— Значит, ты любишь рисовать? — прозвучавший с другой стороны голос заставил меня дёрнуться и шарахнуться в сторону.
И стоило отвернуться, как бабушка вдруг пропала. И мамочки с колясками, и рисующие дети со своими картинками вместе, даже ветер успокоился. Пустой парк, полная тишина, единственная скамейка…
Несмотря на летний день, картина вышла зловещая.
— Что тебе тут понадобилось? — мрачно спросила я, слегка отодвинувшись от Нану, сидящего на скамейке с другой стороны. На этот раз — сидящего нормально, расслабленно откинувшись на отлогую спинку и полуприкрыв глаза.
К привычному раздражению добавилась ещё и обида на ксеноса за испорченный сон. Я не сомневалась, что бабушка пропала из-за него, и именно он не дал ещё несколько минут поговорить с ней, пусть даже во сне. Её общество мне нравилось гораздо больше, чем компания этого типа.
— Это твой сон, почему ты спрашиваешь у меня?
— Я уже не уверена, что это сон, — призналась честно.
— А что? — Нану улыбнулся и посмотрел на меня.
— Готова поставить свою зарплату, как раз ты прекрасно знаешь, что тут и почему происходит. Но держишь интригу.
— А разве это важно?
— Так. Стоп, хватит болтологии, этим можно заниматься до тепловой смерти Вселенной! — Я раздражённо всплеснула руками. — Ты будешь говорить внятно?
— А если нет? — заинтересованно приподнял брови ксенос.
Я смерила его взглядом и молча поднялась. Сон это или нет, но подышать свежим воздухом, прогуливаясь в одиночестве по парку, полезно в любом случае.
— Нина, постой! — тут же опомнился Нану, приподнялся с места и схватил меня за руку, но так мягко, осторожно, за кончики пальцев, что ни рефлексы не сработали, ни резкого сознательного протеста не возникло. Поймал, осторожно потянул назад. — Я не хотел тебя обидеть. Прости. Это так забавно и непривычно, сложно удержаться…
— Что забавно? — Я не стала упираться и позволила вернуть себя на скамейку, после чего всё-таки осторожно отобрала руку, которую ксенос продолжал удерживать.
Ладонь у него оказалась странной на ощупь: тёплой, твёрдой, сильной, но с очень нежной и мягкой кожей — ещё одна неподходящая деталь для того, кто живёт в лесу. Длинные пальцы, аккуратные овальные ногти; я никогда в жизни не видела таких ухоженных рук. Даже мама, уж на что следит за собой, никогда не могла похвастаться такой кожей — у неё профессиональные мозоли музыканта. А остальные мои знакомые… М-да.
— Говорить ни о чём.
— А что, это так экзотично? — озадачилась я.
— Я раньше не пробовал, — с обезоруживающей искренностью улыбнулся Нану.
— Как же вы там живёте на своей планете? Или ты там вообще один был?
— Нет, не один, — улыбка стала рассеянной, а на второй вопрос мужчина вообще предпочёл не отвечать. — Расскажи, ты правда любила рисовать? А почему перестала?
— Тебе зачем?
— Просто интересно.
— Откровенность за откровенность. Ты в ответ объяснишь, что вот это такое, — я широко повела рукой, — потому что на сон это совсем не похоже.
— Я объясню, тем более это никакая не тайна. Не уверен, что сумею понятно, но постараюсь.
— Договорились. Да, я в детстве любила рисовать, и получалось неплохо. Потом в кадетском ещё продолжала, в академии уже времени почти не осталось, ну и заглохло всё. Ничего зловещего, ничего интересного. Что у тебя за пунктик такой на творчестве?
— Какой забавный у вас язык, — задумчиво качнул головой Нану и словно бы покатал слово на языке: — Пунктик... Не на творчестве. На созидании, так будет точнее. Творчество — просто одна из самых очевидных граней. Яркая, важная, но — одна.
— И в чём смысл?
— У Вселенной есть два начала, созидательное и разрушительное. Я часть первого, оно мне ближе, а другое — глубоко противно. Вы, люди, как и почти всё живое, содержите в себе и то и другое. Мне приятнее, когда созидательного больше. Это как… Приятный запах, приятная внешность, но гораздо значимей.
— И как ты это определяешь? Сколько, например, во мне одного и другого?
— В твоём языке нет названия для этого чувства, вы им не обладаете, — качнул головой Нану. — Может быть, скоро, но пока — нет. Можно сказать, что я вижу. В тебе... по-разному. В женщинах его обычно больше, чем в мужчинах, потому что созидание новой жизни — неотъемлемая ваша часть. Но и второго в тебе много.
— А его ты в окружающих не пробуждаешь? — поинтересовалась я. — Это могло бы объяснить, почему ты меня так раздражаешь одним своим видом.
— Может быть. Мне жаль. Надеюсь, это скоро пройдёт, — прозвучало неожиданно грустно.
— Было бы неплохо. Ладно, а вот это — что? — я обвела руками окружающее пространство. Пустое, безлюдное, оно по-прежнему казалось зловещим, но живой разговор отвлекал от этого ощущения.
А всё-таки хорошо, что я не пошла прогуляться. Что-то подсказывает, вдали от Нану эта пастораль вполне могла перерасти в настоящий кошмар.
— Сон.
— И всё? А почему такой странный? — с сомнением хмыкнула я.
— А ты много знаешь про сны? — улыбнулся он.
— Ну так, в общем, — я неопределённо повела плечами. Во всех этих тонких материях и психиатрии я не разбиралась, никогда ими не интересовалась и разве что где-то от кого-то слышала. — Вроде как это результат обработки мозгом событий дня, подсознание работает.
— А что такое реальность? — Нану задумчиво склонил голову к плечу.
— Мы опять в какую-то дичь попёрли, — я поморщилась.
— Мы просто разговариваем, — мягко возразил ксенос. — Тебе всё равно нужно спать, какая разница, о чём говорить во сне? И чем эта тема хуже прочих?
— Ну, допустим, — согласилась нехотя. — Только я не понимаю, тебе-то зачем эти разговоры? И как ты оказался в моём сне? Ты ведь тут находишься сознательно, не как плод моего воображения.
— Ответь для начала, что такое реальность?
— Ну ладно, реальность — это всё существующее.
— Немного не так, — качнул головой Нану. — Реальность — это совокупность сигналов, полученных от разных органов чувств. То есть реальность — это такой же результат деятельности мозга, как сон. А если так, то в чём разница?
— Ну да, — рассеянно согласилась я. — Человечество пару сотен лет назад на этой теме чуть не вымерло, когда в виртуальную реальность ушло. Не так уж сложно обмануть разум.
— А обман ли это? — мужчина опять склонил голову к плечу, гипнотизируя меня своим странным взглядом.
— Ты меня к какой мысли подвести-то хочешь? Может, не надо вот этих окольных путей? — я опять недовольно скривилась. — Раздражает. Что у тебя за манера такая идиотская кругами ходить?
— Люди... — с непонятной интонацией протянул Нану и качнул головой. — Хорошо, давай я попробую объяснить. Все проявления разума равноправны. И если разум достаточно силён, то, что он считает истиной, может стать истиной для окружающих. А может и проявиться в той реальности, которую разум считает объективной, потому что Вселенная тоже может ему поверить. Во сне органы чувств и мозг работают, и какой-нибудь сон вполне может стать действительностью. Кажется, у вас существует такое понятие как «вещий сон», это именно тот случай. А сейчас мы где-то посередине: это не просто плод твоего воображения, но... Да, наверное, твоё сравнение с виртуальной реальностью очень близко, только создаёт её разум самостоятельно, без сторонних воздействий.
— Ну, допустим, — повторила я. — Допустим, это такой правдоподобный сон. Ты, такой крутой и всезнающий, и не такое можешь. Объясни, зачем?
— Наверное, тебе будет сложно в это поверить, но это твой сон, не мой, — качнул головой Нану. — Ты меня позвала, я заглянул.
— Что за чушь? Никуда я тебя не звала, я же понятия не имею, как это делается!
— Ты думала обо мне достаточно громко, чтобы я услышал.
Отвечать на это я не стала, наклонилась вперёд, оперлась локтями о колени. Потёрла ладонями лицо, сбила пилотку на затылок, зарылась пальцами в волосы, массируя голову. Очень не хватало сейчас для душевного равновесия Хенга с его фирменным чаем. И покрепче. И без чая.
— Как же меня угораздило в это вляпаться? — пробормотала себе под нос. Риторически, потому что винить по факту было некого. — И почему я тут до сих пор сижу? И обсуждаю эту?..
— Не ругайся, — с мягким укором попросил Нану. — Давай поговорим о чём-нибудь другом.
— Зачем?
— Ну… А почему нет? Нам ещё долго вместе лететь.
— И что мешает мне забыть о твоём существовании? Кормить пару раз в сутки и больше никогда не общаться?
— Любопытство? — ксенос насмешливо изогнул брови. — Признай, ты слишком заинтригована, чтобы так просто перестать думать. Как получилось, что ты стала космонавтом? Да ещё на… военном корабле, — он запнулся посреди фразы.
— У тебя тоже любопытство? — хмыкнула я, продолжая опираться о собственные колени, но порой искоса поглядывая на собеседника.
— Это очень естественное проявление разума, — опять просиял он улыбкой.
— Да это наследственное. — Немного помолчав, всё-таки ответила на вопрос. Обещала же себе держаться и не реагировать на него так бурно, вот и повод начать. — Дед офицер, папа тоже, а я династию продолжаю.
— Отец захотел?
— Нет, почему, он даже пытался отговорить поначалу, — я пожала плечами. — Но он нас слишком любит и потакает. Я с детства хотела пойти в космофлот. Но это не удивительно, мы же на военной станции жили, там каждый второй ребёнок хотел пойти по родительским стопам. Не все пошли, но я всегда была целеустремлённой. Точно знала, что попаду в кадетское, потом — в лётную академию, где отец учился. Ну так вот и получилось.
— Но зачем тебе это было нужно?
— Ну… Ребёнком я была романтичным и ответственным, к тому же старшая в семье. А Тамарка с детства была очень бесконфликтной, постоять за себя не могла. Вот я и привыкла её защищать, да и вообще считала правильным заступаться за слабых. И Империю защищать хотела, мирных граждан. А потом поняла, что мне нравится эта работа. Нравится космос, нравятся люди здесь. Они как-то прямее, откровенней. Не все хорошие, и мерзавцев тоже хватает, но всё это гораздо лучше видно. Вот ты говоришь, военные — плохо, разрушение тоже плохо. Но разве без космофлота будет лучше?
— Я не говорил, что это плохо, — возразил Нану. — Я говорил, что созидание близко именно мне. А для людей пока естественно сочетать в себе оба этих начала, и это не плохо или хорошо, это закон существования Вселенной. Впрочем, сейчас у вас, у людей, есть хороший шанс продолжить свою эволюцию. Первые признаки уже есть.
— Какие?
— Нравственные. И физические. Некоторые из вас начинают ощущать информационное тело Вселенной и поступать так, как нужно ей.
— А почему она не может просто заставить нас это делать? Если она живая и разумная, — полюбопытствовала я, откидываясь на спинку скамьи.
Высказанная ксеносом идея никакого протеста не вызвала. Что-то такое про единство и разумность Вселенной мне и Тамарка рассказывала, её новые хвостатые сородичи были в древности на этом слегка двинуты, да и наши учёные вроде выдвигали подобные теории. Я таким никогда не интересовалась, но почему бы не расширить кругозор сейчас? Хуже-то не будет.
К тому же совершённое над собой моральное усилие помогло, пропало навязчивое раздражение, которое вызывал своим присутствием Нану. Я уже могла спокойно его слушать, и дурацкая манера разговора хоть и по-прежнему раздражала, но уже не выводила из равновесия.
— А ты можешь усилием воли заставить свой иммунитет правильно реагировать на угрозы? Сможешь без медикаментов избежать, например, шока в результате кровопотери? — вопросом на вопрос ответил Нану. — Не думаю. Мы слишком ничтожные части Вселенной, чтобы с ней общаться. Всё человечество — это лишь единственная клетка в её огромном теле. Нет, разумеется, этому можно научиться, — вдруг одёрнул он себя. — Но не сразу. Вселенная тоже меняется, как любое другое живое существо. Возникает зародыш, растёт, развивается его физическое и информационное тело, которое вы называете душой. Знания, представления, память... Когда-нибудь она, возможно, достигнет и такой ступени эволюции, чтобы направлять разумные виды в их развитии и избегать ошибок. Но пока она ещё слишком молода для такого.
Говорил он горячо, с явным интересом к предмету, и — уже совсем не злил. Умеет же внятно изъясняться, когда хочет! И вот такой, оживлённый, он уже не отличался от нормального человека. Понятные эмоции увлечённого своим делом исследователя. Он напоминал сейчас нашего препода по вышмату из Академии, тот таким же тоном про теорию полей рассказывал. Я даже с некоторой растерянностью признала, что при всей своей экзотичности Нану довольно обаятельный и даже симпатичный и, когда пропадает ощущение его чуждости, кажется привлекательным.
— Занятная аналогия, — задумчиво пробормотала я, когда ксенос умолк. — И концепция занятная. Ну ладно, это я поняла. А почему тебе с мужчинами-то нельзя пересекаться?
— Почему — нельзя? — Ксенос вопросительно вскинул брови.
— То есть как? Мне сверху отдельное распоряжение поступило, не подпускать к тебе мужчин. Я так поняла, это было ваше условие для контакта, разве нет?
— Ах это! — Нану рассеянно улыбнулся. — Это не было… нашим условием. Наверное, ваши исследователи пришли к таким выводам самостоятельно.
— Почему?
— Наверное, разумнее спрашивать у них, — безмятежно отозвался Нану. И глаза такие честные-честные, как будто не понимает, о чём речь.
— И ты не догадываешься, почему они могли принять такое решение? — спросила я на всякий случай. Он явно не настроен на откровенность в этом вопросе, но вдруг?
— Это же твои сородичи, тебе должно быть виднее, — он пожал плечами, уходя от прямого ответа. — Когда они прибыли на нашу планету, никто не пострадал, так что это только их решение.
— Ладно, — смирилась я, — не хочешь обсуждать этот вопрос — так и скажи. Давай о другом. Если вы не летаете по космосу и, видимо, не запускаете автономных аппаратов, откуда вообще узнали о появлении этой саранчи?
— Любопытная, — протянул Нану со сложной интонацией. Мне показалось, больше всего в ней было умиления и веселья. — Прости, не в этот раз.
— Почему? — вздохнула я в очередной раз. Кажется, это будет главный мой вопрос в разговорах с ксеносом.
Вин! Я что, действительно подумала о грядущих разговорах с ним?!
А с другой стороны, нужно быть откровенной с собой. Заинтриговал он меня всерьёз, и если наяву я могу хотя бы попытаться справиться с собственным любопытством, то явление Нану во сне сводило все эти попытки на нет. Бегать от него ещё и тут было выше моих сил.
— Потому что не стоит нарушать порядок. — Ксенос качнул головой. — Сейчас ещё рано. Если тебе не нравится такой ответ... Ты только что просила сказать прямо, если я не хочу обсуждать какой-то вопрос. Говорю.
Я вздохнула, стянула пилотку и прикрыла глаза, прислушиваясь к окружающей тишине. В какой-то момент опять зашелестела листва, и хотя парк оставался пустынным, он уже не казался таким зловещим. Просто вот так получилось, что нет прохожих.
Вдохнула полной грудью пахнущий листвой и недавно скошенной травой воздух и вдруг поняла, что соскучилась. Не именно по этому месту, а вообще по Земле. Точно в отпуск, как вернусь! Должны же меня отпустить, я уже давно на станции сижу как приклеенная.
— Нина, почему ты одна? — нарушил тишину Нану.
— В каком смысле? — Я растерянно глянула на него. Предположение у меня появилось, но уж слишком дикое, поверить в него вот так с ходу оказалось сложно: зачем бы ему такие детали? Да и переход уж больно резкий...
И стоило отвернуться, как бабушка вдруг пропала. И мамочки с колясками, и рисующие дети со своими картинками вместе, даже ветер успокоился. Пустой парк, полная тишина, единственная скамейка…
Несмотря на летний день, картина вышла зловещая.
— Что тебе тут понадобилось? — мрачно спросила я, слегка отодвинувшись от Нану, сидящего на скамейке с другой стороны. На этот раз — сидящего нормально, расслабленно откинувшись на отлогую спинку и полуприкрыв глаза.
К привычному раздражению добавилась ещё и обида на ксеноса за испорченный сон. Я не сомневалась, что бабушка пропала из-за него, и именно он не дал ещё несколько минут поговорить с ней, пусть даже во сне. Её общество мне нравилось гораздо больше, чем компания этого типа.
— Это твой сон, почему ты спрашиваешь у меня?
— Я уже не уверена, что это сон, — призналась честно.
— А что? — Нану улыбнулся и посмотрел на меня.
— Готова поставить свою зарплату, как раз ты прекрасно знаешь, что тут и почему происходит. Но держишь интригу.
— А разве это важно?
— Так. Стоп, хватит болтологии, этим можно заниматься до тепловой смерти Вселенной! — Я раздражённо всплеснула руками. — Ты будешь говорить внятно?
— А если нет? — заинтересованно приподнял брови ксенос.
Я смерила его взглядом и молча поднялась. Сон это или нет, но подышать свежим воздухом, прогуливаясь в одиночестве по парку, полезно в любом случае.
— Нина, постой! — тут же опомнился Нану, приподнялся с места и схватил меня за руку, но так мягко, осторожно, за кончики пальцев, что ни рефлексы не сработали, ни резкого сознательного протеста не возникло. Поймал, осторожно потянул назад. — Я не хотел тебя обидеть. Прости. Это так забавно и непривычно, сложно удержаться…
— Что забавно? — Я не стала упираться и позволила вернуть себя на скамейку, после чего всё-таки осторожно отобрала руку, которую ксенос продолжал удерживать.
Ладонь у него оказалась странной на ощупь: тёплой, твёрдой, сильной, но с очень нежной и мягкой кожей — ещё одна неподходящая деталь для того, кто живёт в лесу. Длинные пальцы, аккуратные овальные ногти; я никогда в жизни не видела таких ухоженных рук. Даже мама, уж на что следит за собой, никогда не могла похвастаться такой кожей — у неё профессиональные мозоли музыканта. А остальные мои знакомые… М-да.
— Говорить ни о чём.
— А что, это так экзотично? — озадачилась я.
— Я раньше не пробовал, — с обезоруживающей искренностью улыбнулся Нану.
— Как же вы там живёте на своей планете? Или ты там вообще один был?
— Нет, не один, — улыбка стала рассеянной, а на второй вопрос мужчина вообще предпочёл не отвечать. — Расскажи, ты правда любила рисовать? А почему перестала?
— Тебе зачем?
— Просто интересно.
— Откровенность за откровенность. Ты в ответ объяснишь, что вот это такое, — я широко повела рукой, — потому что на сон это совсем не похоже.
— Я объясню, тем более это никакая не тайна. Не уверен, что сумею понятно, но постараюсь.
— Договорились. Да, я в детстве любила рисовать, и получалось неплохо. Потом в кадетском ещё продолжала, в академии уже времени почти не осталось, ну и заглохло всё. Ничего зловещего, ничего интересного. Что у тебя за пунктик такой на творчестве?
— Какой забавный у вас язык, — задумчиво качнул головой Нану и словно бы покатал слово на языке: — Пунктик... Не на творчестве. На созидании, так будет точнее. Творчество — просто одна из самых очевидных граней. Яркая, важная, но — одна.
— И в чём смысл?
— У Вселенной есть два начала, созидательное и разрушительное. Я часть первого, оно мне ближе, а другое — глубоко противно. Вы, люди, как и почти всё живое, содержите в себе и то и другое. Мне приятнее, когда созидательного больше. Это как… Приятный запах, приятная внешность, но гораздо значимей.
— И как ты это определяешь? Сколько, например, во мне одного и другого?
— В твоём языке нет названия для этого чувства, вы им не обладаете, — качнул головой Нану. — Может быть, скоро, но пока — нет. Можно сказать, что я вижу. В тебе... по-разному. В женщинах его обычно больше, чем в мужчинах, потому что созидание новой жизни — неотъемлемая ваша часть. Но и второго в тебе много.
— А его ты в окружающих не пробуждаешь? — поинтересовалась я. — Это могло бы объяснить, почему ты меня так раздражаешь одним своим видом.
— Может быть. Мне жаль. Надеюсь, это скоро пройдёт, — прозвучало неожиданно грустно.
— Было бы неплохо. Ладно, а вот это — что? — я обвела руками окружающее пространство. Пустое, безлюдное, оно по-прежнему казалось зловещим, но живой разговор отвлекал от этого ощущения.
А всё-таки хорошо, что я не пошла прогуляться. Что-то подсказывает, вдали от Нану эта пастораль вполне могла перерасти в настоящий кошмар.
— Сон.
— И всё? А почему такой странный? — с сомнением хмыкнула я.
— А ты много знаешь про сны? — улыбнулся он.
— Ну так, в общем, — я неопределённо повела плечами. Во всех этих тонких материях и психиатрии я не разбиралась, никогда ими не интересовалась и разве что где-то от кого-то слышала. — Вроде как это результат обработки мозгом событий дня, подсознание работает.
— А что такое реальность? — Нану задумчиво склонил голову к плечу.
— Мы опять в какую-то дичь попёрли, — я поморщилась.
— Мы просто разговариваем, — мягко возразил ксенос. — Тебе всё равно нужно спать, какая разница, о чём говорить во сне? И чем эта тема хуже прочих?
— Ну, допустим, — согласилась нехотя. — Только я не понимаю, тебе-то зачем эти разговоры? И как ты оказался в моём сне? Ты ведь тут находишься сознательно, не как плод моего воображения.
— Ответь для начала, что такое реальность?
— Ну ладно, реальность — это всё существующее.
— Немного не так, — качнул головой Нану. — Реальность — это совокупность сигналов, полученных от разных органов чувств. То есть реальность — это такой же результат деятельности мозга, как сон. А если так, то в чём разница?
— Ну да, — рассеянно согласилась я. — Человечество пару сотен лет назад на этой теме чуть не вымерло, когда в виртуальную реальность ушло. Не так уж сложно обмануть разум.
— А обман ли это? — мужчина опять склонил голову к плечу, гипнотизируя меня своим странным взглядом.
— Ты меня к какой мысли подвести-то хочешь? Может, не надо вот этих окольных путей? — я опять недовольно скривилась. — Раздражает. Что у тебя за манера такая идиотская кругами ходить?
— Люди... — с непонятной интонацией протянул Нану и качнул головой. — Хорошо, давай я попробую объяснить. Все проявления разума равноправны. И если разум достаточно силён, то, что он считает истиной, может стать истиной для окружающих. А может и проявиться в той реальности, которую разум считает объективной, потому что Вселенная тоже может ему поверить. Во сне органы чувств и мозг работают, и какой-нибудь сон вполне может стать действительностью. Кажется, у вас существует такое понятие как «вещий сон», это именно тот случай. А сейчас мы где-то посередине: это не просто плод твоего воображения, но... Да, наверное, твоё сравнение с виртуальной реальностью очень близко, только создаёт её разум самостоятельно, без сторонних воздействий.
— Ну, допустим, — повторила я. — Допустим, это такой правдоподобный сон. Ты, такой крутой и всезнающий, и не такое можешь. Объясни, зачем?
— Наверное, тебе будет сложно в это поверить, но это твой сон, не мой, — качнул головой Нану. — Ты меня позвала, я заглянул.
— Что за чушь? Никуда я тебя не звала, я же понятия не имею, как это делается!
— Ты думала обо мне достаточно громко, чтобы я услышал.
Отвечать на это я не стала, наклонилась вперёд, оперлась локтями о колени. Потёрла ладонями лицо, сбила пилотку на затылок, зарылась пальцами в волосы, массируя голову. Очень не хватало сейчас для душевного равновесия Хенга с его фирменным чаем. И покрепче. И без чая.
— Как же меня угораздило в это вляпаться? — пробормотала себе под нос. Риторически, потому что винить по факту было некого. — И почему я тут до сих пор сижу? И обсуждаю эту?..
— Не ругайся, — с мягким укором попросил Нану. — Давай поговорим о чём-нибудь другом.
— Зачем?
— Ну… А почему нет? Нам ещё долго вместе лететь.
— И что мешает мне забыть о твоём существовании? Кормить пару раз в сутки и больше никогда не общаться?
— Любопытство? — ксенос насмешливо изогнул брови. — Признай, ты слишком заинтригована, чтобы так просто перестать думать. Как получилось, что ты стала космонавтом? Да ещё на… военном корабле, — он запнулся посреди фразы.
— У тебя тоже любопытство? — хмыкнула я, продолжая опираться о собственные колени, но порой искоса поглядывая на собеседника.
— Это очень естественное проявление разума, — опять просиял он улыбкой.
— Да это наследственное. — Немного помолчав, всё-таки ответила на вопрос. Обещала же себе держаться и не реагировать на него так бурно, вот и повод начать. — Дед офицер, папа тоже, а я династию продолжаю.
— Отец захотел?
— Нет, почему, он даже пытался отговорить поначалу, — я пожала плечами. — Но он нас слишком любит и потакает. Я с детства хотела пойти в космофлот. Но это не удивительно, мы же на военной станции жили, там каждый второй ребёнок хотел пойти по родительским стопам. Не все пошли, но я всегда была целеустремлённой. Точно знала, что попаду в кадетское, потом — в лётную академию, где отец учился. Ну так вот и получилось.
— Но зачем тебе это было нужно?
— Ну… Ребёнком я была романтичным и ответственным, к тому же старшая в семье. А Тамарка с детства была очень бесконфликтной, постоять за себя не могла. Вот я и привыкла её защищать, да и вообще считала правильным заступаться за слабых. И Империю защищать хотела, мирных граждан. А потом поняла, что мне нравится эта работа. Нравится космос, нравятся люди здесь. Они как-то прямее, откровенней. Не все хорошие, и мерзавцев тоже хватает, но всё это гораздо лучше видно. Вот ты говоришь, военные — плохо, разрушение тоже плохо. Но разве без космофлота будет лучше?
— Я не говорил, что это плохо, — возразил Нану. — Я говорил, что созидание близко именно мне. А для людей пока естественно сочетать в себе оба этих начала, и это не плохо или хорошо, это закон существования Вселенной. Впрочем, сейчас у вас, у людей, есть хороший шанс продолжить свою эволюцию. Первые признаки уже есть.
— Какие?
— Нравственные. И физические. Некоторые из вас начинают ощущать информационное тело Вселенной и поступать так, как нужно ей.
— А почему она не может просто заставить нас это делать? Если она живая и разумная, — полюбопытствовала я, откидываясь на спинку скамьи.
Высказанная ксеносом идея никакого протеста не вызвала. Что-то такое про единство и разумность Вселенной мне и Тамарка рассказывала, её новые хвостатые сородичи были в древности на этом слегка двинуты, да и наши учёные вроде выдвигали подобные теории. Я таким никогда не интересовалась, но почему бы не расширить кругозор сейчас? Хуже-то не будет.
К тому же совершённое над собой моральное усилие помогло, пропало навязчивое раздражение, которое вызывал своим присутствием Нану. Я уже могла спокойно его слушать, и дурацкая манера разговора хоть и по-прежнему раздражала, но уже не выводила из равновесия.
— А ты можешь усилием воли заставить свой иммунитет правильно реагировать на угрозы? Сможешь без медикаментов избежать, например, шока в результате кровопотери? — вопросом на вопрос ответил Нану. — Не думаю. Мы слишком ничтожные части Вселенной, чтобы с ней общаться. Всё человечество — это лишь единственная клетка в её огромном теле. Нет, разумеется, этому можно научиться, — вдруг одёрнул он себя. — Но не сразу. Вселенная тоже меняется, как любое другое живое существо. Возникает зародыш, растёт, развивается его физическое и информационное тело, которое вы называете душой. Знания, представления, память... Когда-нибудь она, возможно, достигнет и такой ступени эволюции, чтобы направлять разумные виды в их развитии и избегать ошибок. Но пока она ещё слишком молода для такого.
Говорил он горячо, с явным интересом к предмету, и — уже совсем не злил. Умеет же внятно изъясняться, когда хочет! И вот такой, оживлённый, он уже не отличался от нормального человека. Понятные эмоции увлечённого своим делом исследователя. Он напоминал сейчас нашего препода по вышмату из Академии, тот таким же тоном про теорию полей рассказывал. Я даже с некоторой растерянностью признала, что при всей своей экзотичности Нану довольно обаятельный и даже симпатичный и, когда пропадает ощущение его чуждости, кажется привлекательным.
— Занятная аналогия, — задумчиво пробормотала я, когда ксенос умолк. — И концепция занятная. Ну ладно, это я поняла. А почему тебе с мужчинами-то нельзя пересекаться?
— Почему — нельзя? — Ксенос вопросительно вскинул брови.
— То есть как? Мне сверху отдельное распоряжение поступило, не подпускать к тебе мужчин. Я так поняла, это было ваше условие для контакта, разве нет?
— Ах это! — Нану рассеянно улыбнулся. — Это не было… нашим условием. Наверное, ваши исследователи пришли к таким выводам самостоятельно.
— Почему?
— Наверное, разумнее спрашивать у них, — безмятежно отозвался Нану. И глаза такие честные-честные, как будто не понимает, о чём речь.
— И ты не догадываешься, почему они могли принять такое решение? — спросила я на всякий случай. Он явно не настроен на откровенность в этом вопросе, но вдруг?
— Это же твои сородичи, тебе должно быть виднее, — он пожал плечами, уходя от прямого ответа. — Когда они прибыли на нашу планету, никто не пострадал, так что это только их решение.
— Ладно, — смирилась я, — не хочешь обсуждать этот вопрос — так и скажи. Давай о другом. Если вы не летаете по космосу и, видимо, не запускаете автономных аппаратов, откуда вообще узнали о появлении этой саранчи?
— Любопытная, — протянул Нану со сложной интонацией. Мне показалось, больше всего в ней было умиления и веселья. — Прости, не в этот раз.
— Почему? — вздохнула я в очередной раз. Кажется, это будет главный мой вопрос в разговорах с ксеносом.
Вин! Я что, действительно подумала о грядущих разговорах с ним?!
А с другой стороны, нужно быть откровенной с собой. Заинтриговал он меня всерьёз, и если наяву я могу хотя бы попытаться справиться с собственным любопытством, то явление Нану во сне сводило все эти попытки на нет. Бегать от него ещё и тут было выше моих сил.
— Потому что не стоит нарушать порядок. — Ксенос качнул головой. — Сейчас ещё рано. Если тебе не нравится такой ответ... Ты только что просила сказать прямо, если я не хочу обсуждать какой-то вопрос. Говорю.
Я вздохнула, стянула пилотку и прикрыла глаза, прислушиваясь к окружающей тишине. В какой-то момент опять зашелестела листва, и хотя парк оставался пустынным, он уже не казался таким зловещим. Просто вот так получилось, что нет прохожих.
Вдохнула полной грудью пахнущий листвой и недавно скошенной травой воздух и вдруг поняла, что соскучилась. Не именно по этому месту, а вообще по Земле. Точно в отпуск, как вернусь! Должны же меня отпустить, я уже давно на станции сижу как приклеенная.
— Нина, почему ты одна? — нарушил тишину Нану.
— В каком смысле? — Я растерянно глянула на него. Предположение у меня появилось, но уж слишком дикое, поверить в него вот так с ходу оказалось сложно: зачем бы ему такие детали? Да и переход уж больно резкий...
