, конечно, немецкий у меня на уровне получше, чем „со словарем“, спасибо детству в обществе бабушки и Отто Генриховича, но уж будем честны, понимаю я современную литературную версию, да и то с пятого на десятое, а сам могу составить только простейшие предложения! Зато если представить, что мне нужно поговорить с этим Фрицем или с тем капралом, что на него орал, никаких затруднений не ощущается. Выскажусь как угодно, хоть высоким штилем, хоть молодежным жаргоном, и уверен, что меня поймут. Да и с „тетушкой Марией“ я свободно болтал! Бонус для попаданца? Ну, хоть в этом повезло. Или нет… Зависит от того, как у них тут относятся к дурачкам, языка не знающим. А может, прикинуться, что у меня амнезия? Нет, спалюсь же…»
Он снова заворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и тут дверь камеры отворилась. Ввалились два усача, здоровенные, широкоплечие, одетые в мешковатые штаны и заправленные в них рубахи, зато с обнаженными саблями, ножны от которых висели на широких кожаных поясах. От вида холодного блестящего металла Стаса мгновенно окатило страхом, но усачи только зыркнули на него из-под нахмуренных бровей, и один из них свободной рукой указал на открытую дверь.
«Вот и вызов на допрос…» В животе опять неприятно потянуло. Поднявшись с матраса, Стас растер лицо ладонями, остро жалея, что не может хотя бы умыться и причесаться. И пить опять хочется…
Он вышел из камеры, протопал по недлинному коридору, сопровождаемый усачами, чьи взгляды бдительно сверлили ему спину, и вышел на крыльцо. Глянул на небо, вдохнул полной грудью прохладный воздух, полный запахов близкой конюшни… Тычок в спину дал понять, что задерживаться не стоит.
— Иду я, иду… — буркнул Стас, больше проверяя свою способность говорить на местном наречии, чем надеясь на ответ. — Куда хоть ведете? Может, по дороге в уборную завернем?
Вместо ответа последовал еще один тычок в спину, несильный, равнодушный, но убедительный, а потом один из конвоиров двинулся вперед, показывая дорогу. Вздохнув, Стас последовал за ним, бросая жадные взгляды по сторонам.
Больше всего это походило на гарнизон, как их изображают в исторических фильмах. Каменные стены выше человеческого роста, массивные деревянные ворота, заложенные изнутри брусом, какие-то строения. Во дворе десяток человек занимается своими делами: кто-то раскуривает трубку, сидя на пеньке у стены, кто-то чистит сапоги, кто-то что-то зашивает… Стаса они все провожали любопытными взглядами, но никаких вопросов или выкриков. Ведут, мол, кого-то, и ведут. Значит, надо так, обычное дело.
«Ну, хоть столба для сожжения еретиков у них здесь нет, — подумал он с мрачно-истерическим юморком. — Хотя чего это я? Такие мероприятия проводятся на площадях при стечении общественности. Власти заботу о населении показывают, население раскупает местный фастфуд, чтобы зрелище веселее смотрелось, и все при деле! Аутодафе, совмещенные с массовыми гуляньями, повышают морально-нравственный уровень на порядок лучше!»
Он поднялся на ступени каменного домика, чисто выбеленного и ухоженного. Ни травинки под стенами, ни веточки на площадке перед самим домом. Прошел между конвоирами внутрь, потом — слабо освещенным коридором, и остановился, пока идущий впереди здоровяк стучал в дверь и отрывисто докладывал, что так и так, привели по распоряжению… арр-эрр-стеррр-штерррн…
Стас насторожился, пытаясь разобрать, кто его ждет, но первый сопровождающий отступил от двери, а второй снова толкнул его в спину. Пришлось переступить порог.
«Ну не герой я, — уныло подумал Стас. — И воображение слишком хорошее. А знание исторических реалий оптимизма никак не добавляет… Одна надежда — что к явной жертве особых претензий не будет, это все-таки не сообщник. И что за отсутствие денег с документами здесь высшей мерой не карают».
Он сделал шаг от двери и остановился, оглядываясь. Что ж, никаких прозекторских столов и банок с органами — уже хорошо. Железных дев и дыбы тоже не наблюдается — еще лучше. Обычный кабинет, обшитый деревянными панелями и очень просто обставленный, даже аскетично. От какой-нибудь современной приемной отличается лишь отсутствием техники, вместо нее — стеллажи с уныло-серыми картонными папками и массивный деревянный шкаф. У окна — письменный стол, за которым сидит невысокий лысоватый человек в темной одежде, перед ним чистый лист бумаги и чернильница, еще какие-то принадлежности… Секретарь, похоже. Второй стол — у стены, тоже рядом с окном, но так, чтобы свет падал не впрямую, а искоса, еще и штора за спиной задернута, оставляя сидящего в сравнительной тени.
Тем не менее, Стас отлично его рассмотрел — и предчувствия прямо взвыли о нехорошем. Ну как есть фанатик-инквизитор! Бледное тонкое лицо, очень светлые волосы, гладко причесанные и чем-то скрепленные сзади, глаза почти бесцветные, а взгляд недобрый и колючий. Черная одежда, но не скромный костюм, как у секретаря, а что-то вроде рясы из гладкого сукна, на котором серебряная цепь с каким-то символом поблескивает ярко и зловеще.
Стас присмотрелся еще внимательнее — сколько же этому типу лет? Хорошо за тридцать, даже ближе к сорока, пожалуй, — вон, какие мешки под глазами! И физиономия на редкость неприятная, надменная, буквально кричащая об уверенности в своей непогрешимости. Такой, если ошибется в человеке, ни за что этого не признает, скорее, похоронит свою ошибку вместе с человеком…
А еще, что сразу бросилось в глаза, это невероятный, почти извращенный порядок на его столе. Несколько папок стоят в специальной подставке, выравненные по линеечке, их тесемки завязаны одинаковым узлом. Три безупречно очиненных карандаша лежат справа так, чтобы удобно было взять, и расстояние между ними такое же выверенное, а длина карандашей одинакова. Бронзовый письменный прибор сверкает — ни пятнышка, ни пылинки, какие-то баночки и бутылочки выстроились на дальнем краю стола — по размеру от большей к меньшей, этикетками в одну сторону, и подписаны эти этикетки от руки, но с идеальной разборчивостью и аккуратностью.
Стас содрогнулся. Высокомерный педант-фанатик с явной акцентуацией, ужас какой! Вот это не повезло!
ГЛАВА 5. Принцип меньшего зла
— Господин Фильц, начинайте, — негромко сказал человек в рясе, и секретарь торопливо обмакнул перо в чернила. — Тысяча восемьсот двадцатый год, семнадцатый день месяца юния. Инквизиторский капитул святого Ордена Длани Господней в городе Вистенштадт. Допрос ведет патермейстер Видо Моргенштерн…
