Но мертвым не нужна еда; а Амен-Оту, проснувшись, ощутила лютый голод. Придет ли к ней кто-нибудь, в конце концов?..
В дверь постучались - но это оказался не слуга, а какой-то седой старик. Это был богатый господин, Амен-Оту сразу поняла; и он сел напротив нее на стул, как равный. Однако с нею новый гость заговорил так же почтительно, как давешний раб, которого она сперва напугала своим обличьем, а потом заставила все забыть.
Она по-прежнему не понимала ни слова, однако ей был ясен смысл обращенных к ней сочувственных речей. Старик спрашивал ее, здорова ли она и почему не выходила к общему столу! Возможно, перед нею родственник или друг ее мертвого мужа?..
Глядя на этого человека, Амен-Оту приложила ладонь к губам, потом к сердцу; и печально покачала головой. И этого оказалось достаточно - старик понял, что она лишилась памяти и речи; и даже не слишком удивился этому. Он вскочил со стула и быстро вышел; и вскоре вернулся вместе с другим прислужником, который притащил поднос с едой!
Это было мясо, приготовленное разными способами, белый хлеб и какие-то фрукты в сладком сиропе. При виде человеческой пищи Амен-Оту забыла обо всем. Она принялась жадно запихивать мясо в рот, вначале глотала кусками, почти не жуя; и только потом стала прожевывать, бесконечно наслаждаясь вкусом. Вдруг жрица увидела, как на нее смотрят двое мужчин в комнате, - слуга глядел, как она ест, с отвращением и ужасом, а старый господин с жалостью. Неужели тут принято принимать пищу как-то иначе?..
Старик взял с подноса серебряный нож и еще один забавный предмет, которого она раньше не заметила, вроде маленьких вил, и подал ей. Она стала неловко подцеплять этими вилами мясо и резать ножом, а потом принялась за фрукты, пока не опустошила тарелки.
Но жрица все еще была голодна. Она бы охотно съела еще столько же, но не решалась просить больше. И внезапно задумалась - если она теперь ест, нужно ли ей опорожняться? Есть ли у ее нового тела низменные потребности, и как эти люди будущего справляют нужду?..
Но это она узнает позже. Куда важнее сейчас было выяснить, кто она сама такая, - вернее, за кого ей придется себя выдавать!
Амен-Оту посмотрела на доброго старика, который остался с ней; она приложила ладонь к сердцу, а потом протянула руку к его губам. И этот господин отлично понял, чего она хочет. Он начал ей все объяснять так подробно, точно она была несмышленым младенцем, - и Амен-Оту слушала, не сводя с собеседника глаз. Она многое понимала без посредства слов; она теперь могла соприкасаться разумом с этим человеком, как недавно сообщалась с той девушкой и ее братом, которые ее пробудили.
Первым делом старик назвал себя: у него было чудное имя, «Мистер Маклир». Он действительно приходился родственником ее мужу - кажется, дядей. Женщина, за которую ее все здесь принимали, была родом из Египта: так теперь называлась Черная Земля. А этот старик и его племянник, ее муж, происходили из страны Британии. Ту египтянку звали Амина: теперь Амен-Оту следовало откликаться на это имя - похоже на ее настоящее имя... Она, ее муж, Джеффри Маклир, и его дядя вместе путешествовали по разным странам, а потом ее супруг внезапно заболел и умер, и она стала вдовой. Теперь Мистер Маклир вез Амину на огромном корабле через океан к себе домой, потому что о ней некому было больше позаботиться.
Амен-Оту, превратившаяся в Амину, ощутила невольную признательность. Она даже поблагодарила старика на своем языке; а он вдруг принялся благодарить ее сам, заявив, что это она спасла его. Когда тонул тот большой корабль, на котором везли ее мумию, многим мужчинам не хватило места в лодках - вперед сажали женщин с детьми; и Мистера Маклира пропустили только потому, что он сопровождал ее, вдову своего племянника.
Амен-Оту не знала, когда этот старик подвергся внушению... и не знала, что произошло с настоящей египтянкой Аминой. Но, скорее всего, та погибла; и у себя на родине ее никто не хватился бы. И очень хорошо, что теперешний покровитель Амен-Оту думал, будто обязан ей жизнью!
Когда Мистер Маклир ушел, Амен-Оту почувствовала себя намного лучше - почти живой; и даже лучше, чем живой. У нее теперь было над чем поразмыслить. Спустя некоторое время после завтрака она поняла, что облегчаться ей теперь не нужно... во всяком случае, пока. Ее тело поглощало без остатка все, что она принимала в себя; и так же быстро и жадно, как пищу, жрица поглощала знания об этом новом мире. Она теперь уверилась, что у нее найдется здесь пристанище, и будет время, чтобы освоиться.
Неожиданно мнимая Амина вспомнила о том, кого она спасла на самом деле, еще будучи развоплощенной, - того золотоволосого юношу по имени Хью, брата девушки Этель. Он стал тонуть и замерзать, и она вытащила его из ледяной воды. Почему она сделала это?.. Она не понимала ясно - возможно, потому, что они трое оказались прочно связаны; и потому, что этот юноша мог ей пригодиться....
И Амен-Оту не беспокоилась о том, где искать его. Она знала, что золотоволосый Хью придет, стоит только ей позвать. Он оказался перед в ней в неоплатном долгу... и она умела убеждать. Перед Амен-Оту склонялись многие, когда она была прорицательницей Амона, и она прославилась и в Уасете*, и в Ахетатоне, несмотря на молодость. Теперь же - она чувствовала это - мало кто мог бы воспротивиться ее чарам.
Она обратила взгляд к небу за окном, все еще затянутому тучами.
- О Амон сокровенный, о Ра, о Осирис, - прошептала жрица, подняв руки, сжатые в кулаки. - О боги истины, отвратившие от меня свои лики! Это не вы даровали мне эту новую жизнь, но я приму все, что мне предложено. И возьму все, что могу взять!..
Она не знала, когда явится тот, кто может взыскать с нее этот великий долг. И не знала, каковы будут его повеления. Но она постарается приготовиться к встрече.
Когда они с Мистером Маклиром ступили на берег новой страны под названием Америка, небо было все еще пасмурным и дождь не прекращался.
* Египетский бог-творец, изображавшийся с головой барана, вылепивший из глины людей и животных.
* Уасет - древнеегипетское название Фив.
Этель ограничилась минимумом покупок, но наличности ей все равно не хватило. Девушке пришлось телеграфировать отцу, прося выслать еще денег почтовым переводом.
Конечно, первым делом она заверила доктора Бертрама, что с ней и братом все в порядке. Это не вполне соответствовало истине - к Хью пришлось вызывать врача, и он с самого приезда не высовывал носа из своей спальни в их шикарном номере в «Ритц-Карлтоне». Однако до пневмонии дело не дошло, и волновать бедного отца еще больше уж точно не следовало. Он наверняка там в Хэмпшире чуть с ума не сошел, читая новости о «Титанике»...
Отправившись по магазинам на другой день, как и планировала, Этель взяла с собой Кэйтлин и попросила жениха ее сопровождать: вернее, Гарри сам вызвался. Вначале он явно обижался - почти оскорблялся тем, что невеста не уделяет ему должного внимания и как будто совсем не рада встрече. Но потом, когда они медленно ехали в коляске по улицам Нью-Йорка и отовсюду до них долетали разговоры о «Титанике» и «Карпатии», Гарри проникся общим настроением и ощутил большее сочувствие к Этель. В магазине готового платья девушка пожелала выбрать новые наряды приглушенных оттенков, лилового и серого, - в знак солидарности со скорбящими, и жених не стал возражать.
Конечно, он пока что не имел никакого права диктовать ей, как одеваться... но Этель стремилась уже сейчас установить для них обоих границы дозволенного и отстоять свою свободу хотя бы в мелочах. Раздумывая об этом, Этель вдруг вспомнила, что мама завещала ей небольшое наследство, и до сих пор оно сохранялось в неприкосновенности.
Велев отослать два купленных платья и шляпу в картонке к себе в номер, Этель выпила с женихом кофе с пирожным в небольшом уютном кафе. Кэйтлин осталась дожидаться их снаружи в коляске.
- Я уже забыла, что я и сама наполовину американка. Никогда не любила кофе, - со смехом сказала она Гарри, звякнув ложечкой о фарфор. - Придется привыкать, да?
Гарри молчал и смотрел на нее через столик - с непривычной, щемящей нежностью.
- Я только теперь представил себе... представил по настоящему, что ты могла погибнуть. Только угроза смерти заставляет нас по-настоящему ценить то, что дорого, - сказал он.
Этель растерянно улыбнулась.
- Право, я...
Она протянула руку Гарри через стол. Американец долго держал ее в своей, а потом поцеловал.
- Я тебя люблю, - сказал он. Снова сжал ее пальцы своей сильной рукой. - Кажется, я этого еще не говорил! Ведь не говорил?
Этель умилилась и вместе с тем ощутила большую неловкость.
- Не говорил - и, по-моему, еще не время! Конечно, нас считают женихом и невестой, но... это рано.
Этель взглянула на свою левую руку, без всякого кольца.
- Особенно сейчас, Гарри.
Он кивнул. Снова придал своему лицу приличествующее скорбное выражение.
- Я понимаю.
Этель снова подумала, как мало, в сущности, она еще знает этого человека...
Когда они допили кофе, Гарри расплатился, и молодые люди вышли на улицу. Этель взглянула на Кэйтлин, томившуюся на кожаном сиденье экипажа, и горничная робко улыбнулась ей. Этель снова повернулась к Гарри.
- Спасибо тебе большое за все. Но мне кажется, что мы тебя задерживаем. Дальше мы с Кэйтлин справимся сами, правда?
Гарри нахмурился. Конечно, ему это не понравилось; особенно после того, как Этель убедила его снабдить деньгами на расходы самовольно нанятую служанку.
- Разве у тебя нет никаких дел? - настаивала Этель.
- Тебе так не терпится от меня избавиться? - проворчал американец, окидывая недобрым взглядом обеих девушек.
- Ну, Гарри!
Этель вдруг первая обхватила его за шею и заставила наклониться; и так, почти обнимая и щекоча его своими русыми локонами, прошептала на ухо, что они с горничной будут покупать интимные предметы туалета.
Молодой делец рассмеялся и смягчился.
- Что ж, тогда не буду вас смущать, дамы.
Гарри приподнял шляпу и, слегка поклонившись раскрасневшейся Этель, повернулся и пошел прочь, постукивая тростью.
Постояв пару мгновений на тротуаре, Этель решительно подошла к Кэйтлин и забралась в коляску. Сложив руки в новых серых перчатках поверх новенького вышитого ридикюля, велела кэбмену катить дальше по Пятой авеню.
- Я плохо помню город, - сказала она молчавшей Кэйтлин, - в прошлый раз я была здесь в четырнадцать лет, с отцом и братом. А Гарри был тогда уже взрослым человеком, студентом Гарварда... Правда, классическое образование ему мало пригодилось.
Для Кэйтлин все это было сказкой о безоблачной жизни богачей, и она слушала молча и насупленно. Когда Этель замолкла, ирландка вдруг покраснела и произнесла:
- Мисс Этель, а как же компенсация? Вы говорили, что хотите чего-то там добиваться?
- Да. Непременно, - Этель кивнула.
Она стянула с правой руки перчатку и похлопала ею по сиденью между ними. В задумчивости прикусила губу.
- Я полагаю, начать нужно не с этого. Вы помните, еще на «Карпатии» наши дамы собирали средства на помощь нуждающимся? Они назвали это Фондом помощи спасенным. Мы должны выяснить, где собирается их комитет, и обратиться туда.
- Да кто я такая, чтоб меня там послушали, в этом комитете, - Кэйтлин запунцовела. - Им небось никаких денег не хватит на всех бедняков, которые к ним туда набегут!
- Ну, это вряд ли. Помогать будут только тем, кто был в списках спасенных, и их семьям! И, я думаю, многие захотят внести свою лепту, - сказала Этель, вспоминая доброту женщин с «Карпатии». - А счета из магазинов можно оплатить и потом, - прибавила она.
Больше они не говорили об этом. Остановив экипаж у другого, универсального, магазина, обе девушки принялись выбирать себе белье, и даже увлеклись этим; в других отделах Этель приобрела душистое мыло, туалетную воду, кольдкрем* и пудру, маленькие щипцы для завивки, гребни для волос, шпильки и большую коробку гигиенических прокладок. Брату Этель купила бритву, пару рубашек и подтяжки - его размеры она знала назубок.
Кэйтлин неожиданно расплакалась, увидев эти мужские подтяжки; и Этель поняла, что она вспомнила о собственной невозвратимой потере. Обняв ирландку за плечи, Этель поспешила увести ее из магазина.
Когда они вернулись в гостиницу, девушка проведала брата, который ужасно скучал и попенял ей, что она не принесла ему хотя бы газет. Гарри, по-видимому, не было, - а через пять минут в дверь позвонили: мальчик-посыльный принес записку от жениха. Гарри сообщал, что его не будет до вечера.
"Уже почти вечер», - в тревоге подумала Этель.
Ожидая прихода Гарри, она переоделась в одно из купленных платьев, лиловое с отделкой из черных кружев, и заново причесалась с помощью Кэйтлин. И едва успела: Гарри появился на пороге, все в том же сером деловом костюме. Увидев такое преображение невесты, он пришел в восторг.
- Как ты кстати! У меня для тебя маленький подарок, - и американец раскрыл бархатную коробочку для украшений. Взволнованная Этель догадалась, что там может быть. Обручальное кольцо, конечно же: Гарри решил, что для этого самое время!
Колечко было изящным серебряным, с маленьким сапфиром.
- Я понимаю, что для развлечений сейчас не время, - сказал Гарри, посерьезнев. - Но нам пора наконец покончить с неопределенностью. Этель Констанс Бертрам... ты примешь от меня это кольцо?
Он дрогнул, словно хотел опуститься на колено; но остался стоять, глядя на девушку почти с пугающей страстью и серьезностью.
Этель не могла произнести ни слова. Она долго неподвижно стояла, а потом молча протянула Гарри левую руку. Тот взял ее и медленно надел невесте кольцо на безымянный палец.
Сердце девушки колотилось как сумасшедшее; рука не дрогнула, но в голове не было ни одной связной мысли. А перед внутренним взором неожиданно возник образ Кэйтлин. Кэйтлин, которой она обещала место в своем доме...
А потом Этель взглянула на свою руку, украшенную обручальным кольцом... и вскрикнула:
- Ай!..
- Что с тобой? - переполошился Гарри.
Этель снова вгляделась в кольцо. И с усилием ответила:
- Н-ничего.
Несколько мгновений она совершенно отчетливо видела вместо тонкого серебряного колечка с сапфиром другое - тяжелый зеленый перстень из цельного нефрита со скарабеем. А это могло означать только одно - Амен-Оту по-прежнему может вторгаться в их с Хью разум, не спрашивая дозволения... Скорее всего, воскресшая египтянка до сих пор где-то поблизости. Хотя она могла быть где угодно. Для ментального воздействия расстояния значат мало.
Этель подняла глаза... теперь Гарри неприкрыто, даже нескромно любовался ею.
- До завтра, - сказала мисс Бертрам, сделав над собой усилие.
- До завтра, - Гарри кивнул.
Он пошел к себе; но на полпути вдруг круто повернулся. Молодой человек в два шага преодолел расстояние между ними и, обхватив Этель за талию и другой рукой сжав затылок, поцеловал ее в губы жарким, долгим поцелуем.
Он никогда еще не целовал ее так... это совсем не было неприятно, но головокружительно, возбуждающе и опасно, точно прыжок в глубокое соленое море без купального костюма.
Когда Гарри оторвался от нее, Этель без сил отступила в прихожую, привалившись к зеркальному шкафу.
- Вот теперь... уходи, - выговорила она, задыхаясь. - Пожалуйста.
В дверь постучались - но это оказался не слуга, а какой-то седой старик. Это был богатый господин, Амен-Оту сразу поняла; и он сел напротив нее на стул, как равный. Однако с нею новый гость заговорил так же почтительно, как давешний раб, которого она сперва напугала своим обличьем, а потом заставила все забыть.
Она по-прежнему не понимала ни слова, однако ей был ясен смысл обращенных к ней сочувственных речей. Старик спрашивал ее, здорова ли она и почему не выходила к общему столу! Возможно, перед нею родственник или друг ее мертвого мужа?..
Глядя на этого человека, Амен-Оту приложила ладонь к губам, потом к сердцу; и печально покачала головой. И этого оказалось достаточно - старик понял, что она лишилась памяти и речи; и даже не слишком удивился этому. Он вскочил со стула и быстро вышел; и вскоре вернулся вместе с другим прислужником, который притащил поднос с едой!
Это было мясо, приготовленное разными способами, белый хлеб и какие-то фрукты в сладком сиропе. При виде человеческой пищи Амен-Оту забыла обо всем. Она принялась жадно запихивать мясо в рот, вначале глотала кусками, почти не жуя; и только потом стала прожевывать, бесконечно наслаждаясь вкусом. Вдруг жрица увидела, как на нее смотрят двое мужчин в комнате, - слуга глядел, как она ест, с отвращением и ужасом, а старый господин с жалостью. Неужели тут принято принимать пищу как-то иначе?..
Старик взял с подноса серебряный нож и еще один забавный предмет, которого она раньше не заметила, вроде маленьких вил, и подал ей. Она стала неловко подцеплять этими вилами мясо и резать ножом, а потом принялась за фрукты, пока не опустошила тарелки.
Но жрица все еще была голодна. Она бы охотно съела еще столько же, но не решалась просить больше. И внезапно задумалась - если она теперь ест, нужно ли ей опорожняться? Есть ли у ее нового тела низменные потребности, и как эти люди будущего справляют нужду?..
Но это она узнает позже. Куда важнее сейчас было выяснить, кто она сама такая, - вернее, за кого ей придется себя выдавать!
Амен-Оту посмотрела на доброго старика, который остался с ней; она приложила ладонь к сердцу, а потом протянула руку к его губам. И этот господин отлично понял, чего она хочет. Он начал ей все объяснять так подробно, точно она была несмышленым младенцем, - и Амен-Оту слушала, не сводя с собеседника глаз. Она многое понимала без посредства слов; она теперь могла соприкасаться разумом с этим человеком, как недавно сообщалась с той девушкой и ее братом, которые ее пробудили.
Первым делом старик назвал себя: у него было чудное имя, «Мистер Маклир». Он действительно приходился родственником ее мужу - кажется, дядей. Женщина, за которую ее все здесь принимали, была родом из Египта: так теперь называлась Черная Земля. А этот старик и его племянник, ее муж, происходили из страны Британии. Ту египтянку звали Амина: теперь Амен-Оту следовало откликаться на это имя - похоже на ее настоящее имя... Она, ее муж, Джеффри Маклир, и его дядя вместе путешествовали по разным странам, а потом ее супруг внезапно заболел и умер, и она стала вдовой. Теперь Мистер Маклир вез Амину на огромном корабле через океан к себе домой, потому что о ней некому было больше позаботиться.
Амен-Оту, превратившаяся в Амину, ощутила невольную признательность. Она даже поблагодарила старика на своем языке; а он вдруг принялся благодарить ее сам, заявив, что это она спасла его. Когда тонул тот большой корабль, на котором везли ее мумию, многим мужчинам не хватило места в лодках - вперед сажали женщин с детьми; и Мистера Маклира пропустили только потому, что он сопровождал ее, вдову своего племянника.
Амен-Оту не знала, когда этот старик подвергся внушению... и не знала, что произошло с настоящей египтянкой Аминой. Но, скорее всего, та погибла; и у себя на родине ее никто не хватился бы. И очень хорошо, что теперешний покровитель Амен-Оту думал, будто обязан ей жизнью!
Когда Мистер Маклир ушел, Амен-Оту почувствовала себя намного лучше - почти живой; и даже лучше, чем живой. У нее теперь было над чем поразмыслить. Спустя некоторое время после завтрака она поняла, что облегчаться ей теперь не нужно... во всяком случае, пока. Ее тело поглощало без остатка все, что она принимала в себя; и так же быстро и жадно, как пищу, жрица поглощала знания об этом новом мире. Она теперь уверилась, что у нее найдется здесь пристанище, и будет время, чтобы освоиться.
Неожиданно мнимая Амина вспомнила о том, кого она спасла на самом деле, еще будучи развоплощенной, - того золотоволосого юношу по имени Хью, брата девушки Этель. Он стал тонуть и замерзать, и она вытащила его из ледяной воды. Почему она сделала это?.. Она не понимала ясно - возможно, потому, что они трое оказались прочно связаны; и потому, что этот юноша мог ей пригодиться....
И Амен-Оту не беспокоилась о том, где искать его. Она знала, что золотоволосый Хью придет, стоит только ей позвать. Он оказался перед в ней в неоплатном долгу... и она умела убеждать. Перед Амен-Оту склонялись многие, когда она была прорицательницей Амона, и она прославилась и в Уасете*, и в Ахетатоне, несмотря на молодость. Теперь же - она чувствовала это - мало кто мог бы воспротивиться ее чарам.
Она обратила взгляд к небу за окном, все еще затянутому тучами.
- О Амон сокровенный, о Ра, о Осирис, - прошептала жрица, подняв руки, сжатые в кулаки. - О боги истины, отвратившие от меня свои лики! Это не вы даровали мне эту новую жизнь, но я приму все, что мне предложено. И возьму все, что могу взять!..
Она не знала, когда явится тот, кто может взыскать с нее этот великий долг. И не знала, каковы будут его повеления. Но она постарается приготовиться к встрече.
Когда они с Мистером Маклиром ступили на берег новой страны под названием Америка, небо было все еще пасмурным и дождь не прекращался.
* Египетский бог-творец, изображавшийся с головой барана, вылепивший из глины людей и животных.
* Уасет - древнеегипетское название Фив.
Глава 9
Этель ограничилась минимумом покупок, но наличности ей все равно не хватило. Девушке пришлось телеграфировать отцу, прося выслать еще денег почтовым переводом.
Конечно, первым делом она заверила доктора Бертрама, что с ней и братом все в порядке. Это не вполне соответствовало истине - к Хью пришлось вызывать врача, и он с самого приезда не высовывал носа из своей спальни в их шикарном номере в «Ритц-Карлтоне». Однако до пневмонии дело не дошло, и волновать бедного отца еще больше уж точно не следовало. Он наверняка там в Хэмпшире чуть с ума не сошел, читая новости о «Титанике»...
Отправившись по магазинам на другой день, как и планировала, Этель взяла с собой Кэйтлин и попросила жениха ее сопровождать: вернее, Гарри сам вызвался. Вначале он явно обижался - почти оскорблялся тем, что невеста не уделяет ему должного внимания и как будто совсем не рада встрече. Но потом, когда они медленно ехали в коляске по улицам Нью-Йорка и отовсюду до них долетали разговоры о «Титанике» и «Карпатии», Гарри проникся общим настроением и ощутил большее сочувствие к Этель. В магазине готового платья девушка пожелала выбрать новые наряды приглушенных оттенков, лилового и серого, - в знак солидарности со скорбящими, и жених не стал возражать.
Конечно, он пока что не имел никакого права диктовать ей, как одеваться... но Этель стремилась уже сейчас установить для них обоих границы дозволенного и отстоять свою свободу хотя бы в мелочах. Раздумывая об этом, Этель вдруг вспомнила, что мама завещала ей небольшое наследство, и до сих пор оно сохранялось в неприкосновенности.
Велев отослать два купленных платья и шляпу в картонке к себе в номер, Этель выпила с женихом кофе с пирожным в небольшом уютном кафе. Кэйтлин осталась дожидаться их снаружи в коляске.
- Я уже забыла, что я и сама наполовину американка. Никогда не любила кофе, - со смехом сказала она Гарри, звякнув ложечкой о фарфор. - Придется привыкать, да?
Гарри молчал и смотрел на нее через столик - с непривычной, щемящей нежностью.
- Я только теперь представил себе... представил по настоящему, что ты могла погибнуть. Только угроза смерти заставляет нас по-настоящему ценить то, что дорого, - сказал он.
Этель растерянно улыбнулась.
- Право, я...
Она протянула руку Гарри через стол. Американец долго держал ее в своей, а потом поцеловал.
- Я тебя люблю, - сказал он. Снова сжал ее пальцы своей сильной рукой. - Кажется, я этого еще не говорил! Ведь не говорил?
Этель умилилась и вместе с тем ощутила большую неловкость.
- Не говорил - и, по-моему, еще не время! Конечно, нас считают женихом и невестой, но... это рано.
Этель взглянула на свою левую руку, без всякого кольца.
- Особенно сейчас, Гарри.
Он кивнул. Снова придал своему лицу приличествующее скорбное выражение.
- Я понимаю.
Этель снова подумала, как мало, в сущности, она еще знает этого человека...
Когда они допили кофе, Гарри расплатился, и молодые люди вышли на улицу. Этель взглянула на Кэйтлин, томившуюся на кожаном сиденье экипажа, и горничная робко улыбнулась ей. Этель снова повернулась к Гарри.
- Спасибо тебе большое за все. Но мне кажется, что мы тебя задерживаем. Дальше мы с Кэйтлин справимся сами, правда?
Гарри нахмурился. Конечно, ему это не понравилось; особенно после того, как Этель убедила его снабдить деньгами на расходы самовольно нанятую служанку.
- Разве у тебя нет никаких дел? - настаивала Этель.
- Тебе так не терпится от меня избавиться? - проворчал американец, окидывая недобрым взглядом обеих девушек.
- Ну, Гарри!
Этель вдруг первая обхватила его за шею и заставила наклониться; и так, почти обнимая и щекоча его своими русыми локонами, прошептала на ухо, что они с горничной будут покупать интимные предметы туалета.
Молодой делец рассмеялся и смягчился.
- Что ж, тогда не буду вас смущать, дамы.
Гарри приподнял шляпу и, слегка поклонившись раскрасневшейся Этель, повернулся и пошел прочь, постукивая тростью.
Постояв пару мгновений на тротуаре, Этель решительно подошла к Кэйтлин и забралась в коляску. Сложив руки в новых серых перчатках поверх новенького вышитого ридикюля, велела кэбмену катить дальше по Пятой авеню.
- Я плохо помню город, - сказала она молчавшей Кэйтлин, - в прошлый раз я была здесь в четырнадцать лет, с отцом и братом. А Гарри был тогда уже взрослым человеком, студентом Гарварда... Правда, классическое образование ему мало пригодилось.
Для Кэйтлин все это было сказкой о безоблачной жизни богачей, и она слушала молча и насупленно. Когда Этель замолкла, ирландка вдруг покраснела и произнесла:
- Мисс Этель, а как же компенсация? Вы говорили, что хотите чего-то там добиваться?
- Да. Непременно, - Этель кивнула.
Она стянула с правой руки перчатку и похлопала ею по сиденью между ними. В задумчивости прикусила губу.
- Я полагаю, начать нужно не с этого. Вы помните, еще на «Карпатии» наши дамы собирали средства на помощь нуждающимся? Они назвали это Фондом помощи спасенным. Мы должны выяснить, где собирается их комитет, и обратиться туда.
- Да кто я такая, чтоб меня там послушали, в этом комитете, - Кэйтлин запунцовела. - Им небось никаких денег не хватит на всех бедняков, которые к ним туда набегут!
- Ну, это вряд ли. Помогать будут только тем, кто был в списках спасенных, и их семьям! И, я думаю, многие захотят внести свою лепту, - сказала Этель, вспоминая доброту женщин с «Карпатии». - А счета из магазинов можно оплатить и потом, - прибавила она.
Больше они не говорили об этом. Остановив экипаж у другого, универсального, магазина, обе девушки принялись выбирать себе белье, и даже увлеклись этим; в других отделах Этель приобрела душистое мыло, туалетную воду, кольдкрем* и пудру, маленькие щипцы для завивки, гребни для волос, шпильки и большую коробку гигиенических прокладок. Брату Этель купила бритву, пару рубашек и подтяжки - его размеры она знала назубок.
Кэйтлин неожиданно расплакалась, увидев эти мужские подтяжки; и Этель поняла, что она вспомнила о собственной невозвратимой потере. Обняв ирландку за плечи, Этель поспешила увести ее из магазина.
Когда они вернулись в гостиницу, девушка проведала брата, который ужасно скучал и попенял ей, что она не принесла ему хотя бы газет. Гарри, по-видимому, не было, - а через пять минут в дверь позвонили: мальчик-посыльный принес записку от жениха. Гарри сообщал, что его не будет до вечера.
"Уже почти вечер», - в тревоге подумала Этель.
Ожидая прихода Гарри, она переоделась в одно из купленных платьев, лиловое с отделкой из черных кружев, и заново причесалась с помощью Кэйтлин. И едва успела: Гарри появился на пороге, все в том же сером деловом костюме. Увидев такое преображение невесты, он пришел в восторг.
- Как ты кстати! У меня для тебя маленький подарок, - и американец раскрыл бархатную коробочку для украшений. Взволнованная Этель догадалась, что там может быть. Обручальное кольцо, конечно же: Гарри решил, что для этого самое время!
Колечко было изящным серебряным, с маленьким сапфиром.
- Я понимаю, что для развлечений сейчас не время, - сказал Гарри, посерьезнев. - Но нам пора наконец покончить с неопределенностью. Этель Констанс Бертрам... ты примешь от меня это кольцо?
Он дрогнул, словно хотел опуститься на колено; но остался стоять, глядя на девушку почти с пугающей страстью и серьезностью.
Этель не могла произнести ни слова. Она долго неподвижно стояла, а потом молча протянула Гарри левую руку. Тот взял ее и медленно надел невесте кольцо на безымянный палец.
Сердце девушки колотилось как сумасшедшее; рука не дрогнула, но в голове не было ни одной связной мысли. А перед внутренним взором неожиданно возник образ Кэйтлин. Кэйтлин, которой она обещала место в своем доме...
А потом Этель взглянула на свою руку, украшенную обручальным кольцом... и вскрикнула:
- Ай!..
- Что с тобой? - переполошился Гарри.
Этель снова вгляделась в кольцо. И с усилием ответила:
- Н-ничего.
Несколько мгновений она совершенно отчетливо видела вместо тонкого серебряного колечка с сапфиром другое - тяжелый зеленый перстень из цельного нефрита со скарабеем. А это могло означать только одно - Амен-Оту по-прежнему может вторгаться в их с Хью разум, не спрашивая дозволения... Скорее всего, воскресшая египтянка до сих пор где-то поблизости. Хотя она могла быть где угодно. Для ментального воздействия расстояния значат мало.
Этель подняла глаза... теперь Гарри неприкрыто, даже нескромно любовался ею.
- До завтра, - сказала мисс Бертрам, сделав над собой усилие.
- До завтра, - Гарри кивнул.
Он пошел к себе; но на полпути вдруг круто повернулся. Молодой человек в два шага преодолел расстояние между ними и, обхватив Этель за талию и другой рукой сжав затылок, поцеловал ее в губы жарким, долгим поцелуем.
Он никогда еще не целовал ее так... это совсем не было неприятно, но головокружительно, возбуждающе и опасно, точно прыжок в глубокое соленое море без купального костюма.
Когда Гарри оторвался от нее, Этель без сил отступила в прихожую, привалившись к зеркальному шкафу.
- Вот теперь... уходи, - выговорила она, задыхаясь. - Пожалуйста.
