Он волновался. За неё. Несмотря ни на что. Поэтому, когда трюмы, наконец, закрыли и дали разрешение на взлёт, после одобряющего кивка Чайки — можно, никто не сунется, — отправился вызволять спутницу едва ли не бегом, благо сорвать крышку он мог и в одиночестве.
Что всё плохо, он понял, когда Цветана не откликнулась. А открыв ящик, убедился в этом. И на мгновение замер в беспомощной растерянности, не зная, что с этим делать. Свернувшись калачиком, насколько позволяли размеры ящика, женщина судорожно вцепилась обеими руками в ручку, не сводила с неё совершенно стеклянного взгляда и мелко-мелко тряслась всем телом.
— Цвета! — окликнул он, коснулся локтя, тряхнул…
Попытался. Тело было напряжено так, что пошевелить её не получилось. На ощупь это выглядело — один в один трупное окоченение, только дрожь и выдавала, что она жива.
— Цвета! — позвал снова, потянул — без толку.
Нужный ящик стоял на другом, тянуться было неудобно, пришлось тоже залезать в него, благо места оставалось предостаточно. Опять потянул за плечо, поднял — ровно в том же положении, в котором она находилась до этого. Кое-как вытащил, ругаясь сквозь зубы. По-хорошему, стоило бы отнести её в каюту и позвать врача, в штате такой был, но…
Он никак не мог поверить, что всё это на самом деле. Ну правда, она пару часов просидела в ящике, что могло случиться?! А вот случилось.
Стеван опустился прямо на пол, привалившись спиной к какому-то тюку, угнездил Чару у себя на коленях, отгоняя неприятное ощущение, что держит в руках деревянную болванку.
— Да чтоб тебя… Цвета! Или как там тебя на самом деле? Биляна? Посереть!..
Не помогли оклики, тряска и пара лёгких пощёчин. В раздражении он вывернул из её рук светлячка с ручкой, который злил тем, что прицельно светил в глаз, и вот это неожиданно возымело действие.
Женщина закричала, забилась, из глаз хлынули слёзы. Шешель испытал облегчение — это состояние было гораздо более знакомым и не настолько впечатляло. Сжал крепче на несколько секунд, пережидая крики и не позволяя удариться или ударить его. А потом силы разом оставили молодую вдову, она обмякла и разрыдалась тихо, безутешно, цепляясь за робу на его груди.
— Всё в порядке, — тихо заверил он. Провёл рукой по волосам, собранным в мягкую косу, выбрал несколько запутавшихся завитков стружки. — Всё позади, мы в безопасности. Ты молодец, ты справилась, летим домой.
Они довольно долго так просидели. Чара рыдала, Стеван — обнимал её, гладил по голове и спине, говорил что-то рассеянно-приободряющее.
И даже если бы он задался таким вопросом, то, наверное, и самому себе не смог ответить, почему. Почему возится сейчас с этой сомнительной девицей, вместо того чтобы хорошенько встряхнуть и оттащить к врачу, что обязательно сделал бы в такой ситуации раньше. Почему несёт всю эту утешительную чушь. Почему, наконец, чувствует себя виноватым в её состоянии, хотя никак не мог на него повлиять. Ну не достанешь так просто и так быстро надёжное снотворное, которое позволило бы ей спокойно проспать все эти часы, а другого выхода, кроме как с ящиками, не нашлось. Он-то нашёлся чудом!
— Цепляйся, — велел Шешель, когда истерика окончательно прошла, и женщина только изредка тихо всхлипывала, продолжая молча к нему жаться. — Попробую отнести тебя в каюту.
— Попробую? — тихо и сипло спросила Чара.
— Ну а вдруг не донесу? Ты, знаешь ли, тяжёлая, а я уже за сегодня натаскался на год вперёд.
Проявлять гордость она не стала, послушно уцепилась за крепкие плечи. Да следователь явно не ждал от неё излишней стойкости, просто дурачился, потому что какой бы тяжёлой она ни была, а поднялся с этой ношей он прямо так, с пола.
С капитаном в сопровождении какого-то немолодого мужчины в гражданском они столкнулись буквально на выходе из трюма.
— Цветана? Как вы? — с искренним сочувствием спросил Чайка.
— Терпимо, — нехотя заверила Чарген, у которой не было никаких сил разговаривать и тем более улыбаться посторонним.
— Это доктор Меккель, — представил тем временем капитан, придерживая Шешелю дверь. — Я попросил его осмотреть вас.
— Нет нужды, я... — поспешила заверить Чара.
— Доктор очень кстати, — одновременно с ней одобрил следователь, встряхнув свою ношу, которая от такого резкого движения ойкнула и едва не прикусила язык. Намёк оказался более чем прозрачным, больше она спорить не стала, только вцепилась крепче. — Пойдёмте.
Каюту им, к радости Чарген, выделили одну на двоих — единственную свободную. Пассажирских мест на дирижабле имелось немного, рейс был больше грузовым, те, что имелись, выкупались заранее, а эту придерживали «для своих». Капитан благородно предлагал уступить свою, но его заверили, что они прекрасно разместятся вдвоём.
Осмотра доктора Чарген опасалась по вполне объективной причине: вдруг он окажется слишком внимательным и обратит внимание на магическое воздействие, которому подверглось тело? Шанс невелик, такие вещи надо специально искать, но мало ли!
К счастью, ничего этакого доктор не нашёл, заверил, что стресс сильно на ней не сказался, выдал какие-то успокаивающие капли и прописал здоровый сон. Последней рекомендации Чарген последовала особенно охотно: пережитое в ящике оставило её совершенно опустошённой и обессиленной. Даже мысли о господине Сыщике сейчас не тревожили. Кое-как раздевшись, Чара забралась в постель и отключилась ещё до возвращения следователя, вежливо покинувшего каюту, чтобы не мешать осмотру.
Обратный перелёт из Регидона в Ольбад Чарген решила считать компенсацией дороги туда и искренне наслаждалась процессом. По-прежнему не хватало только смены одежды, но это неудобство показалось ничтожным, особенно после того, как она аккуратно перестирала нижнее бельё и более-менее отчистила платье.
Со своим особым отношением к Шешелю она смирилась. И хоть порой позволяла себе помечтать о несбыточном, тем более в мелочах явственно сквозила его ответная симпатия, но очень осторожно. Чара прекрасно сознавала, что счастливой супружеской пары из них двоих не выйдет: открывать собственное прошлое господину Сыщику более чем опрометчиво, а вечно водить его за нос в шкуре Цветаны она не сумеет. Да и не захочет, если совсем честно.
Поэтому Чарген приняла твёрдое решение: насладиться процессом сейчас, избавиться от браслета в Беряне и вычеркнуть следователя из собственной жизни. Совсем. Продать квартиру, начать с чистого листа. Да, больно и трудно, но она просто не сможет дальше убедительно изображать «мышку», каждый раз видя его и вспоминая все эти приключения. И поцелуи. И ласкающие прикосновения его рук…
Жить с таким принятым решением стало грустно, но — гораздо легче, чем до него. Видимо, потому, что Чара понимала его единственную правильность.
Хотя помнить о нём и следовать ему с каждым днём становилось всё сложнее, потому что в спокойной, расслабленной обстановке она всё лучше узнавала этого человека и всё больше сердилась на судьбу за её жестокую иронию. Потому что из всех мужчин, которых Чарген встречала, — и речь совсем не о любовниках и «жертвах», а о мужчинах в общем, — именно господин Сыщик подходил ей лучше всего. Почти идеально.
С ним было хорошо в постели. С ним нравилось просто молчать, читая рядом книги. С ним было интересно разговаривать о каких-то серьёзных, посторонних вещах. С ним было весело дурачиться, обмениваться насмешливыми замечаниями и подтрунивать друг над другом. На сторонний взгляд, порой довольно грубо, но, главное, процесс доставлял удовольствие обоим.
С некоторым удивлением Шешель выяснил, что его спутница умеет и любит играть в клетки — стратегическую игру на доске с фигурами. С ещё большим изумлением обнаружил, что играет женщина в них неплохо и выигрывает три из десяти. И это его удивление с нотками уважения Чаре тоже очень нравилось и чрезвычайно льстило...
Конечным пунктом следования дирижабля была не Беряна, но остановку в столице он делал, поэтому удалось обойтись без пересадок.
В Ольбад блудные дети вернулись глубокой ночью, которая встретила россыпью звёзд на ясном небе и обилием знакомых запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Несмотря на позднее время, возле здания порта дежурили автомобили такси, поэтому с транспортом проблем не возникло.
— Куда мы едем? — тихо, стараясь спрятать напряжение в голосе, спросила Чарген.
Тревога затеплилась в ней ещё тогда, когда дирижабль причаливал, и с каждой минутой только крепла. Наверное, дело было в предстоящем расставании: короткая сказка кончилась, пора возвращаться в действительность и выкидывать из головы и сердца возмутительно прочно обосновавшегося там мужчину.
— Ко мне, — спокойно отозвался следователь. — В управлении всё равно сейчас никого нет, и тащиться туда не хочется. А тот специалист, который ответственен за артефакт теперь, живёт гораздо ближе ко мне, чем к зданию СК. Или тебя отвезти домой?
— Нет, — рассеянно отмахнулась она. — Не хочу оставаться там сейчас, да ещё одна...
Возвращаться в дом к Ралевичу не собиралась: сейчас явно неподходящий момент вскрывать его сейф, если в нём вообще что-то осталось после наверняка прошедших обысков. В той каморке, где ютилась под именем Цветаны Лилич, — тем более делать нечего. Ну а другой, более настоящий дом…
Как это ни смешно, а везёт он её именно туда.
Те добрососедские отношения, которые прежде связывали Чару с господином Сыщиком, не предполагали приглашения в гости, поэтому в квартире следователя мошенница никогда раньше не бывала и сейчас, когда пришла вслед за ним туда, оглядывалась с искренним любопытством. И смешанным чувством досады и сочувствия.
Здесь было… пусто. Квартира очень походила на её собственную — три комнаты, просторная кухня-столовая, — но две оказались закрыты, в них хозяин её даже не повёл. Отшутился: «Туда лучше не заходить, я там не бываю, мало ли что завелось за годы».
Кухня тоже, похоже, не пользовалась большой популярностью. Обставленной со вкусом и любовью, ей явно не хватало мелочей, какие расползаются по всем поверхностям даже у самой аккуратной и чистоплотной хозяйки. Салфетки, скатерти, симпатичные безделушки, красивые баночки для пряностей, прихватки и полотенца, крючки для тех вещиц, которые редко бывают нужны, но занимают в полках слишком много места, — всего этого не было. То есть крючки были, но пустовали.
Одна сковородка, одна небольшая кастрюлька, слегка закопчённый чайник, единственная сохнущая на столе кверху донцем кружка. Человек, который здесь жил, здесь… не жил. Он изредка заходил, что-то разогревал, пил чай и аккуратно убирал за собой. И никогда не приводил гостей.
Чуть менее удручающее впечатление производила спальня, она же единственная по-настоящему обжитая комната. Помимо широкой низкой кровати, здесь стояли платяной шкаф, книжный и секретер, несколько полок также занимали книги, на полках сверху возвышались аккуратные стопки журналов и газет. Привлекали внимание тикавшие на стене старые часы в резном корпусе, покрытом тёмно-вишнёвым лаком. На прикроватной тумбочке у телефона тоже лежал какой-то пухлый жёлтый журнал, в который Чара сунула нос, пока Шешель доставал из шкафа свежее полотенце. Правда, тут же поспешно вынула обратно: название «Вестник судебно-медицинской экспертизы» не обещало ничего приятного.
— А халат у тебя есть? — спросила Чара, взяв полотенце из рук хозяина квартиры.
— Халат… С халатом сложно, — поморщился он, окинул женщину оценивающим взглядом и достал из того же шкафа чистую рубашку. — Держи. Больше ничего предложить не могу.
— Хм. Ну если больше ничего нет, не ходить же голой! — она демонстративно трагически вздохнула, хотя ничего против рубашки не имела. Это даже казалось… забавным?
— Ты вдруг начала стесняться? — усмехнулся Стеван.
— Да нет, просто холодно просто так ходить после душа. Чего мне стесняться? — она беспечно пожала плечами и ушла, на ходу неторопливо расстёгивая платье и выразительно покачивая бёдрами. И не надо было оборачиваться, чтобы знать: смотрит мужчина именно туда, куда надо.
В душ Чара забралась со смесью тоски и предвкушения. Последние несколько часов вместе, а потом всё. Потом надо будет как-то забыть о существовании этого человека, насовсем забыть. И как бы ни было заманчиво «познакомиться» с ним вновь, нет ничего более глупого...
Когда почти сразу на этих мыслях отдёрнулась занавеска, отделявшая ванну от остальной комнаты, Чарген шарахнулась и вскрикнула совершенно инстинктивно, прижалась спиной к стене… и выругалась при виде смеющегося хозяина.
— Стеван! Чтоб тебе посереть, ты меня до полусмерти напугал! Как ты сюда попал?! Я же дверь закрыла…
— Там уже сто лет как задвижка выломана, — фыркнул он, забираясь к ней и задёргивая занавеску обратно. — Зачем так орать?
Отстраниться от холодной плитки Чара не успела, а потом её уже и не пустили — Стеван прижался всем телом, одной рукой опираясь о стену, а второй — крепко обхватив за талию. Контраст горячего тела и холодной стены оказался… волнующим.
— Не зачем, а почему! — возразила Чарген, охотно обнимая в ответ. Огладила обеими руками рельефную спину — сверху вниз, от плеч к поджарым бокам. — Потому что страшно. И до сих пор, между прочим, страшно! Вон как сердце колотится!
— Да? — коротко уточнил Шешель, слегка прикусил край её уха, и Чара тихо ахнула от остроты ощущения. Немного оттолкнулся от стены, увлекая женщину за собой, и её окончательно окутало жаром — мужского тела и льющейся из душа воды. — Я чувствую, да…
— Интересно, что? Сердце не там, — захихикала Чарген, потому что прохладная после прикосновения к стене ладонь мужчины бережно сжала её грудь.
— Какая неприятность.
Обмен глупостями Стеван прервал поцелуем, и Чара была только рада этому. Потянулась к нему в ответ, поцеловала — жадно, с упоением, пальцами исследуя тело, словно пыталась запомнить каждую деталь. Надеясь, что запомнит и он. Точно знала, что будет тосковать, и мечтала, что, может быть, он тоже забудет не сразу?..
Стеван словно уловил её настроение и ответил на него тем же. Иначе не удавалось объяснить того исступления, с которым он ласкал — ладонями, губами, раз за разом доводил до пика удовольствия, почти не давая передышки. Ловил ртом стоны, словно пытался напиться её наслаждением. Опять и опять набирал полные пригоршни золотистых волос, словно утопающий — ветви склонившегося к воде дерева. Брал её тело сильно, почти грубо, и у Чары темнело перед глазами от мучительно-острой разрядки...
Часы пробили пять раз, когда Чарген, совершенно обессиленная, лежала в постели на груди мужчины и рассеянно думала, что, пожалуй, в её жизни такое случилось впервые. Когда вроде бы такая слабость, что нет сил даже попросить стакан воды, но при этом настолько хорошо, что… да зачем ей этот стакан, в самом деле! Стеван кончиками пальцев слегка поглаживал её бок, и это было щекотно, но всё равно — приятно, мимолётная нежность согревала.
— Пора, — тихо уронил Шешель и, аккуратно переложив её на постель, принялся одеваться. Почему-то в прежнюю, грязную одежду.
— Что пора? — лениво пробормотала Чарген, по-прежнему даже не пытаясь пошевелиться, но с удовольствием наблюдая за быстрыми и точными движениями мужчины.
Что всё плохо, он понял, когда Цветана не откликнулась. А открыв ящик, убедился в этом. И на мгновение замер в беспомощной растерянности, не зная, что с этим делать. Свернувшись калачиком, насколько позволяли размеры ящика, женщина судорожно вцепилась обеими руками в ручку, не сводила с неё совершенно стеклянного взгляда и мелко-мелко тряслась всем телом.
— Цвета! — окликнул он, коснулся локтя, тряхнул…
Попытался. Тело было напряжено так, что пошевелить её не получилось. На ощупь это выглядело — один в один трупное окоченение, только дрожь и выдавала, что она жива.
— Цвета! — позвал снова, потянул — без толку.
Нужный ящик стоял на другом, тянуться было неудобно, пришлось тоже залезать в него, благо места оставалось предостаточно. Опять потянул за плечо, поднял — ровно в том же положении, в котором она находилась до этого. Кое-как вытащил, ругаясь сквозь зубы. По-хорошему, стоило бы отнести её в каюту и позвать врача, в штате такой был, но…
Он никак не мог поверить, что всё это на самом деле. Ну правда, она пару часов просидела в ящике, что могло случиться?! А вот случилось.
Стеван опустился прямо на пол, привалившись спиной к какому-то тюку, угнездил Чару у себя на коленях, отгоняя неприятное ощущение, что держит в руках деревянную болванку.
— Да чтоб тебя… Цвета! Или как там тебя на самом деле? Биляна? Посереть!..
Не помогли оклики, тряска и пара лёгких пощёчин. В раздражении он вывернул из её рук светлячка с ручкой, который злил тем, что прицельно светил в глаз, и вот это неожиданно возымело действие.
Женщина закричала, забилась, из глаз хлынули слёзы. Шешель испытал облегчение — это состояние было гораздо более знакомым и не настолько впечатляло. Сжал крепче на несколько секунд, пережидая крики и не позволяя удариться или ударить его. А потом силы разом оставили молодую вдову, она обмякла и разрыдалась тихо, безутешно, цепляясь за робу на его груди.
Прода от 21.12.2020, 20:01
— Всё в порядке, — тихо заверил он. Провёл рукой по волосам, собранным в мягкую косу, выбрал несколько запутавшихся завитков стружки. — Всё позади, мы в безопасности. Ты молодец, ты справилась, летим домой.
Они довольно долго так просидели. Чара рыдала, Стеван — обнимал её, гладил по голове и спине, говорил что-то рассеянно-приободряющее.
И даже если бы он задался таким вопросом, то, наверное, и самому себе не смог ответить, почему. Почему возится сейчас с этой сомнительной девицей, вместо того чтобы хорошенько встряхнуть и оттащить к врачу, что обязательно сделал бы в такой ситуации раньше. Почему несёт всю эту утешительную чушь. Почему, наконец, чувствует себя виноватым в её состоянии, хотя никак не мог на него повлиять. Ну не достанешь так просто и так быстро надёжное снотворное, которое позволило бы ей спокойно проспать все эти часы, а другого выхода, кроме как с ящиками, не нашлось. Он-то нашёлся чудом!
— Цепляйся, — велел Шешель, когда истерика окончательно прошла, и женщина только изредка тихо всхлипывала, продолжая молча к нему жаться. — Попробую отнести тебя в каюту.
— Попробую? — тихо и сипло спросила Чара.
— Ну а вдруг не донесу? Ты, знаешь ли, тяжёлая, а я уже за сегодня натаскался на год вперёд.
Проявлять гордость она не стала, послушно уцепилась за крепкие плечи. Да следователь явно не ждал от неё излишней стойкости, просто дурачился, потому что какой бы тяжёлой она ни была, а поднялся с этой ношей он прямо так, с пола.
С капитаном в сопровождении какого-то немолодого мужчины в гражданском они столкнулись буквально на выходе из трюма.
— Цветана? Как вы? — с искренним сочувствием спросил Чайка.
— Терпимо, — нехотя заверила Чарген, у которой не было никаких сил разговаривать и тем более улыбаться посторонним.
— Это доктор Меккель, — представил тем временем капитан, придерживая Шешелю дверь. — Я попросил его осмотреть вас.
— Нет нужды, я... — поспешила заверить Чара.
— Доктор очень кстати, — одновременно с ней одобрил следователь, встряхнув свою ношу, которая от такого резкого движения ойкнула и едва не прикусила язык. Намёк оказался более чем прозрачным, больше она спорить не стала, только вцепилась крепче. — Пойдёмте.
Каюту им, к радости Чарген, выделили одну на двоих — единственную свободную. Пассажирских мест на дирижабле имелось немного, рейс был больше грузовым, те, что имелись, выкупались заранее, а эту придерживали «для своих». Капитан благородно предлагал уступить свою, но его заверили, что они прекрасно разместятся вдвоём.
Осмотра доктора Чарген опасалась по вполне объективной причине: вдруг он окажется слишком внимательным и обратит внимание на магическое воздействие, которому подверглось тело? Шанс невелик, такие вещи надо специально искать, но мало ли!
К счастью, ничего этакого доктор не нашёл, заверил, что стресс сильно на ней не сказался, выдал какие-то успокаивающие капли и прописал здоровый сон. Последней рекомендации Чарген последовала особенно охотно: пережитое в ящике оставило её совершенно опустошённой и обессиленной. Даже мысли о господине Сыщике сейчас не тревожили. Кое-как раздевшись, Чара забралась в постель и отключилась ещё до возвращения следователя, вежливо покинувшего каюту, чтобы не мешать осмотру.
ГЛАВА 8. Поступать правильно зачастую не очень-то приятно
Обратный перелёт из Регидона в Ольбад Чарген решила считать компенсацией дороги туда и искренне наслаждалась процессом. По-прежнему не хватало только смены одежды, но это неудобство показалось ничтожным, особенно после того, как она аккуратно перестирала нижнее бельё и более-менее отчистила платье.
Со своим особым отношением к Шешелю она смирилась. И хоть порой позволяла себе помечтать о несбыточном, тем более в мелочах явственно сквозила его ответная симпатия, но очень осторожно. Чара прекрасно сознавала, что счастливой супружеской пары из них двоих не выйдет: открывать собственное прошлое господину Сыщику более чем опрометчиво, а вечно водить его за нос в шкуре Цветаны она не сумеет. Да и не захочет, если совсем честно.
Поэтому Чарген приняла твёрдое решение: насладиться процессом сейчас, избавиться от браслета в Беряне и вычеркнуть следователя из собственной жизни. Совсем. Продать квартиру, начать с чистого листа. Да, больно и трудно, но она просто не сможет дальше убедительно изображать «мышку», каждый раз видя его и вспоминая все эти приключения. И поцелуи. И ласкающие прикосновения его рук…
Жить с таким принятым решением стало грустно, но — гораздо легче, чем до него. Видимо, потому, что Чара понимала его единственную правильность.
Хотя помнить о нём и следовать ему с каждым днём становилось всё сложнее, потому что в спокойной, расслабленной обстановке она всё лучше узнавала этого человека и всё больше сердилась на судьбу за её жестокую иронию. Потому что из всех мужчин, которых Чарген встречала, — и речь совсем не о любовниках и «жертвах», а о мужчинах в общем, — именно господин Сыщик подходил ей лучше всего. Почти идеально.
С ним было хорошо в постели. С ним нравилось просто молчать, читая рядом книги. С ним было интересно разговаривать о каких-то серьёзных, посторонних вещах. С ним было весело дурачиться, обмениваться насмешливыми замечаниями и подтрунивать друг над другом. На сторонний взгляд, порой довольно грубо, но, главное, процесс доставлял удовольствие обоим.
С некоторым удивлением Шешель выяснил, что его спутница умеет и любит играть в клетки — стратегическую игру на доске с фигурами. С ещё большим изумлением обнаружил, что играет женщина в них неплохо и выигрывает три из десяти. И это его удивление с нотками уважения Чаре тоже очень нравилось и чрезвычайно льстило...
Конечным пунктом следования дирижабля была не Беряна, но остановку в столице он делал, поэтому удалось обойтись без пересадок.
В Ольбад блудные дети вернулись глубокой ночью, которая встретила россыпью звёзд на ясном небе и обилием знакомых запахов, от которых с непривычки кружилась голова. Несмотря на позднее время, возле здания порта дежурили автомобили такси, поэтому с транспортом проблем не возникло.
— Куда мы едем? — тихо, стараясь спрятать напряжение в голосе, спросила Чарген.
Тревога затеплилась в ней ещё тогда, когда дирижабль причаливал, и с каждой минутой только крепла. Наверное, дело было в предстоящем расставании: короткая сказка кончилась, пора возвращаться в действительность и выкидывать из головы и сердца возмутительно прочно обосновавшегося там мужчину.
— Ко мне, — спокойно отозвался следователь. — В управлении всё равно сейчас никого нет, и тащиться туда не хочется. А тот специалист, который ответственен за артефакт теперь, живёт гораздо ближе ко мне, чем к зданию СК. Или тебя отвезти домой?
— Нет, — рассеянно отмахнулась она. — Не хочу оставаться там сейчас, да ещё одна...
Возвращаться в дом к Ралевичу не собиралась: сейчас явно неподходящий момент вскрывать его сейф, если в нём вообще что-то осталось после наверняка прошедших обысков. В той каморке, где ютилась под именем Цветаны Лилич, — тем более делать нечего. Ну а другой, более настоящий дом…
Как это ни смешно, а везёт он её именно туда.
Те добрососедские отношения, которые прежде связывали Чару с господином Сыщиком, не предполагали приглашения в гости, поэтому в квартире следователя мошенница никогда раньше не бывала и сейчас, когда пришла вслед за ним туда, оглядывалась с искренним любопытством. И смешанным чувством досады и сочувствия.
Здесь было… пусто. Квартира очень походила на её собственную — три комнаты, просторная кухня-столовая, — но две оказались закрыты, в них хозяин её даже не повёл. Отшутился: «Туда лучше не заходить, я там не бываю, мало ли что завелось за годы».
Кухня тоже, похоже, не пользовалась большой популярностью. Обставленной со вкусом и любовью, ей явно не хватало мелочей, какие расползаются по всем поверхностям даже у самой аккуратной и чистоплотной хозяйки. Салфетки, скатерти, симпатичные безделушки, красивые баночки для пряностей, прихватки и полотенца, крючки для тех вещиц, которые редко бывают нужны, но занимают в полках слишком много места, — всего этого не было. То есть крючки были, но пустовали.
Одна сковородка, одна небольшая кастрюлька, слегка закопчённый чайник, единственная сохнущая на столе кверху донцем кружка. Человек, который здесь жил, здесь… не жил. Он изредка заходил, что-то разогревал, пил чай и аккуратно убирал за собой. И никогда не приводил гостей.
Чуть менее удручающее впечатление производила спальня, она же единственная по-настоящему обжитая комната. Помимо широкой низкой кровати, здесь стояли платяной шкаф, книжный и секретер, несколько полок также занимали книги, на полках сверху возвышались аккуратные стопки журналов и газет. Привлекали внимание тикавшие на стене старые часы в резном корпусе, покрытом тёмно-вишнёвым лаком. На прикроватной тумбочке у телефона тоже лежал какой-то пухлый жёлтый журнал, в который Чара сунула нос, пока Шешель доставал из шкафа свежее полотенце. Правда, тут же поспешно вынула обратно: название «Вестник судебно-медицинской экспертизы» не обещало ничего приятного.
Прода от 22.12.2020, 20:16
— А халат у тебя есть? — спросила Чара, взяв полотенце из рук хозяина квартиры.
— Халат… С халатом сложно, — поморщился он, окинул женщину оценивающим взглядом и достал из того же шкафа чистую рубашку. — Держи. Больше ничего предложить не могу.
— Хм. Ну если больше ничего нет, не ходить же голой! — она демонстративно трагически вздохнула, хотя ничего против рубашки не имела. Это даже казалось… забавным?
— Ты вдруг начала стесняться? — усмехнулся Стеван.
— Да нет, просто холодно просто так ходить после душа. Чего мне стесняться? — она беспечно пожала плечами и ушла, на ходу неторопливо расстёгивая платье и выразительно покачивая бёдрами. И не надо было оборачиваться, чтобы знать: смотрит мужчина именно туда, куда надо.
В душ Чара забралась со смесью тоски и предвкушения. Последние несколько часов вместе, а потом всё. Потом надо будет как-то забыть о существовании этого человека, насовсем забыть. И как бы ни было заманчиво «познакомиться» с ним вновь, нет ничего более глупого...
Когда почти сразу на этих мыслях отдёрнулась занавеска, отделявшая ванну от остальной комнаты, Чарген шарахнулась и вскрикнула совершенно инстинктивно, прижалась спиной к стене… и выругалась при виде смеющегося хозяина.
— Стеван! Чтоб тебе посереть, ты меня до полусмерти напугал! Как ты сюда попал?! Я же дверь закрыла…
— Там уже сто лет как задвижка выломана, — фыркнул он, забираясь к ней и задёргивая занавеску обратно. — Зачем так орать?
Отстраниться от холодной плитки Чара не успела, а потом её уже и не пустили — Стеван прижался всем телом, одной рукой опираясь о стену, а второй — крепко обхватив за талию. Контраст горячего тела и холодной стены оказался… волнующим.
— Не зачем, а почему! — возразила Чарген, охотно обнимая в ответ. Огладила обеими руками рельефную спину — сверху вниз, от плеч к поджарым бокам. — Потому что страшно. И до сих пор, между прочим, страшно! Вон как сердце колотится!
— Да? — коротко уточнил Шешель, слегка прикусил край её уха, и Чара тихо ахнула от остроты ощущения. Немного оттолкнулся от стены, увлекая женщину за собой, и её окончательно окутало жаром — мужского тела и льющейся из душа воды. — Я чувствую, да…
— Интересно, что? Сердце не там, — захихикала Чарген, потому что прохладная после прикосновения к стене ладонь мужчины бережно сжала её грудь.
— Какая неприятность.
Обмен глупостями Стеван прервал поцелуем, и Чара была только рада этому. Потянулась к нему в ответ, поцеловала — жадно, с упоением, пальцами исследуя тело, словно пыталась запомнить каждую деталь. Надеясь, что запомнит и он. Точно знала, что будет тосковать, и мечтала, что, может быть, он тоже забудет не сразу?..
Стеван словно уловил её настроение и ответил на него тем же. Иначе не удавалось объяснить того исступления, с которым он ласкал — ладонями, губами, раз за разом доводил до пика удовольствия, почти не давая передышки. Ловил ртом стоны, словно пытался напиться её наслаждением. Опять и опять набирал полные пригоршни золотистых волос, словно утопающий — ветви склонившегося к воде дерева. Брал её тело сильно, почти грубо, и у Чары темнело перед глазами от мучительно-острой разрядки...
Часы пробили пять раз, когда Чарген, совершенно обессиленная, лежала в постели на груди мужчины и рассеянно думала, что, пожалуй, в её жизни такое случилось впервые. Когда вроде бы такая слабость, что нет сил даже попросить стакан воды, но при этом настолько хорошо, что… да зачем ей этот стакан, в самом деле! Стеван кончиками пальцев слегка поглаживал её бок, и это было щекотно, но всё равно — приятно, мимолётная нежность согревала.
— Пора, — тихо уронил Шешель и, аккуратно переложив её на постель, принялся одеваться. Почему-то в прежнюю, грязную одежду.
— Что пора? — лениво пробормотала Чарген, по-прежнему даже не пытаясь пошевелиться, но с удовольствием наблюдая за быстрыми и точными движениями мужчины.
