- Постоять-то хоть спокойно вы можете? - спросил Лихо хмуро, выпуская ее из объятий.
Олимпиада кивнула. Лихо подошел, на корточки присел и провел ладонью по костям, едва их касаясь. Головой покачал.
- Думаю, это кто-то из пропавших. Нож вон лежит, ремень мужской. Придется все тут перекопать. Вы босиком?
Когда он сидел и смотрел снизу вверх, становилось отчего-то не по себе. Впрочем, Олимпиада в принципе терялась, когда на нее смотрел красивый мужчина. Подвоха ожидала, обиды — как от своего мужа-покойника и его приятелей. А Лихо все ожидания обманывал, слухи ничем не подтверждал, да и вел себя, пожалуй, не как ожидалось от столичного красавца, застрявшего в провинции. Сдержан был, холоден и… опаслив, вот что пришло Олимпиаде в голову. Чего он боялся? Чего вообще может бояться член Синода? Вот это уже пугало саму Олимпиаду.
- Я…
- Идемте, - Лихо трость у нее забрал, предложил свой локоть и направился к обрыву. Где-то там, за зарослями бурьяна, было голубое небо, было солнце, была жизнь.
Олимпиада вдруг поняла, что ей отчаянно хочется — ей просто непременно нужно! - выбраться отсюда. Она вцепилась в руку Лихо и поспешила вперед, не обращая внимания на то и дело попадающие под босые ноги камешки и коренья.
* * *
Все лицо Мишки было расцарапано мелкими, ярко-красными, должно быть, очень болезненными полосами. Самая яркая — на носу — еще немного кровоточила, и Мишка пытался стереть выступающую кровь, морщился от боли, кривился и вяло, беззлобно ругался. Увидев брата своего в таком виде, Олимпиада ахнула и выбежала за аптечкой.
- Вы никак со стаей кошек подрались, Михайло Потапович? - усмехнулся Лихо, разглядывая подчиненного.
- С доможирихой поговорил одной в слободке, - прогундосил Мишка. - Огонь-соседка! Я ее расспросил о Семеновой и ее подругах.
- И что же?
- Да нормальные были девицы, особенно и не лезли никуда. Любопытствовали, было дело. Расспрашивали соседей о житье-бытье, об обычаях, заговоры какие-то собирали старые, подблюдные песни. Но доможириха клянется, что не надоедали они никому, и вреда им никто из слободских, да и из Загорских вообще причинить не мог.
- Тем не менее, у нас четыре убитых девицы и одна пропавшая. А с нитью что?
Мишка был вынужден на некоторое время замолчать, поскольку вернувшаяся Олимпиада занялась его царапинами, обработала из каким-то отваром, мазью смазала, ярко-зеленой, отчего стал Мишка похож на какого-то нелепого тигра с детского рисунка. Лицо он постоянно трогал, Олимпиада била его по рукам и хмурилась. Потом сказала: «Чаю заварю» и вышла.
Босиком, как шла все это время, точно не замечала отсутствие обуви. Лихо кивнул сам себе и вновь вернулся к делам насущным.
- Так что вы о шнурке узнали, Михайло Потапович?
- Шелк китайский, привозной, в Загорске такого не бывает. Какой-то дорогой страшно.
- Как я и предполагал, - кивнул Лихо. - Благодарю за чай, Олимпиада Потаповна. Вам, может быть, туфли раздобыть?
Олимпиада посмотрела вниз, кажется, только сейчас увидела свои босые ноги, и румянец прилил к щекам. Поднос с чашками и чайником задрожал в руках, и Лихо едва успел подхватить его.
- Присядьте, - он водрузил поднос на столик и кивнул Мишке. - Отыщите сестре обувку, Михайло Потапович, и заодно узнайте, нет ли новостей из оврага.
Туфли были принесены — простенькие, стоптанные, но Олимпиада приняла их с благодарностью и немалым смущением. После этого пили чай, молча, дела не касаясь, думая о своем.
Лихо размышлял все больше о Петербурге. Здесь дела его практически завершены. Место тихое, никакой заразой не затронутое. Штерн был неприятным исключением, а кроме него никто не пытается прибегнуть к противоестественным силам или же нарушить уложения Синода. Мелкие нарушения, конечно, есть, как и везде, но присутствия его они не требуют. Михайло Потапович Залесский вполне годится на роль местного начальства, рекомендательное письмо для его уже готово.
Если что и заставляло Лихо задержаться, это Олимпиада.
Так просто ведьмы силы свои не теряют. И сны вещие, мрачные они тоже не видят без причины. И уж точно мало кто из ведьм, созданий эгоистичных, себялюбивых, умеет глядеть через морок, в самую суть. Ведьму, если она не готова к обману, обмануть проще, чем любого человека, напрочь лишенного силы.
Шуликуну надо написать, - решил Лихо. - Рассказать об Олимпиаде Штерн. Глядишь, у него и найдутся толковые соображения, как следует поступить. Может, к себе возьмет. В Загорске ей делать нечего, а уж особенно теперь, когда про нее сочиняются глупые сплетни. Пока она была ведьмой и женой ведьмака, небось, опасались шутить так грязно и нелепо. А теперь можно.
- Что же делать теперь? - спросила Олимпиада, отрывая Лихо от раздумий.
- С чем именно, Олимпиада Потаповна?
- С делами.
- Вернуться предлагаете к нашим баранам? - Лихо пожал плечами. - Ну что ж. С убийством в слободке мы, пожалуй, разберемся только когда найдем Семенову. Как рабочую версию можно принять то, что она зашла в тот пропавший дом.
Олимпиада прижала руку ко рту, глядя испуганными глазами.
- Но тогда…
- Михайло Потапович, пускай городовые всю слободку прочешут и о доме заодно расспросят, - распорядился Лихо. - А вот второе дело гораздо хуже.
- Почему это? - нахмурила лоб Олимпиада.
- Потому, Олимпиада Потаповна, что убийца хладнокровен, безжалостен и умеет заметать следы не только от живой, но и от мертвой погони. И своими действиями от отравляет землю. Последствия подобного он не мог не знать, а значит — ему попросту безразлично, что будет с людьми. С какой стороны не посмотри, тут все серьезнее. Узнали вы что-нибудь о вдовах?
Мишка головой мотнул.
- Нет, Нестор Нимович. Кто на них внимание-то обращает. Да и вообще, когда человек деньгами не сорит, в скандалы не ввязывается и…
- Я понял, понял, - Лихо отставил чашку, поднялся и прошел по комнате, заложив руки за спину. - Некто, достаточно состоятельный, чтобы заказать себе шелк из Китая, да еще и бросить его на трупе, убивает приехавших в Загорск вдов. Сам он тоже наверняка приезжий. И вот тут возникает закономерный вопрос: как наш убийца выбирает жертв? Видит вдову и решает ее убить, или же выманивает ее?
- Погодите-ка, Нестор Нимович! - Олимпиада вскочила и, шлепая слишком большими для ее аккуратных ножек башмаками, бросилась к столику, на котором скопились газеты за последние две недели. У Лихо все не доходили руки разобрать их, сделать кое-какие вырезки, а остальное выбросить. Олимпиада перебирала газеты пару минут, после чего победно ахнула. - Вот, взгляните!
Она ткнула пальцем в объявление, обведенное замысловатой рамкой, какой помечали обычно брачные предложения.
- Состоятельный вдовец сорока шести лет желает познакомиться с вдовою лет сорока для совместного утешения разбитых сердец. Так это теперь называется? - Лихо посмотрел на Олимпиаду. Вдова двадцати восьми лет смотрела на него в ответ заинтересованно. - Браво, Олимпиада Потаповна. Отправляйтесь в редакцию и выясните, кто подал это объявление, и не было ли у них еще подобных в последние несколько лет. Здесь еще указан ящик до востребования. Михайло Потапович, займитесь. Я к Егор Егорычу, может быть у него есть какие-то новости о наших убитых.
Олимпиада кивнула. Лихо подошел, на корточки присел и провел ладонью по костям, едва их касаясь. Головой покачал.
- Думаю, это кто-то из пропавших. Нож вон лежит, ремень мужской. Придется все тут перекопать. Вы босиком?
Когда он сидел и смотрел снизу вверх, становилось отчего-то не по себе. Впрочем, Олимпиада в принципе терялась, когда на нее смотрел красивый мужчина. Подвоха ожидала, обиды — как от своего мужа-покойника и его приятелей. А Лихо все ожидания обманывал, слухи ничем не подтверждал, да и вел себя, пожалуй, не как ожидалось от столичного красавца, застрявшего в провинции. Сдержан был, холоден и… опаслив, вот что пришло Олимпиаде в голову. Чего он боялся? Чего вообще может бояться член Синода? Вот это уже пугало саму Олимпиаду.
- Я…
- Идемте, - Лихо трость у нее забрал, предложил свой локоть и направился к обрыву. Где-то там, за зарослями бурьяна, было голубое небо, было солнце, была жизнь.
Олимпиада вдруг поняла, что ей отчаянно хочется — ей просто непременно нужно! - выбраться отсюда. Она вцепилась в руку Лихо и поспешила вперед, не обращая внимания на то и дело попадающие под босые ноги камешки и коренья.
* * *
Все лицо Мишки было расцарапано мелкими, ярко-красными, должно быть, очень болезненными полосами. Самая яркая — на носу — еще немного кровоточила, и Мишка пытался стереть выступающую кровь, морщился от боли, кривился и вяло, беззлобно ругался. Увидев брата своего в таком виде, Олимпиада ахнула и выбежала за аптечкой.
- Вы никак со стаей кошек подрались, Михайло Потапович? - усмехнулся Лихо, разглядывая подчиненного.
- С доможирихой поговорил одной в слободке, - прогундосил Мишка. - Огонь-соседка! Я ее расспросил о Семеновой и ее подругах.
- И что же?
- Да нормальные были девицы, особенно и не лезли никуда. Любопытствовали, было дело. Расспрашивали соседей о житье-бытье, об обычаях, заговоры какие-то собирали старые, подблюдные песни. Но доможириха клянется, что не надоедали они никому, и вреда им никто из слободских, да и из Загорских вообще причинить не мог.
- Тем не менее, у нас четыре убитых девицы и одна пропавшая. А с нитью что?
Мишка был вынужден на некоторое время замолчать, поскольку вернувшаяся Олимпиада занялась его царапинами, обработала из каким-то отваром, мазью смазала, ярко-зеленой, отчего стал Мишка похож на какого-то нелепого тигра с детского рисунка. Лицо он постоянно трогал, Олимпиада била его по рукам и хмурилась. Потом сказала: «Чаю заварю» и вышла.
Босиком, как шла все это время, точно не замечала отсутствие обуви. Лихо кивнул сам себе и вновь вернулся к делам насущным.
- Так что вы о шнурке узнали, Михайло Потапович?
- Шелк китайский, привозной, в Загорске такого не бывает. Какой-то дорогой страшно.
- Как я и предполагал, - кивнул Лихо. - Благодарю за чай, Олимпиада Потаповна. Вам, может быть, туфли раздобыть?
Олимпиада посмотрела вниз, кажется, только сейчас увидела свои босые ноги, и румянец прилил к щекам. Поднос с чашками и чайником задрожал в руках, и Лихо едва успел подхватить его.
- Присядьте, - он водрузил поднос на столик и кивнул Мишке. - Отыщите сестре обувку, Михайло Потапович, и заодно узнайте, нет ли новостей из оврага.
Туфли были принесены — простенькие, стоптанные, но Олимпиада приняла их с благодарностью и немалым смущением. После этого пили чай, молча, дела не касаясь, думая о своем.
Лихо размышлял все больше о Петербурге. Здесь дела его практически завершены. Место тихое, никакой заразой не затронутое. Штерн был неприятным исключением, а кроме него никто не пытается прибегнуть к противоестественным силам или же нарушить уложения Синода. Мелкие нарушения, конечно, есть, как и везде, но присутствия его они не требуют. Михайло Потапович Залесский вполне годится на роль местного начальства, рекомендательное письмо для его уже готово.
Если что и заставляло Лихо задержаться, это Олимпиада.
Так просто ведьмы силы свои не теряют. И сны вещие, мрачные они тоже не видят без причины. И уж точно мало кто из ведьм, созданий эгоистичных, себялюбивых, умеет глядеть через морок, в самую суть. Ведьму, если она не готова к обману, обмануть проще, чем любого человека, напрочь лишенного силы.
Шуликуну надо написать, - решил Лихо. - Рассказать об Олимпиаде Штерн. Глядишь, у него и найдутся толковые соображения, как следует поступить. Может, к себе возьмет. В Загорске ей делать нечего, а уж особенно теперь, когда про нее сочиняются глупые сплетни. Пока она была ведьмой и женой ведьмака, небось, опасались шутить так грязно и нелепо. А теперь можно.
- Что же делать теперь? - спросила Олимпиада, отрывая Лихо от раздумий.
- С чем именно, Олимпиада Потаповна?
- С делами.
- Вернуться предлагаете к нашим баранам? - Лихо пожал плечами. - Ну что ж. С убийством в слободке мы, пожалуй, разберемся только когда найдем Семенову. Как рабочую версию можно принять то, что она зашла в тот пропавший дом.
Олимпиада прижала руку ко рту, глядя испуганными глазами.
- Но тогда…
- Михайло Потапович, пускай городовые всю слободку прочешут и о доме заодно расспросят, - распорядился Лихо. - А вот второе дело гораздо хуже.
- Почему это? - нахмурила лоб Олимпиада.
- Потому, Олимпиада Потаповна, что убийца хладнокровен, безжалостен и умеет заметать следы не только от живой, но и от мертвой погони. И своими действиями от отравляет землю. Последствия подобного он не мог не знать, а значит — ему попросту безразлично, что будет с людьми. С какой стороны не посмотри, тут все серьезнее. Узнали вы что-нибудь о вдовах?
Мишка головой мотнул.
- Нет, Нестор Нимович. Кто на них внимание-то обращает. Да и вообще, когда человек деньгами не сорит, в скандалы не ввязывается и…
- Я понял, понял, - Лихо отставил чашку, поднялся и прошел по комнате, заложив руки за спину. - Некто, достаточно состоятельный, чтобы заказать себе шелк из Китая, да еще и бросить его на трупе, убивает приехавших в Загорск вдов. Сам он тоже наверняка приезжий. И вот тут возникает закономерный вопрос: как наш убийца выбирает жертв? Видит вдову и решает ее убить, или же выманивает ее?
- Погодите-ка, Нестор Нимович! - Олимпиада вскочила и, шлепая слишком большими для ее аккуратных ножек башмаками, бросилась к столику, на котором скопились газеты за последние две недели. У Лихо все не доходили руки разобрать их, сделать кое-какие вырезки, а остальное выбросить. Олимпиада перебирала газеты пару минут, после чего победно ахнула. - Вот, взгляните!
Она ткнула пальцем в объявление, обведенное замысловатой рамкой, какой помечали обычно брачные предложения.
- Состоятельный вдовец сорока шести лет желает познакомиться с вдовою лет сорока для совместного утешения разбитых сердец. Так это теперь называется? - Лихо посмотрел на Олимпиаду. Вдова двадцати восьми лет смотрела на него в ответ заинтересованно. - Браво, Олимпиада Потаповна. Отправляйтесь в редакцию и выясните, кто подал это объявление, и не было ли у них еще подобных в последние несколько лет. Здесь еще указан ящик до востребования. Михайло Потапович, займитесь. Я к Егор Егорычу, может быть у него есть какие-то новости о наших убитых.
