— Славушка и его окружение очень забавно относятся к женщинам, ты не замечала? Многие искренне восхищаются образованными барышнями с профессией, но им и в голову не придёт, что их жена или дочь тоже может заниматься чем-то подобным. Не без исключений, но все эти блестящие старшие офицеры изумительно старомодны, когда речь идёт о семейных делах, гражданские чины куда как современней. Вспомнить хотя бы вашего графа Гурьева!
— Наш граф уникален, не надо по нему всех гражданских мерить, — весело возразила Анна.
— А где он, к слову?
— В Тавриде, где он ещё может быть! Пока весь полуостров не перекопает, его оттуда волом не утянешь. Оленька же этим годом окончательно перевелась в Севастополь, благо вышло порт приписки сменить. Я не рассказывала? Натан каждый раз ворчит, что Филя в Петроград в последний раз выбрался только для того, чтобы нашу сестру утащить. Впрочем, я отлично понимаю графа. Учитывая, что тут болтают о нём и их браке, даже его безграничное терпение иной раз не выдерживает.
— Собака лает — ветер носит, — раздосадованно отмахнулась Татьяна. — Глупцы. Как можно заподозрить Олю в меркантильности? На них один раз глянуть довольно, чтобы понять, какая там любовь!
— Для этого надо уметь видеть.
— Пожалуй. Но я за них рада! Таврида прекрасна, я очень по ней скучаю и надеюсь, что летом мы сумеем туда выбраться. Если в Славушке беспокойство о дальней дороге уступит мыслям о благоприятном южном климате, конечно, — иронично улыбнулась она.
— И останусь я тут совсем одна, — с преувеличенной печалью вздохнула Анна. — Хотя, кто знает, может, и меня отпустят на месяц к морю! Там ужасно жарко, и жить бы я не смогла, но страшно интересно взглянуть на работу настоящих живых археологов.
— Натан решился на перевод? — нахмурилась Татьяна.
— К счастью, да, — заверила Титова. — Ему лучше, но он ещё переживает, а здесь всё напоминает и о Храбровой, и об этой проклятой драке… Я боялась, что эта женщина встретится здесь, на балу, насилу уговорила брата приехать.
— Я бы ни за что не допустила подобного! — горячо сказала Татьяна. — Эта Храброва… Видит бог, если бы ведьмы существовали, она бы непременно была одной из них. Бедный Натан, она его словно заколдовала!
Они поболтали ещё немного, но потом отправились обратно в зал, к остальным гостям, условившись, что через неделю Анна непременно придёт к подруге в гости на чай, просто так, без повода, чтобы наговориться всласть.
По петроградским и княжеским меркам сегодняшний бал был достаточно скромным, едва ли больше шестидесяти гостей, и приглашал Шехонский только хорошо знакомых людей, но всё равно некоторых из них Титова раньше не встречала, и это касалось не только молодых флотских офицеров в наряде. Когда подруги приблизились к князю, оказалось, что тот беседует с одним запоздавшим гостем, незнакомым Анне.
— Позвольте отрекомендовать вам, — заговорил князь, — Ладожский Евгений, мой добрый приятель довоенных лет. Последние годы он путешествовал и оттого не бывал в Петрограде, я и не знал, что он уж год как вернулся! А это моя супруга, Татьяна Дмитриевна, и её подруга, Титова Анна Ильинична.
— Мы уже знакомы, — благосклонно кивнула княгиня.
Анна обманулась бы, если бы не знала подругу так хорошо. Она улыбалась и руку подала для поцелуя с видимой невозмутимостью, но что-то такое мелькнуло в глазах… Кажется, этот гость её не обрадовал. Хотелось бы знать почему: элегантный стройный мужчина средних лет, русоволосый и темноглазый, обладал изящными манерами и производил приятное впечатление.
— В самом деле? Удивительная новость, — озадачился Шехонский.
— Наши дачи находились рядом, — пояснила Татьяна. — Мы составили знакомство летом четырнадцатого года, и оно было довольно кратким.
— Я насилу узнал вас, ваша светлость, — признался Ладожский. — Вы прекрасны, и князь — счастливейший человек, которому досталась прекраснейшая из женщин.
— И не думал этого отрицать! — с удовольствием поддержал хозяин.
— А вы, сударь, почти не изменились за эти годы, — заверила княгиня.
— Увы, я стал гораздо скучнее и тяжелее на подъём… Могу ли я надеяться на танец, ваша светлость?
— Простите, но сегодня я не танцую, а лишь исполняю долг хозяйки, — без разочарования ответила Татьяна. — Прошу извинить, я и так уже долго манкировала обязанностями. Аня… — она тронула Титову за руку.
— О, не волнуйся, я приглашена на следующий фокстрот и не заскучаю, — заверила та.
Фокстрота Анна ждала с интересом, потому что ангажировал её незнакомый, но весьма интересный мужчина. Водовозова Владимира Ивановича ей представили только сегодня, до сих пор им не доводилось встречаться, и он произвёл благоприятное впечатление. Высокий, с безупречной выправкой, даром что из штатских, симпатичный по-мужски строго, без мягкой женственности в чертах породистого лица, с густыми почти чёрными волосами, тщательно уложенными в короткой, по последней моде, стрижке.
Конечно, о приглашении он, как и положено воспитанному мужчине, не забыл, и танцором оказался великолепным. Лучшим из всех, с кем Анне довелось сегодня составить пару, даже капитан первого ранга Петрищев немного потускнел. Вёл Водовозов уверенно и мягко, чувствовал музыку и очень легко двигался для столь рослого и крепкого мужчины, а прикосновение сильных ладоней доставляло удовольствие.
К концу танца Анна вдруг осознала, что после возвращения не видела брата. Натан не мальчишка, чтобы потеряться, но вряд ли она скоро сумеет перестать о нём волноваться после всей этой истории с Александрой. Она старалась осматриваться незаметно, чтобы не обижать кавалера, но, когда партнёр повёл её в сторону, не выдержала и несколько раз оглянулась.
— Тем и страшен невидимый взгляд, что его невозможно поймать? — с лёгкой иронией спросил Водовозов, заметивший беспокойство девушки.
— Простите… Мне очень неловко, но я не могу найти брата, — не без смущения призналась Анна.
— Поручик Титов? Я видел, как он выходил в соседнюю залу в обществе Ладожского и заметно хромал, используя трость по назначению. Возможно, решил отдохнуть?
— Да, вы правы, — она заставила себя смирить тревогу. — Ещё раз прошу меня извинить, наверное это выглядит очень глупо.
— Нет ничего глупого в тревоге за близких. Тем более можно понять поручика после всей этой истории… Позвольте проводить вас к столу, уверен, вы встретите брата там.
— Спасибо! — Анна легко подхватила его под предложенный локоть, и пара не спеша двинулась в общем потоке к соседнему залу. — Вы ценитель современной поэзии? — Говорить о стихах, которые процитировал Водовозов, было куда спокойнее, чем о скандальной истории с братом.
— Немного, — улыбнулся он. — Как вы находите творчество господина Блока?
— Он один из двух моих любимых современных поэтов. Признаться, я только их двоих и люблю, а все остальные… увы, их творчество мне не близко. Надеюсь, я этим признанием не обидела вас?
— Отнюдь, — развеселился он. — Но вы, кажется, выразились совсем не так, как хотели. Уж слишком заметно выбирали слова. Отчего же?
— Если честно, я нахожу большинство их слишком выспренными, многословными и пусто-заумными. Знаете, бывают такие люди… — она запнулась, подбирая слова.
— Которые уверенно рассуждают обо всём, но ничего не знают толком, — легко подхватил кавалер.
— Да, — не без удивления подтвердила Анна. — Поразительно… Приятно встретить кого-то с настолько близким вкусом и пониманием вопроса.
— Неужели это редко случается? — удивился Владимир.
— Мне не оставляют подобной возможности, — призналась она. — Брат обожает все эти словесные изощрения, восхищается многим из того, что я искренне недолюбливаю, и, больше того, водит знакомство кое с кем из поэтов. Не самое приятное общество, увы…
Здесь разговор пришлось прервать: места их оказались в разных частях зала, и Водовозов, проводив спутницу и поцеловав ей руку, откланялся — с надеждой на продолжение разговора. Здесь же обнаружился Натан, место которого располагалось рядом с сестрой. Он попытался вежливо подняться, но Анна успела удержать его за плечо и плюхнуться на отодвинутый Водовозовым стул раньше.
— Нога? — спросила участливо.
— Стоять труднее, чем ходить, — признался он виновато. — Позволь полюбопытствовать, о какой беседе речь?
— Об очень светской! Мы обсуждали современную поэзию.
— Неожиданно, — улыбнулся Титов. — Ты же её терпеть не можешь.
— Именно об этом мы и говорили, и нашли друг в друге понимание и участие, — не смогла удержаться от шпильки Анна.
— Ты, конечно, уже пожаловалась на меня? — рассмеялся Натан.
— Разве что немного. Согласись, я не могла упустить случая!
— Конечно, он ведь так редко представляется, — поддержал брат почти без насмешки.
— К слову, а что ты думаешь об этом Водовозове? Мне ведь не почудилось, вы знакомы?
— Самую малость, пересекались по службе.
— Вот как? И в каком качестве?
— Увы, не в лучшем. Водовозов — из Охранки, гражданский чин. Впрочем, — критически признал Натан, — всё, что я дурного могу о нём сказать, это не о нём лично, а обо всём Охранном отделении. Неужто приглянулся?
— Не без этого, — призналась Анна, взглядом выискивая нового знакомца, но тут же одёрнула себя.
В отличие от служащего в сыскной полиции брата, не любившего Охранку за постоянное вмешательство в дела, Анна этим господам симпатизировала. Всегда вежливы, аккуратны и внимательны к деталям, никогда от них не поступали расплывчатые, неполные запросы, никогда они не подходили к делу формально, чем порой грешили сослуживцы Натана.
Решив для себя, что готова продолжить знакомство, если Владимир проявит заинтересованность, барышня Титова всецело отдалась немудрёным светским развлечениям.
19 февраля 1925
— Аннушка, ты не успела раздеться ещё? Хорошо, идём, у Крюкова канала нам отыскали ледышку, очень просили прибыть в кратчайшие сроки…
— И вам доброе утро, Платон Платоныч, — невозмутимо ответила Титова и забрала из шкафа пуховый платок, который только что туда положила. — Давайте я, как раз сегодня разъездной день. Фиму возьму, да прокатимся. Всё одно мороз такой, что ежели он с ночи лежит — промёрз до костей, ничего путного так и не скажешь. Температуру-то померить доверите?
— Аннушка, я бы тебе и свой труп доверил без крошечки сомнения, — заверил начальник, — да только как же вы его с Фимой погрузите?
— Городового попросим и дворника, — заверила Анна. — Вам бы я всё одно не позволила тяжести таскать, поберегите спину! Забыли уже, как третьего дня разогнуться не могли? Да и с ногой вашей по подворотням скакать…
— Ты уж меня совсем стариком выставляешь, — проворчал тот.
— Да при чём тут возраст? Вы ровно как мой брат, одним миром мазаны. Набегается в обострении, а потом на ногу не может ступить. Какая надобность и кому лучше станет, если вы мучиться будете — не понимаю.
— Ну полно, полно. Застыдила. — Ряжнов явно и сам не горел желанием выбираться на мороз, противился из одного только упрямства. — Фимка, где тебя носит? — гаркнул он за спину.
Словно только этого и дожидался, в комнату шагнул встрёпанный Ефим Ложкарёв, толковый студент Военно-медицинской академии, который прибился к их учреждению ещё летом и с тех пор, кажется, поселился в бюро.
— Платон Платоныч, я готов! — бодро сообщил он.
— Поступаешь в распоряжение Анны Ильиничны. Шапку надень да кожушок запахни потуже, мороз лютый.
Возражать Ефим не посмел, хотя на подвижном лице аршинными буквами отпечаталось нежелание тратить время на этакую ерунду. А ещё среди веснушек отчётливо порозовело: Титовой этот юноша отчаянно смущался, и весь небольшой штат служащих Бюро гадал, когда же Ложкарёв признается барышне в своих нежных чувствах. Кроме самой барышни, которой этакий ухажёр был без надобности, и Анна искренне надеялась, что всё его беспокойство связано вовсе не с любовным томлением.
Собрались, взяли инструментарий и погрузились в холодный фургон, уже стоявший на дворе «под парами».
Отдельное Бюро судебно-медицинской экспертизы сформировали в столице не так давно, незадолго до начала войны, и благоразумная очевидность этого решения до сих пор восхищала причастных. Казалось бы, что может быть проще и правильнее, однако прежде «неестественные» трупы развозились по разным больницам, и была та ещё морока для полиции. То ли дело отдельный флигель со своим моргом! И бумажки все тут, и архивчик рядом, и нужные специалисты.
Штат был невелик, зато оснащение — на радость. Ряжнов, отставной военврач, возглавлял их «богадельню», при нём было на подхвате трое экспертов, включая Анну, несколько санитаров посменно, лаборант и делопроизводитель. Титова была единственной представительницей слабого пола, но с коллегами ей повезло почти неприлично. Да, протекцию увлечённой талантливой студентке составила прославленная тёзка, сама Смыслова Анна Михайловна, но ни один авторитет не заставит принять его протеже безоговорочно.
Поначалу Титовой не доверяли, потом подтрунивали, потом — старательно проявляли всю галантность, на какую только были способны. И сложно с ходу сказать, что тяготило больше. Приятно, когда ей не позволяли таскать что-нибудь тяжёлое, а вот попытки «оградить от потрясений» порой выводили из себя. Спору нет, вскрывать полежавший труп — то ещё удовольствие, но бегать от работы и перебирать — так никогда не станешь настоящим специалистом.
На счастье Анны, Ряжнов за такое страшно ругался на подчинённых, отделяя посильную помощь от неуместной вежливости. Старик постоянно приговаривал, чтобы поберегли куртуазность для салонов и ресторанов, а как в секционную зашёл — будь добр о насущном думать, а не о прекрасном.
За такое отношение, как Титова быстро узнала, стоило благодарить богатый опыт Платон Платоныча, которому довелось работать с очень разными людьми. Часто с печалью и нежностью вспоминал он свою ассистентку, которую в шестнадцатом году убило той же бомбой, которая лишила Ряжнова ноги. Говорил, что война сделала для равноправия больше всех просветителей, вместе взятых. Анне не нравились эти слова, но грустная правда в них была.
Титова, кажется, напоминала ему ту «Катеньку», выпускницу «Пижмы» — так называли свой Петроградский женский медицинский институт его воспитанницы, хотя впрямую Платон Платоныч об этом ни разу не говорил. Было немного неловко, но отношение такое шло на пользу и ей, и делу, и Анна не протестовала.
Что она станет заниматься судебной медициной, Титова знала с самого начала, ещё до поступления в институт, даром что жiвнице прямая дорога в лекари. Их таких за всё время учёбы было две, которых окружающие упрямо пытались наставлять на путь истинный, в лечебники, — она да Тоня Бересклет. Антонине ещё и труднее приходилось, с её-то силой дара. И за все годы Анна ни разу не пожалела о своём выборе.
Чиновник по особым поручениям петроградской сыскной полиции Константин Антонович Хмарин благодаря звучной фамилии носил в разных кругах несколько вариантов прозвища, иной раз менявшихся по ситуации. Сегодняшним морозным утром они с равным правом могли применяться все и сразу, а Константин с удовольствием добавил бы пару крепких выражений.
Ночь не задалась. Выпала его очередь дежурить по городу, и любимый Петроград не позволил сыщику заскучать: всю ночь громили один паршивый шантан на набережной Обводного канала близ Измайловского проспекта.
— Наш граф уникален, не надо по нему всех гражданских мерить, — весело возразила Анна.
— А где он, к слову?
— В Тавриде, где он ещё может быть! Пока весь полуостров не перекопает, его оттуда волом не утянешь. Оленька же этим годом окончательно перевелась в Севастополь, благо вышло порт приписки сменить. Я не рассказывала? Натан каждый раз ворчит, что Филя в Петроград в последний раз выбрался только для того, чтобы нашу сестру утащить. Впрочем, я отлично понимаю графа. Учитывая, что тут болтают о нём и их браке, даже его безграничное терпение иной раз не выдерживает.
— Собака лает — ветер носит, — раздосадованно отмахнулась Татьяна. — Глупцы. Как можно заподозрить Олю в меркантильности? На них один раз глянуть довольно, чтобы понять, какая там любовь!
— Для этого надо уметь видеть.
— Пожалуй. Но я за них рада! Таврида прекрасна, я очень по ней скучаю и надеюсь, что летом мы сумеем туда выбраться. Если в Славушке беспокойство о дальней дороге уступит мыслям о благоприятном южном климате, конечно, — иронично улыбнулась она.
— И останусь я тут совсем одна, — с преувеличенной печалью вздохнула Анна. — Хотя, кто знает, может, и меня отпустят на месяц к морю! Там ужасно жарко, и жить бы я не смогла, но страшно интересно взглянуть на работу настоящих живых археологов.
— Натан решился на перевод? — нахмурилась Татьяна.
— К счастью, да, — заверила Титова. — Ему лучше, но он ещё переживает, а здесь всё напоминает и о Храбровой, и об этой проклятой драке… Я боялась, что эта женщина встретится здесь, на балу, насилу уговорила брата приехать.
— Я бы ни за что не допустила подобного! — горячо сказала Татьяна. — Эта Храброва… Видит бог, если бы ведьмы существовали, она бы непременно была одной из них. Бедный Натан, она его словно заколдовала!
Они поболтали ещё немного, но потом отправились обратно в зал, к остальным гостям, условившись, что через неделю Анна непременно придёт к подруге в гости на чай, просто так, без повода, чтобы наговориться всласть.
По петроградским и княжеским меркам сегодняшний бал был достаточно скромным, едва ли больше шестидесяти гостей, и приглашал Шехонский только хорошо знакомых людей, но всё равно некоторых из них Титова раньше не встречала, и это касалось не только молодых флотских офицеров в наряде. Когда подруги приблизились к князю, оказалось, что тот беседует с одним запоздавшим гостем, незнакомым Анне.
— Позвольте отрекомендовать вам, — заговорил князь, — Ладожский Евгений, мой добрый приятель довоенных лет. Последние годы он путешествовал и оттого не бывал в Петрограде, я и не знал, что он уж год как вернулся! А это моя супруга, Татьяна Дмитриевна, и её подруга, Титова Анна Ильинична.
— Мы уже знакомы, — благосклонно кивнула княгиня.
Анна обманулась бы, если бы не знала подругу так хорошо. Она улыбалась и руку подала для поцелуя с видимой невозмутимостью, но что-то такое мелькнуло в глазах… Кажется, этот гость её не обрадовал. Хотелось бы знать почему: элегантный стройный мужчина средних лет, русоволосый и темноглазый, обладал изящными манерами и производил приятное впечатление.
— В самом деле? Удивительная новость, — озадачился Шехонский.
— Наши дачи находились рядом, — пояснила Татьяна. — Мы составили знакомство летом четырнадцатого года, и оно было довольно кратким.
— Я насилу узнал вас, ваша светлость, — признался Ладожский. — Вы прекрасны, и князь — счастливейший человек, которому досталась прекраснейшая из женщин.
— И не думал этого отрицать! — с удовольствием поддержал хозяин.
— А вы, сударь, почти не изменились за эти годы, — заверила княгиня.
— Увы, я стал гораздо скучнее и тяжелее на подъём… Могу ли я надеяться на танец, ваша светлость?
— Простите, но сегодня я не танцую, а лишь исполняю долг хозяйки, — без разочарования ответила Татьяна. — Прошу извинить, я и так уже долго манкировала обязанностями. Аня… — она тронула Титову за руку.
— О, не волнуйся, я приглашена на следующий фокстрот и не заскучаю, — заверила та.
Фокстрота Анна ждала с интересом, потому что ангажировал её незнакомый, но весьма интересный мужчина. Водовозова Владимира Ивановича ей представили только сегодня, до сих пор им не доводилось встречаться, и он произвёл благоприятное впечатление. Высокий, с безупречной выправкой, даром что из штатских, симпатичный по-мужски строго, без мягкой женственности в чертах породистого лица, с густыми почти чёрными волосами, тщательно уложенными в короткой, по последней моде, стрижке.
Конечно, о приглашении он, как и положено воспитанному мужчине, не забыл, и танцором оказался великолепным. Лучшим из всех, с кем Анне довелось сегодня составить пару, даже капитан первого ранга Петрищев немного потускнел. Вёл Водовозов уверенно и мягко, чувствовал музыку и очень легко двигался для столь рослого и крепкого мужчины, а прикосновение сильных ладоней доставляло удовольствие.
К концу танца Анна вдруг осознала, что после возвращения не видела брата. Натан не мальчишка, чтобы потеряться, но вряд ли она скоро сумеет перестать о нём волноваться после всей этой истории с Александрой. Она старалась осматриваться незаметно, чтобы не обижать кавалера, но, когда партнёр повёл её в сторону, не выдержала и несколько раз оглянулась.
— Тем и страшен невидимый взгляд, что его невозможно поймать? — с лёгкой иронией спросил Водовозов, заметивший беспокойство девушки.
— Простите… Мне очень неловко, но я не могу найти брата, — не без смущения призналась Анна.
— Поручик Титов? Я видел, как он выходил в соседнюю залу в обществе Ладожского и заметно хромал, используя трость по назначению. Возможно, решил отдохнуть?
— Да, вы правы, — она заставила себя смирить тревогу. — Ещё раз прошу меня извинить, наверное это выглядит очень глупо.
— Нет ничего глупого в тревоге за близких. Тем более можно понять поручика после всей этой истории… Позвольте проводить вас к столу, уверен, вы встретите брата там.
— Спасибо! — Анна легко подхватила его под предложенный локоть, и пара не спеша двинулась в общем потоке к соседнему залу. — Вы ценитель современной поэзии? — Говорить о стихах, которые процитировал Водовозов, было куда спокойнее, чем о скандальной истории с братом.
— Немного, — улыбнулся он. — Как вы находите творчество господина Блока?
— Он один из двух моих любимых современных поэтов. Признаться, я только их двоих и люблю, а все остальные… увы, их творчество мне не близко. Надеюсь, я этим признанием не обидела вас?
— Отнюдь, — развеселился он. — Но вы, кажется, выразились совсем не так, как хотели. Уж слишком заметно выбирали слова. Отчего же?
— Если честно, я нахожу большинство их слишком выспренными, многословными и пусто-заумными. Знаете, бывают такие люди… — она запнулась, подбирая слова.
— Которые уверенно рассуждают обо всём, но ничего не знают толком, — легко подхватил кавалер.
— Да, — не без удивления подтвердила Анна. — Поразительно… Приятно встретить кого-то с настолько близким вкусом и пониманием вопроса.
— Неужели это редко случается? — удивился Владимир.
— Мне не оставляют подобной возможности, — призналась она. — Брат обожает все эти словесные изощрения, восхищается многим из того, что я искренне недолюбливаю, и, больше того, водит знакомство кое с кем из поэтов. Не самое приятное общество, увы…
Здесь разговор пришлось прервать: места их оказались в разных частях зала, и Водовозов, проводив спутницу и поцеловав ей руку, откланялся — с надеждой на продолжение разговора. Здесь же обнаружился Натан, место которого располагалось рядом с сестрой. Он попытался вежливо подняться, но Анна успела удержать его за плечо и плюхнуться на отодвинутый Водовозовым стул раньше.
— Нога? — спросила участливо.
— Стоять труднее, чем ходить, — признался он виновато. — Позволь полюбопытствовать, о какой беседе речь?
— Об очень светской! Мы обсуждали современную поэзию.
— Неожиданно, — улыбнулся Титов. — Ты же её терпеть не можешь.
— Именно об этом мы и говорили, и нашли друг в друге понимание и участие, — не смогла удержаться от шпильки Анна.
— Ты, конечно, уже пожаловалась на меня? — рассмеялся Натан.
— Разве что немного. Согласись, я не могла упустить случая!
— Конечно, он ведь так редко представляется, — поддержал брат почти без насмешки.
— К слову, а что ты думаешь об этом Водовозове? Мне ведь не почудилось, вы знакомы?
— Самую малость, пересекались по службе.
— Вот как? И в каком качестве?
— Увы, не в лучшем. Водовозов — из Охранки, гражданский чин. Впрочем, — критически признал Натан, — всё, что я дурного могу о нём сказать, это не о нём лично, а обо всём Охранном отделении. Неужто приглянулся?
— Не без этого, — призналась Анна, взглядом выискивая нового знакомца, но тут же одёрнула себя.
В отличие от служащего в сыскной полиции брата, не любившего Охранку за постоянное вмешательство в дела, Анна этим господам симпатизировала. Всегда вежливы, аккуратны и внимательны к деталям, никогда от них не поступали расплывчатые, неполные запросы, никогда они не подходили к делу формально, чем порой грешили сослуживцы Натана.
Решив для себя, что готова продолжить знакомство, если Владимир проявит заинтересованность, барышня Титова всецело отдалась немудрёным светским развлечениям.
ГЛАВА первая. На льду Крюкова канала
19 февраля 1925
— Аннушка, ты не успела раздеться ещё? Хорошо, идём, у Крюкова канала нам отыскали ледышку, очень просили прибыть в кратчайшие сроки…
— И вам доброе утро, Платон Платоныч, — невозмутимо ответила Титова и забрала из шкафа пуховый платок, который только что туда положила. — Давайте я, как раз сегодня разъездной день. Фиму возьму, да прокатимся. Всё одно мороз такой, что ежели он с ночи лежит — промёрз до костей, ничего путного так и не скажешь. Температуру-то померить доверите?
— Аннушка, я бы тебе и свой труп доверил без крошечки сомнения, — заверил начальник, — да только как же вы его с Фимой погрузите?
— Городового попросим и дворника, — заверила Анна. — Вам бы я всё одно не позволила тяжести таскать, поберегите спину! Забыли уже, как третьего дня разогнуться не могли? Да и с ногой вашей по подворотням скакать…
— Ты уж меня совсем стариком выставляешь, — проворчал тот.
— Да при чём тут возраст? Вы ровно как мой брат, одним миром мазаны. Набегается в обострении, а потом на ногу не может ступить. Какая надобность и кому лучше станет, если вы мучиться будете — не понимаю.
— Ну полно, полно. Застыдила. — Ряжнов явно и сам не горел желанием выбираться на мороз, противился из одного только упрямства. — Фимка, где тебя носит? — гаркнул он за спину.
Словно только этого и дожидался, в комнату шагнул встрёпанный Ефим Ложкарёв, толковый студент Военно-медицинской академии, который прибился к их учреждению ещё летом и с тех пор, кажется, поселился в бюро.
— Платон Платоныч, я готов! — бодро сообщил он.
— Поступаешь в распоряжение Анны Ильиничны. Шапку надень да кожушок запахни потуже, мороз лютый.
Возражать Ефим не посмел, хотя на подвижном лице аршинными буквами отпечаталось нежелание тратить время на этакую ерунду. А ещё среди веснушек отчётливо порозовело: Титовой этот юноша отчаянно смущался, и весь небольшой штат служащих Бюро гадал, когда же Ложкарёв признается барышне в своих нежных чувствах. Кроме самой барышни, которой этакий ухажёр был без надобности, и Анна искренне надеялась, что всё его беспокойство связано вовсе не с любовным томлением.
Собрались, взяли инструментарий и погрузились в холодный фургон, уже стоявший на дворе «под парами».
Отдельное Бюро судебно-медицинской экспертизы сформировали в столице не так давно, незадолго до начала войны, и благоразумная очевидность этого решения до сих пор восхищала причастных. Казалось бы, что может быть проще и правильнее, однако прежде «неестественные» трупы развозились по разным больницам, и была та ещё морока для полиции. То ли дело отдельный флигель со своим моргом! И бумажки все тут, и архивчик рядом, и нужные специалисты.
Штат был невелик, зато оснащение — на радость. Ряжнов, отставной военврач, возглавлял их «богадельню», при нём было на подхвате трое экспертов, включая Анну, несколько санитаров посменно, лаборант и делопроизводитель. Титова была единственной представительницей слабого пола, но с коллегами ей повезло почти неприлично. Да, протекцию увлечённой талантливой студентке составила прославленная тёзка, сама Смыслова Анна Михайловна, но ни один авторитет не заставит принять его протеже безоговорочно.
Поначалу Титовой не доверяли, потом подтрунивали, потом — старательно проявляли всю галантность, на какую только были способны. И сложно с ходу сказать, что тяготило больше. Приятно, когда ей не позволяли таскать что-нибудь тяжёлое, а вот попытки «оградить от потрясений» порой выводили из себя. Спору нет, вскрывать полежавший труп — то ещё удовольствие, но бегать от работы и перебирать — так никогда не станешь настоящим специалистом.
На счастье Анны, Ряжнов за такое страшно ругался на подчинённых, отделяя посильную помощь от неуместной вежливости. Старик постоянно приговаривал, чтобы поберегли куртуазность для салонов и ресторанов, а как в секционную зашёл — будь добр о насущном думать, а не о прекрасном.
За такое отношение, как Титова быстро узнала, стоило благодарить богатый опыт Платон Платоныча, которому довелось работать с очень разными людьми. Часто с печалью и нежностью вспоминал он свою ассистентку, которую в шестнадцатом году убило той же бомбой, которая лишила Ряжнова ноги. Говорил, что война сделала для равноправия больше всех просветителей, вместе взятых. Анне не нравились эти слова, но грустная правда в них была.
Титова, кажется, напоминала ему ту «Катеньку», выпускницу «Пижмы» — так называли свой Петроградский женский медицинский институт его воспитанницы, хотя впрямую Платон Платоныч об этом ни разу не говорил. Было немного неловко, но отношение такое шло на пользу и ей, и делу, и Анна не протестовала.
Что она станет заниматься судебной медициной, Титова знала с самого начала, ещё до поступления в институт, даром что жiвнице прямая дорога в лекари. Их таких за всё время учёбы было две, которых окружающие упрямо пытались наставлять на путь истинный, в лечебники, — она да Тоня Бересклет. Антонине ещё и труднее приходилось, с её-то силой дара. И за все годы Анна ни разу не пожалела о своём выборе.
***
Чиновник по особым поручениям петроградской сыскной полиции Константин Антонович Хмарин благодаря звучной фамилии носил в разных кругах несколько вариантов прозвища, иной раз менявшихся по ситуации. Сегодняшним морозным утром они с равным правом могли применяться все и сразу, а Константин с удовольствием добавил бы пару крепких выражений.
Ночь не задалась. Выпала его очередь дежурить по городу, и любимый Петроград не позволил сыщику заскучать: всю ночь громили один паршивый шантан на набережной Обводного канала близ Измайловского проспекта.
