— Всё одно, чужой дневник, — пожал плечами Титов. — Ничего благородного в этом нет.
— Ну скажете тоже, трагедия... Вон, дневники и письма всяких мёртвых писателей публикуют, и немалым тиражом, — логично возразила девушка.
— Кхм. Пожалуй, с этой стороны я на вопрос не смотрел, — чуть смутился Натан.
— Погодите, но как же «Взлёт»? Разве это не срочно?
— Тоже срочно, но в первую очередь нужно разузнать побольше о круге общения третьей жертвы и её последних минутах. Умерла Акулина тоже после девяти, но когда её оглушили — неясно. Пока выходит, что последней её видела мать около полудня.
— А мог, скажем, Хрищев быть сообщником Горбача? — азартно предположила Аэлита. — Он ведь шофёр, на том же «Взлёте».
— Соображаете, — похвалил Титов. — Только мотива мы у Хрищева так и не нашли, а кто что мог — это мы выясним только после поездки на завод. Думаю, завтра уже. Лично мне эта версия не кажется интересной, а там — кто знает.
— Натан Ильич, а я вот ещё что вспомнила. Та — то? — что показывал нам этот лысый, на сову похожий, из Охранки. Почему вы про него не думаете?
— Брамс, вы же сами постановили, что следы на телах не имеют с этим «нечто» ничего общего! — усмехнулся поручик. — Уже передумали и решили записать его в сообщники?
— Вряд ли, я же не знаю, что это такое, — смешалась Аэлита. — Но всё равно, не просто ведь так нам её подсунули, да?
— Не просто, — согласился мужчина. — И дом, у которого неизменно обрывался след Наваловой, взорвали не просто так. Только как всё это привязать к делу, пока неясно, и даже неясно, в каком направлении стоит искать. И если прыгать вокруг и строить пустые гипотезы, мы лишь потратим время и запутаемся ещё больше, увязнув в количестве версий. Из фактов у нас имеются три трупа, повторение убийцей нелепого ритуала тридцатилетней давности, его природа в?щевика и тонкая, но явная ниточка к «Взлёту». Ну и та в?щь, следы которой найдены на всех покойницах.
— Толку с неё, — недовольно нахмурилась Брамс.
— От неё нет пользы, пока мы её не нашли. Поверьте моему опыту, она свою роль ещё сыграет.
— Да ладно, какая там роль, — скривилась девушка и вздохнула. — Мне на самом деле другое обидно. Мы столько бились над восстановлением умбры, эта идея казалась такой перспективной, а ничего толком не дала...
— Вы хотите результата слишком быстро, — не удержался от улыбки Титов. — Что значит — ничего не дала? Вы как минимум установили способ, которым стёрли умбру, который также косвенно указывает на «Взлёт». Не кисните, Брамс, вся наша жизнь — дорога проб и ошибок.
Девушка понуро кивнула, признавая правоту поручика, а там они добрались до нужного дома, и стало не до посторонних разговоров.
Бело-розовый, легкомысленного вида особнячок, в котором обитало большое семейство Царёвых — родители, два младших сына и четыре дочери, из которых нужная являлась старшей, — стоял чуть в стороне от дороги, за небольшим сквером со старыми липами, огороженным низким кованым заборчиком без ворот. То ли земля эта принадлежала городу, то ли Царёвы были достаточно гостеприимны и не возражали против случайных прохожих.
Тамара, лучшая подруга покойной, оказалась типической приличной девушкой из хорошей семьи, незамужней, но, кажется, имеющей жениха. Со светлыми кудряшками и лицом сердечком, с голубыми глазами и в розовом, немного кукольном платье, она выглядела, впрочем, мило и даже трогательно, как девочка, — совершенно не во вкусе Натана, но он знал мужчин, предпочитавших именно такой тип. Единственной зацепившей внимание деталью облика были чуть припухшие нос и глаза. Деталь эту девушка пыталась загримировать, и от обилия пудры лицо казалось совершенно фарфоровым.
При беседе пожелал присутствовать отец, статный мужчина из бывших офицеров и нынешних чиновников, и Титов не видел причин ему отказывать.
— Если вы не желаете говорить об этом сейчас, мы можем прийти в более удобное время, — сказал поручик, переводя взгляд с девушки на родителя и обратно.
— Нет-нет, задавайте свои вопросы, конечно, я понимаю, это нужно, чтобы узнать, кто Кулечку... — Царёва шумно вздохнула, приложила платок к глазам.
Кажется, несмотря на общую искусственность облика, в своей печали Тамара была искренна.
— Для начала я бы хотел всё же уяснить, что не так было в их с мужем семье. Насколько я понял, женились они без принуждения, по взаимной склонности, разве нет?
— Да, конечно, по склонности, Кулечка была очарована Сергей Михалычем, он так красиво ухаживал — цветы, театр, всяческие мелкие подарки. Они очень, очень гармоничная пара! Были, — поправила себя девушка с новым вздохом. — А потом я и сама не поняла! Я Кулечке постоянно говорю: ну чего тебе не хватает? Умный, жалование большое, ни в чём не отказывает. Ну староват, конечно, но мужчине можно, он же не толстый был, как вот например...
— Тамара, — тихо, но веско проговорил отец. — Господину полицейскому не интересны твои сплетни о соседях.
— Простите, — явственно смутилась девушка, хотя через слой пудры краска и не проступила. — Так вот, мы с Кулечкой каждый раз, как разговор заходит... — торопливо продолжила она, потом осеклась и тихо добавила, опять аккуратно промокнув глаза: — Извините. Не могу привыкнуть, что...
— Тамара, соберись. Потом, — столь же тихо, уверенно воззвал к ней отец. Кажется, вызвался присутствовать при разговоре он не из опасения, что полицейские обидят дочь, а вот как раз для этого: не позволять дочери отвлекаться и болтать попусту.
— Да... Так вот, Кулечка и сама не могла сказать, что не так, всё твердила, что он ей как чужой стал и словно бы откупиться от неё пытается. А зачем ей, говорит, наряды, если она мужа и не видит толком, а без него, мол, нехорошо куда-то идти.
— В последнее время что-нибудь изменилось?
— Знаете, да, — нахмурившись и немного подумав, Тамара медленно кивнула и, чуть подавшись вперёд, заговорила торопливо, словно боялась забыть: — С пару месяцев назад она вдруг так преобразилась, разом похорошела. Я расспрашивала, что да как, но она только смеялась и обещала рассказать, потом, когда-нибудь. Потом она опять то весёлая была, то грустная и задумчивая, и про мужа своего не говорила больше. Да я и не спрашивала, Васечка же как раз тогда моей руки просил, и я... В общем, не спрашивала я, своим была так занята, что и поговорить мы могли редко когда, — она вновь шумно вздохнула, опять торопливо промокнула глаза и на несколько мгновений умолкла, кажется унимая подступившие слёзы. — А ещё было... Не знаю, важно ли? В аккурат на Пасху, я потому и запомнила. Кулечка очень тихая в тот день была, всё про Бога говорила и обронила между прочим, что мужа своего словно бы и совсем не знает.
— Что значит — про Бога говорила? — растерялся Натан.
— Я точно не помню, — виновато вздохнула она. — Что-то про выбор между двух грехов, про предательство, я так толком и не разобрала, а объясняться она не стала, велела не брать в голову и потом смеялась, что в Светлое Воскресенье грехи особенно тяжкими кажутся. А какие у неё грехи? Кулечка всегда такая добрая, такая отзывчивая была... Простите, — она отвернулась, прикрываясь платком.
— Тамара Олеговна, простите, но ещё один, последний вопрос, и я не побеспокою вас больше, — через мгновение продолжил Титов, стараясь говорить как можно мягче. — Вы видели вчера Акулину?
Оказалось, подруги вправду встречались и до четырёх пополудни гуляли по лавкам. Потом Горбач осталась в уютном ресторанчике, где девушки присели отдохнуть, а Тамара упорхнула к жениху. Это был какой-никакой след. Напоследок убедившись, что и Царёва не знает убитых Навалову и Дёмину, Натан распрощался с девушкой и, пожелав ей сил и терпения, отправился в тот ресторанчик.
Пока нашли то место, точного расположения которого Царёва не запомнила, пока опросили всех половых — день совершенно склонился к вечеру. В ресторанчике витали столь дивные запахи, что сыскари единогласно решили здесь и перекусить, заодно подведя итоги дня.
Акулину вспомнили. Она сидела тут больше часа, потом к ней присоединился некий мужчина, причём половой предположил, что это был муж — уж очень тепло они беседовали. Однако дальнейшие расспросы окончательно убедили Титова в наличии у покойницы любовника: визави Горбач оказался тот самый огромный и чернявый тип, которого вспомнила одна из горничных. Пробыли они здесь очень недолго, мужчина заплатил по счёту, и пара скрылась в неизвестном направлении. След на том оборвался.
— Занятно выходит, — задумчиво проговорил поручик. — Кто, интересно, этот чернявый? Ясно, что любовник, вот только где его теперь искать? Может быть, близкие люди его знали, но... признаться, нынче я не готов ещё раз беспокоить расстроенную девочку и больную старуху.
— Так может, в письмах что-то будет? — предположила Брамс, полностью согласная со спутником.
Если мать Акулины напугала в?щевичку своей старостью и болезнью, то Царёва вызывала усталую недовольную гримаску и стойкую неприязнь. Не слезами, тут Аэлита ей искренне сочувствовала. Просто Тамара всей своей наружностью и нравом воплощала тот «идеал», от которого сама в?щевичка отчаянно бежала всю жизнь: слабой, хрупкой, зависимой особы, весь образ мыслей и жизни которой определялся окружающими её мужчинами — вначале отцом, а после мужем.
— На это и надежда. И хорошо бы успеть сегодня, чтобы завтра всё же добраться до «Взлёта». А вы там, к слову, бывали?
— Да, конечно, хотя всего пару раз, — обрадовала Титова в?щевичка. — У нас же институт частью при «Взлёте», мы все там бывали, многие туда и устраивались, кончив учёбу.
— Прекрасно, это весьма кстати! Мне прежде не доводилось посещать подобные места, и очень хорошо, что у вас имеется о них представление
— А что, в Петрограде нет заводов? — изумилась Аэлита.
— Отчего же? Масса. Просто вот как-то не случалось.
— У вас была настолько скучная служба в столице? — предположила Брамс.
— Напротив! — засмеялся Натан, и некоторое время оказалось посвящено рассказам о прежней жизни.
Поручик припомнил одну забавную историю, потом другую, и быстро увлёкся. Это оказалось исключительно приятно; нет, не травить байки, а смешить Аэлиту.
Титов любовался девушкой, и сам не мог не улыбаться в ответ, и под конец уже сам смеялся не меньше неё, просто заразившись весельем. Добрый час они вот так просидели, болтая и не думая о важном, а потом Натан насилу вспомнил, что сегодня им предстоит ещё одно серьёзное и не самое приятное дело и откладывать его дольше не стоит. Да и, вспомнив, не сразу сумел заставить себя прервать приятный вечер.
— Не тряситесь столь откровенно, не съедят же они вас, — насмешливо улыбнулся Титов, наблюдая за суетливыми попытками Брамс избавиться от своей дорожной униформы и прихорошиться.
Сначала она сдвинула на лоб очки, потом потянула наверх анорак, только после этого вспомнила про шлем и попыталась одновременно избавиться и от него, но руки от волнения слушались плохо. Суетой своей в?щевичка добилась только того, что узел на макушке рассыпался и волосы намертво зацепились за пряжку шлема и очки. Учитывая наполовину стащенную грубую брезентовую робу, положение оказалось незавидным.
Аэлита зло зашипела и явно вознамерилась освободиться ценой порванного шлема или, скорее, пары клочьев волос. Допустить этого Натан, конечно, не мог, поэтому легко перехватил девичьи запястья и мягко отвёл их в сторону.
— Всё будет хорошо, — твёрдо сообщил Титов. Чуть повернул страдалицу и вынудил её наклонить голову, чтобы добраться до застёжки и освободить запутавшиеся кудряшки.
— Мне бы вашу уверенность, — вздохнула Брамс, легко доверившись рукам поручика.
Управился Натан быстро, повесил шлем и очки на руль, следом стянул с в?щевички анорак — та лишь покорно подняла руки, словно ребёнок. Развернув девушку к себе спиной, ловко выбрал из волос шпильки, с удовольствием пользуясь благовидным предлогом зарыться пальцами в шелковистые рыжие пряди. Впрочем, быстро одёрнул себя и заставил отвлечься от этого увлекательного занятия. Держа заколки в зубах, проворно собрал волосы, скрутил, завернул, заколол — всё это заняло несколько секунд.
Развернув Аэлиту к себе лицом, оглядел, ровно ли вышла причёска.
— Сойдёт, — решил Титов и, не удержавшись, легко коснулся губами лба девушки, у самых волос.
Аэлита ощупала пучок и свою голову, глядя на поручика со смесью благоговения и изумления.
— Где вы так наловчились?..
— У меня две сестры, — легко улыбнулся он. — Одна старше на год, вторая — младше на четыре, на них вот и натренировался.
— Они в Петрограде? — полюбопытствовала в?щевичка.
— Да, и обе вполне счастливы, — пожал плечами Титов. — Ну что, пойдёмте? Перед смертью, говорят, не надышишься.
— Умеете вы утешить, — вздохнула Аэлита, но всё же улыбнулась и, кивнув, решительно двинулась к крыльцу.
Дом Брамсов был старый, ещё деревянный, но ухоженный. Не дом — уютное семейное гнездо, в котором чувствовалась и женская рука, и мужская. Сложно было представить рассеянного Льва Селивановича в роли крепкого и рачительного хозяина, однако с домом он, на удивление, возился с удовольствием. Постоянно что-то перестраивал и придумывал, с большой энергией воплощая все достижения прогресса, хотя делал это не сам, обыкновенно приглашая мастеров. В доме давно уже были проведены свет и водопровод, и даже установлен буквально пару лет назад изобретённый в?ще-электрический водонагреватель — игрушка редкая и сложная, которая пока не получила широкой известности, но обещала через пару лет, после некоторых доработок, завоевать себе место в сердцах и домах людей.
— Ой, Алечка, здравствуй! Натан Ильич, добрый вечер. — Дверь открыл отец семейства, и Аэлита не удержалась от облегчённого вздоха: раз уж папа дома, то всё должно пройти спокойно. Во всяком случае, она на это надеялась. — Это у вас только закончилось ночное дежурство? Долго, — протянул он, но не укоризненно, а скорее уважительно, и после крикнул в дом: — Людушка, накрывай на стол, гости! Да вы проходите, не стойте на пороге.
— Здравствуйте, — ровно проговорила Людмила Викторовна, возникая в дверях. Остро, пронзительно глянула на дочь, но та старательно отводила глаза.
— Да мы ужинали уже, — нервно отмахнулась Аэлита и, привычно разозлившись на себя за смятение и неуверенность, выпрямилась, вскинув голову, и заявила, глядя на отца: — Я за вещами. За частью. Я хочу жить своей жизнью и решать, как её устраивать. Жалование у меня замечательное, его вполне хватит.
— Откуда вдруг такое стремление? — озадачился Лев Селиванович.
— Тогда за меня точно никто решать не сможет, и даже пытаться не будет, — проговорила она, бросив обиженный взгляд на мать.
— И где же ты жить собираешься? — всё так же ровно спросила женщина, скрещивая руки на груди.
— А вот у Натан Ильича, — бесхитростно созналась Аэлита, отчего сам Натан Ильич поперхнулся воздухом, мать её побагровела от негодования, и только отец семейства, чуть нахмурившись, неуверенно проговорил:
— Не знаю, удобно ли будет...
— Не у Натана Ильича, а у той же хозяйки, — поспешил вмешаться Титов, пока мать семейства не хватил удар от этакого нравственного падения дочери. — Хорошая женщина, вдова, сдаёт несколько комнат.
— Так это вы её надоумили? — недобро сощурилась Людмила Викторовна. — Ваше влияние, да? Столичные моды, распущенность, да? А казались таким видным, настоящим офицером!
— Ну скажете тоже, трагедия... Вон, дневники и письма всяких мёртвых писателей публикуют, и немалым тиражом, — логично возразила девушка.
— Кхм. Пожалуй, с этой стороны я на вопрос не смотрел, — чуть смутился Натан.
— Погодите, но как же «Взлёт»? Разве это не срочно?
— Тоже срочно, но в первую очередь нужно разузнать побольше о круге общения третьей жертвы и её последних минутах. Умерла Акулина тоже после девяти, но когда её оглушили — неясно. Пока выходит, что последней её видела мать около полудня.
— А мог, скажем, Хрищев быть сообщником Горбача? — азартно предположила Аэлита. — Он ведь шофёр, на том же «Взлёте».
— Соображаете, — похвалил Титов. — Только мотива мы у Хрищева так и не нашли, а кто что мог — это мы выясним только после поездки на завод. Думаю, завтра уже. Лично мне эта версия не кажется интересной, а там — кто знает.
— Натан Ильич, а я вот ещё что вспомнила. Та — то? — что показывал нам этот лысый, на сову похожий, из Охранки. Почему вы про него не думаете?
— Брамс, вы же сами постановили, что следы на телах не имеют с этим «нечто» ничего общего! — усмехнулся поручик. — Уже передумали и решили записать его в сообщники?
— Вряд ли, я же не знаю, что это такое, — смешалась Аэлита. — Но всё равно, не просто ведь так нам её подсунули, да?
— Не просто, — согласился мужчина. — И дом, у которого неизменно обрывался след Наваловой, взорвали не просто так. Только как всё это привязать к делу, пока неясно, и даже неясно, в каком направлении стоит искать. И если прыгать вокруг и строить пустые гипотезы, мы лишь потратим время и запутаемся ещё больше, увязнув в количестве версий. Из фактов у нас имеются три трупа, повторение убийцей нелепого ритуала тридцатилетней давности, его природа в?щевика и тонкая, но явная ниточка к «Взлёту». Ну и та в?щь, следы которой найдены на всех покойницах.
— Толку с неё, — недовольно нахмурилась Брамс.
— От неё нет пользы, пока мы её не нашли. Поверьте моему опыту, она свою роль ещё сыграет.
— Да ладно, какая там роль, — скривилась девушка и вздохнула. — Мне на самом деле другое обидно. Мы столько бились над восстановлением умбры, эта идея казалась такой перспективной, а ничего толком не дала...
— Вы хотите результата слишком быстро, — не удержался от улыбки Титов. — Что значит — ничего не дала? Вы как минимум установили способ, которым стёрли умбру, который также косвенно указывает на «Взлёт». Не кисните, Брамс, вся наша жизнь — дорога проб и ошибок.
Девушка понуро кивнула, признавая правоту поручика, а там они добрались до нужного дома, и стало не до посторонних разговоров.
Бело-розовый, легкомысленного вида особнячок, в котором обитало большое семейство Царёвых — родители, два младших сына и четыре дочери, из которых нужная являлась старшей, — стоял чуть в стороне от дороги, за небольшим сквером со старыми липами, огороженным низким кованым заборчиком без ворот. То ли земля эта принадлежала городу, то ли Царёвы были достаточно гостеприимны и не возражали против случайных прохожих.
Тамара, лучшая подруга покойной, оказалась типической приличной девушкой из хорошей семьи, незамужней, но, кажется, имеющей жениха. Со светлыми кудряшками и лицом сердечком, с голубыми глазами и в розовом, немного кукольном платье, она выглядела, впрочем, мило и даже трогательно, как девочка, — совершенно не во вкусе Натана, но он знал мужчин, предпочитавших именно такой тип. Единственной зацепившей внимание деталью облика были чуть припухшие нос и глаза. Деталь эту девушка пыталась загримировать, и от обилия пудры лицо казалось совершенно фарфоровым.
При беседе пожелал присутствовать отец, статный мужчина из бывших офицеров и нынешних чиновников, и Титов не видел причин ему отказывать.
— Если вы не желаете говорить об этом сейчас, мы можем прийти в более удобное время, — сказал поручик, переводя взгляд с девушки на родителя и обратно.
— Нет-нет, задавайте свои вопросы, конечно, я понимаю, это нужно, чтобы узнать, кто Кулечку... — Царёва шумно вздохнула, приложила платок к глазам.
Кажется, несмотря на общую искусственность облика, в своей печали Тамара была искренна.
— Для начала я бы хотел всё же уяснить, что не так было в их с мужем семье. Насколько я понял, женились они без принуждения, по взаимной склонности, разве нет?
— Да, конечно, по склонности, Кулечка была очарована Сергей Михалычем, он так красиво ухаживал — цветы, театр, всяческие мелкие подарки. Они очень, очень гармоничная пара! Были, — поправила себя девушка с новым вздохом. — А потом я и сама не поняла! Я Кулечке постоянно говорю: ну чего тебе не хватает? Умный, жалование большое, ни в чём не отказывает. Ну староват, конечно, но мужчине можно, он же не толстый был, как вот например...
— Тамара, — тихо, но веско проговорил отец. — Господину полицейскому не интересны твои сплетни о соседях.
— Простите, — явственно смутилась девушка, хотя через слой пудры краска и не проступила. — Так вот, мы с Кулечкой каждый раз, как разговор заходит... — торопливо продолжила она, потом осеклась и тихо добавила, опять аккуратно промокнув глаза: — Извините. Не могу привыкнуть, что...
— Тамара, соберись. Потом, — столь же тихо, уверенно воззвал к ней отец. Кажется, вызвался присутствовать при разговоре он не из опасения, что полицейские обидят дочь, а вот как раз для этого: не позволять дочери отвлекаться и болтать попусту.
— Да... Так вот, Кулечка и сама не могла сказать, что не так, всё твердила, что он ей как чужой стал и словно бы откупиться от неё пытается. А зачем ей, говорит, наряды, если она мужа и не видит толком, а без него, мол, нехорошо куда-то идти.
— В последнее время что-нибудь изменилось?
— Знаете, да, — нахмурившись и немного подумав, Тамара медленно кивнула и, чуть подавшись вперёд, заговорила торопливо, словно боялась забыть: — С пару месяцев назад она вдруг так преобразилась, разом похорошела. Я расспрашивала, что да как, но она только смеялась и обещала рассказать, потом, когда-нибудь. Потом она опять то весёлая была, то грустная и задумчивая, и про мужа своего не говорила больше. Да я и не спрашивала, Васечка же как раз тогда моей руки просил, и я... В общем, не спрашивала я, своим была так занята, что и поговорить мы могли редко когда, — она вновь шумно вздохнула, опять торопливо промокнула глаза и на несколько мгновений умолкла, кажется унимая подступившие слёзы. — А ещё было... Не знаю, важно ли? В аккурат на Пасху, я потому и запомнила. Кулечка очень тихая в тот день была, всё про Бога говорила и обронила между прочим, что мужа своего словно бы и совсем не знает.
— Что значит — про Бога говорила? — растерялся Натан.
— Я точно не помню, — виновато вздохнула она. — Что-то про выбор между двух грехов, про предательство, я так толком и не разобрала, а объясняться она не стала, велела не брать в голову и потом смеялась, что в Светлое Воскресенье грехи особенно тяжкими кажутся. А какие у неё грехи? Кулечка всегда такая добрая, такая отзывчивая была... Простите, — она отвернулась, прикрываясь платком.
— Тамара Олеговна, простите, но ещё один, последний вопрос, и я не побеспокою вас больше, — через мгновение продолжил Титов, стараясь говорить как можно мягче. — Вы видели вчера Акулину?
Оказалось, подруги вправду встречались и до четырёх пополудни гуляли по лавкам. Потом Горбач осталась в уютном ресторанчике, где девушки присели отдохнуть, а Тамара упорхнула к жениху. Это был какой-никакой след. Напоследок убедившись, что и Царёва не знает убитых Навалову и Дёмину, Натан распрощался с девушкой и, пожелав ей сил и терпения, отправился в тот ресторанчик.
Пока нашли то место, точного расположения которого Царёва не запомнила, пока опросили всех половых — день совершенно склонился к вечеру. В ресторанчике витали столь дивные запахи, что сыскари единогласно решили здесь и перекусить, заодно подведя итоги дня.
Акулину вспомнили. Она сидела тут больше часа, потом к ней присоединился некий мужчина, причём половой предположил, что это был муж — уж очень тепло они беседовали. Однако дальнейшие расспросы окончательно убедили Титова в наличии у покойницы любовника: визави Горбач оказался тот самый огромный и чернявый тип, которого вспомнила одна из горничных. Пробыли они здесь очень недолго, мужчина заплатил по счёту, и пара скрылась в неизвестном направлении. След на том оборвался.
— Занятно выходит, — задумчиво проговорил поручик. — Кто, интересно, этот чернявый? Ясно, что любовник, вот только где его теперь искать? Может быть, близкие люди его знали, но... признаться, нынче я не готов ещё раз беспокоить расстроенную девочку и больную старуху.
— Так может, в письмах что-то будет? — предположила Брамс, полностью согласная со спутником.
Если мать Акулины напугала в?щевичку своей старостью и болезнью, то Царёва вызывала усталую недовольную гримаску и стойкую неприязнь. Не слезами, тут Аэлита ей искренне сочувствовала. Просто Тамара всей своей наружностью и нравом воплощала тот «идеал», от которого сама в?щевичка отчаянно бежала всю жизнь: слабой, хрупкой, зависимой особы, весь образ мыслей и жизни которой определялся окружающими её мужчинами — вначале отцом, а после мужем.
— На это и надежда. И хорошо бы успеть сегодня, чтобы завтра всё же добраться до «Взлёта». А вы там, к слову, бывали?
— Да, конечно, хотя всего пару раз, — обрадовала Титова в?щевичка. — У нас же институт частью при «Взлёте», мы все там бывали, многие туда и устраивались, кончив учёбу.
— Прекрасно, это весьма кстати! Мне прежде не доводилось посещать подобные места, и очень хорошо, что у вас имеется о них представление
— А что, в Петрограде нет заводов? — изумилась Аэлита.
— Отчего же? Масса. Просто вот как-то не случалось.
— У вас была настолько скучная служба в столице? — предположила Брамс.
— Напротив! — засмеялся Натан, и некоторое время оказалось посвящено рассказам о прежней жизни.
Поручик припомнил одну забавную историю, потом другую, и быстро увлёкся. Это оказалось исключительно приятно; нет, не травить байки, а смешить Аэлиту.
Титов любовался девушкой, и сам не мог не улыбаться в ответ, и под конец уже сам смеялся не меньше неё, просто заразившись весельем. Добрый час они вот так просидели, болтая и не думая о важном, а потом Натан насилу вспомнил, что сегодня им предстоит ещё одно серьёзное и не самое приятное дело и откладывать его дольше не стоит. Да и, вспомнив, не сразу сумел заставить себя прервать приятный вечер.
ГЛАВА 15. КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС
— Не тряситесь столь откровенно, не съедят же они вас, — насмешливо улыбнулся Титов, наблюдая за суетливыми попытками Брамс избавиться от своей дорожной униформы и прихорошиться.
Сначала она сдвинула на лоб очки, потом потянула наверх анорак, только после этого вспомнила про шлем и попыталась одновременно избавиться и от него, но руки от волнения слушались плохо. Суетой своей в?щевичка добилась только того, что узел на макушке рассыпался и волосы намертво зацепились за пряжку шлема и очки. Учитывая наполовину стащенную грубую брезентовую робу, положение оказалось незавидным.
Аэлита зло зашипела и явно вознамерилась освободиться ценой порванного шлема или, скорее, пары клочьев волос. Допустить этого Натан, конечно, не мог, поэтому легко перехватил девичьи запястья и мягко отвёл их в сторону.
— Всё будет хорошо, — твёрдо сообщил Титов. Чуть повернул страдалицу и вынудил её наклонить голову, чтобы добраться до застёжки и освободить запутавшиеся кудряшки.
— Мне бы вашу уверенность, — вздохнула Брамс, легко доверившись рукам поручика.
Управился Натан быстро, повесил шлем и очки на руль, следом стянул с в?щевички анорак — та лишь покорно подняла руки, словно ребёнок. Развернув девушку к себе спиной, ловко выбрал из волос шпильки, с удовольствием пользуясь благовидным предлогом зарыться пальцами в шелковистые рыжие пряди. Впрочем, быстро одёрнул себя и заставил отвлечься от этого увлекательного занятия. Держа заколки в зубах, проворно собрал волосы, скрутил, завернул, заколол — всё это заняло несколько секунд.
Развернув Аэлиту к себе лицом, оглядел, ровно ли вышла причёска.
— Сойдёт, — решил Титов и, не удержавшись, легко коснулся губами лба девушки, у самых волос.
Аэлита ощупала пучок и свою голову, глядя на поручика со смесью благоговения и изумления.
— Где вы так наловчились?..
— У меня две сестры, — легко улыбнулся он. — Одна старше на год, вторая — младше на четыре, на них вот и натренировался.
— Они в Петрограде? — полюбопытствовала в?щевичка.
— Да, и обе вполне счастливы, — пожал плечами Титов. — Ну что, пойдёмте? Перед смертью, говорят, не надышишься.
— Умеете вы утешить, — вздохнула Аэлита, но всё же улыбнулась и, кивнув, решительно двинулась к крыльцу.
Дом Брамсов был старый, ещё деревянный, но ухоженный. Не дом — уютное семейное гнездо, в котором чувствовалась и женская рука, и мужская. Сложно было представить рассеянного Льва Селивановича в роли крепкого и рачительного хозяина, однако с домом он, на удивление, возился с удовольствием. Постоянно что-то перестраивал и придумывал, с большой энергией воплощая все достижения прогресса, хотя делал это не сам, обыкновенно приглашая мастеров. В доме давно уже были проведены свет и водопровод, и даже установлен буквально пару лет назад изобретённый в?ще-электрический водонагреватель — игрушка редкая и сложная, которая пока не получила широкой известности, но обещала через пару лет, после некоторых доработок, завоевать себе место в сердцах и домах людей.
— Ой, Алечка, здравствуй! Натан Ильич, добрый вечер. — Дверь открыл отец семейства, и Аэлита не удержалась от облегчённого вздоха: раз уж папа дома, то всё должно пройти спокойно. Во всяком случае, она на это надеялась. — Это у вас только закончилось ночное дежурство? Долго, — протянул он, но не укоризненно, а скорее уважительно, и после крикнул в дом: — Людушка, накрывай на стол, гости! Да вы проходите, не стойте на пороге.
— Здравствуйте, — ровно проговорила Людмила Викторовна, возникая в дверях. Остро, пронзительно глянула на дочь, но та старательно отводила глаза.
— Да мы ужинали уже, — нервно отмахнулась Аэлита и, привычно разозлившись на себя за смятение и неуверенность, выпрямилась, вскинув голову, и заявила, глядя на отца: — Я за вещами. За частью. Я хочу жить своей жизнью и решать, как её устраивать. Жалование у меня замечательное, его вполне хватит.
— Откуда вдруг такое стремление? — озадачился Лев Селиванович.
— Тогда за меня точно никто решать не сможет, и даже пытаться не будет, — проговорила она, бросив обиженный взгляд на мать.
— И где же ты жить собираешься? — всё так же ровно спросила женщина, скрещивая руки на груди.
— А вот у Натан Ильича, — бесхитростно созналась Аэлита, отчего сам Натан Ильич поперхнулся воздухом, мать её побагровела от негодования, и только отец семейства, чуть нахмурившись, неуверенно проговорил:
— Не знаю, удобно ли будет...
— Не у Натана Ильича, а у той же хозяйки, — поспешил вмешаться Титов, пока мать семейства не хватил удар от этакого нравственного падения дочери. — Хорошая женщина, вдова, сдаёт несколько комнат.
— Так это вы её надоумили? — недобро сощурилась Людмила Викторовна. — Ваше влияние, да? Столичные моды, распущенность, да? А казались таким видным, настоящим офицером!
