Совещание шло уже больше полутора часов, но этой темы никто пока не решался касаться.
Но вот, похоже, время пришло.
«Сержант» Хаббл неожиданно кашлянул, оглядел собравшихся - Прингл и Реддл откровенно его игнорировали, а Уильямсон явно побаивался: вон как сжался под его даже ещё не осуждающим взглядом, - и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– А вот что нам делать с тем малым, который непонятно откуда взялся на острове? Хоть он и не сопротивлялся, не пытался убить себя, чтобы не сдаваться в плен, подобно другим шпионам, пойманным на наших военных объектах, всё-таки что-то с ним не так…
– Только мы не можем понять – что именно! – процедил майор, раздражённый переходом к ненавистной ему теме. – Да что мы с ним возимся, как с куклой «Варби»? Пристрелить его – и дело с концом!
– Реддл, опять вы со своими радикальными предложениями… – сказал полковник, стараясь не допустить конфликта.
– А вдруг он скрывает что-нибудь такое, с помощью чего мы сможем раз и навсегда сокрушить Алькайю? – неспешно проговорил «сержант», и всем в помещении - даже майору - на секунду стало не по себе.
– И что, например? – поинтересовался Прингл, за всё совещание сказавший от силы десяток слов: в основном «да», «нет» или «не знаю».
– Может быть, ему известно расположение важнейших алькайских ядерных объектов, – стал перечислять Хаббл. – Может, местонахождение крупнейших военных заводов или какой-нибудь ключ к системам ПВО Алькайи…
– Довольно! – прервал его майор. – Полковник, зачем его вообще сюда пригласили? Разводит тут, понимаете ли, «игры в шпионов»… Может, это и не разведчик, а просто диверсант или какой-нибудь псих, удравший с океанского лайнера? Как бы то ни было, этот «Смит» без спроса вступил на территорию, принадлежащую Северо-Западному Континенту, а значит, должен за это ответить по всей строгости. Мы имеем основания в любой момент убить его…
– По обвинению в шпионаже и попытке раскрытия военной тайны, – сказал «сержант». – Об этом я вам и говорил. Мы должны узнать, что он хотел здесь выведать, что у него уже получилось узнать, а потом – что ему известно о военных и политических планах Алькайи. И лишь после этого мы его расстреляем.
– А я не понял: чего этот ты здесь распоряжаешься? – заговорил вдруг майор, которому, видимо, надоело слушать разглагольствования Хаббла. – Кто тебя вообще пустил на совещание руководства базы? Кто ты вообще такой, а?
Реддл приподнялся, и всем стало понятно, что его намерения носят отнюдь не шуточный характер.
– Сядьте, майор, – сказал Хаббл и вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Раскрыл и показал офицерам. – Капитан Джонатан Хаббл, Центральное разведывательное агентство. Майор, вы спрашивали, что я здесь делаю? Так вот, отвечаю: я ваш штатный сотрудник, моей задачей является негласный контроль над обстановкой на базе и сбор стратегически важной информации. Любая попытка воспрепятствовать моей деятельности будет расценена как государственная измена, саботаж или, по меньшей мере, невыполнение прямого приказа. Что из этого вам больше по душе, майор?
Реддл ещё пару секунд сверлил контрразведчика ненавидящим взглядом, а затем шумно выдохнул и плюхнулся назад на свой стул.
– Делайте, что хотите, – устало сказал он, опёршись локтём на стол и уперев лоб в ладонь. – Только ко мне не лезьте.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – ответил Хаббл. – Продолжим обсуждение?
– Зачем? – сказал Реддл, не меняя позы. – Ведь вы всё равно найдёте способ настоять на своём. И мы с этим ровным счётом ничего не сможем сделать, хоть мы и старше вас по званию. Я прав?
– Абсолютно, – без всякого намёка на допустимую в подобной ситуации улыбку отреагировал капитан ЦРА. – Если пленник знает хотя бы четверть того, чего я от него ожидаю, то он автоматически становится важнейшей фигурой на тысячи миль вокруг этого острова, которому никто даже не удосужился придумать какое бы то ни было название. Важнее всех вас; может, важнее и меня. И от того, как мы им распорядимся, может зависеть судьба всего мира, в частности – Штатов и Алькайи.
– И как же мы распорядимся этим «Смитом»? – спросил полковник Уильямсон. Посмотрел на Хаббла и поправился: – То есть не мы, а вы, капитан.
– Сегодня я свяжусь с базой ЦРА на Хабайях, и оттуда вышлют катер. Так как до архипелага около шестисот миль, прибудет он не раньше, чем послезавтра. Тогда с возьму с собой этого шпиона и кого-нибудь из тех, кто его охраняет: ведь это дело совершенно секретное, и я не вправе привлекать излишнее внимание…
– Что-то не очень много полномочий вам дают ваши круги, особенно когда их на вас нет – язвительно заметил майор, имея в виду капитанские знаки различия – по четыре небольших блестящих круглешка на каждый погон (разумеется, при синих шевронах; хотя на парадной форме агентов ЦРА она обычно сиреневые); но на Хаббле всё ещё было полевое обмундирование сержанта регулярной армии.
– Поосторожнее с языком, майор, – невозмутимо сказал капитан. – Иначе всё вами сказанное может быть обращено против вас.
Реддл счёл за благо промолчать.
– А почему бы вам не вызвать вертолёт вместо катер? – спросил полковник. – В этом случае вы уже к завтрашнему вечеру будете на Хабайях…
– По той же самой причине, – ответил Хаббл. – Я не могу доверять пилотам, у которых вряд ли есть допуск к такого рода делам… – Он обвёл испытующим взглядом аудиторию и продолжил: – Впрочем, я сомневаюсь в наличии такого допуска и у всех вас, однако происшествие имело место на подконтрольной вам территории; к тому же, – его взор в очередной раз уткнулся в майора Реддла, – мне пришлось открыть вам своё истинное лицо, так что вы имеете право знать о моих планах. Итак, я заберу этого разведчика и буду сам с ним работать. Если не добьюсь успеха, переправлю его на Континент, где им займутся настоящие спецы…
– А вам не приходило в голову, – внезапно заговорил Прингл, до этого принимавший в разговоре самое незначительное участие, – что Дэн Смит может оказаться именно тем, за кого себя и выдаёт? Что, если все ваши предположения по поводу того, что он якобы алькаец, а значит, должен знать какой-то военный секрет, – плод вашего больного воображения, пустые теории, не имеющие под собой никакого основания? Почему вы не можете допустить, что он говорит правду?
– Ну, капитан… – сказал Уильямсон с какой-то странной интонацией, глядя на смуглое лицо Прингла, по которому почти невозможно было точно определить возраст командира роты. – Не думаете ли вы, что он и в самом деле пришелец? Ведь это же нонсенс, абсурд…
– Да, наш друг явно начитался фантастики… – поддержал полковника Реддл. – Ну не бывает параллельных миров; можете вы это понять, а?
Хаббл явно наслаждался словесной баталией среди руководства базы, в которой ему самому участвовать совершенно не требовалось.
– Во всяком случае, у нас нет неопровержимых доказательств того, что Смит лжёт, – начал уступать Прингл вышестоящим офицерам. – Впрочем, если он и врёт, то делает это очень умело. Я предлагаю проверить его на детекторе лжи. Если он начнёт волноваться, давать сбивчивые ответы, – значит, вы были правы, и он действительно шпион. А если же нет…
– …это ничего не докажет, – продолжил за него майор. – Если он на самом деле секретный агент Алькайи, почему бы ему не знать какую-нибудь методику, с помощью которой он сможет обманывать детектор?
На время в кабинете установилась напряжённая тишина. Вояки думали – каждый о своём.
Наконец, молчание нарушил капитан Хаббл, которому, по общему мнению руководства, больше подходила форма сержанта:
– Значит, завтра вы его прощупаете полиграфом, а послезавтра я его заберу. Вот и договорились. Всего доброго, господа.
И, не дожидаясь момента, когда полковник объявит-таки совещание оконченным, агент ЦРА поднялся и быстрым шагом вышел из кабинета. Там ему больше нечего было делать.
Еда на военной базе была, конечно, так себе, но по сравнению с тем, чем я питался в последнее время, а именно – плохо прожаренным мясом и сырыми овощами, то, что подавали, было сущим деликатесом.
«Если хотите узнать, каков тот или иной мир, посмотрите в нём на еду», – придумал я афоризм и вернулся к своему завтраку, принесённому солдатом-блондином, который сменил Дика на посту у дверей гауптвахты, куда меня зачем-то засунули, вместо того чтобы прикончить на месте.
Значит, я им зачем-то нужен. Значит, им от меня что-то надо…
Я отставил пустой поднос с грязной тарелкой и перевёрнутым пластиковым стаканчиком в сторону и развалился на кровати, тупо уставившись в потолок. Всё-таки одиночное заключение – это такая скукотища…
Я улыбнулся уголками рта. Вот когда придёт Дик, тогда и наговорюсь, чтобы не было скучно…
Против воли в мозгу всплыли первые строки стихотворения, написанного мною в незапамятные времена, ещё когда мне было четырнадцать лет:
Я заперт на чужой планете.
Я понимаю, что – в тюрьме.
Тюрьма – не всё, что есть на свете;
Но я сижу в кромешной тьме…
Однако какая, к чёрту, тьма? Сейчас утро, а не ночь, приблизительно часов девять; в такое время суток, как обычно, уже давно рассвело.
А вот всё остальное во вспомнившемся четверостишии как нельзя точно подходило к ситуации, в которую я то ли по глупости, то ли ещё почему-то вляпался.
Когда я писал эти стихи - кажется, в июле 2039 года, - я пытался противостоять, как я тогда считал, абсурдной и скучной взрослой жизни (ну, примерно так в конечном итоге и оказалось), к которой меня в то время усиленно готовили. Теперь же моим противников была база – часть вооружённых сил не знакомого мне мира. И я должен был победить, чтобы раз и навсегда доказать себе, что я умею бороться.
Тюрьма – всего лишь только дом,
Сбежать оттуда можно вроде;
И я бегу, с собой взяв лом, –
Пока один стремлюсь к свободе…
Уголки моего рта разъехались ещё на миллиметр в разные стороны. Прямо сейчас у меня не было никаких шансов убежать; а вот когда придёт Дик… Ну, день для побега не самое подходящее время, так что остаётся ночь, вторая половина смены темноволосого рядового. Скажем, часа в два или в три.
Лом, конечно, – просто поэтическая деталь; а то, что я «пока один», наверное, означает, что Дик ещё не до конца созрел, чтобы пускаться в путь, который навеки отрежет ему дорогу назад, лишит его возможности вернуться и начать всё с нуля. Рядовой Холлоуэй по-любому начнёт всё с чистого листа, но делать это ему придётся в новом, более совершенном, мире.
Ну чем мне заняться, чтобы убить это чертово время до прихода Дика?! Может, попробовать высадить окно или дверь? Или повеситься в ванной на резинке от собственных трусов?..
Это была настолько глупая идея, что я даже постучал себя кулаком по черепу: мол, какую чушь ты несёшь, – и услышал почти что деревянный стук.
В двери с моей стороны, скорее всего, нет замка; а наружную замочную скважину и внутреннее пространство домика разделяют по меньшей мере пятнадцать сантиметров нержавеющей стали. Пытаться пробить этот барьер просто бессмысленно.
К тому же, меня за это могут всё-таки убить.
Я уже собрался было от нечего делать пойти в ванную и заняться там одним нехорошим делом, как вдруг - я ушам своим не поверил - раздался звук отпираемой двери, и зычный голос охранника произнёс:
– Смит, на выход! Руки держать на виду!
Я поднял свои верхние конечности как можно выше и подошёл к открывшемуся проходу наружу. Спросил:
– Меня что, выпускают?
– Разговорчики, – относительно негромко сказал рядовой и легонько пнул меня по щиколотке – прямо по тому месту, где выпирает кость, так что следующие несколько секунд мне пришлось прыгать на одной ноге, пытаясь мысленно заглушить боль в другой.
Получилось не очень, но я хотя бы не зашипел. И не кинулся на солдата. А по идее, должен был.
Но я об этом даже не подумал, уставившись на автомат, недвусмысленно нацеленный мне в живот. Один вид такой штучки сразу отбил у меня желание делать глупости.
«Интересно, что это за модель?» – подумал я, выходя на свежий воздух с руками на затылке и чувствуя, как ствол незнакомого оружия жёстко щекочет через пиджак мне спину.
Удивительно: даже в такой, мягко говоря, неприятный момент я мог думать о всяких мелочах, которые к происходящему имели довольно отдалённое отношение. Что же это: беспечность, граничащая с глупостью и заставляющая отвлекаться от решения насущных проблем, – или, наоборот, потрясающая сила духа, позволяющая не тревожиться без по-настоящему веской причины? Впрочем, этот вопрос был совершенно бессмысленным и излишним, так как я и без него знал себе цену.
Может показаться, что я специально проговаривал в уме всё это, на что у меня ушло бы не менее чем полминуты; на самом деле мысль по скорости намного опережает речь, так что вся эта ментальная тирада заняла у меня секунды три, может, чуть больше. Я даже не успел уйти хотя бы на десяток метров от дверей гауптвахты, прежде чем мозг недовольно заявил, что думать больше не хочет.
Меня опять провели через всю территорию базы до того самого строения, в котором меня вчера допрашивали. Что, ожидается продолжение сеанса? Не хватило им моих вчерашних откровений? Хотя… невозможно, чтобы военные удовлетворились моими «фантастическими россказнями». Наверное, сегодня, чтобы выбить из меня нужную им «правду», они испробуют на мне что-нибудь похуже простой вежливой беседы «с подтекстом»! Что же это будет?..
В здании к моему эскорту присоединился тот сержант, который руководил моим задержанием. Интересно, а ему-то что здесь надо? Однако задать этот вопрос, понимал я, было бы верхом неосмотрительности, а может быть, и бестактности: кто знает, как сержант отреагирует на мою далеко не безобидную реплику?..
Вдвоём они провели меня по коридору, интерьер которого, скажем так, был лишён оригинальности: серые стены, белый потолок и тёмно-серый пол – всё тусклое и невзрачное, как и полагается на военных базах. Но целью моих сопровождающих, как с удивлением обнаружил я, было помещение, соседнее с тем, в котором вчера со мной беседовал полковник. «И что же они для меня приготовили на этот раз?..» – успел подумать я за секунду до того, как моя нога переступила порог и я очутился в комнате, где моим глазам предстало кое-что из того, чего и следовало ожидать от военных.
Кресло с ремнями, по всей видимости, застёгивающимися вокруг груди и предназначенными для измерения частоты дыхательных движений. Перчатки длиной примерно до середины предплечья, затягивающиеся точнёхонько на запястьях и служащие для отслеживания пульса и, если сенсоры окажутся достаточно мощными, тактильной активности. От этой амуниции отходят провода к компьютеру, который должен обрабатывать поступающую с датчиков информацию и давать оператору делать выводы.
Проще говоря, обыкновенный детектор лжи с привлечением современных технологий.
«Во всяком случае, это лучше, чем устройство аналогичного назначения, которое использовалось в Средние века», – подумал я, пока меня подключали к полиграфу. Ощущение, признаюсь, было не очень приятным: я чувствовал себя кем-то вроде подопытной крысы, которую неугомонные исследователи захотели подвергнуть очередному эксперименту.
Молодой солдат-техник в последний раз проверил, надёжно ли провода вставлены в разъёмы, и быстро вышел из комнаты, чуть не столкнувшись в дверях с майором и полковником. Молниеносно козырнул офицерам и исчез в коридоре.
Но вот, похоже, время пришло.
«Сержант» Хаббл неожиданно кашлянул, оглядел собравшихся - Прингл и Реддл откровенно его игнорировали, а Уильямсон явно побаивался: вон как сжался под его даже ещё не осуждающим взглядом, - и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– А вот что нам делать с тем малым, который непонятно откуда взялся на острове? Хоть он и не сопротивлялся, не пытался убить себя, чтобы не сдаваться в плен, подобно другим шпионам, пойманным на наших военных объектах, всё-таки что-то с ним не так…
– Только мы не можем понять – что именно! – процедил майор, раздражённый переходом к ненавистной ему теме. – Да что мы с ним возимся, как с куклой «Варби»? Пристрелить его – и дело с концом!
– Реддл, опять вы со своими радикальными предложениями… – сказал полковник, стараясь не допустить конфликта.
– А вдруг он скрывает что-нибудь такое, с помощью чего мы сможем раз и навсегда сокрушить Алькайю? – неспешно проговорил «сержант», и всем в помещении - даже майору - на секунду стало не по себе.
– И что, например? – поинтересовался Прингл, за всё совещание сказавший от силы десяток слов: в основном «да», «нет» или «не знаю».
– Может быть, ему известно расположение важнейших алькайских ядерных объектов, – стал перечислять Хаббл. – Может, местонахождение крупнейших военных заводов или какой-нибудь ключ к системам ПВО Алькайи…
– Довольно! – прервал его майор. – Полковник, зачем его вообще сюда пригласили? Разводит тут, понимаете ли, «игры в шпионов»… Может, это и не разведчик, а просто диверсант или какой-нибудь псих, удравший с океанского лайнера? Как бы то ни было, этот «Смит» без спроса вступил на территорию, принадлежащую Северо-Западному Континенту, а значит, должен за это ответить по всей строгости. Мы имеем основания в любой момент убить его…
– По обвинению в шпионаже и попытке раскрытия военной тайны, – сказал «сержант». – Об этом я вам и говорил. Мы должны узнать, что он хотел здесь выведать, что у него уже получилось узнать, а потом – что ему известно о военных и политических планах Алькайи. И лишь после этого мы его расстреляем.
– А я не понял: чего этот ты здесь распоряжаешься? – заговорил вдруг майор, которому, видимо, надоело слушать разглагольствования Хаббла. – Кто тебя вообще пустил на совещание руководства базы? Кто ты вообще такой, а?
Реддл приподнялся, и всем стало понятно, что его намерения носят отнюдь не шуточный характер.
– Сядьте, майор, – сказал Хаббл и вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Раскрыл и показал офицерам. – Капитан Джонатан Хаббл, Центральное разведывательное агентство. Майор, вы спрашивали, что я здесь делаю? Так вот, отвечаю: я ваш штатный сотрудник, моей задачей является негласный контроль над обстановкой на базе и сбор стратегически важной информации. Любая попытка воспрепятствовать моей деятельности будет расценена как государственная измена, саботаж или, по меньшей мере, невыполнение прямого приказа. Что из этого вам больше по душе, майор?
Реддл ещё пару секунд сверлил контрразведчика ненавидящим взглядом, а затем шумно выдохнул и плюхнулся назад на свой стул.
– Делайте, что хотите, – устало сказал он, опёршись локтём на стол и уперев лоб в ладонь. – Только ко мне не лезьте.
– Я рад, что мы поняли друг друга, – ответил Хаббл. – Продолжим обсуждение?
– Зачем? – сказал Реддл, не меняя позы. – Ведь вы всё равно найдёте способ настоять на своём. И мы с этим ровным счётом ничего не сможем сделать, хоть мы и старше вас по званию. Я прав?
– Абсолютно, – без всякого намёка на допустимую в подобной ситуации улыбку отреагировал капитан ЦРА. – Если пленник знает хотя бы четверть того, чего я от него ожидаю, то он автоматически становится важнейшей фигурой на тысячи миль вокруг этого острова, которому никто даже не удосужился придумать какое бы то ни было название. Важнее всех вас; может, важнее и меня. И от того, как мы им распорядимся, может зависеть судьба всего мира, в частности – Штатов и Алькайи.
– И как же мы распорядимся этим «Смитом»? – спросил полковник Уильямсон. Посмотрел на Хаббла и поправился: – То есть не мы, а вы, капитан.
– Сегодня я свяжусь с базой ЦРА на Хабайях, и оттуда вышлют катер. Так как до архипелага около шестисот миль, прибудет он не раньше, чем послезавтра. Тогда с возьму с собой этого шпиона и кого-нибудь из тех, кто его охраняет: ведь это дело совершенно секретное, и я не вправе привлекать излишнее внимание…
– Что-то не очень много полномочий вам дают ваши круги, особенно когда их на вас нет – язвительно заметил майор, имея в виду капитанские знаки различия – по четыре небольших блестящих круглешка на каждый погон (разумеется, при синих шевронах; хотя на парадной форме агентов ЦРА она обычно сиреневые); но на Хаббле всё ещё было полевое обмундирование сержанта регулярной армии.
– Поосторожнее с языком, майор, – невозмутимо сказал капитан. – Иначе всё вами сказанное может быть обращено против вас.
Реддл счёл за благо промолчать.
– А почему бы вам не вызвать вертолёт вместо катер? – спросил полковник. – В этом случае вы уже к завтрашнему вечеру будете на Хабайях…
– По той же самой причине, – ответил Хаббл. – Я не могу доверять пилотам, у которых вряд ли есть допуск к такого рода делам… – Он обвёл испытующим взглядом аудиторию и продолжил: – Впрочем, я сомневаюсь в наличии такого допуска и у всех вас, однако происшествие имело место на подконтрольной вам территории; к тому же, – его взор в очередной раз уткнулся в майора Реддла, – мне пришлось открыть вам своё истинное лицо, так что вы имеете право знать о моих планах. Итак, я заберу этого разведчика и буду сам с ним работать. Если не добьюсь успеха, переправлю его на Континент, где им займутся настоящие спецы…
– А вам не приходило в голову, – внезапно заговорил Прингл, до этого принимавший в разговоре самое незначительное участие, – что Дэн Смит может оказаться именно тем, за кого себя и выдаёт? Что, если все ваши предположения по поводу того, что он якобы алькаец, а значит, должен знать какой-то военный секрет, – плод вашего больного воображения, пустые теории, не имеющие под собой никакого основания? Почему вы не можете допустить, что он говорит правду?
– Ну, капитан… – сказал Уильямсон с какой-то странной интонацией, глядя на смуглое лицо Прингла, по которому почти невозможно было точно определить возраст командира роты. – Не думаете ли вы, что он и в самом деле пришелец? Ведь это же нонсенс, абсурд…
– Да, наш друг явно начитался фантастики… – поддержал полковника Реддл. – Ну не бывает параллельных миров; можете вы это понять, а?
Хаббл явно наслаждался словесной баталией среди руководства базы, в которой ему самому участвовать совершенно не требовалось.
– Во всяком случае, у нас нет неопровержимых доказательств того, что Смит лжёт, – начал уступать Прингл вышестоящим офицерам. – Впрочем, если он и врёт, то делает это очень умело. Я предлагаю проверить его на детекторе лжи. Если он начнёт волноваться, давать сбивчивые ответы, – значит, вы были правы, и он действительно шпион. А если же нет…
– …это ничего не докажет, – продолжил за него майор. – Если он на самом деле секретный агент Алькайи, почему бы ему не знать какую-нибудь методику, с помощью которой он сможет обманывать детектор?
На время в кабинете установилась напряжённая тишина. Вояки думали – каждый о своём.
Наконец, молчание нарушил капитан Хаббл, которому, по общему мнению руководства, больше подходила форма сержанта:
– Значит, завтра вы его прощупаете полиграфом, а послезавтра я его заберу. Вот и договорились. Всего доброго, господа.
И, не дожидаясь момента, когда полковник объявит-таки совещание оконченным, агент ЦРА поднялся и быстрым шагом вышел из кабинета. Там ему больше нечего было делать.
Еда на военной базе была, конечно, так себе, но по сравнению с тем, чем я питался в последнее время, а именно – плохо прожаренным мясом и сырыми овощами, то, что подавали, было сущим деликатесом.
«Если хотите узнать, каков тот или иной мир, посмотрите в нём на еду», – придумал я афоризм и вернулся к своему завтраку, принесённому солдатом-блондином, который сменил Дика на посту у дверей гауптвахты, куда меня зачем-то засунули, вместо того чтобы прикончить на месте.
Значит, я им зачем-то нужен. Значит, им от меня что-то надо…
Я отставил пустой поднос с грязной тарелкой и перевёрнутым пластиковым стаканчиком в сторону и развалился на кровати, тупо уставившись в потолок. Всё-таки одиночное заключение – это такая скукотища…
Я улыбнулся уголками рта. Вот когда придёт Дик, тогда и наговорюсь, чтобы не было скучно…
Против воли в мозгу всплыли первые строки стихотворения, написанного мною в незапамятные времена, ещё когда мне было четырнадцать лет:
Я заперт на чужой планете.
Я понимаю, что – в тюрьме.
Тюрьма – не всё, что есть на свете;
Но я сижу в кромешной тьме…
Однако какая, к чёрту, тьма? Сейчас утро, а не ночь, приблизительно часов девять; в такое время суток, как обычно, уже давно рассвело.
А вот всё остальное во вспомнившемся четверостишии как нельзя точно подходило к ситуации, в которую я то ли по глупости, то ли ещё почему-то вляпался.
Когда я писал эти стихи - кажется, в июле 2039 года, - я пытался противостоять, как я тогда считал, абсурдной и скучной взрослой жизни (ну, примерно так в конечном итоге и оказалось), к которой меня в то время усиленно готовили. Теперь же моим противников была база – часть вооружённых сил не знакомого мне мира. И я должен был победить, чтобы раз и навсегда доказать себе, что я умею бороться.
Тюрьма – всего лишь только дом,
Сбежать оттуда можно вроде;
И я бегу, с собой взяв лом, –
Пока один стремлюсь к свободе…
Уголки моего рта разъехались ещё на миллиметр в разные стороны. Прямо сейчас у меня не было никаких шансов убежать; а вот когда придёт Дик… Ну, день для побега не самое подходящее время, так что остаётся ночь, вторая половина смены темноволосого рядового. Скажем, часа в два или в три.
Лом, конечно, – просто поэтическая деталь; а то, что я «пока один», наверное, означает, что Дик ещё не до конца созрел, чтобы пускаться в путь, который навеки отрежет ему дорогу назад, лишит его возможности вернуться и начать всё с нуля. Рядовой Холлоуэй по-любому начнёт всё с чистого листа, но делать это ему придётся в новом, более совершенном, мире.
Ну чем мне заняться, чтобы убить это чертово время до прихода Дика?! Может, попробовать высадить окно или дверь? Или повеситься в ванной на резинке от собственных трусов?..
Это была настолько глупая идея, что я даже постучал себя кулаком по черепу: мол, какую чушь ты несёшь, – и услышал почти что деревянный стук.
В двери с моей стороны, скорее всего, нет замка; а наружную замочную скважину и внутреннее пространство домика разделяют по меньшей мере пятнадцать сантиметров нержавеющей стали. Пытаться пробить этот барьер просто бессмысленно.
К тому же, меня за это могут всё-таки убить.
Я уже собрался было от нечего делать пойти в ванную и заняться там одним нехорошим делом, как вдруг - я ушам своим не поверил - раздался звук отпираемой двери, и зычный голос охранника произнёс:
– Смит, на выход! Руки держать на виду!
Я поднял свои верхние конечности как можно выше и подошёл к открывшемуся проходу наружу. Спросил:
– Меня что, выпускают?
– Разговорчики, – относительно негромко сказал рядовой и легонько пнул меня по щиколотке – прямо по тому месту, где выпирает кость, так что следующие несколько секунд мне пришлось прыгать на одной ноге, пытаясь мысленно заглушить боль в другой.
Получилось не очень, но я хотя бы не зашипел. И не кинулся на солдата. А по идее, должен был.
Но я об этом даже не подумал, уставившись на автомат, недвусмысленно нацеленный мне в живот. Один вид такой штучки сразу отбил у меня желание делать глупости.
«Интересно, что это за модель?» – подумал я, выходя на свежий воздух с руками на затылке и чувствуя, как ствол незнакомого оружия жёстко щекочет через пиджак мне спину.
Удивительно: даже в такой, мягко говоря, неприятный момент я мог думать о всяких мелочах, которые к происходящему имели довольно отдалённое отношение. Что же это: беспечность, граничащая с глупостью и заставляющая отвлекаться от решения насущных проблем, – или, наоборот, потрясающая сила духа, позволяющая не тревожиться без по-настоящему веской причины? Впрочем, этот вопрос был совершенно бессмысленным и излишним, так как я и без него знал себе цену.
Может показаться, что я специально проговаривал в уме всё это, на что у меня ушло бы не менее чем полминуты; на самом деле мысль по скорости намного опережает речь, так что вся эта ментальная тирада заняла у меня секунды три, может, чуть больше. Я даже не успел уйти хотя бы на десяток метров от дверей гауптвахты, прежде чем мозг недовольно заявил, что думать больше не хочет.
Меня опять провели через всю территорию базы до того самого строения, в котором меня вчера допрашивали. Что, ожидается продолжение сеанса? Не хватило им моих вчерашних откровений? Хотя… невозможно, чтобы военные удовлетворились моими «фантастическими россказнями». Наверное, сегодня, чтобы выбить из меня нужную им «правду», они испробуют на мне что-нибудь похуже простой вежливой беседы «с подтекстом»! Что же это будет?..
В здании к моему эскорту присоединился тот сержант, который руководил моим задержанием. Интересно, а ему-то что здесь надо? Однако задать этот вопрос, понимал я, было бы верхом неосмотрительности, а может быть, и бестактности: кто знает, как сержант отреагирует на мою далеко не безобидную реплику?..
Вдвоём они провели меня по коридору, интерьер которого, скажем так, был лишён оригинальности: серые стены, белый потолок и тёмно-серый пол – всё тусклое и невзрачное, как и полагается на военных базах. Но целью моих сопровождающих, как с удивлением обнаружил я, было помещение, соседнее с тем, в котором вчера со мной беседовал полковник. «И что же они для меня приготовили на этот раз?..» – успел подумать я за секунду до того, как моя нога переступила порог и я очутился в комнате, где моим глазам предстало кое-что из того, чего и следовало ожидать от военных.
Кресло с ремнями, по всей видимости, застёгивающимися вокруг груди и предназначенными для измерения частоты дыхательных движений. Перчатки длиной примерно до середины предплечья, затягивающиеся точнёхонько на запястьях и служащие для отслеживания пульса и, если сенсоры окажутся достаточно мощными, тактильной активности. От этой амуниции отходят провода к компьютеру, который должен обрабатывать поступающую с датчиков информацию и давать оператору делать выводы.
Проще говоря, обыкновенный детектор лжи с привлечением современных технологий.
«Во всяком случае, это лучше, чем устройство аналогичного назначения, которое использовалось в Средние века», – подумал я, пока меня подключали к полиграфу. Ощущение, признаюсь, было не очень приятным: я чувствовал себя кем-то вроде подопытной крысы, которую неугомонные исследователи захотели подвергнуть очередному эксперименту.
Молодой солдат-техник в последний раз проверил, надёжно ли провода вставлены в разъёмы, и быстро вышел из комнаты, чуть не столкнувшись в дверях с майором и полковником. Молниеносно козырнул офицерам и исчез в коридоре.
