Я ждал какой-нибудь подсказки, озарения; но дух теперь безмолвствовал. Я ощутил тяжесть на сердце и стыд. Я торопливо спрятал мешочек под моей плиссированной накидкой и, поднявшись с места, вышел из комнаты: я направился к себе, стараясь не попасться никому из слуг. Сама Анхес была в детской.
Мне повезло, и я успел незаметно припрятать деньги среди своих вещей. Все эти скудные пожитки я тоже получил милостью Анхес и жрецов.
Я снова встретился с Анхес за ужином: в сумерках, при свете единственной лампы, мое лицо было трудно разглядеть, и я возблагодарил за это богов. Впрочем, Анхес тем вечером была поглощена собственными мыслями и говорила со мной только из вежливости. Назавтра египтянка занялась своими делами, а я отправился в караван-сарай. Вернувшись, пропахший верблюдами и покрытый потом, я вымылся и переоделся; а потом засел за свои записки. Мы с хозяйкой опять целый день не виделись.
А спустя два дня к Анхес приехали гости, которые привезли освобожденного Артабаза!.. Это оказался военачальник Баенра, мой второй благодетель и временный владелец моего евнуха. Он посетил Анхес вместе со своей любознательной супругой, госпожой Ту: в Египте даже одинокие женщины, разведенные и вдовы, нередко принимают гостей, не навлекая на себя ничьего осуждения.
Встреча с Артабазом была для меня огромной радостью и утешением. Но мне пришлось расплачиваться за эту радость в тот же вечер, ужиная вместе с Баенра и разговаривая с ним. Я покрывался потом, отвечая на быстрые точные вопросы египтянина; это был не деревенщина Сенмен, которого не интересовало ничего, кроме счетов за урожаи и мертвых предков! Я ощущал себя точно на острие ножа, боясь сказать слишком много... Ведь меня скоро здесь не будет - а моя спасительница останется!
Но, кажется, я выдержал это испытание. Блистательный гость Анхес держался со мной учтиво, но сохранял снисходительную манеру: он уверился, что во мне нет ничего особенного, кроме того, что я чужеземец.
Баенра и его жена переночевали у Анхес - они предпочли спать на крыше, куда им вынесли циновки. А я спал в одной комнате с Артабазом. Мой слуга улегся на тот же соломенный тюфяк, который принадлежал укушенному Меху.
Мы некоторое время не спали, безмолвно радуясь нашему воссоединению. Но когда я уже задремывал, то услышал, как Артабаз тихо окликнул меня.
- Господин моего сердца! Я счастлив, что я снова с тобой, - проговорил юноша, приподнявшись на локте: неподвязанные черные волосы потоком ниспадали на его грудь. - И я счастлив, что мне досталось это ложе.
- Почему? - спросил я. Но я уже знал, каков будет ответ.
- Если к нам снова вползет змея, она нападет на меня первого, потому что я внизу, - улыбаясь, ответил Артабаз.
Он лег и закрыл глаза, не дав мне что-нибудь ответить. А я еще долго лежал без сна: меня переполняли благодарность и тревога за этого мальчика. Когда-то Артабаз был влюблен в меня как в мужчину, мечтая обольстить; но с тех пор это чувство переросло в нечто намного большее. Такие щедрые души не рассуждают в любви: однажды посвятив себя кому-нибудь, существа, подобные Артабазу, служат своему кумиру всю жизнь.
Потом я вспомнил мою жену, мою единственную, и тревога многократно усилилась. Я так долго не думал о Поликсене и о наших детях! А что, если Поликсена, подобно Анхес, сочтет меня мертвым, а себя вдовой?.. А если так же подумает Фарнак? Бедная Поликсена, вдобавок к этому, опять беременна...
Что вообще произошло у них там в Карии, и что еще произойдет, пока меня нет?
Но даже если дома все благополучно, и даже если царица Артемисия хорошо встретит меня с остатками моего отряда, мне с женой опять придется начинать жизнь заново. Как тогда, когда Поликсена вернулась ко мне, беременная ребенком Фарнака!
Я отбросил эти мысли. Чтобы хотя бы добраться до дому живым и сохранить мой отряд, мне придется преодолеть множество препон. Неожиданно меня посетила совсем не красивая идея - будь нас по-прежнему двести человек, бежать через пустыню не удалось бы; и не удалось бы нанять подходящий корабль, поскольку даже на больших судах слишком мало места, и далеко не каждый триерарх согласился бы принять на борт такой груз. Пожалуй, случившееся с нами и вправду было подарком судьбы, пусть и ужасным... Но боги нередко одаряют одной рукой, карая другой.
Я незаметно заснул; и проснулся, когда солнце уже сияло вовсю. Я открыл глаза и тут же зажмурился снова; а сев в постели и откинув простыню, увидел Артабаза. Юноша улыбнулся мне и низко поклонился: оставшись в своем египетском наряде, волосы он заплел в косу, чтобы не мешали.
- Госпожа сказала, что мы можем отправляться в путь, господин. Сегодня должны прибыть остальные: они разместятся в караван-сарае.
- Прекрасно! - воскликнул я.
Артабаз помог мне умыться и одеться, ревниво оттеснив слугу Исидора. Потом он принес мне еду - Анхес чаще завтракала у себя в комнате или с детьми. Затем явилась Ианта, служанка Анхес: госпожа приглашала меня для разговора. Похоже, действительно пришло время!
- Караван уходит завтра на рассвете, - как обычно, серьезным тоном сказала египтянка, когда я поприветствовал ее. - Твои люди прибудут сегодня... Мы расстанемся.
Мне показалось, что Анхес немного жаль проститься со мной; и мне тоже стало жаль. Я вновь ощутил сильнейший прилив благодарности к этой хрупкой отважной женщине; я чуть было не проговорился о бабушкиных деньгах... но удержал язык.
Я пожал Анхес обе руки.
- Я никогда тебя не забуду, небет-эн-маат. И обязательно воздам тебе за твое добро... если не теперь, то потом!
«Небет-эн-маат» - значит «госпожа, живущая по истине». Анхес печально улыбнулась.
- Хотела бы я, чтобы это было так.
Потом мы расстались: мне сегодня предстояло много хлопот, я должен был встретить моих карийцев, подготовить их и сам ничего не забыть.
Артабаз пошел со мной. Мои люди прибыли в Коптос около полудня, но к вечеру мы едва управились. Дело осложнилось тем, что никто из карийцев не умел ездить на верблюде, и наименее ловкие оказались вынуждены сесть за спину тем из караванщиков, которые согласились на такую обузу. Да и животных не хватало. Я чувствовал, как в отряде Бел-Шапура растет недовольство нами, и молился, чтобы они не передумали брать нас с собой - или, что еще хуже, не раздумали на полпути... Я понимал, что бабкины деньги могут оказаться как нельзя кстати.
Мы выступили следующим утром: днем по пустыне передвигаться невозможно. Артабаз тоже оделся в привычное платье, штаны и рубаху, и был очень рад такой перемене; вдобавок к этому, мы обмотали головы тюрбанами и закрыли лица, от песка и жгучего ветра. Когда все рассаживались на животных по двое, Артабаза взял к себе я. Хотя я тоже еще не привык к повадкам верблюдов, мы с моим слугой полностью верили друг другу - а это могло оказаться важнее всего!
Анхес снабдила меня на дорогу скромной суммой в пять мин. Накануне вечером госпожа дала мне еще десять мин, тоже в греческих деньгах.
- Это тебе... на расходы, - сказала она. Мы поняли друг друга: эти средства, которые она наскребла с большим трудом, предназначались прежде всего для выкупа Исидора. Я кивнул, давая египтянке понять, что ни за что не трону их без крайней необходимости. И верну все деньги, если мои поиски не увенчаются успехом!
До Димашка, вопреки опасениям, мы с караваном добрались спокойно: это был проторенный путь. Мы очень устали, но не понесли никаких потерь.
Я был сильно удручен тем, что мне нечасто выдавался случай спрашивать об Исидоре. Выполняя обещание, данное Анхес и себе, я расспрашивал о моем родиче везде, где только мог; но купцы редко делали остановки в городах и не посещали рынков. Я надеялся, что в Димашке и потом, в других городах, мне удастся узнать больше.
Сама сирийская столица не произвела на меня особенного впечатления - Димашку было далеко до величия Персеполя или размаха Вавилона; это оказался богатый, но крикливый, какой-то базарный город, похожий на большинство городов Азии. Там наши караванщики должны были расторговаться - а мне с моими товарищами предстояло пойти своей дорогой. И там я окончательно расплатился с Бел-Шапуром.
Купцам уже было заплачено в самом начале; но теперь я признал, что все свои обязательства они выполнили честно, а я думал о начальнике каравана хуже, чем он того заслуживал. Как хорошо, когда люди обманывают твои худшие ожидания! И я заплатил Бел-Шапуру еще пятнадцать золотых из своего неприкосновенного запаса.
Азиат взглянул на меня с изумлением... хотя он явно не слишком удивился тому, что я припрятал деньги, называя себя нищим.
- У меня и вправду почти ничего больше нет, - сказал я, разведя руками. - Того, что осталось, едва хватит, чтобы добраться до дому. Но твое великодушие, почтенный Бел-Шапур, конечно, заслуживает вознаграждения!
Бел-Шапур понимающе улыбнулся.
- Пусть тебя хранят твои боги.
Но он был рад, что мы расстаемся, - как и я. Отделившись от каравана, я опять подвергался всем опасностям; но наконец-то был свободен!
И мой отряд стал по-настоящему сплоченным. Пиксодар и его карийцы, и даже гребцы, находившиеся среди нас, - все они теперь были благодарны мне и преданы! И они пошли бы за мной, куда бы я их ни повел!
Я был не вправе слишком отклоняться от нашей конечной цели; но намеревался воспользоваться полученным преимуществом. Я обошел все рынки Димашка, и посетил все места торговли рабами; везде я спрашивал об Исидоре. И снова напрасно. Я начал терять надежду. Хотя она с самого начала не была велика!
Однако я сделал очень выгодное приобретение - на мое золото я купил неплохой запас сильфия. И гораздо дешевле, чем он продавался в Элладе, в Вавилоне и в Карии! Я крепко помнил, за чем посылала меня Артемисия.
По дороге на север я продолжил расспрашивать о моем родиче. Но все было безнадежно: Исидор оказался потерян для своей семьи, и, скорее всего, навсегда... Я подумал, что, добравшись до дому, непременно напишу Анхес письмо - хуже всего будет оставить мою благодетельницу в неведении. Я утратил надежду спасти ее мужа, но для меня самого, похоже, все складывалось благополучно!
Мы успешно добрались до Карии, сменив верблюдов на лошадей; никто из нашего отряда не заболел в пути и не погиб. И наконец, после пяти месяцев отсутствия, я увидел белые портики, храмы и сады Галикарнаса.
* Современный Дамаск.
* Несс - кентавр, отравивший Геракла своей кровью: одежду, пропитанную ею, прислала Гераклу в дар его жена Деянира, надеясь вернуть потерянную любовь мужа. Узнав о своей ужасной ошибке, Деянира покончила с собой.
В пути отнюдь не все было гладко. В скором времени мы опять пристали к каравану, который направлялся в Киликию, и довольно долго шли с ним; по пути мы повстречали наемное войско, двигавшееся в Лидию. Это меня встревожило - я давно уже не представлял, кто из малоазийских правителей с кем теперь был в ссоре! Однако государственные дела занимали меня одного. Матросы, простые души, не думали ни о чем, кроме животных потребностей, которые взыграли в них после столь долгих лишений.
Мы вооружились еще в Димашке. Я купил себе нож, на сей раз бронзовый, с оплетенной кожей рукояткой; и половина матросов тоже обзавелась ножами, которые многим наверняка не раз приходилось пускать в ход в тавернах и непотребных домах. Мне пришлось раскошелиться и обнаружить свои деньги. Снова я заметил во взглядах товарищей зависть и жадность, и они чуть не перессорились, решая, кому достанется оружие. Память у большинства людей короткая; и в рабстве у египтян характер моих подопечных отнюдь не улучшился.
Когда мы были уже в Ликии, которая граничит с Карией с востока, то устроили стоянку в виду одной деревеньки. Мои матросы давно истосковались по хорошей пище, по женскому телу... И, уже укладываясь спать, я случайно услышал, как трое из моих карийцев сговариваются у костра - не пойти ли им ночью, чтобы увести пару овец, а может, и добычу получше. Наверняка им попадутся хорошенькие девчонки из местных. Я уже видел, что к троице заговорщиков подтягиваются остальные. Тех, кто послабее духом, вовсе не так трудно сманить на злое дело! Они шептались, что нужно идти всем вместе и сейчас, пока в деревне никто не ждет нападения...
Не стал ждать и я. Бросившись вперед, я выхватил из костра горящую ветку и разогнал опешивших заговорщиков. Я крикнул, что если они намерены пойти грабить и насиловать, им придется сначала переступить через меня! Тех, кто ослушается, я брошу без всяких сожалений: я отказываюсь считать себя вожаком разбойничьей шайки, и пусть с ними расправляется местный закон!..
Матросы зароптали... Они надвинулись на меня, вытаскивая свои ножи: большинство людей быстро забывает о благодарности, а сейчас они слышали только мои угрозы. Но Артабаз оказался поблизости, как всегда: почуяв, что происходит, мой слуга убежал и вернулся, позвав на помощь Пиксодара. И старый триерарх унял свою команду, рявкнув, что первому, кто осмелится выступить против, он вобьет кулак в глотку; а когда мы войдем в Галикарнас, обо всем будет доложено царице, и мятежников побросают со скалы, привязав камни к ногам!
Карийцы, только что готовые растерзать меня, присмирели как дети от окрика начальника и принялись просить прощения у нас обоих. Матросы, большую часть жизни не признающие над собой никакого закона, кроме морского, на суше куда легче других могут превратиться в отъявленных негодяев; но они всегда чувствуют твердую руку. А кроме того, наши люди осознали, что без меня и своего триерарха они пропадут. Больше попыток бунта не было.
В Галикарнас мы вошли пешком. Верховых было двое - я и Пиксодар: нам не хватило денег на большее количество лошадей. Бабкины деньги истаяли без остатка - помимо оружия, я истратил все свои средства на еду, сопровождающих, добротную одежду; но, несмотря на это, в конце пути мы выглядели толпой оборванцев. Когда я назвал себя стражникам, они ужасно удивились такому моему возвращению и сказали, что меня давно считают мертвым.
Во дворец был отправлен вестник, и мы опять долго ждали перед закрытыми воротами. В Карии уже настала осень; отвыкнув от холода, мы дрожали, кутаясь в наши жалкие плащи и ощущая себя отщепенцами.
Вернувшийся вестник сказал, что царица немедленно требует Питфея Гефестиона к себе! До сих пор я мерз; но тут меня кинуло в жар. Я ощутил себя, словно перед первой встречей с этой женщиной: каждая встреча с такими правителями - всегда как первая!
- Иди домой, - тихо велел я Артабазу. - Скажи всем, что я вернулся. Только не напугай!
Мой понятливый евнух кивнул и тотчас скрылся. А я последовал за стражниками.
Разумеется, по долгу службы я собирался прежде всего отчитаться перед Артемисией, еще раньше, чем повидаюсь с семьей. Но теперь, пока я ехал по широкой аллее к беломраморному дворцу с красной кровлей, я разрывался от тревоги за все сразу. Я не знал, какими словами опишу царице свои приключения; и еще больше боялся того, что найду дома. Мне сказали, что в Карии меня считают мертвым! Неужели и жена, и сестры тоже оплакали меня как покойника?..
Въехав в ворота, я спешился, не в первый раз вспомнив о моей Парфенопе. Новой лошади я даже не дал имени: мне казалось это предательством.
Я последовал за слугой прямо в тронный зал.
Мне повезло, и я успел незаметно припрятать деньги среди своих вещей. Все эти скудные пожитки я тоже получил милостью Анхес и жрецов.
Я снова встретился с Анхес за ужином: в сумерках, при свете единственной лампы, мое лицо было трудно разглядеть, и я возблагодарил за это богов. Впрочем, Анхес тем вечером была поглощена собственными мыслями и говорила со мной только из вежливости. Назавтра египтянка занялась своими делами, а я отправился в караван-сарай. Вернувшись, пропахший верблюдами и покрытый потом, я вымылся и переоделся; а потом засел за свои записки. Мы с хозяйкой опять целый день не виделись.
А спустя два дня к Анхес приехали гости, которые привезли освобожденного Артабаза!.. Это оказался военачальник Баенра, мой второй благодетель и временный владелец моего евнуха. Он посетил Анхес вместе со своей любознательной супругой, госпожой Ту: в Египте даже одинокие женщины, разведенные и вдовы, нередко принимают гостей, не навлекая на себя ничьего осуждения.
Встреча с Артабазом была для меня огромной радостью и утешением. Но мне пришлось расплачиваться за эту радость в тот же вечер, ужиная вместе с Баенра и разговаривая с ним. Я покрывался потом, отвечая на быстрые точные вопросы египтянина; это был не деревенщина Сенмен, которого не интересовало ничего, кроме счетов за урожаи и мертвых предков! Я ощущал себя точно на острие ножа, боясь сказать слишком много... Ведь меня скоро здесь не будет - а моя спасительница останется!
Но, кажется, я выдержал это испытание. Блистательный гость Анхес держался со мной учтиво, но сохранял снисходительную манеру: он уверился, что во мне нет ничего особенного, кроме того, что я чужеземец.
Баенра и его жена переночевали у Анхес - они предпочли спать на крыше, куда им вынесли циновки. А я спал в одной комнате с Артабазом. Мой слуга улегся на тот же соломенный тюфяк, который принадлежал укушенному Меху.
Мы некоторое время не спали, безмолвно радуясь нашему воссоединению. Но когда я уже задремывал, то услышал, как Артабаз тихо окликнул меня.
- Господин моего сердца! Я счастлив, что я снова с тобой, - проговорил юноша, приподнявшись на локте: неподвязанные черные волосы потоком ниспадали на его грудь. - И я счастлив, что мне досталось это ложе.
- Почему? - спросил я. Но я уже знал, каков будет ответ.
- Если к нам снова вползет змея, она нападет на меня первого, потому что я внизу, - улыбаясь, ответил Артабаз.
Он лег и закрыл глаза, не дав мне что-нибудь ответить. А я еще долго лежал без сна: меня переполняли благодарность и тревога за этого мальчика. Когда-то Артабаз был влюблен в меня как в мужчину, мечтая обольстить; но с тех пор это чувство переросло в нечто намного большее. Такие щедрые души не рассуждают в любви: однажды посвятив себя кому-нибудь, существа, подобные Артабазу, служат своему кумиру всю жизнь.
Потом я вспомнил мою жену, мою единственную, и тревога многократно усилилась. Я так долго не думал о Поликсене и о наших детях! А что, если Поликсена, подобно Анхес, сочтет меня мертвым, а себя вдовой?.. А если так же подумает Фарнак? Бедная Поликсена, вдобавок к этому, опять беременна...
Что вообще произошло у них там в Карии, и что еще произойдет, пока меня нет?
Но даже если дома все благополучно, и даже если царица Артемисия хорошо встретит меня с остатками моего отряда, мне с женой опять придется начинать жизнь заново. Как тогда, когда Поликсена вернулась ко мне, беременная ребенком Фарнака!
Я отбросил эти мысли. Чтобы хотя бы добраться до дому живым и сохранить мой отряд, мне придется преодолеть множество препон. Неожиданно меня посетила совсем не красивая идея - будь нас по-прежнему двести человек, бежать через пустыню не удалось бы; и не удалось бы нанять подходящий корабль, поскольку даже на больших судах слишком мало места, и далеко не каждый триерарх согласился бы принять на борт такой груз. Пожалуй, случившееся с нами и вправду было подарком судьбы, пусть и ужасным... Но боги нередко одаряют одной рукой, карая другой.
Я незаметно заснул; и проснулся, когда солнце уже сияло вовсю. Я открыл глаза и тут же зажмурился снова; а сев в постели и откинув простыню, увидел Артабаза. Юноша улыбнулся мне и низко поклонился: оставшись в своем египетском наряде, волосы он заплел в косу, чтобы не мешали.
- Госпожа сказала, что мы можем отправляться в путь, господин. Сегодня должны прибыть остальные: они разместятся в караван-сарае.
- Прекрасно! - воскликнул я.
Артабаз помог мне умыться и одеться, ревниво оттеснив слугу Исидора. Потом он принес мне еду - Анхес чаще завтракала у себя в комнате или с детьми. Затем явилась Ианта, служанка Анхес: госпожа приглашала меня для разговора. Похоже, действительно пришло время!
- Караван уходит завтра на рассвете, - как обычно, серьезным тоном сказала египтянка, когда я поприветствовал ее. - Твои люди прибудут сегодня... Мы расстанемся.
Мне показалось, что Анхес немного жаль проститься со мной; и мне тоже стало жаль. Я вновь ощутил сильнейший прилив благодарности к этой хрупкой отважной женщине; я чуть было не проговорился о бабушкиных деньгах... но удержал язык.
Я пожал Анхес обе руки.
- Я никогда тебя не забуду, небет-эн-маат. И обязательно воздам тебе за твое добро... если не теперь, то потом!
«Небет-эн-маат» - значит «госпожа, живущая по истине». Анхес печально улыбнулась.
- Хотела бы я, чтобы это было так.
Потом мы расстались: мне сегодня предстояло много хлопот, я должен был встретить моих карийцев, подготовить их и сам ничего не забыть.
Артабаз пошел со мной. Мои люди прибыли в Коптос около полудня, но к вечеру мы едва управились. Дело осложнилось тем, что никто из карийцев не умел ездить на верблюде, и наименее ловкие оказались вынуждены сесть за спину тем из караванщиков, которые согласились на такую обузу. Да и животных не хватало. Я чувствовал, как в отряде Бел-Шапура растет недовольство нами, и молился, чтобы они не передумали брать нас с собой - или, что еще хуже, не раздумали на полпути... Я понимал, что бабкины деньги могут оказаться как нельзя кстати.
Мы выступили следующим утром: днем по пустыне передвигаться невозможно. Артабаз тоже оделся в привычное платье, штаны и рубаху, и был очень рад такой перемене; вдобавок к этому, мы обмотали головы тюрбанами и закрыли лица, от песка и жгучего ветра. Когда все рассаживались на животных по двое, Артабаза взял к себе я. Хотя я тоже еще не привык к повадкам верблюдов, мы с моим слугой полностью верили друг другу - а это могло оказаться важнее всего!
Анхес снабдила меня на дорогу скромной суммой в пять мин. Накануне вечером госпожа дала мне еще десять мин, тоже в греческих деньгах.
- Это тебе... на расходы, - сказала она. Мы поняли друг друга: эти средства, которые она наскребла с большим трудом, предназначались прежде всего для выкупа Исидора. Я кивнул, давая египтянке понять, что ни за что не трону их без крайней необходимости. И верну все деньги, если мои поиски не увенчаются успехом!
До Димашка, вопреки опасениям, мы с караваном добрались спокойно: это был проторенный путь. Мы очень устали, но не понесли никаких потерь.
Я был сильно удручен тем, что мне нечасто выдавался случай спрашивать об Исидоре. Выполняя обещание, данное Анхес и себе, я расспрашивал о моем родиче везде, где только мог; но купцы редко делали остановки в городах и не посещали рынков. Я надеялся, что в Димашке и потом, в других городах, мне удастся узнать больше.
Сама сирийская столица не произвела на меня особенного впечатления - Димашку было далеко до величия Персеполя или размаха Вавилона; это оказался богатый, но крикливый, какой-то базарный город, похожий на большинство городов Азии. Там наши караванщики должны были расторговаться - а мне с моими товарищами предстояло пойти своей дорогой. И там я окончательно расплатился с Бел-Шапуром.
Купцам уже было заплачено в самом начале; но теперь я признал, что все свои обязательства они выполнили честно, а я думал о начальнике каравана хуже, чем он того заслуживал. Как хорошо, когда люди обманывают твои худшие ожидания! И я заплатил Бел-Шапуру еще пятнадцать золотых из своего неприкосновенного запаса.
Азиат взглянул на меня с изумлением... хотя он явно не слишком удивился тому, что я припрятал деньги, называя себя нищим.
- У меня и вправду почти ничего больше нет, - сказал я, разведя руками. - Того, что осталось, едва хватит, чтобы добраться до дому. Но твое великодушие, почтенный Бел-Шапур, конечно, заслуживает вознаграждения!
Бел-Шапур понимающе улыбнулся.
- Пусть тебя хранят твои боги.
Но он был рад, что мы расстаемся, - как и я. Отделившись от каравана, я опять подвергался всем опасностям; но наконец-то был свободен!
И мой отряд стал по-настоящему сплоченным. Пиксодар и его карийцы, и даже гребцы, находившиеся среди нас, - все они теперь были благодарны мне и преданы! И они пошли бы за мной, куда бы я их ни повел!
Я был не вправе слишком отклоняться от нашей конечной цели; но намеревался воспользоваться полученным преимуществом. Я обошел все рынки Димашка, и посетил все места торговли рабами; везде я спрашивал об Исидоре. И снова напрасно. Я начал терять надежду. Хотя она с самого начала не была велика!
Однако я сделал очень выгодное приобретение - на мое золото я купил неплохой запас сильфия. И гораздо дешевле, чем он продавался в Элладе, в Вавилоне и в Карии! Я крепко помнил, за чем посылала меня Артемисия.
По дороге на север я продолжил расспрашивать о моем родиче. Но все было безнадежно: Исидор оказался потерян для своей семьи, и, скорее всего, навсегда... Я подумал, что, добравшись до дому, непременно напишу Анхес письмо - хуже всего будет оставить мою благодетельницу в неведении. Я утратил надежду спасти ее мужа, но для меня самого, похоже, все складывалось благополучно!
Мы успешно добрались до Карии, сменив верблюдов на лошадей; никто из нашего отряда не заболел в пути и не погиб. И наконец, после пяти месяцев отсутствия, я увидел белые портики, храмы и сады Галикарнаса.
* Современный Дамаск.
* Несс - кентавр, отравивший Геракла своей кровью: одежду, пропитанную ею, прислала Гераклу в дар его жена Деянира, надеясь вернуть потерянную любовь мужа. Узнав о своей ужасной ошибке, Деянира покончила с собой.
Глава 11
В пути отнюдь не все было гладко. В скором времени мы опять пристали к каравану, который направлялся в Киликию, и довольно долго шли с ним; по пути мы повстречали наемное войско, двигавшееся в Лидию. Это меня встревожило - я давно уже не представлял, кто из малоазийских правителей с кем теперь был в ссоре! Однако государственные дела занимали меня одного. Матросы, простые души, не думали ни о чем, кроме животных потребностей, которые взыграли в них после столь долгих лишений.
Мы вооружились еще в Димашке. Я купил себе нож, на сей раз бронзовый, с оплетенной кожей рукояткой; и половина матросов тоже обзавелась ножами, которые многим наверняка не раз приходилось пускать в ход в тавернах и непотребных домах. Мне пришлось раскошелиться и обнаружить свои деньги. Снова я заметил во взглядах товарищей зависть и жадность, и они чуть не перессорились, решая, кому достанется оружие. Память у большинства людей короткая; и в рабстве у египтян характер моих подопечных отнюдь не улучшился.
Когда мы были уже в Ликии, которая граничит с Карией с востока, то устроили стоянку в виду одной деревеньки. Мои матросы давно истосковались по хорошей пище, по женскому телу... И, уже укладываясь спать, я случайно услышал, как трое из моих карийцев сговариваются у костра - не пойти ли им ночью, чтобы увести пару овец, а может, и добычу получше. Наверняка им попадутся хорошенькие девчонки из местных. Я уже видел, что к троице заговорщиков подтягиваются остальные. Тех, кто послабее духом, вовсе не так трудно сманить на злое дело! Они шептались, что нужно идти всем вместе и сейчас, пока в деревне никто не ждет нападения...
Не стал ждать и я. Бросившись вперед, я выхватил из костра горящую ветку и разогнал опешивших заговорщиков. Я крикнул, что если они намерены пойти грабить и насиловать, им придется сначала переступить через меня! Тех, кто ослушается, я брошу без всяких сожалений: я отказываюсь считать себя вожаком разбойничьей шайки, и пусть с ними расправляется местный закон!..
Матросы зароптали... Они надвинулись на меня, вытаскивая свои ножи: большинство людей быстро забывает о благодарности, а сейчас они слышали только мои угрозы. Но Артабаз оказался поблизости, как всегда: почуяв, что происходит, мой слуга убежал и вернулся, позвав на помощь Пиксодара. И старый триерарх унял свою команду, рявкнув, что первому, кто осмелится выступить против, он вобьет кулак в глотку; а когда мы войдем в Галикарнас, обо всем будет доложено царице, и мятежников побросают со скалы, привязав камни к ногам!
Карийцы, только что готовые растерзать меня, присмирели как дети от окрика начальника и принялись просить прощения у нас обоих. Матросы, большую часть жизни не признающие над собой никакого закона, кроме морского, на суше куда легче других могут превратиться в отъявленных негодяев; но они всегда чувствуют твердую руку. А кроме того, наши люди осознали, что без меня и своего триерарха они пропадут. Больше попыток бунта не было.
В Галикарнас мы вошли пешком. Верховых было двое - я и Пиксодар: нам не хватило денег на большее количество лошадей. Бабкины деньги истаяли без остатка - помимо оружия, я истратил все свои средства на еду, сопровождающих, добротную одежду; но, несмотря на это, в конце пути мы выглядели толпой оборванцев. Когда я назвал себя стражникам, они ужасно удивились такому моему возвращению и сказали, что меня давно считают мертвым.
Во дворец был отправлен вестник, и мы опять долго ждали перед закрытыми воротами. В Карии уже настала осень; отвыкнув от холода, мы дрожали, кутаясь в наши жалкие плащи и ощущая себя отщепенцами.
Вернувшийся вестник сказал, что царица немедленно требует Питфея Гефестиона к себе! До сих пор я мерз; но тут меня кинуло в жар. Я ощутил себя, словно перед первой встречей с этой женщиной: каждая встреча с такими правителями - всегда как первая!
- Иди домой, - тихо велел я Артабазу. - Скажи всем, что я вернулся. Только не напугай!
Мой понятливый евнух кивнул и тотчас скрылся. А я последовал за стражниками.
Разумеется, по долгу службы я собирался прежде всего отчитаться перед Артемисией, еще раньше, чем повидаюсь с семьей. Но теперь, пока я ехал по широкой аллее к беломраморному дворцу с красной кровлей, я разрывался от тревоги за все сразу. Я не знал, какими словами опишу царице свои приключения; и еще больше боялся того, что найду дома. Мне сказали, что в Карии меня считают мертвым! Неужели и жена, и сестры тоже оплакали меня как покойника?..
Въехав в ворота, я спешился, не в первый раз вспомнив о моей Парфенопе. Новой лошади я даже не дал имени: мне казалось это предательством.
Я последовал за слугой прямо в тронный зал.
