— Действительно, не обижайте нас! — поддержал его младший этнограф. Белобрысый и долговязый, восторженно-тревожный, он напоминал молодого пса, неожиданно для себя сорвавшегося с поводка.
Бересклет было невообразимо стыдно оттого, что она даже не помнила их имён, но сил на споры не осталось.
Её матушка, только услышав, на что подписалась старшая дочь, едва не слегла, в красках вообразив все ужасы, которые могла бы пережить в пути Антонина, и саму будущую путешественницу застращала так, что первое время та пугалась всякой тени. Опасения были тем более страшны, что вполне оправданы: дорога — не шутки, и с одинокой девушкой действительно могло приключиться всякое. Но стоило ли поблагодарить везение или того чиновника, который не пожалел выделить денег на дорогу в размере жалования за затраченное на неё время, что позволило не экономить на билетах, но путешествие проходило в целом безоблачно, если не брать в расчёт усталость и погодные злоключения, даже в самый просвещённый век остающиеся вне человеческой власти. Симпатичная, благовоспитанная и стойкая путешественница неизменно будила в попутчиках благородные порывы, и даже если вставали на пути некрасивая сцена или неприятный субъект, неизменно поблизости оказывался кто-то, помогавший избежать не только беды, но самых различных неприятностей.
Устало оглядываясь назад, Антонина ощущала стыд и неловкость за свою слабость, пораженческие мысли и несамостоятельность. И то обстоятельство, что она девушка, а не сильный мужчина, её совершенно не оправдывало: требуя к себе равного отношения в соблюдении прав, лицемерно уклоняться от обязанностей.
Но стыд не прибавил решимости и отказаться от помощи не заставил. И к лучшему, потому что вымотанная качкой, бессонницей и голоданием Антонина непременно растерялась бы в порту среди незнакомых лиц и непривычных пейзажей. А так достаточно было стоять там, где велел оставаться Георгий Кузьмич — именно так рыжего усача называл ученик Алёша, — и ждать.
Никакого зала ожидания для пассажиров тут, конечно, не водилось, весь порт состоял из нескольких складов, крытых ржавой жестью и оттого страшно обшарпанных на вид, облезлой и закопчённой угольной гарью избушки — управления порта, куда конечно не пускали посторонних, и пары кранов на могучих бетонных тумбах, напоминавших усталых бурых птиц неведомой породы. Укрыться от непогоды и согреться оказалось негде, но этнограф многоопытно выбрал место возле глухой стены одного из строений, защищавшей от ветра.
Вскоре рядом с Бересклет поставили её же собственный чемодан и пару дорожных сундуков, принадлежавших этнографам, следом возник направленный охранять помощник, а там подоспела и найденная где-то поблизости от порта телега. Георгий Кузьмич, опытный путешественник, не впервые оказался в Ново-Мариинске, знал местные порядки и городок, так что у него подобные поиски не вызвали затруднений.
Вид этого транспорта стал очередным потрясением для Антонины, которая на несколько мгновений лишилась не только дара речи, но забыла даже о холоде и усталости. Совершенно обыкновенную телегу тянул за собой приземистый косматый зверь, в котором девушка не столько опознала, сколько угадала оленя, и пока мужчины вместе с извозчиком грузили багаж, пыталась договориться с собственными глазами и поверить им. А после, поверив, — не пялиться слишком уж откровенно на извозчика и постараться привыкнуть к его невнятному говору. Болтал он на русском, отдельные слова и короткие реплики разбирались без труда, но в беглой речи из-за странного акцента сливались в сплошной неразборчивый поток.
Рыжий усач-этнограф, однако, всё отлично понимал и с удовольствием вёл очень оживлённую беседу. Он не был здесь пару лет и теперь увлечённо расспрашивал обо всех изменениях.
Выглядел местный житель тоже очень непривычно, но таких лиц тут хватало — с раскосыми глазами, широкими скулами и тёмными волосами. Он охотно улыбался, показывая тёмные от табака, но крепкие зубы, и Антонина никак не могла понять, какое впечатление производит это лицо. Оно не казалось неприятным или отталкивающим, но было настолько чуждым, что воспринималось не принадлежностью обыкновенного человека, просто другой расы, а казалось удивительной диковинкой.
— Антонина Фёдоровна, а вам-то куда? — опомнился Георгий Кузьмич
— Адмирала Лазарева, тридцать шесть. — Этот адрес Бересклет за время пути затвердила как «Отче наш», мысленно повторяя его про себя, словно заклинание, будто эти слова имели силу ускорить путь и помочь в тяготах пути.
— Какомэй! К Умкхы? — ещё больше оживился извозчик.
— Погодите… Умкы? Это в полицейское управление, что ли, к исправнику Березину? — понятнее удивился этнограф, помогая девушке взобраться на телегу.
— Да, я там служить буду, — ответила Антонина, устраиваясь на сундуке и пряча ладони в рукава. Она очень надеялась, что у малого размера города найдётся немалое достоинство: недолгий путь до полицейского управления.
— Служить? Постойте, я и не спросил, а вы для чего в эти края-то! Неужто следователем?
— Я судебно-медицинский эксперт, — постаравшись умерить гордость, ответила Бересклет.
— Метсисына? Корошо! — обрадовался извозчик и невоспроизводимым звуком подбодрил своего оленя. Тот до сих пор плёлся нога за ногу, а теперь зашагал бойчее. Телега мерно поскрипывала, перекатываясь по ухабистой укатанной дороге. — Врач помер кытур, врач нушен! Хила только, но нушена...
— Но я не… — растерянно пробормотала Антонина и вдруг осознала другой, куда более важный смысл сказанного. — Здесь что, нет ни одного врача?!
— Лаврентьев умер? — в свою очередь расстроился этнограф. — Как жаль, умнейший был человек, добрейшей души и большого ума! Кытур… В прошлом году то есть, — перевёл он для себя. — Знаете, Антонина Фёдоровна, боюсь, будет очень трудно объяснить вашу специальность местным жителям… Бог мой, зачем вас вообще сюда прислали?!
— Надеюсь, всё как-нибудь образуется. — Бересклет наскребла остатков мужества и воспитания на спокойный и вежливый ответ. — А что это за слово странное? Умкы. Это должность так называется? Или вообще полиция?
— А, это, — этнограф улыбнулся. — Местные так белого медведя называют. Я думаю, вы как Сидора Кузьмича увидите, сразу все вопросы отпадут. Но не волнуйтесь, он хороший человек. Я близко не знаком, так, наслышан, видел. Он тут не очень давно, из армейских, это знаю, да и видно, только он не больно-то разговорчивый… Святые заступники, да вы же замёрзли совсем!
Не дожидаясь ответа Антонины, он обратился к извозчику, и тот, что-то недовольно бормоча, приподнялся на месте и отдал шкуру, на которой сидел.
— Не надо, Георгий Кузьмич! — запротестовала Бересклет, взглянув на то, чем её собирались укрыть.
— Да бросьте, ну что за ребячество? Простудитесь, кто вас…
— Я сказала нет! — отшатнулась Антонина, стараясь дышать неглубоко, чтобы не чуять стойкого кисло-горького духа, и не всматриваться в облезлый мех. Она смутно чуяла там какую-то жизнь и знакомиться с ней ближе не желала.
— Антонина Фёдоровна…
— А настаивать станете — я лучше пешком дойду! — резко осадила его девушка. — Верните, пожалуйста, господину извозчику его вещь. Я не так сильно замёрзла, просто устала. Спасибо вам за заботу, но, право, не стоило, — попыталась смягчить она резкие слова.
— Ну как знаете, — вздохнул этнограф. — Упрямица. Да оно, может, и к лучшему, эта земля бесхарактерных не любит, — улыбнулся он, вроде бы не обидевшись, а извозчик со смешком принял шкуру обратно, одобрительно покивав. Он-то был одет в одну тёмную рубаху и явно не мёрз в ней.
Антонина перевела дух. Кажется, подлинной причины, почему она отказалась от накидки, никто не понял, и к лучшему. Не хватало ещё начать новую жизнь ссорой! Или подцепить от этой подстилки какую-то заразу с блохами вместе...
Ещё раз покосившись на шкуру и её хозяина, Бересклет, после происшествия слегка взбодрившаяся, крепко задумалась о важном и насущном. А именно, о выдержанном несколько лет назад экзамене по паразитологии и способах борьбы с педикулёзом. Однако усталость брала своё, ничего полезного в голову не приходило, кроме единственной печальной мысли: подстригаясь коротко, по последней столичной моде, Антонина и не думала, какие ещё нежданные плюсы отыщутся у этой смелой причёски. В самом крайнем случае будет не столь досадно обрить наголо.
Замёрзла путешественница изрядно, настолько, что едва сдерживала зябкую дрожь и непроизвольно пыталась сжаться поменьше, свернуться и спрятаться от пронизывающего ветра — не сильного, как в море, но сырого и стылого. Этнограф это заметил, но больше помощи не предлагал — то ли решил не навязываться, то ли отказ от помощи его всё же задел.
Достопримечательностями и красотами Ново-Мариинск не баловал, особенно на взгляд уроженки столицы, привычной к классическим линиям дворцов, статуям, мостам и великолепным паркам. Каменные дома оказались позади, в другой части города, золочёные купола тускло поблёскивали на малом островке по правую руку, а вокруг горстями рассыпались почти чёрные домики, поднятые над землёй на сваях.
Немного привыкнув к этому виду, Антонина отметила, что избушки кажутся утлыми только в сравнении с привычными городскими пейзажами. Одни и правда маленькие, жалкие даже, или перекошенные, проседающие, неуклюже подпёртые жердинами, но другие — почти хоромы. Кое-где в два этажа, с пологими сходнями от запертых ворот, большие, крепкие и надёжные, пусть и потемневшие, и с маленькими подслеповатыми оконцами.
— А для чего нужные такие скаты? — обратилась Бересклет к этнографу. Первым в голову пришёл гараж для автомобиля, но она не сомневалась, что там держат нечто куда более старое.
— Лодки, нарты, телеги, всё подряд, — охотно ответил тот. — Тут, когда полвека назад обживались, с умом к делу подошли. Многое от поморов с Беломорья взяли, другому у чукчей научились, до чего-то своим умом и опытом дошли. Это же не первое поселение здешних краёв, если выше по реке подняться, несколько посёлков будет, и дальше на запад. Только сто лет назад в этих краях больше ссыльные жили, тяжело и худо, по зиме голодали страшно. Сейчас-то и ссыльные тоже есть, — он кивнул в сторону дальнего берега, — но всё же не они одни.
— Ссыльные? — насторожилась Антонина. — И вы притом удивляетесь, зачем я здесь со своей специальностью?!
— Ссыльный ссыльному рознь, душегубов лютых тут нет, ворьё да дурьё, как оно себя называет — политическое. Да и посёлок их на том берегу своими порядками и своим умом живёт. К тому же, ну обчистит кто дом того же градоначальника, и куда с добром награбленным подастся? В тундру? Я тут два раза зимовал уже, всякое было, не стану врать, как в любом людском городе. И воруют, бывает, и драки, с поножовщиной даже. Чукчи — народ горячий, подраться любят, да и горожане — не тетёхи, суровый люд. Но это же другое.
— Отчего же? Убитому разницы нет, в драке ему голову разбили или яду подсыпали.
— Убитому — да, а живому разница есть. Исподтишка тут не убивают, кошель на базаре не подрежут — не только базара, но и ловкачей таких нет. Всё… проще как-то, что ли? Если и случится что, почти сразу ясно, кто виноват. Может, не всегда, но у полиции немного работы… Так, а вот мы и прибыли!
Поскольку каменные дома изначально остались позади, Антонина не надеялась всерьёз, что полицейское управление обнаружится в каком-то солидном, достойном строении. Да она вообще не задумывалась о том, куда именно едет! Но, видимо, в глубине души оставалась некая робкая неоформленная надежда, потому что при виде очередной тёмной избы, неотличимой от соседей, девушку настигло глубокое разочарование.
Сравнительно небольшой, но крепкий и основательный домик не имел даже таблички, и если бы телега не остановилась возле него, Антонине и в голову не пришло бы искать здесь рабочее место служащего в солидном чине — всё же полицейский исправник, не городовой. Те же сваи, те же маленькие оконца, тот же скат, ведущий к воротам, распахнутым настежь. На небольшом и пустом дворе возился единственный мужчина, который лопатой грузил в тачку уголь из большой груды.
При виде этого человека Антонина не могла не отметить остроумия данного местными прозвища: и правда, белый медведь. А вот мысленно примерить к нему полицейский мундир оказалось затруднительно.
Белоснежно-седой, с растрёпанными недлинными волосами и короткой густой бородой, Сидор Кузьмич Березин имел к тому же крупное сложение, больше приличествующее былинному богатырю или уж на худой конец, кузнецу. Рослый, с могучими плечами, на которых натягивалась при движении потрёпанная льняная рубашка, мокрая на спине от пота и чёрная впереди — от угольной пыли. Закатанные рукава открывали перевитые венами предплечья, а в широких ладонях черенок лопаты казался прутиком.
Извозчик зычно крикнул что-то гортанное, медведь выпрямился и лёгким движением вогнал лопату в угольную груду, окинул внимательным взглядом приехавших.
— Что случилось? — спросил спокойно. Голос его оказался под стать наружности: низкий, густой, хрипловатый.
Исправник подобрал лежавшую на краю сходней грязную тряпицу и, пытаясь обтереть ею руки, двинулся к телеге, откуда спускались этнограф с помощником.
— Добрый день, Сидор Кузьмич. Мы вот вам нового сотрудника привезли, — сообщил Георгий Кузьмич, помогая девушке сойти на землю.
Замёрзшие ноги ещё и затекли, оттого едва держали, но Антонина постаралась улыбнуться и выпрямиться, хотя от холода челюсть почти свело.
— Зд-дравствуйте, — едва слышно сумела выдавить она.
К холоду и усталости добавилась ещё и растерянность, и неуверенность, и страх даже, словно она не с человеком рядом стояла, а вправду — с медведем, которому сейчас будет объяснять что-то про своё направление на службу и право здесь находиться. Он успел приблизиться, и возвышался сейчас не только над Антониной, но и над остальными мужчинами. Большой, хмурый, грозный…
Предательскую мысль, что пароход ещё не убыл и простоит тут несколько дней, девушка поспешила отогнать.
— Бересклет? — слегка нахмурился Березин, окинув её внимательным взглядом. Та только кивнула, но от сердца немного отлегло: если он знал её фамилию, то наверняка в курсе, кто она и зачем приехала. — В дом идите, там поговорим. Который из сундуков ваш?
— Вот… — почему-то ощутив от этого смущение, Антонина кивнула на свой чемодан и потянулась за саквояжем.
Березин ничего на это сказал, даже бровью не двинул, лишь молча подхватил все пожитки, опередив нерасторопную от холода хозяйку. На узкой ручке небольшого чемодана его рука целиком не поместилась, только три пальца.
— Провожу. Спасибо, — кивнул он извозчику и остальным и двинулся в сторону дома.
— Спасибо! — повторила за ним Антонина, улыбнувшись попутчикам.
— Удачи вам на новом месте! — ответил этнограф, и вскоре телега заскрипела, разворачиваясь в обратную сторону, а девушка поспешила за своим новым начальником на лесенку из прибитых мелких дощечек, которая тянулась вверх посреди ската.
Что ж, её не прогнали с порога и увели с продуваемой всеми ветрами улицы, не самый дурной поворот!
Хотя снаружи небо хмурилось тяжёлыми серыми облаками и не радовало солнцем, внутри после этого всё равно оказалось очень темно, Антонина не потерялась лишь благодаря белеющей впереди рубахе Березина.
Бересклет было невообразимо стыдно оттого, что она даже не помнила их имён, но сил на споры не осталось.
Её матушка, только услышав, на что подписалась старшая дочь, едва не слегла, в красках вообразив все ужасы, которые могла бы пережить в пути Антонина, и саму будущую путешественницу застращала так, что первое время та пугалась всякой тени. Опасения были тем более страшны, что вполне оправданы: дорога — не шутки, и с одинокой девушкой действительно могло приключиться всякое. Но стоило ли поблагодарить везение или того чиновника, который не пожалел выделить денег на дорогу в размере жалования за затраченное на неё время, что позволило не экономить на билетах, но путешествие проходило в целом безоблачно, если не брать в расчёт усталость и погодные злоключения, даже в самый просвещённый век остающиеся вне человеческой власти. Симпатичная, благовоспитанная и стойкая путешественница неизменно будила в попутчиках благородные порывы, и даже если вставали на пути некрасивая сцена или неприятный субъект, неизменно поблизости оказывался кто-то, помогавший избежать не только беды, но самых различных неприятностей.
Устало оглядываясь назад, Антонина ощущала стыд и неловкость за свою слабость, пораженческие мысли и несамостоятельность. И то обстоятельство, что она девушка, а не сильный мужчина, её совершенно не оправдывало: требуя к себе равного отношения в соблюдении прав, лицемерно уклоняться от обязанностей.
Но стыд не прибавил решимости и отказаться от помощи не заставил. И к лучшему, потому что вымотанная качкой, бессонницей и голоданием Антонина непременно растерялась бы в порту среди незнакомых лиц и непривычных пейзажей. А так достаточно было стоять там, где велел оставаться Георгий Кузьмич — именно так рыжего усача называл ученик Алёша, — и ждать.
Никакого зала ожидания для пассажиров тут, конечно, не водилось, весь порт состоял из нескольких складов, крытых ржавой жестью и оттого страшно обшарпанных на вид, облезлой и закопчённой угольной гарью избушки — управления порта, куда конечно не пускали посторонних, и пары кранов на могучих бетонных тумбах, напоминавших усталых бурых птиц неведомой породы. Укрыться от непогоды и согреться оказалось негде, но этнограф многоопытно выбрал место возле глухой стены одного из строений, защищавшей от ветра.
Вскоре рядом с Бересклет поставили её же собственный чемодан и пару дорожных сундуков, принадлежавших этнографам, следом возник направленный охранять помощник, а там подоспела и найденная где-то поблизости от порта телега. Георгий Кузьмич, опытный путешественник, не впервые оказался в Ново-Мариинске, знал местные порядки и городок, так что у него подобные поиски не вызвали затруднений.
Вид этого транспорта стал очередным потрясением для Антонины, которая на несколько мгновений лишилась не только дара речи, но забыла даже о холоде и усталости. Совершенно обыкновенную телегу тянул за собой приземистый косматый зверь, в котором девушка не столько опознала, сколько угадала оленя, и пока мужчины вместе с извозчиком грузили багаж, пыталась договориться с собственными глазами и поверить им. А после, поверив, — не пялиться слишком уж откровенно на извозчика и постараться привыкнуть к его невнятному говору. Болтал он на русском, отдельные слова и короткие реплики разбирались без труда, но в беглой речи из-за странного акцента сливались в сплошной неразборчивый поток.
Рыжий усач-этнограф, однако, всё отлично понимал и с удовольствием вёл очень оживлённую беседу. Он не был здесь пару лет и теперь увлечённо расспрашивал обо всех изменениях.
Выглядел местный житель тоже очень непривычно, но таких лиц тут хватало — с раскосыми глазами, широкими скулами и тёмными волосами. Он охотно улыбался, показывая тёмные от табака, но крепкие зубы, и Антонина никак не могла понять, какое впечатление производит это лицо. Оно не казалось неприятным или отталкивающим, но было настолько чуждым, что воспринималось не принадлежностью обыкновенного человека, просто другой расы, а казалось удивительной диковинкой.
— Антонина Фёдоровна, а вам-то куда? — опомнился Георгий Кузьмич
— Адмирала Лазарева, тридцать шесть. — Этот адрес Бересклет за время пути затвердила как «Отче наш», мысленно повторяя его про себя, словно заклинание, будто эти слова имели силу ускорить путь и помочь в тяготах пути.
— Какомэй! К Умкхы? — ещё больше оживился извозчик.
— Погодите… Умкы? Это в полицейское управление, что ли, к исправнику Березину? — понятнее удивился этнограф, помогая девушке взобраться на телегу.
— Да, я там служить буду, — ответила Антонина, устраиваясь на сундуке и пряча ладони в рукава. Она очень надеялась, что у малого размера города найдётся немалое достоинство: недолгий путь до полицейского управления.
— Служить? Постойте, я и не спросил, а вы для чего в эти края-то! Неужто следователем?
— Я судебно-медицинский эксперт, — постаравшись умерить гордость, ответила Бересклет.
Прода от 19.09.2023, 19:58
— Метсисына? Корошо! — обрадовался извозчик и невоспроизводимым звуком подбодрил своего оленя. Тот до сих пор плёлся нога за ногу, а теперь зашагал бойчее. Телега мерно поскрипывала, перекатываясь по ухабистой укатанной дороге. — Врач помер кытур, врач нушен! Хила только, но нушена...
— Но я не… — растерянно пробормотала Антонина и вдруг осознала другой, куда более важный смысл сказанного. — Здесь что, нет ни одного врача?!
— Лаврентьев умер? — в свою очередь расстроился этнограф. — Как жаль, умнейший был человек, добрейшей души и большого ума! Кытур… В прошлом году то есть, — перевёл он для себя. — Знаете, Антонина Фёдоровна, боюсь, будет очень трудно объяснить вашу специальность местным жителям… Бог мой, зачем вас вообще сюда прислали?!
— Надеюсь, всё как-нибудь образуется. — Бересклет наскребла остатков мужества и воспитания на спокойный и вежливый ответ. — А что это за слово странное? Умкы. Это должность так называется? Или вообще полиция?
— А, это, — этнограф улыбнулся. — Местные так белого медведя называют. Я думаю, вы как Сидора Кузьмича увидите, сразу все вопросы отпадут. Но не волнуйтесь, он хороший человек. Я близко не знаком, так, наслышан, видел. Он тут не очень давно, из армейских, это знаю, да и видно, только он не больно-то разговорчивый… Святые заступники, да вы же замёрзли совсем!
Не дожидаясь ответа Антонины, он обратился к извозчику, и тот, что-то недовольно бормоча, приподнялся на месте и отдал шкуру, на которой сидел.
— Не надо, Георгий Кузьмич! — запротестовала Бересклет, взглянув на то, чем её собирались укрыть.
— Да бросьте, ну что за ребячество? Простудитесь, кто вас…
— Я сказала нет! — отшатнулась Антонина, стараясь дышать неглубоко, чтобы не чуять стойкого кисло-горького духа, и не всматриваться в облезлый мех. Она смутно чуяла там какую-то жизнь и знакомиться с ней ближе не желала.
— Антонина Фёдоровна…
— А настаивать станете — я лучше пешком дойду! — резко осадила его девушка. — Верните, пожалуйста, господину извозчику его вещь. Я не так сильно замёрзла, просто устала. Спасибо вам за заботу, но, право, не стоило, — попыталась смягчить она резкие слова.
— Ну как знаете, — вздохнул этнограф. — Упрямица. Да оно, может, и к лучшему, эта земля бесхарактерных не любит, — улыбнулся он, вроде бы не обидевшись, а извозчик со смешком принял шкуру обратно, одобрительно покивав. Он-то был одет в одну тёмную рубаху и явно не мёрз в ней.
Антонина перевела дух. Кажется, подлинной причины, почему она отказалась от накидки, никто не понял, и к лучшему. Не хватало ещё начать новую жизнь ссорой! Или подцепить от этой подстилки какую-то заразу с блохами вместе...
Ещё раз покосившись на шкуру и её хозяина, Бересклет, после происшествия слегка взбодрившаяся, крепко задумалась о важном и насущном. А именно, о выдержанном несколько лет назад экзамене по паразитологии и способах борьбы с педикулёзом. Однако усталость брала своё, ничего полезного в голову не приходило, кроме единственной печальной мысли: подстригаясь коротко, по последней столичной моде, Антонина и не думала, какие ещё нежданные плюсы отыщутся у этой смелой причёски. В самом крайнем случае будет не столь досадно обрить наголо.
Замёрзла путешественница изрядно, настолько, что едва сдерживала зябкую дрожь и непроизвольно пыталась сжаться поменьше, свернуться и спрятаться от пронизывающего ветра — не сильного, как в море, но сырого и стылого. Этнограф это заметил, но больше помощи не предлагал — то ли решил не навязываться, то ли отказ от помощи его всё же задел.
Достопримечательностями и красотами Ново-Мариинск не баловал, особенно на взгляд уроженки столицы, привычной к классическим линиям дворцов, статуям, мостам и великолепным паркам. Каменные дома оказались позади, в другой части города, золочёные купола тускло поблёскивали на малом островке по правую руку, а вокруг горстями рассыпались почти чёрные домики, поднятые над землёй на сваях.
Немного привыкнув к этому виду, Антонина отметила, что избушки кажутся утлыми только в сравнении с привычными городскими пейзажами. Одни и правда маленькие, жалкие даже, или перекошенные, проседающие, неуклюже подпёртые жердинами, но другие — почти хоромы. Кое-где в два этажа, с пологими сходнями от запертых ворот, большие, крепкие и надёжные, пусть и потемневшие, и с маленькими подслеповатыми оконцами.
— А для чего нужные такие скаты? — обратилась Бересклет к этнографу. Первым в голову пришёл гараж для автомобиля, но она не сомневалась, что там держат нечто куда более старое.
— Лодки, нарты, телеги, всё подряд, — охотно ответил тот. — Тут, когда полвека назад обживались, с умом к делу подошли. Многое от поморов с Беломорья взяли, другому у чукчей научились, до чего-то своим умом и опытом дошли. Это же не первое поселение здешних краёв, если выше по реке подняться, несколько посёлков будет, и дальше на запад. Только сто лет назад в этих краях больше ссыльные жили, тяжело и худо, по зиме голодали страшно. Сейчас-то и ссыльные тоже есть, — он кивнул в сторону дальнего берега, — но всё же не они одни.
— Ссыльные? — насторожилась Антонина. — И вы притом удивляетесь, зачем я здесь со своей специальностью?!
— Ссыльный ссыльному рознь, душегубов лютых тут нет, ворьё да дурьё, как оно себя называет — политическое. Да и посёлок их на том берегу своими порядками и своим умом живёт. К тому же, ну обчистит кто дом того же градоначальника, и куда с добром награбленным подастся? В тундру? Я тут два раза зимовал уже, всякое было, не стану врать, как в любом людском городе. И воруют, бывает, и драки, с поножовщиной даже. Чукчи — народ горячий, подраться любят, да и горожане — не тетёхи, суровый люд. Но это же другое.
— Отчего же? Убитому разницы нет, в драке ему голову разбили или яду подсыпали.
— Убитому — да, а живому разница есть. Исподтишка тут не убивают, кошель на базаре не подрежут — не только базара, но и ловкачей таких нет. Всё… проще как-то, что ли? Если и случится что, почти сразу ясно, кто виноват. Может, не всегда, но у полиции немного работы… Так, а вот мы и прибыли!
Поскольку каменные дома изначально остались позади, Антонина не надеялась всерьёз, что полицейское управление обнаружится в каком-то солидном, достойном строении. Да она вообще не задумывалась о том, куда именно едет! Но, видимо, в глубине души оставалась некая робкая неоформленная надежда, потому что при виде очередной тёмной избы, неотличимой от соседей, девушку настигло глубокое разочарование.
Сравнительно небольшой, но крепкий и основательный домик не имел даже таблички, и если бы телега не остановилась возле него, Антонине и в голову не пришло бы искать здесь рабочее место служащего в солидном чине — всё же полицейский исправник, не городовой. Те же сваи, те же маленькие оконца, тот же скат, ведущий к воротам, распахнутым настежь. На небольшом и пустом дворе возился единственный мужчина, который лопатой грузил в тачку уголь из большой груды.
При виде этого человека Антонина не могла не отметить остроумия данного местными прозвища: и правда, белый медведь. А вот мысленно примерить к нему полицейский мундир оказалось затруднительно.
Белоснежно-седой, с растрёпанными недлинными волосами и короткой густой бородой, Сидор Кузьмич Березин имел к тому же крупное сложение, больше приличествующее былинному богатырю или уж на худой конец, кузнецу. Рослый, с могучими плечами, на которых натягивалась при движении потрёпанная льняная рубашка, мокрая на спине от пота и чёрная впереди — от угольной пыли. Закатанные рукава открывали перевитые венами предплечья, а в широких ладонях черенок лопаты казался прутиком.
Извозчик зычно крикнул что-то гортанное, медведь выпрямился и лёгким движением вогнал лопату в угольную груду, окинул внимательным взглядом приехавших.
— Что случилось? — спросил спокойно. Голос его оказался под стать наружности: низкий, густой, хрипловатый.
Исправник подобрал лежавшую на краю сходней грязную тряпицу и, пытаясь обтереть ею руки, двинулся к телеге, откуда спускались этнограф с помощником.
— Добрый день, Сидор Кузьмич. Мы вот вам нового сотрудника привезли, — сообщил Георгий Кузьмич, помогая девушке сойти на землю.
Прода от 20.09.2023, 18:50
Замёрзшие ноги ещё и затекли, оттого едва держали, но Антонина постаралась улыбнуться и выпрямиться, хотя от холода челюсть почти свело.
— Зд-дравствуйте, — едва слышно сумела выдавить она.
К холоду и усталости добавилась ещё и растерянность, и неуверенность, и страх даже, словно она не с человеком рядом стояла, а вправду — с медведем, которому сейчас будет объяснять что-то про своё направление на службу и право здесь находиться. Он успел приблизиться, и возвышался сейчас не только над Антониной, но и над остальными мужчинами. Большой, хмурый, грозный…
Предательскую мысль, что пароход ещё не убыл и простоит тут несколько дней, девушка поспешила отогнать.
— Бересклет? — слегка нахмурился Березин, окинув её внимательным взглядом. Та только кивнула, но от сердца немного отлегло: если он знал её фамилию, то наверняка в курсе, кто она и зачем приехала. — В дом идите, там поговорим. Который из сундуков ваш?
— Вот… — почему-то ощутив от этого смущение, Антонина кивнула на свой чемодан и потянулась за саквояжем.
Березин ничего на это сказал, даже бровью не двинул, лишь молча подхватил все пожитки, опередив нерасторопную от холода хозяйку. На узкой ручке небольшого чемодана его рука целиком не поместилась, только три пальца.
— Провожу. Спасибо, — кивнул он извозчику и остальным и двинулся в сторону дома.
— Спасибо! — повторила за ним Антонина, улыбнувшись попутчикам.
— Удачи вам на новом месте! — ответил этнограф, и вскоре телега заскрипела, разворачиваясь в обратную сторону, а девушка поспешила за своим новым начальником на лесенку из прибитых мелких дощечек, которая тянулась вверх посреди ската.
Что ж, её не прогнали с порога и увели с продуваемой всеми ветрами улицы, не самый дурной поворот!
Хотя снаружи небо хмурилось тяжёлыми серыми облаками и не радовало солнцем, внутри после этого всё равно оказалось очень темно, Антонина не потерялась лишь благодаря белеющей впереди рубахе Березина.
