— Помяни моё слово, мальчик, осенью у нас будет свадьба.
— Эм... Элеонора Карловна, да я как-то не готов, — пробормотал Чогошвили. — Вы, конечно, эффектная женщина...
— Тьфу на тебя, сопляк! — беззлобно фыркнула Михельсон и кивнула на запертую дверь. — Вон голуби полетели. Пари бы сделала, да больно повод неподходящий. А что ты разулыбался? Иди срам свой из ящика выгребай да на боевой пост двигай, а то таракан застукает за непотребством — проблем не оберёшься. Хоть бы уж прибили кого где-нибудь подальше, чтобы он опять вымелся на другой край губернии...
Аэлита нагнала мрачного поручика в конце коридора, двинулась рядом, приноравливаясь к широкому шагу мужчины, искоса заглядывая в лицо.
— Натан Ильич, я что-то не то сказала, да? — предположила она. — Вы простите, если что. Если вас женщины не интересуют, то я...
— Брамс! — оборвал её мужчина, резко остановившись, и круто развернулся к девушке. Подумалось, что скоро это слово станет у него новым излюбленным ругательством. — Довольно. Леший побери, лучше не извиняйтесь, у вас это неважно выходит. Во-первых, на Владимирскую мы с вами едем сейчас по долгу службы, и совмещать оную с сомнительными развлечениями я привычки не имею. Вы, надеюсь, тоже. Ясно?
Аэлита мелко закивала, снизу вверх глядя на мужчину, хотя для себя решила, что Натан просто стесняется. К счастью для обоих, этот вывод Брамс оглашать не стала.
— Ну и во-вторых, меня интересуют женщины. Но обсуждать этот вопрос с до безобразия наивной незамужней девицей я считаю неуместным и впредь попрошу вас на службе воздержаться от вопросов, касающихся личной жизни моей или других служащих. Это неприлично и даже оскорбительно. Если вы не можете этого понять — просто запомните как таблицу умножения. Ясно?
Аэлита снова кивнула, но медленно, хмуро. Яркие зелёные глаза наполнились... не слезами, нет, но обидой и непониманием.
«Переборщил», — признал Титов, досадуя на себя за эту отповедь. Сорвался, он понимал это; Брамс умудрилась вывести поручика из себя. Не настолько, чтобы он всерьёз разозлился, но в изрядной степени. Тем обидней было сознавать, что Аэлита не особенно виновата, просто по своему прямодушию умудрилась растревожить свежую ещё рану: личная жизнь с минувшей осени была для Натана всё ещё болезненным вопросом.
Обычное дело — невеста оказалась неверна, благо вскрылось всё до свадьбы. И хоть Титов вытравил эту сердечную привязанность из души и жизни, но вспоминать о переломном моменте в судьбе было всё же неприятно.
Вот только это совсем не повод обижать маленьких.
— Аэлита Львовна, — проговорил он заметно мягче. — Простите за эту резкость, но некоторым людям неприятно, когда обсуждают столь личные вопросы их жизни без их на то разрешения. Примерно так, как вам неприятно, когда в ваших талантах в?щевички сомневаются лишь на основании того, что вы женщина.
— Но ведь это другое, — неуверенно нахмурилась она.
— Другое, — согласился мужчина. — Но ощущения, полагаю, очень похожие. Договорились?
Брамс вновь кивнула, на этот раз задумчиво и почти уверенно, а потом заметила:
— Знаете, вы когда сердитесь, очень на Алтына похожи.
— На кого? — мужчина удивлённо вскинул брови.
— На Алтына, — повторила она. — У наших соседей пёс есть, овчар, его Дмитрий Сергеевич недопёском с Кавказа привёз, он там служил. Вот Алтын ровно так смотрит, когда недоволен. Вроде и не рычит, не скалится, а наличие зубов ощущается явственно. У вас и глаза в точности как у него, карие в желтизну, — заметила она и, вспомнив наконец, протянула Натану фуражку, которую всё время разговора трепетно прижимала к груди обеими руками, словно защищая. И отчего-то смутилась, когда твёрдые ладони мужчины на мгновение случайно накрыли её пальцы.
— Спасибо, — кивнул Титов, надевая головной убор. Он тоже ощущал лёгкое замешательство; догадывался, о какой собачьей породе идёт речь, и сравнение оказалось неожиданно лестным. Мужчина жестом предложил двигаться дальше и проговорил с надеждой: — Может быть, вы всё же передумаете? Право слово, бордель — совсем не то место, которое стоит посетить в жизни. А вы хоть и исключительно талантливая, но всё же юная барышня. Мне, признаться, чрезвычайно неловко вас туда вести.
— Оставьте, поручик, — вздохнула Аэлита. — Я, может, и юная барышня, но не дура же и прекрасно знаю, каким именно местом зарабатывают на жизнь женщины в подобных заведениях. В теории, конечно, но я сомневаюсь, что там есть нечто действительно шокирующее.
— Ваше любопытство вас когда-нибудь погубит, — предрёк Натан.
— Лучше пусть погубит любопытство, чем глупость или скука, — возразила Брамс столь легко и быстро, что не вызывало сомнений: отвечает на подобное замечание не впервые.
Спорить Титов не стал. Пожалуй, он готов был согласиться с этим утверждением.
Дом терпимости, в котором жила покойная Навалова, неожиданно оказался весьма пристойным местом, если можно так выразиться о заведении подобного толка. Чистый классический фасад каменного особняка, возле крыльца в несколько ступеней — вазоны с цветами. Вместо завлекающих публику девиц — швейцар с постным лицом и фигурой штангиста, приглядывающий тут заодно за порядком. Вид полицейского мундира и присутствие молодой девушки, хоть и бравирующей, но всё же непроизвольно старающейся держаться ближе к своему спутнику, не заставил дрогнуть ни один мускул на лице гиганта — вышколен громила был на совесть.
Вот внутри всё было уже гораздо менее благочинно. Служащие уголовного сыска с порога попали в просторный помпезный холл в багровых тонах с позолотой, с бархатными портьерами, закрывающими многочисленные проходы, и низкими кушетками, которые занимали полуобнажённые женщины, принявшие при звуке колокольчика заученно-соблазнительные позы.
Аэлита озиралась с любопытством, словно пришла в музей — да она примерно так и воспринимала это окружение. Натан скользнул равнодушным взглядом по блудницам, отмечая ухоженный вид, хорошую чистую одежду, однако предпринять что-либо не успел: из-за портьер показалась, вероятно, содержательница.
Статная, хорошо одетая женщина лет пятидесяти — крепкая, ухоженная, с аккуратной причёской. Волосы её были густы, а седина на их смоль легла благородно, словно патина на серебро; тёмно-синее строгое платье сделало бы честь любой почтенной матери семейства. И лицо, и манера держаться, и весь её облик явно принадлежали дворянке, получившей прекрасное воспитание, при этом особе властной и решительной. Непонятно было, что толкнуло её к роли содержательницы борделя, однако вид женщины прекрасно объяснял царящую внутри чистоту и порядок.
Она скользнула оценивающим взглядом по Аэлите, отчего та непроизвольно выпрямилась и упрямо вздёрнула подбородок, не понимая даже, что в этом взгляде ей столь неприятно. После этого хозяйка осмотрела поручика, вежливо улыбнулась, глядя ему в глаза, и проговорила красивым, хорошо поставленным контральто:
— Добрый день. Чем я и моё заведение могут быть полезны городской полиции?
При этом она сделала лёгкий жест рукой, и все блудницы тихонько, без суеты поднялись, поправляя одежду, и, переговариваясь вполголоса, исчезли за портьерами. Остались только две, но обе накинули халаты и чинно присели на кушетки.
— Здравствуйте. Аглая Навалова работала здесь? — уточнил Титов.
— Работала? — безупречные брови женщины вопросительно выгнулись, а во взгляде мелькнула какая-то тень. — Что с ней случилось?
— Она умерла. Мы можем поговорить в более... располагающей обстановке?
— Да, разумеется. Пойдёмте, поручик, — согласилась она, невозмутимо цепляя мужчину под локоть. Чуть насупленная и очень задумчивая Аэлита зашагала с другой стороны.
Молча они прошествовали через дверь в торце залы, напротив входа, завернули за расположенную в следующей комнате лестницу, немного прошли по тёмному коридору и зашли в небольшую уютную гостиную. Брамс растерянно огляделась — ничего подобного она не ожидала. Словно не в публичном доме оказались, а в гостях у благообразной горожанки.
«И чего он меня с собой брать не хотел?» — обиженно подумала девушка, усаживаясь в предложенное кресло и разочарованным взглядом обводя комнату.
Титов же, напротив, при виде подобной пасторали перевёл дух: повезло.
— Давно у вас находилась Навалова?
— Она ко мне пришла сразу, как сравнялось шестнадцать, — задумчиво заговорила содержательница публичного дома, назвавшаяся Назаровой Анной Ивановной. — Я взяла, хоть она и из крестьянок. Как объявили бой безграмотности, так с этим легче стало: даже из глухих сёл приезжают, и то вроде бы молодые не совсем дурные да пропащие. А Аглая... — она медленно качнула головой. — Ох и хороша была девка. Гранит.
— Что вы имеете в виду? — растерялся поручик, не сумевший применить подобный эпитет к блуднице.
— Характер. Ох и сильна. Понравилась она мне, очень на меня похожа. В таком возрасте в это ремесло идут от безнадёги, а Аглая решила, что хочет жить красиво. Но не просто решила, а твёрдо шла к поставленной цели. Иные с такими запросами как себя ведут? Думают, что за красу и свежесть им непременно должен к ногам граф упасть, на худой конец надворный советник из благородных. Я на таких сполна нагляделась.
— А Навалова?
— Эта из другого теста, — качнула головой женщина. — Поначалу я взяла её как раз за юность и красоту. Думала, как обычно, поистаскается — выгоню. Но нет, Аглая была не из таких. Все деньги спускала не на развлечения, а на своё будущее. За собой очень следила, чистая была. Уроки танцев брала, образование получала. Она сейчас куда больше интересовала мужчин, нежели в юности, и мужчин уже совсем иного сорта, если вы понимаете, о чём я, — Анна Ивановна позволила себе чуть снисходительную улыбку и окинула выразительным взглядом самого Титова. — Я бы, знаете ли, не удивилась, найди она себе через год-другой состоятельного мужчину и оставь ремесло.
— И вы бы отпустили? Она же, наверное, много денег приносила.
— Я же не рабовладелица, — усмехнулась женщина. — Всё законно, с лицензией, с полицейским и врачебным учётом. У меня всё же приличное заведение, — резюмировала она с явной иронией. — Хотя, конечно, жалко. Очень талантливая девочка была. Я подумывала понаблюдать за ней и, если не найдёт подходящего мужчину, сделать себе помощницей.
— А остальные как на это смотрели? Конфликтов не было? Вообще что-нибудь странное в последние дни происходило?
— Она ни с кем особенно не общалась, — вновь качнула головой Назарова. — Довольно скрытная девочка, не любила говорить о себе, но умела вовремя улыбнуться, пустить слезу и выслушать. Не зазнавалась. Если о чём и спорила с остальными, то не больше, чем прочие, а без ссор у нас не обходится. Конкуренция, видите ли. Но я слежу за порядком и не допускаю лишнего, девочки знают, что за гадость кому-то из своих можно вылететь на улицу. Бабские склоки, если вовремя не пресечь, весьма мерзкая штука. Плевать бы мне на девиц, но не дай бог всё это хоть краем кого-то из гостей заденет — от репутации воспоминаний не останется.
— А странности?
— Как сказать, — протянула женщина, задумчиво разгладила невидимые складки на юбке. — Не могу утверждать наверняка, но мне показалось, у неё появился постоянный мужчина. Но это лишь моё предположение и наблюдение, если хотите: когда в жизни женщины случаются подобные изменения, это заметно внимательному взгляду. Кроме того, свой выходной она раньше тратила на обучение и проводила где-то неподалёку, а недавно стала уезжать в город.
— Куда именно, не можете предположить? Хотя бы примерно?
Анна Иванонва нахмурилась, глядя прямо перед собой, а потом медленно качнула головой:
— Нет, увы, не припоминаю.
— А кто-нибудь из женщин может знать больше? — без особой надежды уточнил поручик.
— Сомневаюсь, у неё не было подруг. Можете, конечно, поспрашивать, но я бы не обольщалась.
— Поспрашиваю.
Стоило вынести Назаровой благодарность как примерной гражданке. Она не выказала и тени неудовольствия тем, что полицейские отвлекают от работы её женщин, обеспечила возможность разговора и очерёдность, так что ни одна из сторон не тратила лишнего времени — в общем, показала себя очень талантливым управленцем и совершенно добровольно сотрудничала с полицией. То ли характер такой, то ли смерть Аглаи её всерьёз расстроила.
Предсказуемо, что времени разговоры заняли порядочно, но ничего нового от работниц борделя Титов не узнал. Волевую, весьма эгоистичную и готовую идти ради цели на всё Аглаю женщины недолюбливали, но всерьёз подозревать их в убийстве поручик не мог: совсем не женский способ, следы, да и странный спуск тела по реке не вязался с блудницами. А Навалову действительно убили, сомнений в этом не было.
Судебные медики, у которых служащие сыска по дороге забрали бумаги, фотографии и портрет покойницы, уверяли, что ту утопили, но только не в реке, а в воде из водопровода, в которой имелось большое количество мыла, и сделал это определённо мужчина: на спине трупа, между лопатками, обнаружился кровоподтёк, повторяющий формой крупную ладонь. Вероятно, женщину так удерживали под водой. Нашлись и другие повреждения: очевидно, бедняжка всё же билась и пыталась вырваться, ссадила колени и локти, разбила пальцы на ногах, на что при первичном осмотре не обратили внимания, а топили её, предположительно, в ванне.
По всему выходило, что убил блудницу тот самый постоянный покровитель, существование которого предположила содержательница борделя: достаточно крепкий и весьма обеспеченный мужчина. Последний вывод можно было сделать, во-первых, из предпочтений покойницы, а во-вторых, водопровод пришёл пока ещё не в каждый дом города, жители победнее обходились водоразборными колонками. Да и труп он, наверное, не извозчиком вёз.
А вот за что убил и как искать этого злодея, Натан пока не представлял и разумных идей на сей счёт у него не было.
Увы, и осмотр комнат женщины никаких результатов не дал, хотя Титов с согласия хозяйки дома обшарил всё. Памятных фотографий и других подобных вещиц у Наваловой не было, зато имелись довольно ценные, даже порой дорогие, предметы, очевидно, подарки от покровителей — браслеты, кольца, серьги и прочие безделушки. Недостатка в одежде покойная тоже не знала, и вещи были исключительно высокого качества.
Среди немногочисленных документов не попалось ничего ценного, да и документов тех было — несколько справок от оценщиков о дарёных украшениях, с разными датами. Чековых книжек или других признаков счёта в банке Титов не нашёл — либо покойница унесла их с собой, вместе с билетом проститутки, либо накоплений никаких не существовало. Ещё нашлись учебные тетради, согласно которым Навалова брала уроки языков, ведения хозяйства, этикета, психологии, и неплохо успевала.
Не помог и опрос прочих служащих борделя — бессменного швейцара, слуг. Последним приплачивали за то, чтобы они ничего не видели, и они то ли действительно не видели, то ли помалкивали. А привратник оказался не вышколенным, а туповатым, и даже не вспомнил, в чём именно и когда Навалова отправилась в свой последний путь. Девушки и содержательница, впрочем, настаивали, что в выходные свои Аглая никогда не наряжалась особенно, носила обыкновенные платья. Однако, какого из них недоставало, никто из обитателей борделя внятно ответить не сумел.
— Эм... Элеонора Карловна, да я как-то не готов, — пробормотал Чогошвили. — Вы, конечно, эффектная женщина...
— Тьфу на тебя, сопляк! — беззлобно фыркнула Михельсон и кивнула на запертую дверь. — Вон голуби полетели. Пари бы сделала, да больно повод неподходящий. А что ты разулыбался? Иди срам свой из ящика выгребай да на боевой пост двигай, а то таракан застукает за непотребством — проблем не оберёшься. Хоть бы уж прибили кого где-нибудь подальше, чтобы он опять вымелся на другой край губернии...
Аэлита нагнала мрачного поручика в конце коридора, двинулась рядом, приноравливаясь к широкому шагу мужчины, искоса заглядывая в лицо.
— Натан Ильич, я что-то не то сказала, да? — предположила она. — Вы простите, если что. Если вас женщины не интересуют, то я...
— Брамс! — оборвал её мужчина, резко остановившись, и круто развернулся к девушке. Подумалось, что скоро это слово станет у него новым излюбленным ругательством. — Довольно. Леший побери, лучше не извиняйтесь, у вас это неважно выходит. Во-первых, на Владимирскую мы с вами едем сейчас по долгу службы, и совмещать оную с сомнительными развлечениями я привычки не имею. Вы, надеюсь, тоже. Ясно?
Аэлита мелко закивала, снизу вверх глядя на мужчину, хотя для себя решила, что Натан просто стесняется. К счастью для обоих, этот вывод Брамс оглашать не стала.
— Ну и во-вторых, меня интересуют женщины. Но обсуждать этот вопрос с до безобразия наивной незамужней девицей я считаю неуместным и впредь попрошу вас на службе воздержаться от вопросов, касающихся личной жизни моей или других служащих. Это неприлично и даже оскорбительно. Если вы не можете этого понять — просто запомните как таблицу умножения. Ясно?
Аэлита снова кивнула, но медленно, хмуро. Яркие зелёные глаза наполнились... не слезами, нет, но обидой и непониманием.
«Переборщил», — признал Титов, досадуя на себя за эту отповедь. Сорвался, он понимал это; Брамс умудрилась вывести поручика из себя. Не настолько, чтобы он всерьёз разозлился, но в изрядной степени. Тем обидней было сознавать, что Аэлита не особенно виновата, просто по своему прямодушию умудрилась растревожить свежую ещё рану: личная жизнь с минувшей осени была для Натана всё ещё болезненным вопросом.
Обычное дело — невеста оказалась неверна, благо вскрылось всё до свадьбы. И хоть Титов вытравил эту сердечную привязанность из души и жизни, но вспоминать о переломном моменте в судьбе было всё же неприятно.
Вот только это совсем не повод обижать маленьких.
— Аэлита Львовна, — проговорил он заметно мягче. — Простите за эту резкость, но некоторым людям неприятно, когда обсуждают столь личные вопросы их жизни без их на то разрешения. Примерно так, как вам неприятно, когда в ваших талантах в?щевички сомневаются лишь на основании того, что вы женщина.
— Но ведь это другое, — неуверенно нахмурилась она.
— Другое, — согласился мужчина. — Но ощущения, полагаю, очень похожие. Договорились?
Брамс вновь кивнула, на этот раз задумчиво и почти уверенно, а потом заметила:
— Знаете, вы когда сердитесь, очень на Алтына похожи.
— На кого? — мужчина удивлённо вскинул брови.
— На Алтына, — повторила она. — У наших соседей пёс есть, овчар, его Дмитрий Сергеевич недопёском с Кавказа привёз, он там служил. Вот Алтын ровно так смотрит, когда недоволен. Вроде и не рычит, не скалится, а наличие зубов ощущается явственно. У вас и глаза в точности как у него, карие в желтизну, — заметила она и, вспомнив наконец, протянула Натану фуражку, которую всё время разговора трепетно прижимала к груди обеими руками, словно защищая. И отчего-то смутилась, когда твёрдые ладони мужчины на мгновение случайно накрыли её пальцы.
— Спасибо, — кивнул Титов, надевая головной убор. Он тоже ощущал лёгкое замешательство; догадывался, о какой собачьей породе идёт речь, и сравнение оказалось неожиданно лестным. Мужчина жестом предложил двигаться дальше и проговорил с надеждой: — Может быть, вы всё же передумаете? Право слово, бордель — совсем не то место, которое стоит посетить в жизни. А вы хоть и исключительно талантливая, но всё же юная барышня. Мне, признаться, чрезвычайно неловко вас туда вести.
— Оставьте, поручик, — вздохнула Аэлита. — Я, может, и юная барышня, но не дура же и прекрасно знаю, каким именно местом зарабатывают на жизнь женщины в подобных заведениях. В теории, конечно, но я сомневаюсь, что там есть нечто действительно шокирующее.
— Ваше любопытство вас когда-нибудь погубит, — предрёк Натан.
— Лучше пусть погубит любопытство, чем глупость или скука, — возразила Брамс столь легко и быстро, что не вызывало сомнений: отвечает на подобное замечание не впервые.
Спорить Титов не стал. Пожалуй, он готов был согласиться с этим утверждением.
ГЛАВА 5. МАЙСКАЯ НОЧЬ
Дом терпимости, в котором жила покойная Навалова, неожиданно оказался весьма пристойным местом, если можно так выразиться о заведении подобного толка. Чистый классический фасад каменного особняка, возле крыльца в несколько ступеней — вазоны с цветами. Вместо завлекающих публику девиц — швейцар с постным лицом и фигурой штангиста, приглядывающий тут заодно за порядком. Вид полицейского мундира и присутствие молодой девушки, хоть и бравирующей, но всё же непроизвольно старающейся держаться ближе к своему спутнику, не заставил дрогнуть ни один мускул на лице гиганта — вышколен громила был на совесть.
Вот внутри всё было уже гораздо менее благочинно. Служащие уголовного сыска с порога попали в просторный помпезный холл в багровых тонах с позолотой, с бархатными портьерами, закрывающими многочисленные проходы, и низкими кушетками, которые занимали полуобнажённые женщины, принявшие при звуке колокольчика заученно-соблазнительные позы.
Аэлита озиралась с любопытством, словно пришла в музей — да она примерно так и воспринимала это окружение. Натан скользнул равнодушным взглядом по блудницам, отмечая ухоженный вид, хорошую чистую одежду, однако предпринять что-либо не успел: из-за портьер показалась, вероятно, содержательница.
Статная, хорошо одетая женщина лет пятидесяти — крепкая, ухоженная, с аккуратной причёской. Волосы её были густы, а седина на их смоль легла благородно, словно патина на серебро; тёмно-синее строгое платье сделало бы честь любой почтенной матери семейства. И лицо, и манера держаться, и весь её облик явно принадлежали дворянке, получившей прекрасное воспитание, при этом особе властной и решительной. Непонятно было, что толкнуло её к роли содержательницы борделя, однако вид женщины прекрасно объяснял царящую внутри чистоту и порядок.
Она скользнула оценивающим взглядом по Аэлите, отчего та непроизвольно выпрямилась и упрямо вздёрнула подбородок, не понимая даже, что в этом взгляде ей столь неприятно. После этого хозяйка осмотрела поручика, вежливо улыбнулась, глядя ему в глаза, и проговорила красивым, хорошо поставленным контральто:
— Добрый день. Чем я и моё заведение могут быть полезны городской полиции?
При этом она сделала лёгкий жест рукой, и все блудницы тихонько, без суеты поднялись, поправляя одежду, и, переговариваясь вполголоса, исчезли за портьерами. Остались только две, но обе накинули халаты и чинно присели на кушетки.
— Здравствуйте. Аглая Навалова работала здесь? — уточнил Титов.
— Работала? — безупречные брови женщины вопросительно выгнулись, а во взгляде мелькнула какая-то тень. — Что с ней случилось?
— Она умерла. Мы можем поговорить в более... располагающей обстановке?
— Да, разумеется. Пойдёмте, поручик, — согласилась она, невозмутимо цепляя мужчину под локоть. Чуть насупленная и очень задумчивая Аэлита зашагала с другой стороны.
Молча они прошествовали через дверь в торце залы, напротив входа, завернули за расположенную в следующей комнате лестницу, немного прошли по тёмному коридору и зашли в небольшую уютную гостиную. Брамс растерянно огляделась — ничего подобного она не ожидала. Словно не в публичном доме оказались, а в гостях у благообразной горожанки.
«И чего он меня с собой брать не хотел?» — обиженно подумала девушка, усаживаясь в предложенное кресло и разочарованным взглядом обводя комнату.
Титов же, напротив, при виде подобной пасторали перевёл дух: повезло.
— Давно у вас находилась Навалова?
— Она ко мне пришла сразу, как сравнялось шестнадцать, — задумчиво заговорила содержательница публичного дома, назвавшаяся Назаровой Анной Ивановной. — Я взяла, хоть она и из крестьянок. Как объявили бой безграмотности, так с этим легче стало: даже из глухих сёл приезжают, и то вроде бы молодые не совсем дурные да пропащие. А Аглая... — она медленно качнула головой. — Ох и хороша была девка. Гранит.
— Что вы имеете в виду? — растерялся поручик, не сумевший применить подобный эпитет к блуднице.
— Характер. Ох и сильна. Понравилась она мне, очень на меня похожа. В таком возрасте в это ремесло идут от безнадёги, а Аглая решила, что хочет жить красиво. Но не просто решила, а твёрдо шла к поставленной цели. Иные с такими запросами как себя ведут? Думают, что за красу и свежесть им непременно должен к ногам граф упасть, на худой конец надворный советник из благородных. Я на таких сполна нагляделась.
— А Навалова?
— Эта из другого теста, — качнула головой женщина. — Поначалу я взяла её как раз за юность и красоту. Думала, как обычно, поистаскается — выгоню. Но нет, Аглая была не из таких. Все деньги спускала не на развлечения, а на своё будущее. За собой очень следила, чистая была. Уроки танцев брала, образование получала. Она сейчас куда больше интересовала мужчин, нежели в юности, и мужчин уже совсем иного сорта, если вы понимаете, о чём я, — Анна Ивановна позволила себе чуть снисходительную улыбку и окинула выразительным взглядом самого Титова. — Я бы, знаете ли, не удивилась, найди она себе через год-другой состоятельного мужчину и оставь ремесло.
— И вы бы отпустили? Она же, наверное, много денег приносила.
— Я же не рабовладелица, — усмехнулась женщина. — Всё законно, с лицензией, с полицейским и врачебным учётом. У меня всё же приличное заведение, — резюмировала она с явной иронией. — Хотя, конечно, жалко. Очень талантливая девочка была. Я подумывала понаблюдать за ней и, если не найдёт подходящего мужчину, сделать себе помощницей.
— А остальные как на это смотрели? Конфликтов не было? Вообще что-нибудь странное в последние дни происходило?
— Она ни с кем особенно не общалась, — вновь качнула головой Назарова. — Довольно скрытная девочка, не любила говорить о себе, но умела вовремя улыбнуться, пустить слезу и выслушать. Не зазнавалась. Если о чём и спорила с остальными, то не больше, чем прочие, а без ссор у нас не обходится. Конкуренция, видите ли. Но я слежу за порядком и не допускаю лишнего, девочки знают, что за гадость кому-то из своих можно вылететь на улицу. Бабские склоки, если вовремя не пресечь, весьма мерзкая штука. Плевать бы мне на девиц, но не дай бог всё это хоть краем кого-то из гостей заденет — от репутации воспоминаний не останется.
— А странности?
— Как сказать, — протянула женщина, задумчиво разгладила невидимые складки на юбке. — Не могу утверждать наверняка, но мне показалось, у неё появился постоянный мужчина. Но это лишь моё предположение и наблюдение, если хотите: когда в жизни женщины случаются подобные изменения, это заметно внимательному взгляду. Кроме того, свой выходной она раньше тратила на обучение и проводила где-то неподалёку, а недавно стала уезжать в город.
— Куда именно, не можете предположить? Хотя бы примерно?
Анна Иванонва нахмурилась, глядя прямо перед собой, а потом медленно качнула головой:
— Нет, увы, не припоминаю.
— А кто-нибудь из женщин может знать больше? — без особой надежды уточнил поручик.
— Сомневаюсь, у неё не было подруг. Можете, конечно, поспрашивать, но я бы не обольщалась.
— Поспрашиваю.
Стоило вынести Назаровой благодарность как примерной гражданке. Она не выказала и тени неудовольствия тем, что полицейские отвлекают от работы её женщин, обеспечила возможность разговора и очерёдность, так что ни одна из сторон не тратила лишнего времени — в общем, показала себя очень талантливым управленцем и совершенно добровольно сотрудничала с полицией. То ли характер такой, то ли смерть Аглаи её всерьёз расстроила.
Предсказуемо, что времени разговоры заняли порядочно, но ничего нового от работниц борделя Титов не узнал. Волевую, весьма эгоистичную и готовую идти ради цели на всё Аглаю женщины недолюбливали, но всерьёз подозревать их в убийстве поручик не мог: совсем не женский способ, следы, да и странный спуск тела по реке не вязался с блудницами. А Навалову действительно убили, сомнений в этом не было.
Судебные медики, у которых служащие сыска по дороге забрали бумаги, фотографии и портрет покойницы, уверяли, что ту утопили, но только не в реке, а в воде из водопровода, в которой имелось большое количество мыла, и сделал это определённо мужчина: на спине трупа, между лопатками, обнаружился кровоподтёк, повторяющий формой крупную ладонь. Вероятно, женщину так удерживали под водой. Нашлись и другие повреждения: очевидно, бедняжка всё же билась и пыталась вырваться, ссадила колени и локти, разбила пальцы на ногах, на что при первичном осмотре не обратили внимания, а топили её, предположительно, в ванне.
По всему выходило, что убил блудницу тот самый постоянный покровитель, существование которого предположила содержательница борделя: достаточно крепкий и весьма обеспеченный мужчина. Последний вывод можно было сделать, во-первых, из предпочтений покойницы, а во-вторых, водопровод пришёл пока ещё не в каждый дом города, жители победнее обходились водоразборными колонками. Да и труп он, наверное, не извозчиком вёз.
А вот за что убил и как искать этого злодея, Натан пока не представлял и разумных идей на сей счёт у него не было.
Увы, и осмотр комнат женщины никаких результатов не дал, хотя Титов с согласия хозяйки дома обшарил всё. Памятных фотографий и других подобных вещиц у Наваловой не было, зато имелись довольно ценные, даже порой дорогие, предметы, очевидно, подарки от покровителей — браслеты, кольца, серьги и прочие безделушки. Недостатка в одежде покойная тоже не знала, и вещи были исключительно высокого качества.
Среди немногочисленных документов не попалось ничего ценного, да и документов тех было — несколько справок от оценщиков о дарёных украшениях, с разными датами. Чековых книжек или других признаков счёта в банке Титов не нашёл — либо покойница унесла их с собой, вместе с билетом проститутки, либо накоплений никаких не существовало. Ещё нашлись учебные тетради, согласно которым Навалова брала уроки языков, ведения хозяйства, этикета, психологии, и неплохо успевала.
Не помог и опрос прочих служащих борделя — бессменного швейцара, слуг. Последним приплачивали за то, чтобы они ничего не видели, и они то ли действительно не видели, то ли помалкивали. А привратник оказался не вышколенным, а туповатым, и даже не вспомнил, в чём именно и когда Навалова отправилась в свой последний путь. Девушки и содержательница, впрочем, настаивали, что в выходные свои Аглая никогда не наряжалась особенно, носила обыкновенные платья. Однако, какого из них недоставало, никто из обитателей борделя внятно ответить не сумел.
