Еще во время жизни с мужем Анхес удалось найти друзей в Дельте - прежних знакомых отца. Многие из господ Египта, которые прежде без конца соперничали в богатстве и влиянии, теперь помогали друг другу встать на ноги.
Я снова отправился в путь в тот же день. Несмотря на все волнения, это было для меня отдыхом - силы быстро возвращались ко мне. И я начал понимать, какой благодарности наверняка захочет Анхес за свои труды: по правде говоря, после освобождения моих людей это было моим первейшим долгом, а не только зовом сердца. Я должен был отправиться на восток, по следу Исидора, чтобы попытаться разыскать Исидора! Быть может, он теперь тоже жил в рабстве, в непосильном труде, - и напрасно ждал избавления!..
Письма от него вначале исправно доставлялись персидской верховой почтой, на лошадях и верблюдах, которые могут пересекать пустыню еще быстрее лошадей: и, уж конечно, верблюды лучше приспособлены к такому существованию. Исидор устроился писцом и толмачом при одном сирийском купце; а потом бесследно пропал вместе со своим хозяином. Анхес неоднократно пыталась договориться с караванщиками, предлагала им золото, упрашивая помочь в поисках мужа. Золото эти торговцы, как нетрудно догадаться, брали охотно, и охотно давали безутешной жене обещания; но никто из них так ничего для нее и не сделал...
Услышав подробности этой истории, я начал склоняться к мысли, что моему другу уже нельзя помочь. Если Исидор попал в плен и все еще жив, скорее всего, он получил легкую работу; такой ученый человек даже мог сам выкупиться из рабства. Ну а если Исидор разделил участь большинства моих товарищей, он наверняка уже умер. Несмотря на его правильное сложение и хорошее здоровье, мне всегда казалось, что Исидор слабее меня телом и духом... Такие рабы повсюду умирали безымянными, и записей о них не велось, - только самые общие подсчеты.
Конечно, я все равно намерен был пытаться найти и спасти моего родича, - так я и собирался сказать Анхес, даже если египтянка не попросит сама. Но чересчур обнадеживать ее я не желал.
Загородный дом Исидора в Фаюме был старинный, глинобитный, но недавно отстроенный и побеленный. Славное место - в таком я и сам не отказался бы жить.
Управитель Анхес, Сенмен, был честный и знающий человек, египтянин с хорошей родословной: едва мы познакомились, как он тут же с гордостью перечислил пять поколений своих предков и рассказал, где каждый из них удостоен чести быть погребенным. Кто такой я сам и почему я гощу у его госпожи, коптосца Сенмена интересовало мало: узнав, что я ее родственник-эллин со стороны мужа, он не пожелал выслушивать подробности. Но мне это было, разумеется, на руку.
Целую неделю я прожил, не получая никаких известий; однако не скучал. Я много писал, купался в пруду, упражнялся; помогал садовнику ухаживать за деревьями. Управитель с изумлением смотрел, как я копаюсь в земле бок о бок с поселянами, так же, как они, одетый в один узкий набедренник, а потом возвращаюсь домой весь перепачканный: кажется, такое занятие еще больше уронило меня в его глазах. Но я давно научился не зависеть от чужих суждений, и только улыбался про себя. Знал бы этот южанин, что перед ним советник карийской царицы, бывший сатрап Ионии и наместник Вавилона!
Потом приехала Анхес. Она была сосредоточена и сурова.
- Все готово, - сказала египтянка. - Я наняла восьмерых воинов - трое наших южан и пятеро сирийцев. Сирийцы говорят по-персидски... Ты не раздумал участвовать?
- Конечно, нет, - возмущенно сказал я.
Анхес молча кивнула, поправив свои короткие волосы: несколько отдельных прядей были заплетены в косички с малахитовыми бусинами.
- Эти люди сейчас со мной. Идем, познакомишься.
Наемники госпожи произвели на меня благоприятное впечатление. Должно быть, подыскать их она просила какого-нибудь военачальника - человека, умеющего оценивать качества солдат. Они приехали на лодке-плоскодонке, в которой можно было спрятать человек восемь, кроме них; но когда мы покинем Уасет, нужда прятаться отпадет. Спускаться по реке, да еще в сезон разлива, на такой лодке легко, и позже можно будет нанять и спрятать в камышах еще одну...
Не теряя времени, мы отправились на дело. Мы наняли вторую лодку в деревне неподалеку от Фив. Когда мы причалили, то прежде всего отправились на разведку.
Мы нашли место, где велись работы: множество рабов, перетаскивавших камни вручную и на волокушах, трудилось под надзором пары десятков воинов и нескольких надсмотрщиков с кнутами из бегемотовой кожи. После нескольких часов наблюдений я обнаружил там моих карийцев - и задача оказалась проще, чем я предполагал!
В таком людском муравейнике было легко подобраться к невольникам и переброситься с ними несколькими словами: огромные руины предоставляли для этого превосходные укрытия. И я выполнил то, что от меня требовалось. Нарядившись в рубище и выпачкавшись землей и каменной пылью, я снова почти ощутил себя рабом...
Я не сумел подобраться к Пиксодару, но нашел одного из его помощников, Ксенагора. Моряк был страшно изумлен, увидев меня, и чуть не выдал нас обоих криком. Но я быстро растолковал ему суть дела и сунул короткую записку для начальника нашего корабля, в которой сообщал самые важные подробности.
Бегство нам удалось устроить через двое суток: опытный триерарх сумел организовать своих людей - через того же помощника мы согласовали наши планы. На закате третьего дня, когда пленников погонят обратно в бараки, карийцы должны будут пристроиться к остальным последними - и попытаться отбиться от колонны рабов. Они побегут обратно через развалины, стараясь прорваться к реке. А наши воины посеют панику среди преследователей, начав стрелять...
Все удалось блестяще. Конечно, не обошлось без жертв, - во время бегства был убит один из матросов и еще один ранен; но остальные прорвались к лодкам. Карийцы залегли на дно, и мы не мешкая отчалили.
Было решено, что мои товарищи отправятся вместе со мной в Фаюм. Конечно, это было очень накладно для госпожи Анхес, - но задерживаться в Египте мы не собирались.
Анхес сама ожидала нас в загородном доме. Надо было видеть, как горячо ее благодарили все спасенные - и как они теперь смотрели на меня!..
Усталые пленники жадно поели ячменной каши с сыром и устроились спать - они легли вповалку где попало. А я подошел к госпоже, которая тоже бодрствовала, выжидая возможности поговорить наедине.
Я, в свою очередь, снова поблагодарил ее, от лица всех нас; а потом тихо сказал, что попытаюсь вернуть ей долг, разыскав Исидора. Анхес бросила на меня быстрый изумленный взгляд. Она сама хотела просить меня об этом - но понимала, сколь на сей раз мала вероятность успеха!
Однако только что одержанная победа придала египтянке уверенности. Она, улыбнувшись, сказала, что будет каждый день молиться за меня. И сообщила, что договорилась с человеком, который выкупит Артабаза!
Это был тот самый военачальник, который подыскал для нас наемников: египтянин сказал, что если мой евнух хороший слуга, он купит его у жрецов для себя, а потом перепродаст Анхес за бесценок. Госпожа быстро вернет ему долг - все знают, какая она хозяйка...
У меня не было слов. Я со слезами сжал маленькие твердые руки Анхес, унизанные кольцами.
- Если я когда-нибудь смогу...
Дочь пустыни покачала головой.
- Ничего не говори. Ты и я - сосуды, которые боги наполнили своей благодатью и позволили ее преумножить... Возблагодарим же их за это!
Она опустилась на колени, и я следом за ней... Я не знаю, кому молилась Анхес, - вероятно, Осирису; а я просто сжимал моего бычка, дар покойной матери, ощущая бесконечную благодарность силам, которые даже не мог назвать по имени... Все людские имена для них - ложь, теперь я это ощущал как никогда ясно. И признательность этому неведомому сильнее всего чувствуешь, когда сам совершаешь большое благое дело!
Несколько дней пленники отдыхали; а потом нам предстояло отправиться на восток. Мы должны были присоединиться к каравану, который направлялся в Сирию, - после чего мы повернем на север, в Малую Азию. Я надеялся, что у Анхес получится освободить Артабаза, и он успеет к нам присоединиться.
* Современный Асуан.
Перед тем, как покинуть Египет, я вернулся в Коптос: теперь я снова отвечал за весь свой отряд, и именно я должен был договариваться с караванщиками. Они еще не закончили свои дела в Коптосе. И на эти дни я поселился под кровом Анхес.
Я был уже крайне обязан ей - но оказался вынужден одолжиться снова: Анхес заплатила купцам, которые согласились взять нас с собой, чтобы мы сопровождали их до Димашка*, столицы Сирии. Отряд состоял из египтян, но не чистокровных, а также прижившихся в Дельте финикийцев и сирийцев. Мне пришлось самому предстать перед начальником каравана Бел-Шапуром, азиатом сомнительного происхождения, и рассказать свою историю, искусно смешивая правду с ложью. С подобными людьми иначе нельзя.
Я не скрывал своего эллинского происхождения, но назвал себя Медоном - именем моего младшего сына... Мне показалось, что этот азиат заподозрил, кто я есть на самом деле... но он оставил свои мысли при себе и согласился взять меня и моих людей с собой, поставив условие, что мы будем выполнять в пути ту же работу, что и остальные члены отряда, без поблажек. Я принял это условие с радостью и облегчением. Быть Питфеем Гефестионом порою лестно, но чаще всего - очень неудобно... Это как Нессово одеяние, которое невозможно скинуть!*
Оставшееся время следовало использовать наилучшим образом. В караван-сарае к востоку от Коптоса, с помощью мальчишки-конюха, я поучился садиться на верблюда и управляться с этим животным, что оказалось не так-то легко. Бел-Шапур несколько раз приходил полюбоваться на мои успехи. Когда я однажды пошатнулся и чуть не упал, слезая с верблюда, опустившегося на колени, я ощутил острый как копье взгляд. Быть может, этот ушлый торговец, с не то персидским, не то аккадским именем, уже прикидывал, нельзя ли меня продать Ксерксу!..
Полагаю, меня трудно упрекнуть в излишней подозрительности. Однако я подумал, что даже если Бел-Шапур вынашивал подобный подлый замысел, для него эта затея - слишком рискованная: он сам очутится на колу гораздо скорее, чем отправит на кол меня. Так что я сохранял хладнокровие и не пошел на попятную.
Когда я не был занят в караван-сарае, то отсиживался дома. Я попросил у Анхес разрешения обследовать покои бабушки - эти комнаты так и оставались в неприкосновенности, как и ее опечатанная гробница: туда уже долгое время никто не заходил, кроме слуг, которые делали уборку. Анхес была обязана свекрови очень многим и, конечно, чтила ее память, - но, думаю, вряд ли две эти женщины ужились бы вместе...
Теперь, когда я коротал дни в доме Исидора, я все чаще задумывался, как моя прародительница проводила здесь время, каковы были ее привычки; и, конечно, меня интересовало, не оставила ли она еще каких-нибудь записей. Вряд ли она унесла их с собой в могилу, подобно египтянам, которые складывают в свои усыпальницы все, чем дорожили при жизни. Было так странно сознавать, что бабушку погребли по египетскому обряду и мумифицировали!
Госпожа Анхес милостиво позволила мне похозяйничать в бабушкиной спальне: конечно, египтянка понимала, что это для меня значит. Я с бьющимся сердцем переступил порог, ощутив тонкий запах пыли и притираний: даже алебастровые баночки и перламутровые шкатулки на туалетном столике старой госпожи остались нетронутыми. Я пощупал вышитое покрывало на кровати, присел в кресло черного дерева перед большим удобным письменным столом. В стенных нишах, как раньше, стояли статуэтки богов: одна - золотая богиня Нейт, которую бабка Поликсена чтила всегда, еще со времен юности, проведенной в Египте, а другая изображала бараноголового Хнума, жрецом которого когда-то был Тураи, ее третий муж и отец Исидора. Бабушкин малахитовый письменный прибор по-прежнему стоял на столе, однако никаких свитков с записями на нем не осталось: об этом новая хозяйка позаботилась, отметил я.
Потом я подошел к сундукам у стены. Откинув крышку первого, я вдохнул запах ароматических трав: я увидел стопки белья, переложенного мешочками с лавандой.
Сам не зная почему, я присел и запустил туда руку. И, бездумно перебирая простыни и ночные платья, я вдруг наткнулся на что-то твердое! Через несколько мгновений, едва веря себе, я извлек со дна сундука мешочек, в котором зазвенело золото...
К нему был привязан клочок папируса, с надписью, сделанной на греческом:
«Питфею, сыну Никострата, когда он вернется сюда».
Я захлопнул крышку сундука и опустился на него, сжимая мешочек с деньгами. Я ощущал себя точно во сне. Бабушка оставила мне наследство, о котором никто не знал, - и она угадала, что я сюда еще вернусь, вернусь в час большой нужды!.. Это, наверное, было наитие или откровение, которые посещают время от времени каждого человека; но большинство из нас к ним не прислушивается.
Потом я начал думать, как мне поступить с этим богатством. Я развязал мешочек и быстро сосчитал деньги - персидские золотые дарики: здесь было восемьдесят монет, что приблизительно равнялось полутора золотым персидским минам или пятнадцати серебряным. Большие деньги - если распоряжаться ими дома; но если учесть всех нас и наши дорожные нужды, то выйдет совсем немного.
Я спросил себя, следует ли сказать о драгоценной находке Анхес; и почти сразу же отмел эту мысль. Как бы вы поступили на моем месте?.. Я очутился в таком долгу перед супругой Исидора, что едва ли мог бы рассчитаться с нею во всю мою жизнь. Она проявила высочайшее благородство, придя мне на помощь; но я знал, что даже у благородных людей высокие побуждения соседствуют со многими другими. А госпожа Анхес, потерявшая мужа, сейчас была прежде всего мать, раскинувшая крылья над детьми. Что, если она сочтет, будто эти деньги, завещанные мне бабкой Поликсеной, по праву принадлежат ей?..
Я не мог отдать египтянке хотя бы часть доставшегося мне золота - она бы, разумеется, спросила, откуда я его взял, и быстро уличила меня во лжи. Кроме того, мне и моим людям в пути могло потребоваться все до последнего обола! Возможно, мы разыщем и выкупим Исидора, - а возможно, нам и самим придется от кого-нибудь откупаться, понадобятся быстрые лошади, еда и вода... Я решил, что скажу о деньгах триерарху Пиксодару и больше никому.
Конечно, предводителю каравана Бел-Шапуру тоже совсем ни к чему было знать, что у меня завелись собственные деньги. Я порадовался, что приобрел для путешествия давно привычную закрытую азиатскую одежду - длинную шерстяную рубаху и штаны, которые могли защитить мое тело от палящего солнца и от любопытных взглядов.
- Благодарю тебя, госпожа бабушка, - прошептал я, глядя на статуэтку Нейт в стенной нише. Мне показалось, будто чья-то рука мягко обняла меня за плечи, и незримый дух этой комнаты, благословляя, коснулся моего чела... Бабка Поликсена, как и моя родная мать, всегда выделяла меня среди своего потомства - мне кажется, бабушка ставила меня даже выше Исидора, своего младшего сына.
И теперь место этого сына я поневоле занял.
- Клянусь, я приложу все силы, чтобы вернуть тебе Исидора, госпожа, - горячо прошептал я.
Я снова отправился в путь в тот же день. Несмотря на все волнения, это было для меня отдыхом - силы быстро возвращались ко мне. И я начал понимать, какой благодарности наверняка захочет Анхес за свои труды: по правде говоря, после освобождения моих людей это было моим первейшим долгом, а не только зовом сердца. Я должен был отправиться на восток, по следу Исидора, чтобы попытаться разыскать Исидора! Быть может, он теперь тоже жил в рабстве, в непосильном труде, - и напрасно ждал избавления!..
Письма от него вначале исправно доставлялись персидской верховой почтой, на лошадях и верблюдах, которые могут пересекать пустыню еще быстрее лошадей: и, уж конечно, верблюды лучше приспособлены к такому существованию. Исидор устроился писцом и толмачом при одном сирийском купце; а потом бесследно пропал вместе со своим хозяином. Анхес неоднократно пыталась договориться с караванщиками, предлагала им золото, упрашивая помочь в поисках мужа. Золото эти торговцы, как нетрудно догадаться, брали охотно, и охотно давали безутешной жене обещания; но никто из них так ничего для нее и не сделал...
Услышав подробности этой истории, я начал склоняться к мысли, что моему другу уже нельзя помочь. Если Исидор попал в плен и все еще жив, скорее всего, он получил легкую работу; такой ученый человек даже мог сам выкупиться из рабства. Ну а если Исидор разделил участь большинства моих товарищей, он наверняка уже умер. Несмотря на его правильное сложение и хорошее здоровье, мне всегда казалось, что Исидор слабее меня телом и духом... Такие рабы повсюду умирали безымянными, и записей о них не велось, - только самые общие подсчеты.
Конечно, я все равно намерен был пытаться найти и спасти моего родича, - так я и собирался сказать Анхес, даже если египтянка не попросит сама. Но чересчур обнадеживать ее я не желал.
Загородный дом Исидора в Фаюме был старинный, глинобитный, но недавно отстроенный и побеленный. Славное место - в таком я и сам не отказался бы жить.
Управитель Анхес, Сенмен, был честный и знающий человек, египтянин с хорошей родословной: едва мы познакомились, как он тут же с гордостью перечислил пять поколений своих предков и рассказал, где каждый из них удостоен чести быть погребенным. Кто такой я сам и почему я гощу у его госпожи, коптосца Сенмена интересовало мало: узнав, что я ее родственник-эллин со стороны мужа, он не пожелал выслушивать подробности. Но мне это было, разумеется, на руку.
Целую неделю я прожил, не получая никаких известий; однако не скучал. Я много писал, купался в пруду, упражнялся; помогал садовнику ухаживать за деревьями. Управитель с изумлением смотрел, как я копаюсь в земле бок о бок с поселянами, так же, как они, одетый в один узкий набедренник, а потом возвращаюсь домой весь перепачканный: кажется, такое занятие еще больше уронило меня в его глазах. Но я давно научился не зависеть от чужих суждений, и только улыбался про себя. Знал бы этот южанин, что перед ним советник карийской царицы, бывший сатрап Ионии и наместник Вавилона!
Потом приехала Анхес. Она была сосредоточена и сурова.
- Все готово, - сказала египтянка. - Я наняла восьмерых воинов - трое наших южан и пятеро сирийцев. Сирийцы говорят по-персидски... Ты не раздумал участвовать?
- Конечно, нет, - возмущенно сказал я.
Анхес молча кивнула, поправив свои короткие волосы: несколько отдельных прядей были заплетены в косички с малахитовыми бусинами.
- Эти люди сейчас со мной. Идем, познакомишься.
Наемники госпожи произвели на меня благоприятное впечатление. Должно быть, подыскать их она просила какого-нибудь военачальника - человека, умеющего оценивать качества солдат. Они приехали на лодке-плоскодонке, в которой можно было спрятать человек восемь, кроме них; но когда мы покинем Уасет, нужда прятаться отпадет. Спускаться по реке, да еще в сезон разлива, на такой лодке легко, и позже можно будет нанять и спрятать в камышах еще одну...
Не теряя времени, мы отправились на дело. Мы наняли вторую лодку в деревне неподалеку от Фив. Когда мы причалили, то прежде всего отправились на разведку.
Мы нашли место, где велись работы: множество рабов, перетаскивавших камни вручную и на волокушах, трудилось под надзором пары десятков воинов и нескольких надсмотрщиков с кнутами из бегемотовой кожи. После нескольких часов наблюдений я обнаружил там моих карийцев - и задача оказалась проще, чем я предполагал!
В таком людском муравейнике было легко подобраться к невольникам и переброситься с ними несколькими словами: огромные руины предоставляли для этого превосходные укрытия. И я выполнил то, что от меня требовалось. Нарядившись в рубище и выпачкавшись землей и каменной пылью, я снова почти ощутил себя рабом...
Я не сумел подобраться к Пиксодару, но нашел одного из его помощников, Ксенагора. Моряк был страшно изумлен, увидев меня, и чуть не выдал нас обоих криком. Но я быстро растолковал ему суть дела и сунул короткую записку для начальника нашего корабля, в которой сообщал самые важные подробности.
Бегство нам удалось устроить через двое суток: опытный триерарх сумел организовать своих людей - через того же помощника мы согласовали наши планы. На закате третьего дня, когда пленников погонят обратно в бараки, карийцы должны будут пристроиться к остальным последними - и попытаться отбиться от колонны рабов. Они побегут обратно через развалины, стараясь прорваться к реке. А наши воины посеют панику среди преследователей, начав стрелять...
Все удалось блестяще. Конечно, не обошлось без жертв, - во время бегства был убит один из матросов и еще один ранен; но остальные прорвались к лодкам. Карийцы залегли на дно, и мы не мешкая отчалили.
Было решено, что мои товарищи отправятся вместе со мной в Фаюм. Конечно, это было очень накладно для госпожи Анхес, - но задерживаться в Египте мы не собирались.
Анхес сама ожидала нас в загородном доме. Надо было видеть, как горячо ее благодарили все спасенные - и как они теперь смотрели на меня!..
Усталые пленники жадно поели ячменной каши с сыром и устроились спать - они легли вповалку где попало. А я подошел к госпоже, которая тоже бодрствовала, выжидая возможности поговорить наедине.
Я, в свою очередь, снова поблагодарил ее, от лица всех нас; а потом тихо сказал, что попытаюсь вернуть ей долг, разыскав Исидора. Анхес бросила на меня быстрый изумленный взгляд. Она сама хотела просить меня об этом - но понимала, сколь на сей раз мала вероятность успеха!
Однако только что одержанная победа придала египтянке уверенности. Она, улыбнувшись, сказала, что будет каждый день молиться за меня. И сообщила, что договорилась с человеком, который выкупит Артабаза!
Это был тот самый военачальник, который подыскал для нас наемников: египтянин сказал, что если мой евнух хороший слуга, он купит его у жрецов для себя, а потом перепродаст Анхес за бесценок. Госпожа быстро вернет ему долг - все знают, какая она хозяйка...
У меня не было слов. Я со слезами сжал маленькие твердые руки Анхес, унизанные кольцами.
- Если я когда-нибудь смогу...
Дочь пустыни покачала головой.
- Ничего не говори. Ты и я - сосуды, которые боги наполнили своей благодатью и позволили ее преумножить... Возблагодарим же их за это!
Она опустилась на колени, и я следом за ней... Я не знаю, кому молилась Анхес, - вероятно, Осирису; а я просто сжимал моего бычка, дар покойной матери, ощущая бесконечную благодарность силам, которые даже не мог назвать по имени... Все людские имена для них - ложь, теперь я это ощущал как никогда ясно. И признательность этому неведомому сильнее всего чувствуешь, когда сам совершаешь большое благое дело!
Несколько дней пленники отдыхали; а потом нам предстояло отправиться на восток. Мы должны были присоединиться к каравану, который направлялся в Сирию, - после чего мы повернем на север, в Малую Азию. Я надеялся, что у Анхес получится освободить Артабаза, и он успеет к нам присоединиться.
* Современный Асуан.
Глава 10
Перед тем, как покинуть Египет, я вернулся в Коптос: теперь я снова отвечал за весь свой отряд, и именно я должен был договариваться с караванщиками. Они еще не закончили свои дела в Коптосе. И на эти дни я поселился под кровом Анхес.
Я был уже крайне обязан ей - но оказался вынужден одолжиться снова: Анхес заплатила купцам, которые согласились взять нас с собой, чтобы мы сопровождали их до Димашка*, столицы Сирии. Отряд состоял из египтян, но не чистокровных, а также прижившихся в Дельте финикийцев и сирийцев. Мне пришлось самому предстать перед начальником каравана Бел-Шапуром, азиатом сомнительного происхождения, и рассказать свою историю, искусно смешивая правду с ложью. С подобными людьми иначе нельзя.
Я не скрывал своего эллинского происхождения, но назвал себя Медоном - именем моего младшего сына... Мне показалось, что этот азиат заподозрил, кто я есть на самом деле... но он оставил свои мысли при себе и согласился взять меня и моих людей с собой, поставив условие, что мы будем выполнять в пути ту же работу, что и остальные члены отряда, без поблажек. Я принял это условие с радостью и облегчением. Быть Питфеем Гефестионом порою лестно, но чаще всего - очень неудобно... Это как Нессово одеяние, которое невозможно скинуть!*
Оставшееся время следовало использовать наилучшим образом. В караван-сарае к востоку от Коптоса, с помощью мальчишки-конюха, я поучился садиться на верблюда и управляться с этим животным, что оказалось не так-то легко. Бел-Шапур несколько раз приходил полюбоваться на мои успехи. Когда я однажды пошатнулся и чуть не упал, слезая с верблюда, опустившегося на колени, я ощутил острый как копье взгляд. Быть может, этот ушлый торговец, с не то персидским, не то аккадским именем, уже прикидывал, нельзя ли меня продать Ксерксу!..
Полагаю, меня трудно упрекнуть в излишней подозрительности. Однако я подумал, что даже если Бел-Шапур вынашивал подобный подлый замысел, для него эта затея - слишком рискованная: он сам очутится на колу гораздо скорее, чем отправит на кол меня. Так что я сохранял хладнокровие и не пошел на попятную.
Когда я не был занят в караван-сарае, то отсиживался дома. Я попросил у Анхес разрешения обследовать покои бабушки - эти комнаты так и оставались в неприкосновенности, как и ее опечатанная гробница: туда уже долгое время никто не заходил, кроме слуг, которые делали уборку. Анхес была обязана свекрови очень многим и, конечно, чтила ее память, - но, думаю, вряд ли две эти женщины ужились бы вместе...
Теперь, когда я коротал дни в доме Исидора, я все чаще задумывался, как моя прародительница проводила здесь время, каковы были ее привычки; и, конечно, меня интересовало, не оставила ли она еще каких-нибудь записей. Вряд ли она унесла их с собой в могилу, подобно египтянам, которые складывают в свои усыпальницы все, чем дорожили при жизни. Было так странно сознавать, что бабушку погребли по египетскому обряду и мумифицировали!
Госпожа Анхес милостиво позволила мне похозяйничать в бабушкиной спальне: конечно, египтянка понимала, что это для меня значит. Я с бьющимся сердцем переступил порог, ощутив тонкий запах пыли и притираний: даже алебастровые баночки и перламутровые шкатулки на туалетном столике старой госпожи остались нетронутыми. Я пощупал вышитое покрывало на кровати, присел в кресло черного дерева перед большим удобным письменным столом. В стенных нишах, как раньше, стояли статуэтки богов: одна - золотая богиня Нейт, которую бабка Поликсена чтила всегда, еще со времен юности, проведенной в Египте, а другая изображала бараноголового Хнума, жрецом которого когда-то был Тураи, ее третий муж и отец Исидора. Бабушкин малахитовый письменный прибор по-прежнему стоял на столе, однако никаких свитков с записями на нем не осталось: об этом новая хозяйка позаботилась, отметил я.
Потом я подошел к сундукам у стены. Откинув крышку первого, я вдохнул запах ароматических трав: я увидел стопки белья, переложенного мешочками с лавандой.
Сам не зная почему, я присел и запустил туда руку. И, бездумно перебирая простыни и ночные платья, я вдруг наткнулся на что-то твердое! Через несколько мгновений, едва веря себе, я извлек со дна сундука мешочек, в котором зазвенело золото...
К нему был привязан клочок папируса, с надписью, сделанной на греческом:
«Питфею, сыну Никострата, когда он вернется сюда».
Я захлопнул крышку сундука и опустился на него, сжимая мешочек с деньгами. Я ощущал себя точно во сне. Бабушка оставила мне наследство, о котором никто не знал, - и она угадала, что я сюда еще вернусь, вернусь в час большой нужды!.. Это, наверное, было наитие или откровение, которые посещают время от времени каждого человека; но большинство из нас к ним не прислушивается.
Потом я начал думать, как мне поступить с этим богатством. Я развязал мешочек и быстро сосчитал деньги - персидские золотые дарики: здесь было восемьдесят монет, что приблизительно равнялось полутора золотым персидским минам или пятнадцати серебряным. Большие деньги - если распоряжаться ими дома; но если учесть всех нас и наши дорожные нужды, то выйдет совсем немного.
Я спросил себя, следует ли сказать о драгоценной находке Анхес; и почти сразу же отмел эту мысль. Как бы вы поступили на моем месте?.. Я очутился в таком долгу перед супругой Исидора, что едва ли мог бы рассчитаться с нею во всю мою жизнь. Она проявила высочайшее благородство, придя мне на помощь; но я знал, что даже у благородных людей высокие побуждения соседствуют со многими другими. А госпожа Анхес, потерявшая мужа, сейчас была прежде всего мать, раскинувшая крылья над детьми. Что, если она сочтет, будто эти деньги, завещанные мне бабкой Поликсеной, по праву принадлежат ей?..
Я не мог отдать египтянке хотя бы часть доставшегося мне золота - она бы, разумеется, спросила, откуда я его взял, и быстро уличила меня во лжи. Кроме того, мне и моим людям в пути могло потребоваться все до последнего обола! Возможно, мы разыщем и выкупим Исидора, - а возможно, нам и самим придется от кого-нибудь откупаться, понадобятся быстрые лошади, еда и вода... Я решил, что скажу о деньгах триерарху Пиксодару и больше никому.
Конечно, предводителю каравана Бел-Шапуру тоже совсем ни к чему было знать, что у меня завелись собственные деньги. Я порадовался, что приобрел для путешествия давно привычную закрытую азиатскую одежду - длинную шерстяную рубаху и штаны, которые могли защитить мое тело от палящего солнца и от любопытных взглядов.
- Благодарю тебя, госпожа бабушка, - прошептал я, глядя на статуэтку Нейт в стенной нише. Мне показалось, будто чья-то рука мягко обняла меня за плечи, и незримый дух этой комнаты, благословляя, коснулся моего чела... Бабка Поликсена, как и моя родная мать, всегда выделяла меня среди своего потомства - мне кажется, бабушка ставила меня даже выше Исидора, своего младшего сына.
И теперь место этого сына я поневоле занял.
- Клянусь, я приложу все силы, чтобы вернуть тебе Исидора, госпожа, - горячо прошептал я.
