. . .Отношение к насилию в городе противоречивое.
Питер Страуб
«Краткий путеводитель по городу»
На рассвете поезд переехал мост, и следующие несколько часов медленно тащился по высокой насыпи, тянущейся через весь Коктон. Прижав нос к окну, Киноно с изумлением разглядывала огромный густонаселенный город, шумный и грязный, если верить людям, посетившим его, но из окна поезда просто – пестрый и суетливый. Киноко знала, что он не будет похож на Осэ, но все равно почему-то была ошарашена.
Она однажды взобралась на старую колокольную башню, самое высокое здание в городе, и почти час разглядывала Осэ, его ровные улицы и квадратные усадьбы. Осэ, подобно всем старым мэносским городам, было логичен. Коктон оказался смешением всего и вся, и лишь тут и там торчащие колокольные башни указывали на мэносские кварталы.
Поезд все ехал и ехал через кажущийся бесконечным город, и Киноко бегала от окна к окну, стремясь вобрать в себя впечатления. Там, внизу была целая жизнь, совершенно не похожая на ту, к которой Киноко привыкла.
И смерть.
Киноко поежилась. Очень много людей, это значит – вдвое, втрое! – больше теней. Киноко, разом увяв, села на лавку, вот уже четыре с половиной дня служившую ей постелью. Она выехала из Осэ целую вечность назад, проехала полмира, и вот, оказалась одна в чужом совершенно месте. Киноко вытащила из сумки письмо, основательно помятое, и разгладила его. Цубаки не говорила в нем ничего особенного, и все же, это была поддержка, кусочек дома.
Из этого дома Киноко и бежала.
Около четырех поезд остановился на южной окраине Коктона. Киноко со всем своим нехитрым багажом выбралась на перрон и застыла в растерянности. Здесь было ужасно, иного слова и не подобрать, чудовищно много народа. Все время кто-нибудь толкал Киноко в плечо или в спину, на нее непрестанно покрикивали. Киноко и рада была уйти с дороги, но просто не знала, куда. Ростом она не вышла, к тому же в толпе было полным полно баддо, здоровенных верзил. Когда же Киноко поворачивалась к кому-нибудь, чтобы спросить дорогу, то обязательно натыкалась на тень. Они были повсюду. Некоторые походили на людей, иные утратили человеческий облик, а третьи ими никогда и не были. Увидев тень, Киноко отворачивалась, от страха, а еще потому, что тень могла увидеть и распознать ее. Вот и выходило, что она вертелась в толпе волчком, зля всех разом.
Наконец ей повезло: толпа выкинула ее, помятую, напуганную, зато со всем багажом (а Киноко случалось уже терять вещи) прямо в объятья станционного смотрителя. Он глядел строго, от чего Киноко оробела еще сильнее.
- П-простите, - промямлила она. – Мне нужно в Г-городок…
Смотритель посмотрел на нее сверху вниз, отчего Киноко и вовсе потеряла дар речи. Его сопровождали три тени, злые, ждущие случая утянуть мужчину за собой. Киноко старалась не смотреть на них: у одной не было глаз, а у второй половины лица.
- Вам туда, - махнул рукой смотритель, - к тому выходу. Электричка уходит через десять минут, поторопитесь.
Электричка была единственная, как ее предупредили, и следующей пришлось бы ждать целые сутки. Подхватив свои вещи, Киноко начала пробираться сквозь толпу. В итоге в поезд она вскочила в последний момент, запыхавшись от бега, с колотьем в боку.
Вагон был пуст. Вообще, создавалось впечатление, что кроме Киноко в поезде никого нет. Затолкав багаж под лавку, она села и наконец перевела дух.
Поезд был старый, когда-то, должно быть, очень красивый: на деревянных панелях, покрывающих стены, сохранились следы росписи. Лавки были сильно залачены, чтобы хоть как-то уберечь пассажиров от заноз. То, что вагон пуст, делало его необычайно привлекательным в глазах Киноко. Она подсела к окну, вновь погружаясь в изучение окрестностей.
Поезд покинул Коктон, и теперь ехал вдоль моря по высокой, укрепленной бетонными плитами насыпи. Слева переливалось и искрилось море, справа уступами шли вверх поросшие лесом горы. Говорят, там водились кабаны и волки, впрочем, то же самое рассказывали и про леса, окружающие Осэ. И вокруг ни следа человеческого жилья. После перенаселенного Коктона эти земли казались вымершими. Но постепенно пейзаж понемногу ожил. Слева, там где простиралось море, стали попадаться скопления рыбацких хижин и крошечные, с такого расстояния словно игрушечные лодочки. Справа над лесом то и дело поднимались дымки. Потом Киноко увидела монастырь Асоуэбо, который вполне мирно делили между собой четыре Великих Учения. Потом показалась далеко выдающаяся в море песчаная коса, также носящая название Асоуэбо. На ней копошились какие-то люди, собирали водоросли, или, может моллюсков.
Дверь в конце вагона открылась, и по вагону между лавками прошла темная фигура в плаще и широкополой шляпе. Киноко сразу же захотелось сжаться в комок, спрятаться, стать незаметной. Тень была не простая, Киноко прежде видела такую только лишь однажды. Это была не та тень, что следует почти за каждым, желая защитить или уничтожить. Это была некая совокупность теней, сгусток тьмы. Если он увидит Киноко… Она прижалась к окну, скрестила пальцы в нелепом детском защитном жесте и забормотала сутру, заученную наизусть, кажется, еще в младшей школе. Тень прошла мимо и скрылась за дверью. Киноко выдохнула украдкой, но до конца поездки не прекращала бормотать сутры.
Поезд спустя полчаса остановился у небольшой станции. Прямо напротив окна висела табличка «Добро пожаловать в Город». У него не было названия, это был крошеный остаток старого города, возведенного лагландскими колонистами. Выбравшись с вещами на перрон, Киноко огляделась. Внизу расположился сам городок, он сбегал с насыпи, а потом взбирался на гору, последние дома исчезали среди деревьев, которыми поросли склоны. Край города отмечали священные врата, покрытые облупившимся красным лаком. Когда поезд, долго не задерживаясь, отправился в обратный путь, стала видна песчаная коса, длинным языком выдающаяся в море, рыбацкая пристань и одинокая лагланская часовня. Солнце уже садилось, и белый песок пляжа приобрел золотистый оттенок.
Однако, путь Киноко лежал в город. Она надела на спину рюкзак, взяла чемоданы и начала медленно, осторожно спускаться по крутой дороге с насыпи к центру городка.
Он был построен в лагландском стиле, а значит дома, каменные, в два-три этажа, стояли так тесно, что на иных улицах застили небо. Они приходили во все большее запустение, штукатурка осыпалась, обнажая кирпичную кладку. Вывески покосились, а витрины большинства магазинов, встреченных Киноко, были изнутри оклеены бумагой. Кое-где попадались объявления о сдаче внаем комнат, но Киноко всякий раз отступала. В стенах этих домов клубилась жуткая тьма, и Киноко страшно было в нее погружаться. Темнело, и в скором времени должна была наступить ночь. Киноко ночей побаивалась.
Зажглись уличныые фонари, но их света было недостаточно, чтобы разогнать мрак и распугать тени. Борясь со страхом, Киноко все шла вперед, пока ноги не привели ее в небольшой тупик. Он носил несколько громкое название «площадь генерала Матамуры». Никогда еще великому генералу не доставалась клочка земли шагов в двадцать. Дома здесь имели в своем облике что-то мэносское, дело было, должно быть, в деревянных ставнях и фонарях из расписной бумаги, подвешенных у каждой двери. Один из домов неожиданно приглянулся Киноко. На первом этаже располагалась лавочка, торгующая тэдо, а второй этаж, жилой, выдавался вперед, образуя навес над прилавком. Это напомнило Киноко старый рынок в Осэ. Дом имел заброшенный вид, но вместе с тем и уютный. Взобравшись на крыльцо, Киноко прочитала приколотое к двери объявление: «Сдается внаем квартира и лавка: 240 андзу в месяц. Спрашивать в магазине пластинок».
Цена была, пожалуй, чрезмерной. У Киноко при себе было всего 600 андзу, но, конечно, наивно было думать, что этого хватит надолго. Она могла бы попробовать печь блинчики, чтобы заработать. Киноко представила, что сказали бы мама или противный муж Цубаки. Они были бы страшно недовольны. Это все решило. Цубаки оглядела площадь в поисках магазина пластинок. Он располагался как раз напротив, и вывеска слабо светилась неоном: «Мелодии Ягавы» - достаточно странное название, но по крайней мере, магазинчик должен был принадлежать соотечественнику. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО», и свет в окнах не горел. Киноко прислушалась и, кажется, уловила тихую музыку. Что ж, в конце концов, еще не так поздно, и вполне можно постучать, что Киноко и сделала.
Несколько минут за дверью была тишина, и Киноко решила уже, что музыка ей почудилась, и дома никого нет. А потом требовательный голос весьма грубо произнес на местном странном наречье, смешении всех возможных языков:
- Ну, кого там принесло?!
- Эм… - промямлила Киноко. – я… я по объявлению… Дом напротив.
Цубаки, бойкая и острая на язык, смогла бы говорить как надо, по деловому. Не стала бы мямлить и хныкать, как дурочка.
- Открыто, - сказал мужчина.
Киноко толкнула дверь и вошла.
Это, конечно, было неблагоразумно. Она не знала, кто живет в этом доме. Но благоразумие… этого качества у Киноко, пожалуй, никогда и не было.
В магазинчике было темно и жутко, пахло пылью, чаем и шоколадом. Это напомнило чайную лавочку в старом Осэ, и Киноко успокоилась. Наверное, зря, ведь и в Осэ опасностей хватало.
Дверь в противоположном конце комнаты открылась, и человек, стоящий в освященном прямоугольнике, показался Киноко жутким, словно он был – тень. Свет бил и-за спины, Киноко видела только черный силуэт, очень высокий, лохматый, похожий на злобного лесного духа. Попятившись, она уткнулась спиной в дверь.
- Я п-по объявлению. Дом на-напротив… снять…
- Три сотни андзу в месяц. Деньги за первый вперед.
- Но в объявлении на-написано, - опешила Киноко, - двести со…
- Инфляция.
Особого выбора у Киноко не было. Она представила, как идет по городу в поисках ночлега, кругом темно… Здесь, конечно, не встретишь механоидов – Киноко их страшно боялась – но и без того хватает и неприятностей, и опасностей.
- Хорошо, я согласна, - сказала Киноко.
Чудовище в дверях фыркнуло.
- Положите деньги на стол у двери. Ключи там же.
Киноко огляделась. Здесь на самом деле было не так уж темно, света хватало, чтобы различать объекты и даже читать надписи. На самой крайней стойке, к примеру, стояла пластинка «The Beatles». Цубаки гонялась за ней по всему Осэ и в итоге проиграла своей заклятой подруге Мами. На столике у двери стояла стеклянная миска с целой горой ключей, по счастью, снабженных бирками. Киноко вытащила те, на которых висела бумажка «Блинная». Деньги, пересчитав их старательно, Киноко положила рядом.
- Всего доброго, - сказал мужчина, и дверь закрылась.
Киноко поспешила покинуть магазинчик, оставить за спиной это странное место и его владельца. Поднявшись на крыльцо дома напротив, Киноко вставила ключ в скважину и повернула с немалым трудом. Дверь открылась со зловещим скрипом. Киноко пошарила рукой и нашла выключатель. Тусклый свет от лампочки без абажура осветил тесную прихожую с вешалкой, ящиком для обуви, крутой узкой лестницей на второй этаж и сдвижной дверью, ведущей в лавочку. На двери были наклеены две печати: желтая из рисовой бумаги, отгоняющая злых духов, и вторая, казённого вида, с эмблемой полицейского управления и неразборчивой подписью. Киноко поежилась. Нужно было сперва разузнать об этом доме, и потом только выкладывать триста андзу. Впрочем, был ли у нее выбор? Киноко боязливо тронула дверь, но ничего не почувствовала. Что бы здесь не произошло, дом не впитал это.
Киноко заперла входную дверь, подвинула чемоданы к вешалке, чтобы ненароком не споткнуться о них, и с рюкзаком пошла наверх.
Как она и предполагала, прежде в доме жили мэносцы. От прежних жильцов осталась затянутая бумагой ширма ко, сложенная и прислоненная к стене, и несколько аккуратно свернутых футонов. Да еще обломки столика. Киноко расстелила один из матрасов и отшатнулась. Кровь! Уж лучше поспать на полу. В последние дни она наловчилась спать в любом положении. Киноко отгородилась от футонов ширмой, прислонилась к рюкзаку и закрыла глаза, стиснула в ладони свой амулет. Завтра она начнет новую жизнь.
* * *
Конечно, у городка было наззвание, но оно не осталось ни на одной карте. Да и самого городка на картах не было. Был Коктон, огромное расползающееся по поверхности земли пятно; был лес, взбирающийся по склонам горы. Между лесом и морем на картах рисовали тонкими штрихами редкие рыбацкие деревушки.
Мэнсцы, составляющие примерно седьмую часть населения, называют городок – Комачи, сокращенно от «этот чертов нищий городишко». Все прочие названия расшифровываются примерно так же.
Кормится город благодаря потомку паломников, поэтому примерно треть жителей держит гостиницы, а остальные – едальни, магазинчики и то, что здесь называют «приходи посмотреть» - нечто среднее между экскурсионным бюро и бесстыдным вымогательством.
А еще – это привлекает большинство приезжих – в городе нет механоидов.
Первую женщину убийца, прозванный Горной Ведьмой, убил двенадцать лет назад. Его так и не поймали. Число его жертв сравнялось двадцати.
* Мэносцы – национальность, в нашем мире их назвали бы японцами
* Лагланд – государство, в нашем мире ему соответствует Великобритания. В 1714 году начали поточное производство механоидов, что сделало их самой технически развитой и богатой страной на континенте. В отличие от нашего мира, 75 процентов территорий Лагланда приходятся на материк, а оставшиеся 25 – на остров Ланд и небольшой архипелаг Северная земля
* Андзу – денежная единица Мэнто. На спорных юго-западных Территориях имеет хождения наряду со всеми прочими валютами
* Тэдо – традиционная мэносская еда навынос, тонкие блинчики с различными начинками
* Ширма ко – складная трех-пяти легкая ширма, представляет собой решетку из тонких деревянных планок, на которую натянута бумага; в традиционных мэносских домах заменяла внутренние межкомнатные стены
Каждое утро весь город устремлялся к морю; все, от мала до велика, вооружившись ведрами, корзинками и продуктовыми сетками, шли на пляж. Их целью были ловушки для крабов. Крабовое мясо ели все, вне зависимости от своего происхождения. Не важно, борщ, пуддинг или рисовая лапша – краба добавляли повсюду.
Кёя их не любил, куда больше удовольствия доставил бы ему хороший кусок говядины, но коров здесь не разводили. Большие же города – агломерации вроде Коктона – его нервировали. К томе же, Кёя не хотел в этом признаваться, но он испытывал страх перед механоидами.
Погода была отличная, и ему не требовалось повода, чтобы выйти на прогулку. Море, нежно-бирюзовое до самого горизонта, почти прогрелось, и в скором времени к сбору крабов прибавиться еще одно излюбленное занятие местных: купание. Даже монахи спускались с гор, чтобы окунуться и порезвиться на мелководье.
К запаху соли и сосновой смолы, а еще исключительно въедливой, вездесущей рыбной вони примешался тонкий аромат мэносского трубочного табака.
- Шимури.
- Привет-привет, Кёя-хан! – Шимури, самый беспечный человек на свете, плюхнулся на песок и вытянул ноги, трубку он небрежно бросил на песок. – Буря будет…
Питер Страуб
«Краткий путеводитель по городу»
Глава первая, в которой Киноко приезжает в город
На рассвете поезд переехал мост, и следующие несколько часов медленно тащился по высокой насыпи, тянущейся через весь Коктон. Прижав нос к окну, Киноно с изумлением разглядывала огромный густонаселенный город, шумный и грязный, если верить людям, посетившим его, но из окна поезда просто – пестрый и суетливый. Киноко знала, что он не будет похож на Осэ, но все равно почему-то была ошарашена.
Она однажды взобралась на старую колокольную башню, самое высокое здание в городе, и почти час разглядывала Осэ, его ровные улицы и квадратные усадьбы. Осэ, подобно всем старым мэносским городам, было логичен. Коктон оказался смешением всего и вся, и лишь тут и там торчащие колокольные башни указывали на мэносские кварталы.
Поезд все ехал и ехал через кажущийся бесконечным город, и Киноко бегала от окна к окну, стремясь вобрать в себя впечатления. Там, внизу была целая жизнь, совершенно не похожая на ту, к которой Киноко привыкла.
И смерть.
Киноко поежилась. Очень много людей, это значит – вдвое, втрое! – больше теней. Киноко, разом увяв, села на лавку, вот уже четыре с половиной дня служившую ей постелью. Она выехала из Осэ целую вечность назад, проехала полмира, и вот, оказалась одна в чужом совершенно месте. Киноко вытащила из сумки письмо, основательно помятое, и разгладила его. Цубаки не говорила в нем ничего особенного, и все же, это была поддержка, кусочек дома.
Из этого дома Киноко и бежала.
Около четырех поезд остановился на южной окраине Коктона. Киноко со всем своим нехитрым багажом выбралась на перрон и застыла в растерянности. Здесь было ужасно, иного слова и не подобрать, чудовищно много народа. Все время кто-нибудь толкал Киноко в плечо или в спину, на нее непрестанно покрикивали. Киноко и рада была уйти с дороги, но просто не знала, куда. Ростом она не вышла, к тому же в толпе было полным полно баддо, здоровенных верзил. Когда же Киноко поворачивалась к кому-нибудь, чтобы спросить дорогу, то обязательно натыкалась на тень. Они были повсюду. Некоторые походили на людей, иные утратили человеческий облик, а третьи ими никогда и не были. Увидев тень, Киноко отворачивалась, от страха, а еще потому, что тень могла увидеть и распознать ее. Вот и выходило, что она вертелась в толпе волчком, зля всех разом.
Наконец ей повезло: толпа выкинула ее, помятую, напуганную, зато со всем багажом (а Киноко случалось уже терять вещи) прямо в объятья станционного смотрителя. Он глядел строго, от чего Киноко оробела еще сильнее.
- П-простите, - промямлила она. – Мне нужно в Г-городок…
Смотритель посмотрел на нее сверху вниз, отчего Киноко и вовсе потеряла дар речи. Его сопровождали три тени, злые, ждущие случая утянуть мужчину за собой. Киноко старалась не смотреть на них: у одной не было глаз, а у второй половины лица.
- Вам туда, - махнул рукой смотритель, - к тому выходу. Электричка уходит через десять минут, поторопитесь.
Электричка была единственная, как ее предупредили, и следующей пришлось бы ждать целые сутки. Подхватив свои вещи, Киноко начала пробираться сквозь толпу. В итоге в поезд она вскочила в последний момент, запыхавшись от бега, с колотьем в боку.
Вагон был пуст. Вообще, создавалось впечатление, что кроме Киноко в поезде никого нет. Затолкав багаж под лавку, она села и наконец перевела дух.
Поезд был старый, когда-то, должно быть, очень красивый: на деревянных панелях, покрывающих стены, сохранились следы росписи. Лавки были сильно залачены, чтобы хоть как-то уберечь пассажиров от заноз. То, что вагон пуст, делало его необычайно привлекательным в глазах Киноко. Она подсела к окну, вновь погружаясь в изучение окрестностей.
Поезд покинул Коктон, и теперь ехал вдоль моря по высокой, укрепленной бетонными плитами насыпи. Слева переливалось и искрилось море, справа уступами шли вверх поросшие лесом горы. Говорят, там водились кабаны и волки, впрочем, то же самое рассказывали и про леса, окружающие Осэ. И вокруг ни следа человеческого жилья. После перенаселенного Коктона эти земли казались вымершими. Но постепенно пейзаж понемногу ожил. Слева, там где простиралось море, стали попадаться скопления рыбацких хижин и крошечные, с такого расстояния словно игрушечные лодочки. Справа над лесом то и дело поднимались дымки. Потом Киноко увидела монастырь Асоуэбо, который вполне мирно делили между собой четыре Великих Учения. Потом показалась далеко выдающаяся в море песчаная коса, также носящая название Асоуэбо. На ней копошились какие-то люди, собирали водоросли, или, может моллюсков.
Дверь в конце вагона открылась, и по вагону между лавками прошла темная фигура в плаще и широкополой шляпе. Киноко сразу же захотелось сжаться в комок, спрятаться, стать незаметной. Тень была не простая, Киноко прежде видела такую только лишь однажды. Это была не та тень, что следует почти за каждым, желая защитить или уничтожить. Это была некая совокупность теней, сгусток тьмы. Если он увидит Киноко… Она прижалась к окну, скрестила пальцы в нелепом детском защитном жесте и забормотала сутру, заученную наизусть, кажется, еще в младшей школе. Тень прошла мимо и скрылась за дверью. Киноко выдохнула украдкой, но до конца поездки не прекращала бормотать сутры.
Поезд спустя полчаса остановился у небольшой станции. Прямо напротив окна висела табличка «Добро пожаловать в Город». У него не было названия, это был крошеный остаток старого города, возведенного лагландскими колонистами. Выбравшись с вещами на перрон, Киноко огляделась. Внизу расположился сам городок, он сбегал с насыпи, а потом взбирался на гору, последние дома исчезали среди деревьев, которыми поросли склоны. Край города отмечали священные врата, покрытые облупившимся красным лаком. Когда поезд, долго не задерживаясь, отправился в обратный путь, стала видна песчаная коса, длинным языком выдающаяся в море, рыбацкая пристань и одинокая лагланская часовня. Солнце уже садилось, и белый песок пляжа приобрел золотистый оттенок.
Однако, путь Киноко лежал в город. Она надела на спину рюкзак, взяла чемоданы и начала медленно, осторожно спускаться по крутой дороге с насыпи к центру городка.
Он был построен в лагландском стиле, а значит дома, каменные, в два-три этажа, стояли так тесно, что на иных улицах застили небо. Они приходили во все большее запустение, штукатурка осыпалась, обнажая кирпичную кладку. Вывески покосились, а витрины большинства магазинов, встреченных Киноко, были изнутри оклеены бумагой. Кое-где попадались объявления о сдаче внаем комнат, но Киноко всякий раз отступала. В стенах этих домов клубилась жуткая тьма, и Киноко страшно было в нее погружаться. Темнело, и в скором времени должна была наступить ночь. Киноко ночей побаивалась.
Зажглись уличныые фонари, но их света было недостаточно, чтобы разогнать мрак и распугать тени. Борясь со страхом, Киноко все шла вперед, пока ноги не привели ее в небольшой тупик. Он носил несколько громкое название «площадь генерала Матамуры». Никогда еще великому генералу не доставалась клочка земли шагов в двадцать. Дома здесь имели в своем облике что-то мэносское, дело было, должно быть, в деревянных ставнях и фонарях из расписной бумаги, подвешенных у каждой двери. Один из домов неожиданно приглянулся Киноко. На первом этаже располагалась лавочка, торгующая тэдо, а второй этаж, жилой, выдавался вперед, образуя навес над прилавком. Это напомнило Киноко старый рынок в Осэ. Дом имел заброшенный вид, но вместе с тем и уютный. Взобравшись на крыльцо, Киноко прочитала приколотое к двери объявление: «Сдается внаем квартира и лавка: 240 андзу в месяц. Спрашивать в магазине пластинок».
Цена была, пожалуй, чрезмерной. У Киноко при себе было всего 600 андзу, но, конечно, наивно было думать, что этого хватит надолго. Она могла бы попробовать печь блинчики, чтобы заработать. Киноко представила, что сказали бы мама или противный муж Цубаки. Они были бы страшно недовольны. Это все решило. Цубаки оглядела площадь в поисках магазина пластинок. Он располагался как раз напротив, и вывеска слабо светилась неоном: «Мелодии Ягавы» - достаточно странное название, но по крайней мере, магазинчик должен был принадлежать соотечественнику. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО», и свет в окнах не горел. Киноко прислушалась и, кажется, уловила тихую музыку. Что ж, в конце концов, еще не так поздно, и вполне можно постучать, что Киноко и сделала.
Несколько минут за дверью была тишина, и Киноко решила уже, что музыка ей почудилась, и дома никого нет. А потом требовательный голос весьма грубо произнес на местном странном наречье, смешении всех возможных языков:
- Ну, кого там принесло?!
- Эм… - промямлила Киноко. – я… я по объявлению… Дом напротив.
Цубаки, бойкая и острая на язык, смогла бы говорить как надо, по деловому. Не стала бы мямлить и хныкать, как дурочка.
- Открыто, - сказал мужчина.
Киноко толкнула дверь и вошла.
Это, конечно, было неблагоразумно. Она не знала, кто живет в этом доме. Но благоразумие… этого качества у Киноко, пожалуй, никогда и не было.
В магазинчике было темно и жутко, пахло пылью, чаем и шоколадом. Это напомнило чайную лавочку в старом Осэ, и Киноко успокоилась. Наверное, зря, ведь и в Осэ опасностей хватало.
Дверь в противоположном конце комнаты открылась, и человек, стоящий в освященном прямоугольнике, показался Киноко жутким, словно он был – тень. Свет бил и-за спины, Киноко видела только черный силуэт, очень высокий, лохматый, похожий на злобного лесного духа. Попятившись, она уткнулась спиной в дверь.
- Я п-по объявлению. Дом на-напротив… снять…
- Три сотни андзу в месяц. Деньги за первый вперед.
- Но в объявлении на-написано, - опешила Киноко, - двести со…
- Инфляция.
Особого выбора у Киноко не было. Она представила, как идет по городу в поисках ночлега, кругом темно… Здесь, конечно, не встретишь механоидов – Киноко их страшно боялась – но и без того хватает и неприятностей, и опасностей.
- Хорошо, я согласна, - сказала Киноко.
Чудовище в дверях фыркнуло.
- Положите деньги на стол у двери. Ключи там же.
Киноко огляделась. Здесь на самом деле было не так уж темно, света хватало, чтобы различать объекты и даже читать надписи. На самой крайней стойке, к примеру, стояла пластинка «The Beatles». Цубаки гонялась за ней по всему Осэ и в итоге проиграла своей заклятой подруге Мами. На столике у двери стояла стеклянная миска с целой горой ключей, по счастью, снабженных бирками. Киноко вытащила те, на которых висела бумажка «Блинная». Деньги, пересчитав их старательно, Киноко положила рядом.
- Всего доброго, - сказал мужчина, и дверь закрылась.
Киноко поспешила покинуть магазинчик, оставить за спиной это странное место и его владельца. Поднявшись на крыльцо дома напротив, Киноко вставила ключ в скважину и повернула с немалым трудом. Дверь открылась со зловещим скрипом. Киноко пошарила рукой и нашла выключатель. Тусклый свет от лампочки без абажура осветил тесную прихожую с вешалкой, ящиком для обуви, крутой узкой лестницей на второй этаж и сдвижной дверью, ведущей в лавочку. На двери были наклеены две печати: желтая из рисовой бумаги, отгоняющая злых духов, и вторая, казённого вида, с эмблемой полицейского управления и неразборчивой подписью. Киноко поежилась. Нужно было сперва разузнать об этом доме, и потом только выкладывать триста андзу. Впрочем, был ли у нее выбор? Киноко боязливо тронула дверь, но ничего не почувствовала. Что бы здесь не произошло, дом не впитал это.
Киноко заперла входную дверь, подвинула чемоданы к вешалке, чтобы ненароком не споткнуться о них, и с рюкзаком пошла наверх.
Как она и предполагала, прежде в доме жили мэносцы. От прежних жильцов осталась затянутая бумагой ширма ко, сложенная и прислоненная к стене, и несколько аккуратно свернутых футонов. Да еще обломки столика. Киноко расстелила один из матрасов и отшатнулась. Кровь! Уж лучше поспать на полу. В последние дни она наловчилась спать в любом положении. Киноко отгородилась от футонов ширмой, прислонилась к рюкзаку и закрыла глаза, стиснула в ладони свой амулет. Завтра она начнет новую жизнь.
* * *
Конечно, у городка было наззвание, но оно не осталось ни на одной карте. Да и самого городка на картах не было. Был Коктон, огромное расползающееся по поверхности земли пятно; был лес, взбирающийся по склонам горы. Между лесом и морем на картах рисовали тонкими штрихами редкие рыбацкие деревушки.
Мэнсцы, составляющие примерно седьмую часть населения, называют городок – Комачи, сокращенно от «этот чертов нищий городишко». Все прочие названия расшифровываются примерно так же.
Кормится город благодаря потомку паломников, поэтому примерно треть жителей держит гостиницы, а остальные – едальни, магазинчики и то, что здесь называют «приходи посмотреть» - нечто среднее между экскурсионным бюро и бесстыдным вымогательством.
А еще – это привлекает большинство приезжих – в городе нет механоидов.
Первую женщину убийца, прозванный Горной Ведьмой, убил двенадцать лет назад. Его так и не поймали. Число его жертв сравнялось двадцати.
* Мэносцы – национальность, в нашем мире их назвали бы японцами
* Лагланд – государство, в нашем мире ему соответствует Великобритания. В 1714 году начали поточное производство механоидов, что сделало их самой технически развитой и богатой страной на континенте. В отличие от нашего мира, 75 процентов территорий Лагланда приходятся на материк, а оставшиеся 25 – на остров Ланд и небольшой архипелаг Северная земля
* Андзу – денежная единица Мэнто. На спорных юго-западных Территориях имеет хождения наряду со всеми прочими валютами
* Тэдо – традиционная мэносская еда навынос, тонкие блинчики с различными начинками
* Ширма ко – складная трех-пяти легкая ширма, представляет собой решетку из тонких деревянных планок, на которую натянута бумага; в традиционных мэносских домах заменяла внутренние межкомнатные стены
Глава вторая, в которой находят новую жертву Горной Ведьмы
Каждое утро весь город устремлялся к морю; все, от мала до велика, вооружившись ведрами, корзинками и продуктовыми сетками, шли на пляж. Их целью были ловушки для крабов. Крабовое мясо ели все, вне зависимости от своего происхождения. Не важно, борщ, пуддинг или рисовая лапша – краба добавляли повсюду.
Кёя их не любил, куда больше удовольствия доставил бы ему хороший кусок говядины, но коров здесь не разводили. Большие же города – агломерации вроде Коктона – его нервировали. К томе же, Кёя не хотел в этом признаваться, но он испытывал страх перед механоидами.
Погода была отличная, и ему не требовалось повода, чтобы выйти на прогулку. Море, нежно-бирюзовое до самого горизонта, почти прогрелось, и в скором времени к сбору крабов прибавиться еще одно излюбленное занятие местных: купание. Даже монахи спускались с гор, чтобы окунуться и порезвиться на мелководье.
К запаху соли и сосновой смолы, а еще исключительно въедливой, вездесущей рыбной вони примешался тонкий аромат мэносского трубочного табака.
- Шимури.
- Привет-привет, Кёя-хан! – Шимури, самый беспечный человек на свете, плюхнулся на песок и вытянул ноги, трубку он небрежно бросил на песок. – Буря будет…
