Та смущённо осеклась, глянула на него обиженно, да и Ида покосилась озадаченно. — Простите, просто я слишком хорошо знаю, как это выглядит на самом деле, а не в романтических историях. Не зря в древности это явление называли страшнейшей карой Любви.
— Откуда ты всё это знаешь? — уточнила Идана. — Мне казалось, тут только холостые мужчины, а нам, выходит, подсунули сомнительный вариант?
— Я, конечно, сомнительный вариант, но не поэтому, — легко рассмеялся Телаш. — Моим родителям не повезло испытать на себе действие этих уз. Это тяжело. Особенно отцу.
— В чём именно? — хмурясь, спросила Грета. — Прости, если это очень бестактно… — опомнилась она.
— Ничего страшного, это настолько общеизвестно, что скоро войдёт в учебники, — хмыкнул он. — Как минимум потому, что этот случай на практике доказал несостоятельность всех способов разрыва подобных отношений, которые вообще были описаны в литературе. Они оба сдались не сразу.
— Сдались? — уточнила Грета тихо.
— Это страшно выглядит со стороны, как будто в какой-то момент обоими начинает управлять чужая воля. Не могу сказать, что они оба ощущают, но вряд ли что-то хорошее. Вряд ли может быть приятным непреодолимый инстинкт, который тянет тебя к человеку, вызывающему у сознательной части отторжение. До того, как встретиться, они оба имели планы на жизнь, оба были влюблены, и для всех эта встреча оказалась роковой.
— Это очень грустно, — заметила Грета.
— Да, невесело, — усмехнулся Телаш. — Они, конечно, взрослые, разумные люди, сумели договориться и достигнуть некоторого взаимопонимания, но менее чужими друг другу не стали. У них так и не нашлось точек соприкосновения, кроме меня и сестры, они совершенно разные люди с привычками, которые не позволяют спокойно уживаться, даже при наличии слуг. К тому же это здорово досаждает в других вопросах. Отец занимает серьёзную ответственную должность, и он просто не может позволить себе иметь такую слабость. Мысли о матери делают его невменяемым, даже призрачная угроза ей превращает в одержимого. Она тоже сильная личность, занимается магическими исследованиями и, разумеется, отказывается сидеть под колпаком, облегчая ему жизнь, да и сама сходит с ума, когда он занят чем-то важным… В общем, спасите боги всех живущих от такой участи.
— Интересно, почему только у илаатов существует такое явление? — спросила Ида задумчиво. — Как и… особенности ваших женщин.
— Кто знает, — пожал плечами Телаш. — Наверное, какая-то магическая аномалия в древности. Много веков Илаатан был закрытой страной, только в последнюю пару сотен лет начались осторожные контакты. То, что сейчас задумал Владыка, это огромный шаг вперёд.
— Многие против такого поворота?
— Есть недовольные, — совершенно неожиданно подал голос второй мужчина, о котором Идана почти забыла, даром что шёл он рядом с ней. — Но их не так уж много. Религиозные фанатики, крайние консерваторы. Почти всем этот союз выгоден, он давно назрел. У нас много различий, но всё же больше общего, чем с коротышками.
— Учитывая особенности ваших женщин, вы ещё долго продержались, — задумчиво протянула Грета.
Мужчины переглянулись над их головами и рассмеялись. Ида даже вздрогнула от неожиданности: первый раз она видела эмоции своего нынешнего спутника, и это оказалось… громко. Наверное, с таким голосом ему хорошо командовать.
— Что я не так сказала? — обиженно насупилась Грета.
— Я понимаю, что, на взгляд жителя Транта, это сложно и даже, может быть, страшновато. Но во-первых, это вопрос привычки, а во-вторых… — Телаш запнулся, задумчиво покосился на идущую рядом девушку и всё-таки продолжил: — Это того стоит.
— Вы все поголовно любите приключения? — растерянно посмотрела на него девушка.
— Не приключения, — ухмыльнулся тот. — Понимаешь, красавица, когда мужчина в такие моменты может точно знать, что его возлюбленной...
— Защитник! — перебила его Идана, закатив глаза. — Грета, выучи уже илаатский и я дам тебе анатомический атлас! И тебе тоже дам атлас, чтобы мог объясняться понятно и без вот этого всего, — проворчала она, метнув взгляд на ещё больше развеселившегося Телаша. — Противоядие, которое выделяется у илааток, усиливает удовольствие, получаемое мужчиной... в процессе, — она немного запнулась, но всё-таки справилась и с голосом, и со смущением.
Обсуждать подобные вопросы с мужчинами, даже с точки зрения медицины, было стыдно и непривычно. И кто только дёрнул Грету за язык! И её саму?..
Впрочем, нет, она бы просто не смогла слушать, как илаат вот так мурлычущим голосом говорит двусмысленности. Не потому, что она ожидала от него какой-то подлости, не из-за ревности, хотя Телаш был ей симпатичен, а просто все эти намёки слишком сильно напоминали некоторые разговоры из недавнего прошлого, и это было неприятно. Да, здесь другая культура, здесь это нормально, и, с точки зрения местных мужчин, они не говорили ничего неприличного и оскорбительного, но слушать подобное всё равно не хотелось. И ещё было стыдно из-за самой темы и того, что Ида, слушая чужой столь откровенный флирт, как будто подглядывала за чем-то очень личным.
— А почему местные мужчины в таком случае вообще явились на этот отбор? — Грета задумчиво покосилась на Телаша. Её разговор совершенно не смущал.
— У каждого своя причина, — отозвался офицер. — Это ведь не самое главное в жизни. Я согласился, в первую очередь, из любопытства, хотелось посмотреть на трантских девушек вблизи.
— И как? — заинтересовались обе трантские девушки, у Иданы даже щёки стало меньше печь смущением.
— Необычно, — честно признался он. — Вы совсем не похожи на илааток, особенно внешне.
— А внутренне? — уточнила Ида.
— Опыт покажет, — слишком серьёзно отозвался он, и тему девушка решила не развивать.
— А у тебя какая причина? — обратилась Грета ко второму спутнику.
— О, очень весомая! — рассмеялся он.
— Дипломатическая надобность? — подначила Ида.
— Не только. У меня аллергия на вот то самое противоядие илаатских женщин, — улыбнулся он, забавляясь вытянувшимися от удивления лицами транток. — С этим можно жить, существуют всякие зелья, но не слишком-то приятно от них зависеть. Мы с сестрой оба вышли немного со странностями, уж не знаю почему.
— Мне ужасно стыдно спрашивать, но я не могу промолчать, — заинтересовалась Грета. — Что не так с ней?
— Это не тайна, — пожал плечами Телаш. — Она неядовита. Наверное, сказалась бабкина наследственность...
На этом занимательный разговор — то ли к досаде, то ли к облегчению смущённой им Иданы, — пришлось прервать, потому что они наконец дошли до нужного коридора и дверей, и мужчины откланялись.
Если разом осушить пузырёк с пометкой «Яд!»,
рано или поздно почти наверняка
почувствуешь недомогание.
Льюис Кэрролл, «Алиса в стране чудес»
Сильно ли изменится мир за тысячу лет?
Некоторые фантазёры грезят этим, рассуждают так, словно строят планы увидеть.
Маран Отравленный Чёрный Меч не только планов не строил, он вообще ни разу об этом не задумывался. Жил сегодняшним днём и не заглядывал дальше необходимого даже в обозримое будущее, то, до которого мог дожить. И уж точно он не ожидал, что его жизнь повернётся вот так.
Изменилась одежда. Теперь к ней относились легко. Теперь любили лёгкие ткани, не обременяли себя лишними её слоями — и мужчины, и женщины. Никто не прятал тела и лица, и это ему, пожалуй, нравилось.
Но волосы всё так же носили длинные. Кто бы мог подумать, что это старое суеверие столько проживёт!
Начали гранить драгоценные камни и делать невероятно изящные украшения. И это Марану совершенно точно нравилось, он любил красивые вещи.
А вот дворцы стали строить иные. Совсем. Воздушный, лёгкий Сад Лилий безусловно был красив, очень красив, но здесь Маран чувствовал себя неуютно. Это место никогда не было крепостью, а он привык именно к ним и не мог отделаться от подспудного беспокойства. Понимал, насколько оно бессмысленно, но не мог с ним совладать. Он вообще не любил открытые пространства, но в парке это не так сильно давило, как в просторных галереях с огромными окнами.
Смешно, но в первую очередь именно поэтому он проводил так много времени в храме. Сумрак, тишина, толстые стены и хорошая акустика — прекрасное место, чтобы никто не подобрался незаметно, а он чувствовал себя спокойно. Он. В храме. Тех богов, которые никогда не вызывали тёплых чувств. Ирония судьбы…
Сегодня эта привычка, однако, обернулась интересным опытом и новостями. Занятый попытками охватить огромный пласт прошлого, начиная с заметно изменившегося языка, он ещё не добрался до современной политики, а напрасно.
Мирный договор с Трантом. Забавно и неожиданно. Но не настолько интересно и важно, чтобы спорить по этому поводу с Владыкой. В их единственную встречу тот произвёл на Марана благоприятное впечатление, показался человеком умным и рассудительным, в меру осторожным и достаточно расчётливым, так что лезть к нему со своими непрошеными советами пришелец из прошлого не собирался. И тем более не собирался претендовать на его место, хотя, наверно, мог бы.
В ту встречу Владыку, кажется, сильнее всего беспокоило именно это. Союзников у Марана не было, текущую политическую ситуацию он не знал, но был той тёмной лошадкой, на которую могли поставить противники нынешнего правителя. Но он с чистым сердцем принёс клятву верности, признав Яруша ан-Яруша старшим над собой в стране, клане и семье, после чего оказался благосклонно принят в семью с титулом младшего ненаследного принца. Идеальный вариант, позволявший основательно разобраться в изменившейся действительности и в себе самом, не отвлекаясь на поиски насущного хлеба и прочие бытовые мелочи. Им обоим было выгодно, чтобы Маран не искал заработка: в изменившемся мире профессиональный убийца — совсем не тот человек, которого можно без пригляда отпустить на вольные хлеба. А так — проблемный гость под рукой и не доставляет неприятностей, и даже, может быть, принесёт какую-то пользу.
Марана же гораздо больше занимало прошлое, чем настоящее, и своё — в том числе. Принц Сулус и его помощники напрасно рассчитывали на его помощь и подозревали во лжи: он и правда не помнил и не понимал, что с ним произошло. Последние годы жизни пестрели провалами и состояли из обрывков воспоминаний, и это нервировало. Именно из-за них он просиживал часы в храме: пытался вспомнить, потому что там ему было спокойно и ничто не отвлекало от размышлений. И ждал какой-то подсказки от богов, хотя всерьёз на неё не надеялся.
Он уже знал, что богов сейчас зовут иначе, чем ему помнилось. Время превратило Боль в Печаль, сделало Страх мужчиной и её мужем, Ярость стала Гневом — супругом Жажды, и надо всем этим царила Любовь.
Время стёрло прежние черты, и Марану от этого было не по себе: его воспоминания настолько противоречили нынешней картине, что казались бредом. То, что помнил он, не сохранилось в книгах, во всяком случае в тех, что нашлись в дворцовой библиотеке. Самому старому из религиозных трактатов было всего восемь веков, и два столетия оказались решающими. Наверняка то, что он искал, хранилось где-то в других местах, но Маран ещё недостаточно освоился, чтобы покинуть этот дворец и отправиться на поиски в иные книгохранилища. Да и конкретных вопросов у него не было, просто...
Он не мог понять: то, что он помнил, действительно было? И если было, то — почему изменилось?
Так он и жил уже пару недель в этом новом мире, читая книги и обдумывая в храме прочитанное. Наличие подобного устоявшегося ритуала немного успокаивало: в изменившемся мире, лишённом привычных ориентиров, оставалось цепляться за мелочи.
Неожиданно ещё одной такой мелочью стала встреча в храме. Он впервые видел транток в таком качестве: не пленницы и не рабыни, наоборот, дорогие и званые гостьи. Зрелище оказалось занимательным, а сами девушки — достаточно хорошенькими, чтобы потратить на них несколько минут.
Поначалу именно любопытство подтолкнуло Марана завязать разговор, но совершенно неожиданно шевельнулись те воспоминания, до которых он пытался добраться. Из небытия вернулось несколько кусочков рассыпанной мозаики, которую представляла собой его память, и встало на свои места.
Маран вдруг отчётливо вспомнил, кто, как и для чего наносил узоры на его кожу: он учился терпеть боль, и это происходило в те последние пять лет его жизни, которые почти не сохранились в памяти. Он вспомнил того, кто его этому учил, и это совершенно точно не было плодом воображения, потому что зримо подтверждалось шрамами. Правда, главный вопрос оставался открытым: зачем?
Оставив общество любопытных и оживлённых транток, он прошёл к статуе Печали, как её здесь звали, полоснул себя по тыльной стороне ладони ножом, с которым не расставался и который так удобно было прятать в складках сальвар. Порез не заставил даже поморщиться, приобретённые телом навыки остались с ним, и боль не беспокоила.
Маран приложил кровоточащую и саднящую ранку к подолу одеяния Печали, как её теперь называли. Надавил, отчего ощущения в порезанной руке стали острее, и несколько секунд постоял, пристально вглядываясь туда, где у статуи должно было находиться лицо.
Серьёзная жертва, опасная жертва, слишком привлекательная для богов жертва, которую он поостерёгся бы приносить в других обстоятельствах. Но идол безмолвствовал, словно простой кусок камня. Это точно было очень важно, он всем существом ощущал, насколько это важно, но детали скрывал туман беспамятства.
Боги оставили свою паству? Совсем? Или их и не было никогда?..
После ухода гостий он провёл в храме немного времени. Больше ничего не прояснилось, поэтому он решил, что на сегодня размышлений о прошлом и богов довольно, пора вернуться к настоящему. И продолжил привычный ритуал посещением второго из приглянувшихся ему в этом дворце мест: библиотеки. Сегодня у него появились к ней новые вопросы.
В прошлой его жизни книг было мало, они ценились на вес золота и считались одним из главных сокровищ. А сейчас во дворце имелось собрание тысяч и тысяч книг, десятки огромных шкафов с сотнями полок, заставленных доступными всем желающим драгоценностями. Маран уже знал, что современные книги не столь ценны, потому что люди давно уже научились изготавливать их во множестве и дошли даже до того, что книга стала не только хранилищем бесценных знаний, но и обыденным развлечением. Знал, понимал, но всё равно прикасался к простым картонным переплётам с трепетом.
Охватить тысячу лет истории было не так-то просто, но книги в этом помогали. Маран очень рассчитывал на них и с нынешним своим вопросом, и они не подвели, и он несколько часов кряду провёл в облюбованном углу.
Несколько раз его уединение оказывалось нарушено — приходили люди, тихо перебрасывались словами со смотрителем и, получив нужное, уходили. Этого пожилого илаата, бесшумного и незаметного, Маран уже воспринимал как часть библиотеки и не обращал на него внимания, поэтому его присутствие не отвлекало. И такие вот посетители, которые приходили по делу и надолго не задерживались, тоже.
А вот те, кто, как и он, оставались читать здесь, досаждали.
Маран понимал, что его недовольство бесплодно. Этот уютный закуток, огороженный кадками с растениями, был обустроен не для него одного.
— Откуда ты всё это знаешь? — уточнила Идана. — Мне казалось, тут только холостые мужчины, а нам, выходит, подсунули сомнительный вариант?
— Я, конечно, сомнительный вариант, но не поэтому, — легко рассмеялся Телаш. — Моим родителям не повезло испытать на себе действие этих уз. Это тяжело. Особенно отцу.
— В чём именно? — хмурясь, спросила Грета. — Прости, если это очень бестактно… — опомнилась она.
— Ничего страшного, это настолько общеизвестно, что скоро войдёт в учебники, — хмыкнул он. — Как минимум потому, что этот случай на практике доказал несостоятельность всех способов разрыва подобных отношений, которые вообще были описаны в литературе. Они оба сдались не сразу.
— Сдались? — уточнила Грета тихо.
— Это страшно выглядит со стороны, как будто в какой-то момент обоими начинает управлять чужая воля. Не могу сказать, что они оба ощущают, но вряд ли что-то хорошее. Вряд ли может быть приятным непреодолимый инстинкт, который тянет тебя к человеку, вызывающему у сознательной части отторжение. До того, как встретиться, они оба имели планы на жизнь, оба были влюблены, и для всех эта встреча оказалась роковой.
— Это очень грустно, — заметила Грета.
— Да, невесело, — усмехнулся Телаш. — Они, конечно, взрослые, разумные люди, сумели договориться и достигнуть некоторого взаимопонимания, но менее чужими друг другу не стали. У них так и не нашлось точек соприкосновения, кроме меня и сестры, они совершенно разные люди с привычками, которые не позволяют спокойно уживаться, даже при наличии слуг. К тому же это здорово досаждает в других вопросах. Отец занимает серьёзную ответственную должность, и он просто не может позволить себе иметь такую слабость. Мысли о матери делают его невменяемым, даже призрачная угроза ей превращает в одержимого. Она тоже сильная личность, занимается магическими исследованиями и, разумеется, отказывается сидеть под колпаком, облегчая ему жизнь, да и сама сходит с ума, когда он занят чем-то важным… В общем, спасите боги всех живущих от такой участи.
— Интересно, почему только у илаатов существует такое явление? — спросила Ида задумчиво. — Как и… особенности ваших женщин.
— Кто знает, — пожал плечами Телаш. — Наверное, какая-то магическая аномалия в древности. Много веков Илаатан был закрытой страной, только в последнюю пару сотен лет начались осторожные контакты. То, что сейчас задумал Владыка, это огромный шаг вперёд.
— Многие против такого поворота?
— Есть недовольные, — совершенно неожиданно подал голос второй мужчина, о котором Идана почти забыла, даром что шёл он рядом с ней. — Но их не так уж много. Религиозные фанатики, крайние консерваторы. Почти всем этот союз выгоден, он давно назрел. У нас много различий, но всё же больше общего, чем с коротышками.
— Учитывая особенности ваших женщин, вы ещё долго продержались, — задумчиво протянула Грета.
Мужчины переглянулись над их головами и рассмеялись. Ида даже вздрогнула от неожиданности: первый раз она видела эмоции своего нынешнего спутника, и это оказалось… громко. Наверное, с таким голосом ему хорошо командовать.
— Что я не так сказала? — обиженно насупилась Грета.
— Я понимаю, что, на взгляд жителя Транта, это сложно и даже, может быть, страшновато. Но во-первых, это вопрос привычки, а во-вторых… — Телаш запнулся, задумчиво покосился на идущую рядом девушку и всё-таки продолжил: — Это того стоит.
— Вы все поголовно любите приключения? — растерянно посмотрела на него девушка.
— Не приключения, — ухмыльнулся тот. — Понимаешь, красавица, когда мужчина в такие моменты может точно знать, что его возлюбленной...
— Защитник! — перебила его Идана, закатив глаза. — Грета, выучи уже илаатский и я дам тебе анатомический атлас! И тебе тоже дам атлас, чтобы мог объясняться понятно и без вот этого всего, — проворчала она, метнув взгляд на ещё больше развеселившегося Телаша. — Противоядие, которое выделяется у илааток, усиливает удовольствие, получаемое мужчиной... в процессе, — она немного запнулась, но всё-таки справилась и с голосом, и со смущением.
Обсуждать подобные вопросы с мужчинами, даже с точки зрения медицины, было стыдно и непривычно. И кто только дёрнул Грету за язык! И её саму?..
Впрочем, нет, она бы просто не смогла слушать, как илаат вот так мурлычущим голосом говорит двусмысленности. Не потому, что она ожидала от него какой-то подлости, не из-за ревности, хотя Телаш был ей симпатичен, а просто все эти намёки слишком сильно напоминали некоторые разговоры из недавнего прошлого, и это было неприятно. Да, здесь другая культура, здесь это нормально, и, с точки зрения местных мужчин, они не говорили ничего неприличного и оскорбительного, но слушать подобное всё равно не хотелось. И ещё было стыдно из-за самой темы и того, что Ида, слушая чужой столь откровенный флирт, как будто подглядывала за чем-то очень личным.
— А почему местные мужчины в таком случае вообще явились на этот отбор? — Грета задумчиво покосилась на Телаша. Её разговор совершенно не смущал.
— У каждого своя причина, — отозвался офицер. — Это ведь не самое главное в жизни. Я согласился, в первую очередь, из любопытства, хотелось посмотреть на трантских девушек вблизи.
— И как? — заинтересовались обе трантские девушки, у Иданы даже щёки стало меньше печь смущением.
— Необычно, — честно признался он. — Вы совсем не похожи на илааток, особенно внешне.
— А внутренне? — уточнила Ида.
— Опыт покажет, — слишком серьёзно отозвался он, и тему девушка решила не развивать.
— А у тебя какая причина? — обратилась Грета ко второму спутнику.
— О, очень весомая! — рассмеялся он.
— Дипломатическая надобность? — подначила Ида.
— Не только. У меня аллергия на вот то самое противоядие илаатских женщин, — улыбнулся он, забавляясь вытянувшимися от удивления лицами транток. — С этим можно жить, существуют всякие зелья, но не слишком-то приятно от них зависеть. Мы с сестрой оба вышли немного со странностями, уж не знаю почему.
— Мне ужасно стыдно спрашивать, но я не могу промолчать, — заинтересовалась Грета. — Что не так с ней?
— Это не тайна, — пожал плечами Телаш. — Она неядовита. Наверное, сказалась бабкина наследственность...
На этом занимательный разговор — то ли к досаде, то ли к облегчению смущённой им Иданы, — пришлось прервать, потому что они наконец дошли до нужного коридора и дверей, и мужчины откланялись.
ГЛАВА 6. Правило очерёдности при составлении смесей
Если разом осушить пузырёк с пометкой «Яд!»,
рано или поздно почти наверняка
почувствуешь недомогание.
Льюис Кэрролл, «Алиса в стране чудес»
Сильно ли изменится мир за тысячу лет?
Некоторые фантазёры грезят этим, рассуждают так, словно строят планы увидеть.
Маран Отравленный Чёрный Меч не только планов не строил, он вообще ни разу об этом не задумывался. Жил сегодняшним днём и не заглядывал дальше необходимого даже в обозримое будущее, то, до которого мог дожить. И уж точно он не ожидал, что его жизнь повернётся вот так.
Изменилась одежда. Теперь к ней относились легко. Теперь любили лёгкие ткани, не обременяли себя лишними её слоями — и мужчины, и женщины. Никто не прятал тела и лица, и это ему, пожалуй, нравилось.
Но волосы всё так же носили длинные. Кто бы мог подумать, что это старое суеверие столько проживёт!
Начали гранить драгоценные камни и делать невероятно изящные украшения. И это Марану совершенно точно нравилось, он любил красивые вещи.
А вот дворцы стали строить иные. Совсем. Воздушный, лёгкий Сад Лилий безусловно был красив, очень красив, но здесь Маран чувствовал себя неуютно. Это место никогда не было крепостью, а он привык именно к ним и не мог отделаться от подспудного беспокойства. Понимал, насколько оно бессмысленно, но не мог с ним совладать. Он вообще не любил открытые пространства, но в парке это не так сильно давило, как в просторных галереях с огромными окнами.
Смешно, но в первую очередь именно поэтому он проводил так много времени в храме. Сумрак, тишина, толстые стены и хорошая акустика — прекрасное место, чтобы никто не подобрался незаметно, а он чувствовал себя спокойно. Он. В храме. Тех богов, которые никогда не вызывали тёплых чувств. Ирония судьбы…
Сегодня эта привычка, однако, обернулась интересным опытом и новостями. Занятый попытками охватить огромный пласт прошлого, начиная с заметно изменившегося языка, он ещё не добрался до современной политики, а напрасно.
Мирный договор с Трантом. Забавно и неожиданно. Но не настолько интересно и важно, чтобы спорить по этому поводу с Владыкой. В их единственную встречу тот произвёл на Марана благоприятное впечатление, показался человеком умным и рассудительным, в меру осторожным и достаточно расчётливым, так что лезть к нему со своими непрошеными советами пришелец из прошлого не собирался. И тем более не собирался претендовать на его место, хотя, наверно, мог бы.
В ту встречу Владыку, кажется, сильнее всего беспокоило именно это. Союзников у Марана не было, текущую политическую ситуацию он не знал, но был той тёмной лошадкой, на которую могли поставить противники нынешнего правителя. Но он с чистым сердцем принёс клятву верности, признав Яруша ан-Яруша старшим над собой в стране, клане и семье, после чего оказался благосклонно принят в семью с титулом младшего ненаследного принца. Идеальный вариант, позволявший основательно разобраться в изменившейся действительности и в себе самом, не отвлекаясь на поиски насущного хлеба и прочие бытовые мелочи. Им обоим было выгодно, чтобы Маран не искал заработка: в изменившемся мире профессиональный убийца — совсем не тот человек, которого можно без пригляда отпустить на вольные хлеба. А так — проблемный гость под рукой и не доставляет неприятностей, и даже, может быть, принесёт какую-то пользу.
Марана же гораздо больше занимало прошлое, чем настоящее, и своё — в том числе. Принц Сулус и его помощники напрасно рассчитывали на его помощь и подозревали во лжи: он и правда не помнил и не понимал, что с ним произошло. Последние годы жизни пестрели провалами и состояли из обрывков воспоминаний, и это нервировало. Именно из-за них он просиживал часы в храме: пытался вспомнить, потому что там ему было спокойно и ничто не отвлекало от размышлений. И ждал какой-то подсказки от богов, хотя всерьёз на неё не надеялся.
Он уже знал, что богов сейчас зовут иначе, чем ему помнилось. Время превратило Боль в Печаль, сделало Страх мужчиной и её мужем, Ярость стала Гневом — супругом Жажды, и надо всем этим царила Любовь.
Время стёрло прежние черты, и Марану от этого было не по себе: его воспоминания настолько противоречили нынешней картине, что казались бредом. То, что помнил он, не сохранилось в книгах, во всяком случае в тех, что нашлись в дворцовой библиотеке. Самому старому из религиозных трактатов было всего восемь веков, и два столетия оказались решающими. Наверняка то, что он искал, хранилось где-то в других местах, но Маран ещё недостаточно освоился, чтобы покинуть этот дворец и отправиться на поиски в иные книгохранилища. Да и конкретных вопросов у него не было, просто...
Он не мог понять: то, что он помнил, действительно было? И если было, то — почему изменилось?
Так он и жил уже пару недель в этом новом мире, читая книги и обдумывая в храме прочитанное. Наличие подобного устоявшегося ритуала немного успокаивало: в изменившемся мире, лишённом привычных ориентиров, оставалось цепляться за мелочи.
Неожиданно ещё одной такой мелочью стала встреча в храме. Он впервые видел транток в таком качестве: не пленницы и не рабыни, наоборот, дорогие и званые гостьи. Зрелище оказалось занимательным, а сами девушки — достаточно хорошенькими, чтобы потратить на них несколько минут.
Поначалу именно любопытство подтолкнуло Марана завязать разговор, но совершенно неожиданно шевельнулись те воспоминания, до которых он пытался добраться. Из небытия вернулось несколько кусочков рассыпанной мозаики, которую представляла собой его память, и встало на свои места.
Маран вдруг отчётливо вспомнил, кто, как и для чего наносил узоры на его кожу: он учился терпеть боль, и это происходило в те последние пять лет его жизни, которые почти не сохранились в памяти. Он вспомнил того, кто его этому учил, и это совершенно точно не было плодом воображения, потому что зримо подтверждалось шрамами. Правда, главный вопрос оставался открытым: зачем?
Оставив общество любопытных и оживлённых транток, он прошёл к статуе Печали, как её здесь звали, полоснул себя по тыльной стороне ладони ножом, с которым не расставался и который так удобно было прятать в складках сальвар. Порез не заставил даже поморщиться, приобретённые телом навыки остались с ним, и боль не беспокоила.
Маран приложил кровоточащую и саднящую ранку к подолу одеяния Печали, как её теперь называли. Надавил, отчего ощущения в порезанной руке стали острее, и несколько секунд постоял, пристально вглядываясь туда, где у статуи должно было находиться лицо.
Серьёзная жертва, опасная жертва, слишком привлекательная для богов жертва, которую он поостерёгся бы приносить в других обстоятельствах. Но идол безмолвствовал, словно простой кусок камня. Это точно было очень важно, он всем существом ощущал, насколько это важно, но детали скрывал туман беспамятства.
Боги оставили свою паству? Совсем? Или их и не было никогда?..
После ухода гостий он провёл в храме немного времени. Больше ничего не прояснилось, поэтому он решил, что на сегодня размышлений о прошлом и богов довольно, пора вернуться к настоящему. И продолжил привычный ритуал посещением второго из приглянувшихся ему в этом дворце мест: библиотеки. Сегодня у него появились к ней новые вопросы.
В прошлой его жизни книг было мало, они ценились на вес золота и считались одним из главных сокровищ. А сейчас во дворце имелось собрание тысяч и тысяч книг, десятки огромных шкафов с сотнями полок, заставленных доступными всем желающим драгоценностями. Маран уже знал, что современные книги не столь ценны, потому что люди давно уже научились изготавливать их во множестве и дошли даже до того, что книга стала не только хранилищем бесценных знаний, но и обыденным развлечением. Знал, понимал, но всё равно прикасался к простым картонным переплётам с трепетом.
Охватить тысячу лет истории было не так-то просто, но книги в этом помогали. Маран очень рассчитывал на них и с нынешним своим вопросом, и они не подвели, и он несколько часов кряду провёл в облюбованном углу.
Несколько раз его уединение оказывалось нарушено — приходили люди, тихо перебрасывались словами со смотрителем и, получив нужное, уходили. Этого пожилого илаата, бесшумного и незаметного, Маран уже воспринимал как часть библиотеки и не обращал на него внимания, поэтому его присутствие не отвлекало. И такие вот посетители, которые приходили по делу и надолго не задерживались, тоже.
А вот те, кто, как и он, оставались читать здесь, досаждали.
Маран понимал, что его недовольство бесплодно. Этот уютный закуток, огороженный кадками с растениями, был обустроен не для него одного.
