Не все, кто странствуют, сбились с пути.
Дж. Р. Р. Толкиен
Знаешь, что мексиканцы говорят про Тихий океан? Говорят, что у него нет памяти.
Стивен Кинг
«Рита Хэйворт или Побег из Шоушенка»
Воды Тихого океана не были тихими. Спокойствие было чуждо им, они подхватывали свою добычу легко, безжалостно и вроде бы безразлично, но — с затаенным злорадством, с тем, чтобы утащить на глубину. Океану было безразлично, что прятать в своих величественных глубинах: обломки кораблей, тушки животных, мусор, брошенный с пирса, или человеческое тело, бывшее по сути сейчас таким же мусором.
В первую секунду было больно. Соленая вода вгрызалась во все ее раны, и особенно болела щека, где остался след от ожега. Боль сперва нарастала, заставляя ее раскрывать рот в крике и захлебываться водой, горько-соленой. Затем притупилась постепенно. Фэй барахталась, пытаясь удержаться на поверхности, но сил оставалось все меньше. Ее руки и ноги ослабли, вода наполнила ее. Волны подхватывали и подбрасывали, как бесполезную щепку, поднимали на самый верх и обрушивали на глубину, где было темно и спокойно. И тогда злось и страх ушли, и на смену им пришло безразличие.
Все осталось позади. Жених, которого Фэй никогда больше не увидит. Луиза, чье перекошенное, болезненно смеющееся лицо, казалось, врезалось в память навсегда, на деле же успело уже стереться, сгладиться, так что при мыслях о кузине перед глазами вставало совершенно другое: далекое лето, им лет по двенадцать, и у Луизы веснушки на носу, которые ужасно ее раздражают. Дольше другого в памяти задержались виноградники. Бесконечные акры и акры лоз, с которых свисают налитые гроздья: зинфандель, сира, кариньян, санджовезе, пино-гри, мускат... Солнце играет на ягодах, придавая черным оттенок красноватый, а белым придавая блеск и свечение драгоценных камней. Акры и акры. Перекличка рабочих. Далекий звук клаксонов. Смех. Тепло солнечного света на лице, сладость спелых ягод и синьор Бланко, гоняющий их прочь старой, фамильной метлой.
Акры и акры.
Потом был рывок, поднявший ее, выхвативший из воды. Тихий океан не желал с ней расставаться, и вода была плотной и горячей, точно одеяло. Все это сопровождалось страшным, механическим звуком лебедки и голосами, переговаривающимися на незнакомом чужом языке, однако Фэй не могла больше бояться.
Когда ее уложили на палубу, у нее были еще силы открыть глаза и увидеть перед собою калейдоскоп лиц: смуглых, почти черных, обладающих оттенком слоновой кости; и темных внимательных глаз, опушенных необычайно густыми ресницами или же раскосых.
- Какой улов! - с едва уловимым акцентом сказал один из азиатов, склоняясь ниже. - Субараши1!
Фей еще подумала, что оказалась на корабле каких-то бандитов, пиратов или работорговцев, а потом потеряла сознание.
Субараши (яп.) - замечательно, прекрасно
Лучшими людьми в моей жизни всегда оказывались те, про кого при первой встрече думаешь: „Господи, что это за псих?!“
Арета Франклин
Со старого маяка, возвышающегося над пологим берегом, открывался прекрасный вид на лагуну: белый песок частного пляжа, аккуратные домики Ла Пьедада, стоящие почти у самой кромки воды, и множество океанических яхт на рейде. Большая их часть пришвартовывалась в прямой видимости Лос Анджелеса, некоторые — у Порт-сант-Луис, но десяток всегда можно было увидеть здесь. Ломпок не предлагал такую уж насыщенную ночную жизнь, зато сюда часто заезжали любители тишины, старины и хорошего вина.
- Держу пари, во-он на той яхте живет седой толстяк, - Луиза ткнула наугад, указывая на один из величественных стометровых кораблей. - У него опостылевшая жена где-то в Нью-Йорке, куча скандальных отпрысков, внуки, наверное, и он сбежал сюда на яхте с молоденькой любовницей, которая спит со стюардом. Даже с двумя.
Это была старая их игра. Фэй улыбнулась через силу, потому что поддерживать этот разговор сейчас не было никаких сил, и перевела взгляд с моря на успокаивающий пейзаж: раскинувшиеся вдоль горного склона виноградники. Отсюда можно было также увидеть крышу их дома, Каса Феличита. Дом этот прадед Фэй и Луизы купил у разорившегося испанца, незначительно перестроил и оставил при прежнем названии. Оно, вкупе с колониальной архитектурой, придавало винограднику особенное очарование.
Где вы живете, девочки?
В Каса Феличита.
Увы, сегодня дом и виноградник справлялись с расшатанными нервами Фэй ничуть не лучше моря. Она должна была чувствовать себя счастливой, но вместо этого все больше и больше ощущала нарастающую панику. Дядюшка Бланко, старожил и человек, знавший виноградники, Брикнеллов и лично Фэй лучше, чем они сами себя знали, сказал, что это совершенно нормально. Невесты, сказал он, всегда нервничают перед свадьбой. Это непреложный закон мироздания. Так все устроено, и так должно быть устроено.
Проблема была в том, что Фэй нервничала постоянно, а поездка в Санта-Барбару позавчера подлила масла в огонь.
В Ломпоке по мнению Луизы не было ни одной приличной портнихи, поэтому платье они заказывали у Эдвины де Байес, весьма одиозной владелицы одиозного Салона в самом сердце Санта-Барбары. Луиза хотела, конечно, отправиться за нарядами для свадьбы прямиком в Лос Анджелес, но дядя Джо — ее отец — был всерьез обеспокоен растущей криминогенной обстановкой в этом городе, слишком большом и опасном по его мнению. Фэй подозревала, что в неприязни дяди к Лос Анджелесу есть что-то личное, но за последние семь лет так привыкла его слушаться, что согласилась на Салон де Байес.
Там с нее сняли мерки, помогли с выбором фасона и ткани — хотя выбирала, конечно, главным образом Луиза, бойкая и уверенная в себе, и всегда лучше знающая, что подойдет кузине. За этим последовало не менее утомительное посещение салона красоты, где им обеим сделали «прически на пробу», слишком вычурные на вкус Фэй, но от которых Луиза пришла в восторг. «Ах ты моя куколка! - приговаривала она, схватив Фей за руки. - Моя сахарная куколка». В самом деле — куколка, с кудряшками вокруг круглого щекастого личика, смотреть на которое в ярком макияже Фэй было тошно. Особенно когда рядом возникло, прижавшись к ней щекою, восхитительное, идеальное лицо Луизы, ее точеные черты, ее ровный загар. Сахарная куколка — вот и все, что можно было сказать о Фэй, тогда как Луиза была богиней.
Потом богиня столкнулась на улице с кем-то из своих приятельниц; в отличие от Фэй у нее было море знакомых, Луиза была общительна, комуникабельна, легко сходилась с людьми и все любили ее уже на второй минуте разговора. Извинившись в своей очаровательной манере, Луиза чмокнула кузину в щеку и убежала, пообещав через час забрать ее из кафе. И Фэй, оставшись одна, отправилась бесцельно бродить по городу.
Санта-Барбара ей не нравилась. На самом деле Фэй вообще не была уверена, что ей хотя бы одно место на земле нравится, хотя она и любила Каса Феличита. Но то была любовь ностальгическая, которая возникает, когда ты оборачиваешься и смотрищь на дом своего детства. Места были прекрасны, и города прекрасны, но Фэй себя в них чувствовала неуютно. Отчасти потому, что улицы и пляжи полны были подтянутых загорелых красавиц. Отчасти из-за странного ощущения собственной ненужности. Оглядываясь по сторонам, Фэй пыталась придумать, к чему может приложить усилия.
Ей было уже двадцать четыре, за спиной были школа и колледж, где она изучала менеджмент, а впереди — свадьба и управление виноградником. Но, глядя в будущее, Фэй ощущала нарастающую панику, потому что видела перед собой сосущую пустоту. Она сознавала, что совершенно бесполезна на винограднике и винокурне, где все устроено наилучшим образом. Тот случай, когда не стоит изобретать то, что и так уже прекрасно работает. Представляя себя хозяйкой дома, миссис Артур Эммерсон, Фэй мысленно устраивала коктейльную вечеринку, натягивала на себя коктейльное платье, в котором превращалась в сардельку в оболочке, и настроение портилось окончательно.
Она везде была нехороша.
Исправить хоть как-то ситуацию могла пара пирожных, и после недолгих скитаний по городу Фэй заглянула в оговоренную заранее кофейню, обставленную во французском стиле. Будь с ней Луиза, которая избегала сладкого и вообще ела как птичка, Фэй, наверное, удержалась бы, но она была одна, и потому взяла себе на нервной почве различных птифуров, маленьких, но безусловно — калорийных. Когда она ела их, одно за другим, запивая едва подслащенным кофе с перцем, казалось, со всех сторон на нее смотрят с укоризной. Фэй понимала прекрасно, что это полнейшая ерунда, комплексы, но ничего не могла с собой поделать. Она ощущала эти фантомные взгляды, нервничала и принималась заталкивать в себя эти несчастные пирожные одно за другим, едва успевая прожевывать. Чтобы взглядом не высматривать осуждающие лица, она отвернулась к окну, по счастью — зеркальному со внешней стороны. Уж с улицы ее позор было не видать.
Мимо окна, как ей тогда показалось, прошел Артур.
Его на самом деле сложно было с кем-либо перепутать: высокий, загорелый, с идеальными чертами лица и телом античной статуи. На нем были кремовые брюки и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами, полдюжины браслетов на руке, большие солнечные очки и замысловатого плетения панама, купленная в прошлом году в Эквадоре. А рядом шла в развевающемся платье с цветочным узором ослепительной красоты молодая женщина. И они смеялись.
- Тебе показалось, - отрезала рациональная, всегда мыслящая здраво Луиза. - Ну или не показалось, но ты себе чего-то лишнего надумала.
- Угу, - пробормотала Фэй, снова переводя взгляд на море.
Она в таком платье с цветочным узором смотрелась бы, как ряженый поросенок.
- Это может быть клиентка, - примирительным тоном продолжила Луиза. - Арт — если это был он — шел ей показывать лодки. Ты же знаешь, насколько он серьезно относится к работе.
Девушка смеялась, придерживая рукой широкие поля соломенной шляпы.
- Так, прекрати это! - потребовала Луиза. - Пошли! Тебе нужно взбодриться. Как насчет хорошей разминки в тренажерном зале? Еще пара дней и ты точно влезешь в то платье. И в секси-белье, которое я тебе купила.
С Артуром они познакомились в старших классах. Он переехал с отцом из Чикаго и быстро привлек внимание. Дело было не только в броской внешности и достаточно заметной «инаковости». Артур обожал океан, вместе с отцом занимался строительством лодок и говорить о них мог часами. Постепенно он заражал этой любовью любого, кто оказывался рядом. Даже Фэй, которая с детства побаивалась воды — после не самой удачной прогулки на лодке, которая едва не стоила ей и ее семье жизни. Однако рядом с Артуром страхи уходили, и она чувствовала себя удивительно свободной. Настолько свободной, что позволила поцеловать себя на выпускном, по-настоящему, по-взрослому, хотя до этого считала подобное довольно вульгарным.
Конечно, они были королем и королевой выпускного бала. Потому что Артур был великолепен, а Фэй принадлежала к богатой и известной в городе семье Брикнелл. Ее родителей уже не было в живых, но она все еще жила в их сиянии.
Когда спустя несколько дней Артрур предложил ей встречаться, Фэй была на седьмом небе от счастья. Когда он позвал ее замуж в начале прошлого года... ей стало страшно.
К двадцати трем годам Фэй очень ясно осознала свое место в этом мире. Она была богата. Эта короткая, но емкая фраза определяла все ее существо. Она не была умна, красива, привлекательна, талантлива или как-то интересна. Она была богата. В подростковые годы Фей не слишком прислушивалась к разговорам за спиной, ведь рядом всегда была Луиза, способная отбить любую словесную атаку собственным словом, метким и острым. Луиза до сих пор была рядом, но сейчас Фэй куда лучше понимала себя и осознавала происходящее. Люди говорили, что Артур Эммерсон женится на ней из-за денег семьи Брикнелл, из-за дома, виноградника, винодельни. Из-за того влияния, что получил ее отец и поддерживал дядюшка Сэм. Те, кто посмелее — или понаглее — в открытую замечали, что такой яркий, роскошный мужчина, как Артур, уж конечно мог бы найти себе девушку поинтереснее. Тоже яркую. Тоже роскошную. А вместо этого он женится на денежном поросенке.
Сахарная куколка — так ее называла Луиза. Она была добра и всегда старалась превратить недостатки своей кузины в какие-то явно несуществующие достоинства.
Фэй была невелика ростом, полновата — откровенная толстуха, если сравнивать ее со стройной кузиной — с круглым лицом, с этими ужасными хомячиными щеками, на которых постоянно проступал румянец. С веснушками на носу. Со светлыми волосами, которые выглядели нелепо, как ты их не укладывай. Она была не роскошной платиновой блондинкой, не обладала золотистыми кудрями богини — как Луиза. У нее были льняные волосы, на ярком калифорнийском солнце выгорающие до белизны, и отцего-то дурацкие темные брови, доставшиеся невесть от какой прабабки, густые, какие-то... мексиканские. Разве что на переносице не срастались, как у какой-то недоделанной Фриды Калло, но от этого было не легче. Из-за цвета этих бровей все считали, что Фэй их красит, и насмехались. А волосы вдобавок начинали виться в сырую погоду, и вся она превращалась в уродливую фарфоровую куклу.
Стоя рядом с Артуром, Фэй ощущала себя особенно скверно. Чувствовала, что занимает чье-то место. Быть может, Луизы?
- Так, я не знаю, о чем ты задумалась, но я знаю, что думаешь ты не туда! - кузина дернула ее за руку. - Пошли. Есть еще время до обеда. Выберем цветы для свадьбы.
Цветами, как и всем прочим, предназначенным для свадьбы, занималась Луиза, Фэй же только соглашалась со всеми предложениями подряд, не слишком к ним прислушиваясь. У Луизы был безупречный вкус, и едва ли она могла ошибаться. Так во всяком случае все говорили, сколько Фей себя помнила.
Для свадьбы Луиза выбрала белые лилии и розы, цветы, возможно, слишком роскошные, но по ее словам — символизирующие чистоту и невинность невесты. Фэй непросто было себя с этим проассоциировать, но она и тут соглашалась с кузиной, понимая, что той видней. Тут важен был пристальный взгляд со стороны.
Если платья заказывали в Санта-Барбаре, то цветы были местными. До оранжерей, котокры держала миссис Дафна Уолбрук, было от виноградника рукой подать. В одном месте бесконечные, казалось, акры виноградных лоз плавно перетекали в цветочные поля без видимой границы, и в детстве Фей любила бродить здесь, наслаждаясь ароматами. Миссис Уолбрук не возражала, относясь к своим соседкам с материнской теплотой, хотя, конечно, строго ругала при малейшем намеке на испорченные растения.
Конечно, цветы, растущие свободно на склонах гор, для свадьбы не подходили, это были скромные и непритязательные растения, которыми можно украшать дом, из которых можно составлять букеты на самый заурядный случай. Для пышного торжества, которым обещала стать свадьба Фэй, Луиза выбрала те цветы, что миссис Уолбрук выращивала в одной из своих оранжерей, расположенных чуть дальше по берегу. Хрустальные дворцы выстроились под ярким калифорнийским солнцем, и сквозь их сверкающие бока можно было разглядеть настоящее буйство красок и форм. Миссис Уолбрук, обладающая к цветоводству настоящим талантом, выращивала самые причудливые сорта и обожала растения не меньше, чем Артур — океан.
Дж. Р. Р. Толкиен
ПРОЛОГ
Знаешь, что мексиканцы говорят про Тихий океан? Говорят, что у него нет памяти.
Стивен Кинг
«Рита Хэйворт или Побег из Шоушенка»
Воды Тихого океана не были тихими. Спокойствие было чуждо им, они подхватывали свою добычу легко, безжалостно и вроде бы безразлично, но — с затаенным злорадством, с тем, чтобы утащить на глубину. Океану было безразлично, что прятать в своих величественных глубинах: обломки кораблей, тушки животных, мусор, брошенный с пирса, или человеческое тело, бывшее по сути сейчас таким же мусором.
В первую секунду было больно. Соленая вода вгрызалась во все ее раны, и особенно болела щека, где остался след от ожега. Боль сперва нарастала, заставляя ее раскрывать рот в крике и захлебываться водой, горько-соленой. Затем притупилась постепенно. Фэй барахталась, пытаясь удержаться на поверхности, но сил оставалось все меньше. Ее руки и ноги ослабли, вода наполнила ее. Волны подхватывали и подбрасывали, как бесполезную щепку, поднимали на самый верх и обрушивали на глубину, где было темно и спокойно. И тогда злось и страх ушли, и на смену им пришло безразличие.
Все осталось позади. Жених, которого Фэй никогда больше не увидит. Луиза, чье перекошенное, болезненно смеющееся лицо, казалось, врезалось в память навсегда, на деле же успело уже стереться, сгладиться, так что при мыслях о кузине перед глазами вставало совершенно другое: далекое лето, им лет по двенадцать, и у Луизы веснушки на носу, которые ужасно ее раздражают. Дольше другого в памяти задержались виноградники. Бесконечные акры и акры лоз, с которых свисают налитые гроздья: зинфандель, сира, кариньян, санджовезе, пино-гри, мускат... Солнце играет на ягодах, придавая черным оттенок красноватый, а белым придавая блеск и свечение драгоценных камней. Акры и акры. Перекличка рабочих. Далекий звук клаксонов. Смех. Тепло солнечного света на лице, сладость спелых ягод и синьор Бланко, гоняющий их прочь старой, фамильной метлой.
Акры и акры.
Потом был рывок, поднявший ее, выхвативший из воды. Тихий океан не желал с ней расставаться, и вода была плотной и горячей, точно одеяло. Все это сопровождалось страшным, механическим звуком лебедки и голосами, переговаривающимися на незнакомом чужом языке, однако Фэй не могла больше бояться.
Когда ее уложили на палубу, у нее были еще силы открыть глаза и увидеть перед собою калейдоскоп лиц: смуглых, почти черных, обладающих оттенком слоновой кости; и темных внимательных глаз, опушенных необычайно густыми ресницами или же раскосых.
- Какой улов! - с едва уловимым акцентом сказал один из азиатов, склоняясь ниже. - Субараши1!
Фей еще подумала, что оказалась на корабле каких-то бандитов, пиратов или работорговцев, а потом потеряла сознание.
Субараши (яп.) - замечательно, прекрасно
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕГЛАВНАЯ ГЕРОИНЯ
Лучшими людьми в моей жизни всегда оказывались те, про кого при первой встрече думаешь: „Господи, что это за псих?!“
Арета Франклин
ГЛАВА 1.
Со старого маяка, возвышающегося над пологим берегом, открывался прекрасный вид на лагуну: белый песок частного пляжа, аккуратные домики Ла Пьедада, стоящие почти у самой кромки воды, и множество океанических яхт на рейде. Большая их часть пришвартовывалась в прямой видимости Лос Анджелеса, некоторые — у Порт-сант-Луис, но десяток всегда можно было увидеть здесь. Ломпок не предлагал такую уж насыщенную ночную жизнь, зато сюда часто заезжали любители тишины, старины и хорошего вина.
- Держу пари, во-он на той яхте живет седой толстяк, - Луиза ткнула наугад, указывая на один из величественных стометровых кораблей. - У него опостылевшая жена где-то в Нью-Йорке, куча скандальных отпрысков, внуки, наверное, и он сбежал сюда на яхте с молоденькой любовницей, которая спит со стюардом. Даже с двумя.
Это была старая их игра. Фэй улыбнулась через силу, потому что поддерживать этот разговор сейчас не было никаких сил, и перевела взгляд с моря на успокаивающий пейзаж: раскинувшиеся вдоль горного склона виноградники. Отсюда можно было также увидеть крышу их дома, Каса Феличита. Дом этот прадед Фэй и Луизы купил у разорившегося испанца, незначительно перестроил и оставил при прежнем названии. Оно, вкупе с колониальной архитектурой, придавало винограднику особенное очарование.
Где вы живете, девочки?
В Каса Феличита.
Увы, сегодня дом и виноградник справлялись с расшатанными нервами Фэй ничуть не лучше моря. Она должна была чувствовать себя счастливой, но вместо этого все больше и больше ощущала нарастающую панику. Дядюшка Бланко, старожил и человек, знавший виноградники, Брикнеллов и лично Фэй лучше, чем они сами себя знали, сказал, что это совершенно нормально. Невесты, сказал он, всегда нервничают перед свадьбой. Это непреложный закон мироздания. Так все устроено, и так должно быть устроено.
Проблема была в том, что Фэй нервничала постоянно, а поездка в Санта-Барбару позавчера подлила масла в огонь.
В Ломпоке по мнению Луизы не было ни одной приличной портнихи, поэтому платье они заказывали у Эдвины де Байес, весьма одиозной владелицы одиозного Салона в самом сердце Санта-Барбары. Луиза хотела, конечно, отправиться за нарядами для свадьбы прямиком в Лос Анджелес, но дядя Джо — ее отец — был всерьез обеспокоен растущей криминогенной обстановкой в этом городе, слишком большом и опасном по его мнению. Фэй подозревала, что в неприязни дяди к Лос Анджелесу есть что-то личное, но за последние семь лет так привыкла его слушаться, что согласилась на Салон де Байес.
Там с нее сняли мерки, помогли с выбором фасона и ткани — хотя выбирала, конечно, главным образом Луиза, бойкая и уверенная в себе, и всегда лучше знающая, что подойдет кузине. За этим последовало не менее утомительное посещение салона красоты, где им обеим сделали «прически на пробу», слишком вычурные на вкус Фэй, но от которых Луиза пришла в восторг. «Ах ты моя куколка! - приговаривала она, схватив Фей за руки. - Моя сахарная куколка». В самом деле — куколка, с кудряшками вокруг круглого щекастого личика, смотреть на которое в ярком макияже Фэй было тошно. Особенно когда рядом возникло, прижавшись к ней щекою, восхитительное, идеальное лицо Луизы, ее точеные черты, ее ровный загар. Сахарная куколка — вот и все, что можно было сказать о Фэй, тогда как Луиза была богиней.
Потом богиня столкнулась на улице с кем-то из своих приятельниц; в отличие от Фэй у нее было море знакомых, Луиза была общительна, комуникабельна, легко сходилась с людьми и все любили ее уже на второй минуте разговора. Извинившись в своей очаровательной манере, Луиза чмокнула кузину в щеку и убежала, пообещав через час забрать ее из кафе. И Фэй, оставшись одна, отправилась бесцельно бродить по городу.
Санта-Барбара ей не нравилась. На самом деле Фэй вообще не была уверена, что ей хотя бы одно место на земле нравится, хотя она и любила Каса Феличита. Но то была любовь ностальгическая, которая возникает, когда ты оборачиваешься и смотрищь на дом своего детства. Места были прекрасны, и города прекрасны, но Фэй себя в них чувствовала неуютно. Отчасти потому, что улицы и пляжи полны были подтянутых загорелых красавиц. Отчасти из-за странного ощущения собственной ненужности. Оглядываясь по сторонам, Фэй пыталась придумать, к чему может приложить усилия.
Ей было уже двадцать четыре, за спиной были школа и колледж, где она изучала менеджмент, а впереди — свадьба и управление виноградником. Но, глядя в будущее, Фэй ощущала нарастающую панику, потому что видела перед собой сосущую пустоту. Она сознавала, что совершенно бесполезна на винограднике и винокурне, где все устроено наилучшим образом. Тот случай, когда не стоит изобретать то, что и так уже прекрасно работает. Представляя себя хозяйкой дома, миссис Артур Эммерсон, Фэй мысленно устраивала коктейльную вечеринку, натягивала на себя коктейльное платье, в котором превращалась в сардельку в оболочке, и настроение портилось окончательно.
Она везде была нехороша.
Исправить хоть как-то ситуацию могла пара пирожных, и после недолгих скитаний по городу Фэй заглянула в оговоренную заранее кофейню, обставленную во французском стиле. Будь с ней Луиза, которая избегала сладкого и вообще ела как птичка, Фэй, наверное, удержалась бы, но она была одна, и потому взяла себе на нервной почве различных птифуров, маленьких, но безусловно — калорийных. Когда она ела их, одно за другим, запивая едва подслащенным кофе с перцем, казалось, со всех сторон на нее смотрят с укоризной. Фэй понимала прекрасно, что это полнейшая ерунда, комплексы, но ничего не могла с собой поделать. Она ощущала эти фантомные взгляды, нервничала и принималась заталкивать в себя эти несчастные пирожные одно за другим, едва успевая прожевывать. Чтобы взглядом не высматривать осуждающие лица, она отвернулась к окну, по счастью — зеркальному со внешней стороны. Уж с улицы ее позор было не видать.
Мимо окна, как ей тогда показалось, прошел Артур.
Его на самом деле сложно было с кем-либо перепутать: высокий, загорелый, с идеальными чертами лица и телом античной статуи. На нем были кремовые брюки и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами, полдюжины браслетов на руке, большие солнечные очки и замысловатого плетения панама, купленная в прошлом году в Эквадоре. А рядом шла в развевающемся платье с цветочным узором ослепительной красоты молодая женщина. И они смеялись.
- Тебе показалось, - отрезала рациональная, всегда мыслящая здраво Луиза. - Ну или не показалось, но ты себе чего-то лишнего надумала.
- Угу, - пробормотала Фэй, снова переводя взгляд на море.
Она в таком платье с цветочным узором смотрелась бы, как ряженый поросенок.
- Это может быть клиентка, - примирительным тоном продолжила Луиза. - Арт — если это был он — шел ей показывать лодки. Ты же знаешь, насколько он серьезно относится к работе.
Девушка смеялась, придерживая рукой широкие поля соломенной шляпы.
- Так, прекрати это! - потребовала Луиза. - Пошли! Тебе нужно взбодриться. Как насчет хорошей разминки в тренажерном зале? Еще пара дней и ты точно влезешь в то платье. И в секси-белье, которое я тебе купила.
ГЛАВА 2.
С Артуром они познакомились в старших классах. Он переехал с отцом из Чикаго и быстро привлек внимание. Дело было не только в броской внешности и достаточно заметной «инаковости». Артур обожал океан, вместе с отцом занимался строительством лодок и говорить о них мог часами. Постепенно он заражал этой любовью любого, кто оказывался рядом. Даже Фэй, которая с детства побаивалась воды — после не самой удачной прогулки на лодке, которая едва не стоила ей и ее семье жизни. Однако рядом с Артуром страхи уходили, и она чувствовала себя удивительно свободной. Настолько свободной, что позволила поцеловать себя на выпускном, по-настоящему, по-взрослому, хотя до этого считала подобное довольно вульгарным.
Конечно, они были королем и королевой выпускного бала. Потому что Артур был великолепен, а Фэй принадлежала к богатой и известной в городе семье Брикнелл. Ее родителей уже не было в живых, но она все еще жила в их сиянии.
Когда спустя несколько дней Артрур предложил ей встречаться, Фэй была на седьмом небе от счастья. Когда он позвал ее замуж в начале прошлого года... ей стало страшно.
К двадцати трем годам Фэй очень ясно осознала свое место в этом мире. Она была богата. Эта короткая, но емкая фраза определяла все ее существо. Она не была умна, красива, привлекательна, талантлива или как-то интересна. Она была богата. В подростковые годы Фей не слишком прислушивалась к разговорам за спиной, ведь рядом всегда была Луиза, способная отбить любую словесную атаку собственным словом, метким и острым. Луиза до сих пор была рядом, но сейчас Фэй куда лучше понимала себя и осознавала происходящее. Люди говорили, что Артур Эммерсон женится на ней из-за денег семьи Брикнелл, из-за дома, виноградника, винодельни. Из-за того влияния, что получил ее отец и поддерживал дядюшка Сэм. Те, кто посмелее — или понаглее — в открытую замечали, что такой яркий, роскошный мужчина, как Артур, уж конечно мог бы найти себе девушку поинтереснее. Тоже яркую. Тоже роскошную. А вместо этого он женится на денежном поросенке.
Сахарная куколка — так ее называла Луиза. Она была добра и всегда старалась превратить недостатки своей кузины в какие-то явно несуществующие достоинства.
Фэй была невелика ростом, полновата — откровенная толстуха, если сравнивать ее со стройной кузиной — с круглым лицом, с этими ужасными хомячиными щеками, на которых постоянно проступал румянец. С веснушками на носу. Со светлыми волосами, которые выглядели нелепо, как ты их не укладывай. Она была не роскошной платиновой блондинкой, не обладала золотистыми кудрями богини — как Луиза. У нее были льняные волосы, на ярком калифорнийском солнце выгорающие до белизны, и отцего-то дурацкие темные брови, доставшиеся невесть от какой прабабки, густые, какие-то... мексиканские. Разве что на переносице не срастались, как у какой-то недоделанной Фриды Калло, но от этого было не легче. Из-за цвета этих бровей все считали, что Фэй их красит, и насмехались. А волосы вдобавок начинали виться в сырую погоду, и вся она превращалась в уродливую фарфоровую куклу.
Стоя рядом с Артуром, Фэй ощущала себя особенно скверно. Чувствовала, что занимает чье-то место. Быть может, Луизы?
- Так, я не знаю, о чем ты задумалась, но я знаю, что думаешь ты не туда! - кузина дернула ее за руку. - Пошли. Есть еще время до обеда. Выберем цветы для свадьбы.
Цветами, как и всем прочим, предназначенным для свадьбы, занималась Луиза, Фэй же только соглашалась со всеми предложениями подряд, не слишком к ним прислушиваясь. У Луизы был безупречный вкус, и едва ли она могла ошибаться. Так во всяком случае все говорили, сколько Фей себя помнила.
Для свадьбы Луиза выбрала белые лилии и розы, цветы, возможно, слишком роскошные, но по ее словам — символизирующие чистоту и невинность невесты. Фэй непросто было себя с этим проассоциировать, но она и тут соглашалась с кузиной, понимая, что той видней. Тут важен был пристальный взгляд со стороны.
Если платья заказывали в Санта-Барбаре, то цветы были местными. До оранжерей, котокры держала миссис Дафна Уолбрук, было от виноградника рукой подать. В одном месте бесконечные, казалось, акры виноградных лоз плавно перетекали в цветочные поля без видимой границы, и в детстве Фей любила бродить здесь, наслаждаясь ароматами. Миссис Уолбрук не возражала, относясь к своим соседкам с материнской теплотой, хотя, конечно, строго ругала при малейшем намеке на испорченные растения.
Конечно, цветы, растущие свободно на склонах гор, для свадьбы не подходили, это были скромные и непритязательные растения, которыми можно украшать дом, из которых можно составлять букеты на самый заурядный случай. Для пышного торжества, которым обещала стать свадьба Фэй, Луиза выбрала те цветы, что миссис Уолбрук выращивала в одной из своих оранжерей, расположенных чуть дальше по берегу. Хрустальные дворцы выстроились под ярким калифорнийским солнцем, и сквозь их сверкающие бока можно было разглядеть настоящее буйство красок и форм. Миссис Уолбрук, обладающая к цветоводству настоящим талантом, выращивала самые причудливые сорта и обожала растения не меньше, чем Артур — океан.
