— А теперь когда Велон удовлетворил свою любопытство, — процедил Вадерион и вновь мягко обратился к Эде: — Почему "нет"?
— Что ты к ней лезешь?
— Велон, — рыкнул на сына папа.
— Хватит доставать ее вопросами!
— Нет, Велон, папа прав — откуда я знаю? — растерянно поинтересовалась Эда, замирая. Она точно знала, что ребенок не маг. — Он ведь еще не родился… Я знаю…
— Сайл сказал, наверное, — пожал плечами Велон, для которого никаких загадок не существовало. — Он — друид, они такое видят.
— Нет, мы не обсуждали это.
Эда вцепилась в ладонь Велона, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она точно знала! Откуда? Это же очевидно! Она видела…
Совершенно абсурдная догадка пронзила ее разум, и она, прикрыв глаза, облокотилась о спинку дивана, принимая расслабленную позу и разводя руки в стороны. Это всегда помогало ей настроиться.
— Эда?..
Она ударила Велона по руке, и он затих.
Этого не могло быть! Она осталась магом… Дар внутри нее дремал, словно огромный зверь. Сила наполняла ее. Казалось, Эда вечность потратила на то, чтобы понять себя. Это было странно. Она чувствовала, как дар отзывается на ее призыв, но как-то вяло, словно его что-то сдерживало. Она перебирала все свои ощущения, испытывала себя, пыталась принять этот удивительный факт, что она все еще маг! Это было невозможно! Но вот она, ее сила, бурлит в ней, пробужденная хозяйкой. Как такое возможно? Эда пять лет прожила с уверенностью в том, что она лишилась магии! Впрочем… Она с удивлением поняла, что именно мешало дару откликаться — ментальные преграды. Немагу сложно было объяснить, но Эда видела, что она, по сути, сама себя запечатала! Почти полностью. Силой воли и мысли загнала дар внутрь себя, а потом похоронила. Все сама! Она настолько свыклась с мыслью, что ей нужно было расстаться с магией, что избавилась от нее сама. Конечно, сыграло свою роль и то, что в Империи она, в принципе, практически не применяла свои способность. Медленно, но верно она запечатывала себя, и чем меньше она чувствовала дар, тем сильнее закрывалась от него. Страшный пример разрушительности силы мысли и убеждения. Не будь Эда в таком смятении, она бы испугалась — ведь еще лет пять, и она бы полностью запечатала себя, лишившись дара по-настоящему. Или магия бы, не выдержав давления, вырвалась наружу, уничтожив своего носителя. И о том, и о том Эда читала в древних книгах, но никогда не думала, что с ней случится что-то подобное.
Когда смятение улеглось в ее душе, она принялась снимать печати. Это был трудный и долгий процесс, и она совсем выдохлась.
Эда открыла глаза и посмотрела на все также сидящих мужчин.
— Это я их убила, — ответила она отцу. — Я невольно солгала маме: дар все же остался при мне.
Велон замер, его рука, которая вновь успела приобнять ее за плечи, напряглась.
— Это очень плохо? Что я их убила? — потерянно спросила Эда, переводя взгляд с Вадериона на Тейнола.
— Это точно вы? — поинтересовался глава Теней.
— Да. Это был спонтанный выброс чистой магии, который приобрел такой вид. Я обычно так убиваю, — пояснила Эда.
— Нет, все в порядке, — заверил ее Вадерион, поднимаясь. — Нам главное было убедиться, что нет третьей стороны, вступившей в игру. А кого допросить Тейнол и так найдет.
— Всегда, — подтвердил глава Теней, и оба мужчины покинули их покои.
Как только дверь за ними закрылась, Эда повернулась к Велону.
— Почему дар остался? — как-то жалобно спросила она, не понимая ничего.
— Ну насчет своей невинности можешь быть спокойна…
— Ты невыносим, — Эда против воли улыбнулась. А потом ее взгляд скользнул по окну, и она напряженно поинтересовалась: — Велон, сколько я просидела?
Вопрос был не праздный — в щель между шторами был прекрасно виден закат.
— Семь часов, — спокойно ответил муж, словно они обсуждали десерт.
— Ох, мне так неудобно… Передай отцу и Тейнолу мои извинения, мне так жаль…
— Не переживай, старики не расстроились. У Тейнола это вообще первый день в жизни, когда он сидит и ничего не делает. Ты позволила ему отдохнуть.
Велона явно нисколько не обеспокоили неудобства, которые она причинила его отцу и дяди. Он осторожно стиснул ее в объятиях и прошептал:
— О Тьма, ты осталась магом, — а потом добавил что-то на непонятном языке, от которого веяло холодом.
Он был так рад тому, что она осталась магом, что ей даже вдруг стало больно от этого: получалось, что его в ней волновал дар?
— И ты до сих пор ее не нашла?
Рия не позволила и тени удивления промелькнуть на лице, хотя повторную нотацию от учителя она точно не ожидала. Проклятая Джетта исчезла и упорно не желала находиться. Ее брат, к слову, грешил тем же самым, но за него Рию никто не ругал — парочку Цериан и Марэй Тени упустили вместе и по вполне объяснимой причине — не ожидали. О заговоре Шарота Бурошкура Тейнол с Рией знали, а вот Вилеша и ее семья — нет, поэтому они и пропустили побег Цериана. Но Джетта — другое дело. Она ушла прямо из-под носа. Рия до сих пор скрипела зубами от досады. И уж тем более свалг приложила все силы, чтобы разыскать беглянку. Но тщетно — та словно сквозь землю провалилась, в те самые Глубины к демонам.
— Я готова предоставить полный отчет о своих действиях. Мне не удалось найти Джетту, — призналась Рия, не позволяя эмоциям проникнуть в голос.
Тейнол внимательно выслушал ее, а затем разобрал по камешкам каждое действие и каждое решение. Глава Теней был строг и методичен — ничего удивительного, — но Рия все равно не могла поверить, что он счел необходимым дважды отчитать ее за один промах.
— Как настроение народа? — наконец поинтересовался Тейнол.
— В Одере к казни Вилеши отнеслись с радостью — ее там не любили. В остальном по Империи все спокойно. Темные привыкли к казни предателей, и никого точно не удивило, что Император вынес приговор своей сестре. Пара слухов бродят, но серьезных волнений нет.
— Хорошо, тогда возвращаемся в Одер и начинаем искать Джетту с Церианом.
— Вы думаете, что они вернутся туда?
— Начинать надо с конца — там все ответы.
— Ты бы видела Велона! Он словно сторожевой пес, — хмыкнул Вадерион, на самом деле гордясь Велоном. Ему не нужен был сын, который бы не заботился о своей семье. — И мы узнали кто все же убил того чернокнижника. К сожалению, ближе к шпиону не стали. Демоны!.. Котенок?
Элиэн сидела на подоконнике, положив голову на колени и глядя в ночное небо. Она никак не отреагировала на его приход, и только когда он позвал ее, она повернулась к нему. Лицо ее было задумчивое и какое-то печальное, да и в самой позе проглядывала напряженность. Для его уверенного котенка это было непривычно. И до боли знакомо.
— Элиэн?
— Я задумалась, прости, — тихо ответила она, и голос ее был таким же печальным, как и выражение лица.
Вадерион прямо почувствовал, как грядет разговор по душам, которые он терпеть не мог. Словно прочитав его мысли, Элиэн продолжила:
— Все в порядке, я не собираюсь вызывать тебя на неприятный разговор. Мне всего лишь нужно подумать.
— Хорошо, тогда идем спать.
Она покачала головой и вновь сжалась в комочек, глядя на звезды. Такая хрупкая, уязвимая, ранимая…
Вадерион подошел к этому проклятому окну и решительно подхватил Элиэн на руки. Все протесты и удары по плечам были проигнорированы, и скоро его котенок оказался в постели.
— У окна холодно, — спокойно пояснил Вадерион, стаскивая с маленьких ножек туфли. Но гнев Элиэн уже потух — она смотрела тяжело, словно ей нужна была поддержка. Он слишком хорошо помнил этот взгляд — безмолвный призыв о помощи. Вадерион почувствовал горький привкус на языке: он знал, что в итоге все к этому придет. И даже счастливый брак Велона не спас их от этого разговора. По-хорошему, Вадериону стоило сказать это давно, но все было так хорошо, и он не решался нарушить этот покой…
…Она боялась его. Долго. Несмотря на их объяснение в лесу (которое испортили проклятые волки), несмотря на ее искреннюю любовь, несмотря на, в общем-то, счастливую жизнь и удивительно гармоничные отношения (его больше не били книгами и не громили кабинеты), его любимый котенок страдал. И боялся. Это проявлялось только в постели, в остальных сферах их жизни Элиэн доверяла ему, и никогда в ее глазах не возникало страха. А вот секс… Здесь было сложнее. Поначалу все казалось идеальным, но потом они стали привыкать друг к другу и пробовать что-то новое — тогда и вскрылись старые страхи Элиэн. Вадерион-то наивно полагал, что любовь сотрет прошлое, но оказалось, что есть раны, которые не заживали. Элиэн никогда не обвиняла его в том, что когда-то он был жесток с ней. Поэтому он не ожидал, что ее до сих пор преследуют воспоминания о тех моментах.
Когда он повалил ее на кровать, целуя ее шею и спину, и попытался войти в нее, она вдруг вся сжалась и прошептала:
— Не надо… Нет…
Так тихо, что он бы и не услышал ее, если бы не был поглощен только ею одной. Он было подумал, что перестарался, случайно причинил ей боль. Она ведь такая хрупкая, слабая. Но нет, ей было не больно — ей было страшно. Она едва могла говорить, ее трясло и единственное, что она теперь хотела, это сжаться в комочек и уткнуться носом ему в плечо. Конечно, ни о каком сексе речи больше не шло, но Вадериона беспокоил не сорванный вечер, а причины столь странного поведения. Элиэн молчала. Когда подобное повторилось еще несколько раз, Вадерион настоял на своем и ласками и нежностью успокоил ее настолько, чтобы она смогла признаться: ей страшно, когда всё повторяется. Что "всё"? Он долго вытаскивал из нее правду.
— Я… я не могу, — бормотала она, пряча лицо у него на груди. Она была настолько слабая и уязвимая, что он ощущал практически физическую потребность защитить ее ото всего мира. — Когда… когда я не вижу тебя… когда ты за спиной, я… вспоминаю… невольно… Я не хочу, правда! Но я… я вспоминаю те ночи, и мне страшно. Я все порчу, прости, — устало произнесла она.
А его от ее слов словно ледяной водой окатило — все встало на свои места. Как показала практика, Элиэн боялась не только позы, но и обстановки: в полной темноте у нее была такая же реакция. Причем спать она могла, но секс — нет. Горящие алым во тьме глаза любимого мужа слишком хорошо напоминали ей о тех ночах, когда он был совсем не таким ласковым и нежным.
Естественно, Элиэн тоже понимала, что это проблема, но ее отношение совершенно отличалось. Она убеждала Вадериона, что пересилит себя, а пока они ведь могут зажечь свечи, да и позу выбрать другую, а то и не одну. Ночь длинная, зачем сосредотачиваться на чем-то отдельном? Вадерион, конечно, был категорически против такого подхода: он считал, что проблему надо решать и вместе. Его гложило чувство вины — то самое, от которого он когда-то так яростно открещивался, — и он желал исправить то, что натворил. Он сломал своего котенка и теперь обязан был помочь ей восстановиться. Поэтому он решительно отверг все ее попытки "я сама" и "все в порядке" и принялся приучать ее к себе. Прижимал к постели, ласково обнимая со спины, тихо шептал всякие нежности или просто ловил губами кончик ее уха. Она постепенно расслаблялась, переставала бояться, но дальше его не пускала — никаких серьезных ласк, никакой прелюдии. Для нее приходилось позволять ей его увидеть. И так много раз, пока она не прекращала зажиматься. Тогда он переходил к следующему этапу — начинал гладить ее, иногда откровенно приставать, продолжая прижимать ее к постели своим телом. Она тяжело дышала: иногда боялась и так и не расслаблялась, а иногда все же не пугалась. Медленно-медленно он шел по этому пути. Каждый неверный или чересчур резкий шаг откидывал их в самое начало. Но все же становилось легче. Она умом понимала, что он неопасен, однако инстинкты говорили за нее. И он приучал ее не бояться его. Это заняло много, очень много времени. Только после рождения Велона она стала позволять ему брать ее сзади — свободно и открыто принимала его, не боясь того, что не видит его, не вспоминая, как он также насиловал ее.
С темнотой было сложнее. Здесь получалось слишком резко, и в отличие от предыдущей проблемы, сменой поз здесь дело не решалось. Либо она привыкает сразу, либо они топчутся на месте. Вадерион не мог перестать "сверкать в темноте глазами"! Элиэн безумно его возбуждала, и подобная реакция была естественна. Он не мог это контролировать — да и не нужно было. Алый взгляд — признак сильных чувств. Когда он… когда он ее насиловал, то испытывал похоть и гнев — ему не нравилась эта светлая сучка. Теперь же его пожирала любовь и желание к хес'си. Разница очевидная, вот только реакция одинаковая! А взгляд изменить он не мог — только если заставит себя успокоиться, но смысл секса тогда терялся, как и его повод, который банально падал. Однако все эти трудности не означали, что Вадерион отступил. Нет, он с не меньшим упорством принялся приучать своего котенка не бояться пылающего алым взгляда и скрывающегося во тьме темного эльфа. Иногда получалось — Элиэн настолько забывалась в его объятиях, что не замечала пугающего сходства с теми страшными ночами. Иногда у них не случалось вообще ничего — она даже поцелуев пугалась, а от прикосновений вздрагивала. Но хуже всего был третий вариант: когда они вроде бы начинали и весьма бодро, а потом Элиэн резко накрывала волна паники, и она вся сжималась. Естественно, никакого продолжения не было, и если Вадериона это огорчало лишь по той причине, что он опять не смог помочь своему котенку, то дорогая сердцу, умная и логичная хес'си сильно переживала, что срывала секс. Как будто если она в эту ночь ему не отдастся, он ее тут же разлюбит! Как вообще у женщин появляются такие мысли? Вадерион скрипел зубами, но не срывался: знал, что лишь еще больше испугает Элиэн. Она, такая сильная, стальная Императрица, правящая с ним рука об руку, в эти моменты становилась до невозможности уязвимой. И он делала невероятное усилие над собой, не проявляя гнев или злость — только ласка, только нежность. Он продолжал раз за разом убеждать ее, что не надо бояться алого взгляда в темноте, что все будет хорошо. С каждым годом приступов паники становилось меньше — и реже Элиэн просила его зажечь свечи. Окончательно она избавилась от своего страха за пару лет до рождения Вэйзара. Вадерион два с половиной десятилетия потратил на то, чтобы стереть из памяти хес'си весь тот ужас, который сам создал.
Прошли годы, все было более чем хорошо. Они жили в мире, а ночи дарили лишь наслаждение — казалось, они никогда не смогут друг другом насытиться. Дети, затем внуки, в Империи все спокойно, а потом Велон заявился к Вадериону со своей дурным требованием его женить — и все полетело под откос. Ситуация начала повторяться, и хоть он костьми лег, чтобы девчонка, за которую так переживала Элиэн, не повторила ее судьбу, хес'си все равно тревожилась. Вадерион злился — на себя и на Велона, — но терпел. А еще боялся, что прошлое может напомнить о себе еще явственнее. Последние годы он жил в постоянном ожидании, что произойдет что-нибудь плохое. И вот когда все вроде бы успокоилось, и поводов для расстройства у Элиэн не было, она вдруг поддалась меланхолии…
…— Котенок? Что случилось? Скажи. Или обругай… Демоны, — выругался Вадерион, обнимая хрупкое желанное тело. — Ненавидь меня, но только скажи об этом.
— Что ты к ней лезешь?
— Велон, — рыкнул на сына папа.
— Хватит доставать ее вопросами!
— Нет, Велон, папа прав — откуда я знаю? — растерянно поинтересовалась Эда, замирая. Она точно знала, что ребенок не маг. — Он ведь еще не родился… Я знаю…
— Сайл сказал, наверное, — пожал плечами Велон, для которого никаких загадок не существовало. — Он — друид, они такое видят.
— Нет, мы не обсуждали это.
Эда вцепилась в ладонь Велона, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Она точно знала! Откуда? Это же очевидно! Она видела…
Совершенно абсурдная догадка пронзила ее разум, и она, прикрыв глаза, облокотилась о спинку дивана, принимая расслабленную позу и разводя руки в стороны. Это всегда помогало ей настроиться.
— Эда?..
Она ударила Велона по руке, и он затих.
Этого не могло быть! Она осталась магом… Дар внутри нее дремал, словно огромный зверь. Сила наполняла ее. Казалось, Эда вечность потратила на то, чтобы понять себя. Это было странно. Она чувствовала, как дар отзывается на ее призыв, но как-то вяло, словно его что-то сдерживало. Она перебирала все свои ощущения, испытывала себя, пыталась принять этот удивительный факт, что она все еще маг! Это было невозможно! Но вот она, ее сила, бурлит в ней, пробужденная хозяйкой. Как такое возможно? Эда пять лет прожила с уверенностью в том, что она лишилась магии! Впрочем… Она с удивлением поняла, что именно мешало дару откликаться — ментальные преграды. Немагу сложно было объяснить, но Эда видела, что она, по сути, сама себя запечатала! Почти полностью. Силой воли и мысли загнала дар внутрь себя, а потом похоронила. Все сама! Она настолько свыклась с мыслью, что ей нужно было расстаться с магией, что избавилась от нее сама. Конечно, сыграло свою роль и то, что в Империи она, в принципе, практически не применяла свои способность. Медленно, но верно она запечатывала себя, и чем меньше она чувствовала дар, тем сильнее закрывалась от него. Страшный пример разрушительности силы мысли и убеждения. Не будь Эда в таком смятении, она бы испугалась — ведь еще лет пять, и она бы полностью запечатала себя, лишившись дара по-настоящему. Или магия бы, не выдержав давления, вырвалась наружу, уничтожив своего носителя. И о том, и о том Эда читала в древних книгах, но никогда не думала, что с ней случится что-то подобное.
Когда смятение улеглось в ее душе, она принялась снимать печати. Это был трудный и долгий процесс, и она совсем выдохлась.
Эда открыла глаза и посмотрела на все также сидящих мужчин.
— Это я их убила, — ответила она отцу. — Я невольно солгала маме: дар все же остался при мне.
Велон замер, его рука, которая вновь успела приобнять ее за плечи, напряглась.
— Это очень плохо? Что я их убила? — потерянно спросила Эда, переводя взгляд с Вадериона на Тейнола.
— Это точно вы? — поинтересовался глава Теней.
— Да. Это был спонтанный выброс чистой магии, который приобрел такой вид. Я обычно так убиваю, — пояснила Эда.
— Нет, все в порядке, — заверил ее Вадерион, поднимаясь. — Нам главное было убедиться, что нет третьей стороны, вступившей в игру. А кого допросить Тейнол и так найдет.
— Всегда, — подтвердил глава Теней, и оба мужчины покинули их покои.
Как только дверь за ними закрылась, Эда повернулась к Велону.
— Почему дар остался? — как-то жалобно спросила она, не понимая ничего.
— Ну насчет своей невинности можешь быть спокойна…
— Ты невыносим, — Эда против воли улыбнулась. А потом ее взгляд скользнул по окну, и она напряженно поинтересовалась: — Велон, сколько я просидела?
Вопрос был не праздный — в щель между шторами был прекрасно виден закат.
— Семь часов, — спокойно ответил муж, словно они обсуждали десерт.
— Ох, мне так неудобно… Передай отцу и Тейнолу мои извинения, мне так жаль…
— Не переживай, старики не расстроились. У Тейнола это вообще первый день в жизни, когда он сидит и ничего не делает. Ты позволила ему отдохнуть.
Велона явно нисколько не обеспокоили неудобства, которые она причинила его отцу и дяди. Он осторожно стиснул ее в объятиях и прошептал:
— О Тьма, ты осталась магом, — а потом добавил что-то на непонятном языке, от которого веяло холодом.
Он был так рад тому, что она осталась магом, что ей даже вдруг стало больно от этого: получалось, что его в ней волновал дар?
***
— И ты до сих пор ее не нашла?
Рия не позволила и тени удивления промелькнуть на лице, хотя повторную нотацию от учителя она точно не ожидала. Проклятая Джетта исчезла и упорно не желала находиться. Ее брат, к слову, грешил тем же самым, но за него Рию никто не ругал — парочку Цериан и Марэй Тени упустили вместе и по вполне объяснимой причине — не ожидали. О заговоре Шарота Бурошкура Тейнол с Рией знали, а вот Вилеша и ее семья — нет, поэтому они и пропустили побег Цериана. Но Джетта — другое дело. Она ушла прямо из-под носа. Рия до сих пор скрипела зубами от досады. И уж тем более свалг приложила все силы, чтобы разыскать беглянку. Но тщетно — та словно сквозь землю провалилась, в те самые Глубины к демонам.
— Я готова предоставить полный отчет о своих действиях. Мне не удалось найти Джетту, — призналась Рия, не позволяя эмоциям проникнуть в голос.
Тейнол внимательно выслушал ее, а затем разобрал по камешкам каждое действие и каждое решение. Глава Теней был строг и методичен — ничего удивительного, — но Рия все равно не могла поверить, что он счел необходимым дважды отчитать ее за один промах.
— Как настроение народа? — наконец поинтересовался Тейнол.
— В Одере к казни Вилеши отнеслись с радостью — ее там не любили. В остальном по Империи все спокойно. Темные привыкли к казни предателей, и никого точно не удивило, что Император вынес приговор своей сестре. Пара слухов бродят, но серьезных волнений нет.
— Хорошо, тогда возвращаемся в Одер и начинаем искать Джетту с Церианом.
— Вы думаете, что они вернутся туда?
— Начинать надо с конца — там все ответы.
Глава 9. Исключение или правило?
— Ты бы видела Велона! Он словно сторожевой пес, — хмыкнул Вадерион, на самом деле гордясь Велоном. Ему не нужен был сын, который бы не заботился о своей семье. — И мы узнали кто все же убил того чернокнижника. К сожалению, ближе к шпиону не стали. Демоны!.. Котенок?
Элиэн сидела на подоконнике, положив голову на колени и глядя в ночное небо. Она никак не отреагировала на его приход, и только когда он позвал ее, она повернулась к нему. Лицо ее было задумчивое и какое-то печальное, да и в самой позе проглядывала напряженность. Для его уверенного котенка это было непривычно. И до боли знакомо.
— Элиэн?
— Я задумалась, прости, — тихо ответила она, и голос ее был таким же печальным, как и выражение лица.
Вадерион прямо почувствовал, как грядет разговор по душам, которые он терпеть не мог. Словно прочитав его мысли, Элиэн продолжила:
— Все в порядке, я не собираюсь вызывать тебя на неприятный разговор. Мне всего лишь нужно подумать.
— Хорошо, тогда идем спать.
Она покачала головой и вновь сжалась в комочек, глядя на звезды. Такая хрупкая, уязвимая, ранимая…
Вадерион подошел к этому проклятому окну и решительно подхватил Элиэн на руки. Все протесты и удары по плечам были проигнорированы, и скоро его котенок оказался в постели.
— У окна холодно, — спокойно пояснил Вадерион, стаскивая с маленьких ножек туфли. Но гнев Элиэн уже потух — она смотрела тяжело, словно ей нужна была поддержка. Он слишком хорошо помнил этот взгляд — безмолвный призыв о помощи. Вадерион почувствовал горький привкус на языке: он знал, что в итоге все к этому придет. И даже счастливый брак Велона не спас их от этого разговора. По-хорошему, Вадериону стоило сказать это давно, но все было так хорошо, и он не решался нарушить этот покой…
…Она боялась его. Долго. Несмотря на их объяснение в лесу (которое испортили проклятые волки), несмотря на ее искреннюю любовь, несмотря на, в общем-то, счастливую жизнь и удивительно гармоничные отношения (его больше не били книгами и не громили кабинеты), его любимый котенок страдал. И боялся. Это проявлялось только в постели, в остальных сферах их жизни Элиэн доверяла ему, и никогда в ее глазах не возникало страха. А вот секс… Здесь было сложнее. Поначалу все казалось идеальным, но потом они стали привыкать друг к другу и пробовать что-то новое — тогда и вскрылись старые страхи Элиэн. Вадерион-то наивно полагал, что любовь сотрет прошлое, но оказалось, что есть раны, которые не заживали. Элиэн никогда не обвиняла его в том, что когда-то он был жесток с ней. Поэтому он не ожидал, что ее до сих пор преследуют воспоминания о тех моментах.
Когда он повалил ее на кровать, целуя ее шею и спину, и попытался войти в нее, она вдруг вся сжалась и прошептала:
— Не надо… Нет…
Так тихо, что он бы и не услышал ее, если бы не был поглощен только ею одной. Он было подумал, что перестарался, случайно причинил ей боль. Она ведь такая хрупкая, слабая. Но нет, ей было не больно — ей было страшно. Она едва могла говорить, ее трясло и единственное, что она теперь хотела, это сжаться в комочек и уткнуться носом ему в плечо. Конечно, ни о каком сексе речи больше не шло, но Вадериона беспокоил не сорванный вечер, а причины столь странного поведения. Элиэн молчала. Когда подобное повторилось еще несколько раз, Вадерион настоял на своем и ласками и нежностью успокоил ее настолько, чтобы она смогла признаться: ей страшно, когда всё повторяется. Что "всё"? Он долго вытаскивал из нее правду.
— Я… я не могу, — бормотала она, пряча лицо у него на груди. Она была настолько слабая и уязвимая, что он ощущал практически физическую потребность защитить ее ото всего мира. — Когда… когда я не вижу тебя… когда ты за спиной, я… вспоминаю… невольно… Я не хочу, правда! Но я… я вспоминаю те ночи, и мне страшно. Я все порчу, прости, — устало произнесла она.
А его от ее слов словно ледяной водой окатило — все встало на свои места. Как показала практика, Элиэн боялась не только позы, но и обстановки: в полной темноте у нее была такая же реакция. Причем спать она могла, но секс — нет. Горящие алым во тьме глаза любимого мужа слишком хорошо напоминали ей о тех ночах, когда он был совсем не таким ласковым и нежным.
Естественно, Элиэн тоже понимала, что это проблема, но ее отношение совершенно отличалось. Она убеждала Вадериона, что пересилит себя, а пока они ведь могут зажечь свечи, да и позу выбрать другую, а то и не одну. Ночь длинная, зачем сосредотачиваться на чем-то отдельном? Вадерион, конечно, был категорически против такого подхода: он считал, что проблему надо решать и вместе. Его гложило чувство вины — то самое, от которого он когда-то так яростно открещивался, — и он желал исправить то, что натворил. Он сломал своего котенка и теперь обязан был помочь ей восстановиться. Поэтому он решительно отверг все ее попытки "я сама" и "все в порядке" и принялся приучать ее к себе. Прижимал к постели, ласково обнимая со спины, тихо шептал всякие нежности или просто ловил губами кончик ее уха. Она постепенно расслаблялась, переставала бояться, но дальше его не пускала — никаких серьезных ласк, никакой прелюдии. Для нее приходилось позволять ей его увидеть. И так много раз, пока она не прекращала зажиматься. Тогда он переходил к следующему этапу — начинал гладить ее, иногда откровенно приставать, продолжая прижимать ее к постели своим телом. Она тяжело дышала: иногда боялась и так и не расслаблялась, а иногда все же не пугалась. Медленно-медленно он шел по этому пути. Каждый неверный или чересчур резкий шаг откидывал их в самое начало. Но все же становилось легче. Она умом понимала, что он неопасен, однако инстинкты говорили за нее. И он приучал ее не бояться его. Это заняло много, очень много времени. Только после рождения Велона она стала позволять ему брать ее сзади — свободно и открыто принимала его, не боясь того, что не видит его, не вспоминая, как он также насиловал ее.
С темнотой было сложнее. Здесь получалось слишком резко, и в отличие от предыдущей проблемы, сменой поз здесь дело не решалось. Либо она привыкает сразу, либо они топчутся на месте. Вадерион не мог перестать "сверкать в темноте глазами"! Элиэн безумно его возбуждала, и подобная реакция была естественна. Он не мог это контролировать — да и не нужно было. Алый взгляд — признак сильных чувств. Когда он… когда он ее насиловал, то испытывал похоть и гнев — ему не нравилась эта светлая сучка. Теперь же его пожирала любовь и желание к хес'си. Разница очевидная, вот только реакция одинаковая! А взгляд изменить он не мог — только если заставит себя успокоиться, но смысл секса тогда терялся, как и его повод, который банально падал. Однако все эти трудности не означали, что Вадерион отступил. Нет, он с не меньшим упорством принялся приучать своего котенка не бояться пылающего алым взгляда и скрывающегося во тьме темного эльфа. Иногда получалось — Элиэн настолько забывалась в его объятиях, что не замечала пугающего сходства с теми страшными ночами. Иногда у них не случалось вообще ничего — она даже поцелуев пугалась, а от прикосновений вздрагивала. Но хуже всего был третий вариант: когда они вроде бы начинали и весьма бодро, а потом Элиэн резко накрывала волна паники, и она вся сжималась. Естественно, никакого продолжения не было, и если Вадериона это огорчало лишь по той причине, что он опять не смог помочь своему котенку, то дорогая сердцу, умная и логичная хес'си сильно переживала, что срывала секс. Как будто если она в эту ночь ему не отдастся, он ее тут же разлюбит! Как вообще у женщин появляются такие мысли? Вадерион скрипел зубами, но не срывался: знал, что лишь еще больше испугает Элиэн. Она, такая сильная, стальная Императрица, правящая с ним рука об руку, в эти моменты становилась до невозможности уязвимой. И он делала невероятное усилие над собой, не проявляя гнев или злость — только ласка, только нежность. Он продолжал раз за разом убеждать ее, что не надо бояться алого взгляда в темноте, что все будет хорошо. С каждым годом приступов паники становилось меньше — и реже Элиэн просила его зажечь свечи. Окончательно она избавилась от своего страха за пару лет до рождения Вэйзара. Вадерион два с половиной десятилетия потратил на то, чтобы стереть из памяти хес'си весь тот ужас, который сам создал.
Прошли годы, все было более чем хорошо. Они жили в мире, а ночи дарили лишь наслаждение — казалось, они никогда не смогут друг другом насытиться. Дети, затем внуки, в Империи все спокойно, а потом Велон заявился к Вадериону со своей дурным требованием его женить — и все полетело под откос. Ситуация начала повторяться, и хоть он костьми лег, чтобы девчонка, за которую так переживала Элиэн, не повторила ее судьбу, хес'си все равно тревожилась. Вадерион злился — на себя и на Велона, — но терпел. А еще боялся, что прошлое может напомнить о себе еще явственнее. Последние годы он жил в постоянном ожидании, что произойдет что-нибудь плохое. И вот когда все вроде бы успокоилось, и поводов для расстройства у Элиэн не было, она вдруг поддалась меланхолии…
…— Котенок? Что случилось? Скажи. Или обругай… Демоны, — выругался Вадерион, обнимая хрупкое желанное тело. — Ненавидь меня, но только скажи об этом.
