За стеной послышался кашель. Сначала вполне привычный. Так кашляет женщина, которая по неосторожности чем-то подавилась. Но резкие звуки не прекращались. Они становились громче, а потом перешли в удушливый припадочный хрип. Вивиана проснулась и потёрла кулачком правый глаз. Звуки за стеной её встревожили, но она успела осознать, что глаз наконец-то перестал болеть и уже не гноится. В её комнатке было как всегда темно. Через серую тряпку, прибитую к раме и полностью закрывающую окно, не проникал даже слабый свет. Вивиана перелезла через небольшой бортик кровати и на ощупь пошла к приоткрытой двери. Хрип стал протяжнее, но тише. Девочка знала, что в соседней комнате лежит её мама, но воображение рисовало костлявое, серокожее, длиннорукое и длинноногое существо с непонятным пятном там, где должно быть лицо. И хрипело именно оно, никак не мама. Вивиана высунулась из-за косяка и всмотрелась в ещё более густую тьму. В ней едва-едва различалась свисающая с края кровати рука, пальцы которой были плотно сжаты и больше напоминали связку палочек. Девочка подошла и несмело коснулась маминой руки. Тут же в лицо ей прилетел резкий и неожиданно громкий кашель, смешанный с выкриком. Прямо перед глазами возникло серое непонятное пятно. Оно повисело в дурно пахнущем воздухе и исчезло, сопровождаемое шуршанием простыни и скрипом пружин. Невесомая, но твёрдая кисть выскользнула из детских пальчиков и растворилась в темноте. Вивиана замерла, ошарашенная и испуганная. Когда послышался грохот открывшейся входной двери, девочка обернулась. Свет ослепил, она зажмурилась.
- Дочь! Тебе нельзя тут быть! – раздался величественный, громкий, но такой знакомый Вивиане голос.
Она отвернулась от говорящей тени обратно к кровати. В освещённой полосе шевельнулись складки грязного одеяла. На них сверху опустилась жёлтая рука со скрюченными пальцами. Чуть выше, в свет медленно выдвинулась лохматая седовласая голова, обмотанная махристой тёмно-серой тряпкой. На месте глаз и рта были чёрные щели. Когда по комнате снова разнёсся сдавленный хрип, Вивиану грубо схватили за похолодевшие плечи и развернули. Это был её отец, точнее, его тёмный силуэт со светящимся ореолом седых волос вокруг головы. Девочка дикими глазами глядела на него и не могла проронить ни звука – челюсти словно сцепились.
- Не бойся больную мать, – чуть спокойнее прозвучал голос. – Но и не тревожь её больше.
Вивиана слабо кивнула. Отец взял в свою большую руку её крохотную ручку и повел обратно в детскую.
Девочка нехотя залезла в постель, пахнущую травами, а отец подошёл к окну и подвернул край ткани. На пол упала полоска света. Она осветила десять небольших бежевых фигурок. Это были человечки. Необычные, сутулые, скукоженные, словно связанные. Вивиана впервые разглядела их маленькие лица. Черты искривлены в муках, рты раскрыты в крике, глаза зажмурены от боли. Девочка заворожённо рассматривала фигурки, и, кажется, слышала пугающие звуки их страданий. Отец присел и зашептал что-то на непонятном языке. Человечки дрогнули и, шурша согнутыми ножками, выстроились вряд. Вивиана пискнула и с головой нырнула под одеяло. Ей стало так страшно, что захотелось исчезнуть, перенестись из комнаты куда-нибудь подальше. Застучали тяжёлые шаги, каждый – как удар молота.
- Не надо бояться! – требовательно и недовольно произнёс отец. – Духи святых мучеников призваны тебя защищать!
- От чего, отец? – прошептала девочка, на самом деле не желая услышать ответ.
- От зла, которым наполнен лес.
Десятилетняя Вивиана сидела на табуретке во дворе. Она отделяла белые куриные яйца от коричневых и аккуратно складывая в небольшие плетёные корзинки. Иногда она отвлекалась на двух копошащихся в общем огороде женщин-соседок в платках цвета тёмной вишни. Но чаще внимание привлекали сыновья этих соседок, с весёлыми криками и громкими разговорами разгружающие телегу сена. Мальчишки бодро и слажено орудовали вилами, изредка бросая взгляды на юную знакомую. Вивиана знала их только по именам, и постоянно смущалась от внезапного внимания. Ей нравился один из мальчиков – самый высокий, самый темноволосый, с широкими плечами и не по годам развитым торсом. Михаэль. Рубашка его будто специально всегда была расстёгнута, волосы цвета вороньего крыла взъерошены, глаза блестящи, как звёзды. Но Вивиана не смела рассчитывать на взаимность. Она стеснялась своего бледного болезненного вида: голубых венок на веках и лбе, тёмных пятен под глазами и слабых тонких рук, не пригодных к сложной работе. Девочка могла только воображать, как Михаэль подходит к ней и целует в губы.
Раскрасневшись, она обвела взглядом двор, чтобы отвлечься. Пять одноэтажных домов с покрытыми белой глиной стенами и крышами из черепицы, уложенной как чешуйки рыбы, были расположены особым образом. Если соединить их линиями, то получится звезда. И дом семьи Вивианы располагался на луче, указывающем строго на юг. Так распорядился отец – деревенский старейшина, проповедник, глава общины.
Домов было больше, чем мог охватить взгляд девочки. На востоке и западе деревня граничила с высокими каменистыми холмами, а с юга на север раскинулась от небольшой, но шумной речки с названием Живая, до леса, который жители называли Мёртвым. С самого детства Вивиана старалась даже не поворачиваться к лесу. Ей довелось видеть его только пару раз. И в эти мгновения в душу закрадывался леденящий страх чего-то неизведанного, чего-то смертельно опасного. Отец постоянно напоминал, что вглядываться, расспрашивать и даже думать о лесе – значит навлекать на себя и свою семью несчастье. Мурашки пробежали по голым рукам и ногам девочки. По недосмотру отца она оделась слишком легко для работы на улице. Ветер теперь злодейски холодил коленки, ступни в босоножках, кончики ушей и носа. Усмирив дрожь, девочка продолжила перебирать яйца.
Внезапная тишина заставила её замедлиться, потом вовсе остановиться и поднять голову от корзинок. Женщины в огороде подошли друг к другу, прижались плечами и застыли. Мальчишки возле телеги опустили вилы и сбились в кучку, устремив взгляды куда-то за спину Вивианы. Лица их помрачнели, руки повисли плетьми и выпустили черенки. Те беззвучно упали на рассыпанное сено. Михаэль перевёл на девочку потухшие глаза под нахмуренными бровями и словно ожидал её реакции на происходящее где-то позади. Вивиана обернулась насколько позволяли корзинки. К ней шагал отец. Седые, выбившиеся из-под обода волосы развивались на ветру, как паутинки. Морщинистый лоб и бледные щёки блестели от пота и слёз. Глаза, когда-то хитро сощуренные, цвета крепкого чая, теперь округлились, цвет покинул их, а снизу пролегли чёрные тени горя. Худые жилистые руки несли что-то длинное, завёрнутое в тёмно-серые грязные тряпицы. Это что-то было невесомым, и, казалось, колыхалось на холодном ветру. Вивиана медленно встала. Корзинка опрокинулась, и яйца бесшумно раскатились по чёрной земле. В гробовой тишине вдруг зазвучал пронзительный женский вой. К нему присоединился второй. Это взвыли женщины-соседки. Они раньше девочки поняли, что произошло. Вивиана же завертела головой, раскрыв в недоумении рот и невинные карие глаза. Отец тяжёлым шагом прошёл мимо, даже не заметив её. Взгляд его был пуст. Девочка опомнилась и бросилась отцу под ноги, чтобы подобрать яйца. И тут, прямо перед ней, из тряпиц выскользнула жёлтая рука. Узловатые пальцы едва не воткнулись отросшими ногтями Вивиане в лицо. Она отшатнулась и упала навзничь. Лёжа на раздавленных яйцах, наблюдала, как соседки, скривив лица, обливаются слезами, вцепившись друг в друга, словно во время урагана; как мальчишки боязливо расступаются перед её отцом, бросая диковатые взгляды в её сторону. Всё это показалось Вивиане игрой, неправдой, чем-то неестественным и непривычным. Детский разум упрямо отказывался принимать происходящее как что-то реальное, имеющее хоть какую-то важность. Даже холод земли, промозглый ветер, серые облака, мчащиеся по тусклому небу, вызывали больше неприятных эмоций. И только когда до слуха Вивианы донеслось протянутое в рыдании имя её матери, она всё поняла. На неё словно обрушилась гора и придавила к земле. Сердце стало тяжело перекатываться в груди. Не успели мальчишеские руки поднять её, как она понеслась за отцом, роняя с бледных щёк крупные слёзы.
- Отец! Мама? Это мама? Она? Отец!
Вивиана замельтешила перед ним, таким безразличным и чужим, пытаясь добиться хоть слова. Она смотрела то на его лицо, то на висящую безжизненную руку, будто слепленную из воска. Нос улавливал неприятный запах гнили и прелости, но девочка всё равно норовила пощупать тряпки, чтобы узнать, действительно ли в них мамино тело. Как только ей это удалось, отец отшатнулся.
- Не трогай! – гаркнул он не своим голосом.
Вивиана встала, как вкопанная, пронзённая до пят его страшным, горящим ненавистью, взглядом. Водопад слёз побежал по щекам на шею и грудь. Их тут же захолодил ветер. Мир потерял краски. Девочка видела уходящего вдаль отца, видела седые длинные волосы, свисающие с его локтя, видела точащие из-под серых тряпок мамины ступни.
- Пойдём, Вивиана, пойдём, – уговаривал Михаэль, дёргая её за руку.
- Я подумала про лес… – сказала девочка. – Это я подумала про лес… Это я…
Завывания женщин слились с завыванием ветра и превратились в печальную протяжную мелодию. Вивиана слышала её и раньше, но никогда не думала, что когда-нибудь она будет звучать из-за её семьи.
Дома было тепло. В печке тлели угольки. На полу, стенах и потолке мерцали жёлтые пятна света. Детская комната была наполнена тишиной и лёгким ароматом ментола. Вивиана втягивала его, лёжа в своей кровати, в темноте. Её взгляд был прикован к небольшой светящейся точке в окне. Это была дырочка в серой тряпке, закрывающей стекло уже тринадцатый год. Столько же времени на полу стояли фигурки уродцев, к которым девочка уже привыкла. И столько же лет небо над деревней не прояснялось, а туман не уходил, словно холмы его не пускали.
Вивиана смотрела на тонкую ниточку света, протянувшуюся от окна до пола, и развлекала себя мечтами. О танцах на главной площади неподалёку, о прогулках до реки с Михаэлем, о первом с ним поцелуе, объятиях втайне от отца и долгих разговорах о чём-нибудь. С улицы не доносилось ни единого звука. Тихими были даже куры. Не мычала корова, не похрюкивали свиньи, не пели птицы. Можно было не смотреть в окно, и знать, что за ним одна и та же картина. Лето не отличалось от осени, весна была, как лето. Только зимой иногда приходили морозы, и падал снег. Но зима не могла одолеть туман, который заполнял низины и тихо плавал по деревне, порой поглощая дома целиком. И те будто исчезали.
На небе туман заменяли облака. Они никогда не рассеивались. За ними блёклым диском висело солнце. Иногда его съедали тучи, и деревня погружалась в полумрак. Последние краски исчезали с крыш домов, с одежды работающих во дворе жителей, домашней скотины и птицы. Даже трава и листва становились бледными, словно из них вытянули жизнь.
Когда же наступали сумерки, люди прятались по домам. Туман темнел и обретал пугающую глубину, становился похожим на сплошную непроницаемую тень, несущую в себе холод и нечто такое, что никто не мог объяснить. Но каждый чувствовал.
Вивиана спрыгнула с кровати, направилась к окну, чтобы глянуть в дырочку, но вдруг за спиной что-то приглушённо зашипело. Девочка застыла, не закончив шаг, и прислушалась. Звук оказался не шипением, а хрипом. Он прервался ненадолго и раздался вновь. Девочка повернулась к двери маминой комнаты. Раскрыв навстречу темноте глаза, она разглядела символы, нарисованные чёрной краской на двери. Отец говорил, что они для того, чтобы смерть не распространилась по всему дому. Значит, хрипела смерть?
Вивиана пригнулась и медленно поползла. Чем ближе она подходила, тем чернее становилась щель под дверью. Хрип сочился именно оттуда. Он прерывался, и раздавался снова, уже громче. Девочка слышала своё скованное страхом дыхание и тяжёлое частое биение сердца. В комнате никого не должно было быть. Маму похоронили три года назад, она умерла – совершенно точно! Вивиана это понимала, но всё равно боялась, что за дверью может оказаться мамино изнемогающее тело, скрюченные в судороге руки и изуродованное болезнью лицо, которое отцу пришлось замотать тряпками. Девочка узнала хрип. Ведь его она слушала несколько мучительных лет. Но мамы не могло быть в комнате, просто не могло быть! Вивиана остановилась, внемля, наконец, здравому смыслу. И хрип оборвался. Она облегчённо вздохнула, но тут из-под двери показались чёрные тонкие пальцы, опутанные седыми волосами. Донёсся гнилостный запах, от которого в груди Вивианы всё сжалось. Она приглушённо вскрикнула и бросилась в комнату отца.
Он сидел на полу, ссутулившись, и что-то быстро перебирал пальцами. Перед ним весь в бугорках воска стоял огарок свечи. Слабый огонёк подсвечивал снизу сосредоточенное старческое лицо. Губы и волнистая борода шевелились, а глаза диковато поблёскивали. Вивиана поняла – он опять что-то наколдовывает.
- Папа… – совсем неслышно произнесла она.
Он чуть повернулся к дочери и поправил:
- Отец.
- Отец, в нашем доме может быть что-то плохое?
Вивиана стояла в ночной рубашке до пола, сцепив руки перед собой и чуть склонив голову. Она побаивалась отца, особенно когда он был в доме, в темноте, и совершал непостижимые её детскому разуму вещи. И она никогда бы не потревожила его зазря. Но сейчас страшнее было оставаться наедине с ужасом.
- Считаешь ли ты Смерть чем-то плохим? – на удивление спокойно спросил отец. Вивиана никогда не задумывалась над этим сложным вопросом, поэтому промолчала. – Твоя мать умерла. Смерть была в нашем доме. Если ты по неразумности считаешь Смерть плохой, то ответ на твой вопрос – да.
Девочка не смогла понять всю мудрость сказанного.
- Я о другом плохом, – пояснила она. – О злых духах, призраках. Оживших мертвецах…
Отец повернулся. Лицо его было настороженным, но заинтересованным. В руках он держал чётки, составленные из небольших, похожих на зубы, бусин. Темнота не позволяла рассмотреть, но, кажется, среди них попадались звериные клыки.
- Ты сказала живые мертвецы? – переспросил отец.
Вивиана защёлкала ноготками друг об друга, поняв неразумность своих опасений. Не следовало разговаривать с отцом о таких вещах. Он, скорее, ещё больше напугает её, чем спасёт от страха. Она неопределённо замычала, замотала головой, и даже собралась уйти, но отец вдруг сказал:
- Призраков можешь не бояться. Они не смогут пробраться в деревню, она под защитой. Опасайся существ, которые ходят поверх земли, хотя должны лежать в ней. Ибо души их в Аду.
Вивиана не понимала, зачем отец такое говорит, ведь становится только страшнее. Единственное, что она знала наверняка, – он не даст её в обиду. Ни живым, ни мёртвым. Кивнув, она повернулась к двери.
- Так ты видела кого-то? – спросил отец и поднялся, скрипнув досками и зашуршав чётками.
Свет огарка замерцал, готовый вот-вот потухнуть. Тени на стенах запрыгали, как живые. Стукнули три шага, и Вивиане на плечи легли руки, тёплые и тяжёлые.
- Дочь! Тебе нельзя тут быть! – раздался величественный, громкий, но такой знакомый Вивиане голос.
Она отвернулась от говорящей тени обратно к кровати. В освещённой полосе шевельнулись складки грязного одеяла. На них сверху опустилась жёлтая рука со скрюченными пальцами. Чуть выше, в свет медленно выдвинулась лохматая седовласая голова, обмотанная махристой тёмно-серой тряпкой. На месте глаз и рта были чёрные щели. Когда по комнате снова разнёсся сдавленный хрип, Вивиану грубо схватили за похолодевшие плечи и развернули. Это был её отец, точнее, его тёмный силуэт со светящимся ореолом седых волос вокруг головы. Девочка дикими глазами глядела на него и не могла проронить ни звука – челюсти словно сцепились.
- Не бойся больную мать, – чуть спокойнее прозвучал голос. – Но и не тревожь её больше.
Вивиана слабо кивнула. Отец взял в свою большую руку её крохотную ручку и повел обратно в детскую.
Девочка нехотя залезла в постель, пахнущую травами, а отец подошёл к окну и подвернул край ткани. На пол упала полоска света. Она осветила десять небольших бежевых фигурок. Это были человечки. Необычные, сутулые, скукоженные, словно связанные. Вивиана впервые разглядела их маленькие лица. Черты искривлены в муках, рты раскрыты в крике, глаза зажмурены от боли. Девочка заворожённо рассматривала фигурки, и, кажется, слышала пугающие звуки их страданий. Отец присел и зашептал что-то на непонятном языке. Человечки дрогнули и, шурша согнутыми ножками, выстроились вряд. Вивиана пискнула и с головой нырнула под одеяло. Ей стало так страшно, что захотелось исчезнуть, перенестись из комнаты куда-нибудь подальше. Застучали тяжёлые шаги, каждый – как удар молота.
- Не надо бояться! – требовательно и недовольно произнёс отец. – Духи святых мучеников призваны тебя защищать!
- От чего, отец? – прошептала девочка, на самом деле не желая услышать ответ.
- От зла, которым наполнен лес.
Десятилетняя Вивиана сидела на табуретке во дворе. Она отделяла белые куриные яйца от коричневых и аккуратно складывая в небольшие плетёные корзинки. Иногда она отвлекалась на двух копошащихся в общем огороде женщин-соседок в платках цвета тёмной вишни. Но чаще внимание привлекали сыновья этих соседок, с весёлыми криками и громкими разговорами разгружающие телегу сена. Мальчишки бодро и слажено орудовали вилами, изредка бросая взгляды на юную знакомую. Вивиана знала их только по именам, и постоянно смущалась от внезапного внимания. Ей нравился один из мальчиков – самый высокий, самый темноволосый, с широкими плечами и не по годам развитым торсом. Михаэль. Рубашка его будто специально всегда была расстёгнута, волосы цвета вороньего крыла взъерошены, глаза блестящи, как звёзды. Но Вивиана не смела рассчитывать на взаимность. Она стеснялась своего бледного болезненного вида: голубых венок на веках и лбе, тёмных пятен под глазами и слабых тонких рук, не пригодных к сложной работе. Девочка могла только воображать, как Михаэль подходит к ней и целует в губы.
Раскрасневшись, она обвела взглядом двор, чтобы отвлечься. Пять одноэтажных домов с покрытыми белой глиной стенами и крышами из черепицы, уложенной как чешуйки рыбы, были расположены особым образом. Если соединить их линиями, то получится звезда. И дом семьи Вивианы располагался на луче, указывающем строго на юг. Так распорядился отец – деревенский старейшина, проповедник, глава общины.
Домов было больше, чем мог охватить взгляд девочки. На востоке и западе деревня граничила с высокими каменистыми холмами, а с юга на север раскинулась от небольшой, но шумной речки с названием Живая, до леса, который жители называли Мёртвым. С самого детства Вивиана старалась даже не поворачиваться к лесу. Ей довелось видеть его только пару раз. И в эти мгновения в душу закрадывался леденящий страх чего-то неизведанного, чего-то смертельно опасного. Отец постоянно напоминал, что вглядываться, расспрашивать и даже думать о лесе – значит навлекать на себя и свою семью несчастье. Мурашки пробежали по голым рукам и ногам девочки. По недосмотру отца она оделась слишком легко для работы на улице. Ветер теперь злодейски холодил коленки, ступни в босоножках, кончики ушей и носа. Усмирив дрожь, девочка продолжила перебирать яйца.
Внезапная тишина заставила её замедлиться, потом вовсе остановиться и поднять голову от корзинок. Женщины в огороде подошли друг к другу, прижались плечами и застыли. Мальчишки возле телеги опустили вилы и сбились в кучку, устремив взгляды куда-то за спину Вивианы. Лица их помрачнели, руки повисли плетьми и выпустили черенки. Те беззвучно упали на рассыпанное сено. Михаэль перевёл на девочку потухшие глаза под нахмуренными бровями и словно ожидал её реакции на происходящее где-то позади. Вивиана обернулась насколько позволяли корзинки. К ней шагал отец. Седые, выбившиеся из-под обода волосы развивались на ветру, как паутинки. Морщинистый лоб и бледные щёки блестели от пота и слёз. Глаза, когда-то хитро сощуренные, цвета крепкого чая, теперь округлились, цвет покинул их, а снизу пролегли чёрные тени горя. Худые жилистые руки несли что-то длинное, завёрнутое в тёмно-серые грязные тряпицы. Это что-то было невесомым, и, казалось, колыхалось на холодном ветру. Вивиана медленно встала. Корзинка опрокинулась, и яйца бесшумно раскатились по чёрной земле. В гробовой тишине вдруг зазвучал пронзительный женский вой. К нему присоединился второй. Это взвыли женщины-соседки. Они раньше девочки поняли, что произошло. Вивиана же завертела головой, раскрыв в недоумении рот и невинные карие глаза. Отец тяжёлым шагом прошёл мимо, даже не заметив её. Взгляд его был пуст. Девочка опомнилась и бросилась отцу под ноги, чтобы подобрать яйца. И тут, прямо перед ней, из тряпиц выскользнула жёлтая рука. Узловатые пальцы едва не воткнулись отросшими ногтями Вивиане в лицо. Она отшатнулась и упала навзничь. Лёжа на раздавленных яйцах, наблюдала, как соседки, скривив лица, обливаются слезами, вцепившись друг в друга, словно во время урагана; как мальчишки боязливо расступаются перед её отцом, бросая диковатые взгляды в её сторону. Всё это показалось Вивиане игрой, неправдой, чем-то неестественным и непривычным. Детский разум упрямо отказывался принимать происходящее как что-то реальное, имеющее хоть какую-то важность. Даже холод земли, промозглый ветер, серые облака, мчащиеся по тусклому небу, вызывали больше неприятных эмоций. И только когда до слуха Вивианы донеслось протянутое в рыдании имя её матери, она всё поняла. На неё словно обрушилась гора и придавила к земле. Сердце стало тяжело перекатываться в груди. Не успели мальчишеские руки поднять её, как она понеслась за отцом, роняя с бледных щёк крупные слёзы.
- Отец! Мама? Это мама? Она? Отец!
Вивиана замельтешила перед ним, таким безразличным и чужим, пытаясь добиться хоть слова. Она смотрела то на его лицо, то на висящую безжизненную руку, будто слепленную из воска. Нос улавливал неприятный запах гнили и прелости, но девочка всё равно норовила пощупать тряпки, чтобы узнать, действительно ли в них мамино тело. Как только ей это удалось, отец отшатнулся.
- Не трогай! – гаркнул он не своим голосом.
Вивиана встала, как вкопанная, пронзённая до пят его страшным, горящим ненавистью, взглядом. Водопад слёз побежал по щекам на шею и грудь. Их тут же захолодил ветер. Мир потерял краски. Девочка видела уходящего вдаль отца, видела седые длинные волосы, свисающие с его локтя, видела точащие из-под серых тряпок мамины ступни.
- Пойдём, Вивиана, пойдём, – уговаривал Михаэль, дёргая её за руку.
- Я подумала про лес… – сказала девочка. – Это я подумала про лес… Это я…
Завывания женщин слились с завыванием ветра и превратились в печальную протяжную мелодию. Вивиана слышала её и раньше, но никогда не думала, что когда-нибудь она будет звучать из-за её семьи.
Дома было тепло. В печке тлели угольки. На полу, стенах и потолке мерцали жёлтые пятна света. Детская комната была наполнена тишиной и лёгким ароматом ментола. Вивиана втягивала его, лёжа в своей кровати, в темноте. Её взгляд был прикован к небольшой светящейся точке в окне. Это была дырочка в серой тряпке, закрывающей стекло уже тринадцатый год. Столько же времени на полу стояли фигурки уродцев, к которым девочка уже привыкла. И столько же лет небо над деревней не прояснялось, а туман не уходил, словно холмы его не пускали.
Вивиана смотрела на тонкую ниточку света, протянувшуюся от окна до пола, и развлекала себя мечтами. О танцах на главной площади неподалёку, о прогулках до реки с Михаэлем, о первом с ним поцелуе, объятиях втайне от отца и долгих разговорах о чём-нибудь. С улицы не доносилось ни единого звука. Тихими были даже куры. Не мычала корова, не похрюкивали свиньи, не пели птицы. Можно было не смотреть в окно, и знать, что за ним одна и та же картина. Лето не отличалось от осени, весна была, как лето. Только зимой иногда приходили морозы, и падал снег. Но зима не могла одолеть туман, который заполнял низины и тихо плавал по деревне, порой поглощая дома целиком. И те будто исчезали.
На небе туман заменяли облака. Они никогда не рассеивались. За ними блёклым диском висело солнце. Иногда его съедали тучи, и деревня погружалась в полумрак. Последние краски исчезали с крыш домов, с одежды работающих во дворе жителей, домашней скотины и птицы. Даже трава и листва становились бледными, словно из них вытянули жизнь.
Когда же наступали сумерки, люди прятались по домам. Туман темнел и обретал пугающую глубину, становился похожим на сплошную непроницаемую тень, несущую в себе холод и нечто такое, что никто не мог объяснить. Но каждый чувствовал.
Вивиана спрыгнула с кровати, направилась к окну, чтобы глянуть в дырочку, но вдруг за спиной что-то приглушённо зашипело. Девочка застыла, не закончив шаг, и прислушалась. Звук оказался не шипением, а хрипом. Он прервался ненадолго и раздался вновь. Девочка повернулась к двери маминой комнаты. Раскрыв навстречу темноте глаза, она разглядела символы, нарисованные чёрной краской на двери. Отец говорил, что они для того, чтобы смерть не распространилась по всему дому. Значит, хрипела смерть?
Вивиана пригнулась и медленно поползла. Чем ближе она подходила, тем чернее становилась щель под дверью. Хрип сочился именно оттуда. Он прерывался, и раздавался снова, уже громче. Девочка слышала своё скованное страхом дыхание и тяжёлое частое биение сердца. В комнате никого не должно было быть. Маму похоронили три года назад, она умерла – совершенно точно! Вивиана это понимала, но всё равно боялась, что за дверью может оказаться мамино изнемогающее тело, скрюченные в судороге руки и изуродованное болезнью лицо, которое отцу пришлось замотать тряпками. Девочка узнала хрип. Ведь его она слушала несколько мучительных лет. Но мамы не могло быть в комнате, просто не могло быть! Вивиана остановилась, внемля, наконец, здравому смыслу. И хрип оборвался. Она облегчённо вздохнула, но тут из-под двери показались чёрные тонкие пальцы, опутанные седыми волосами. Донёсся гнилостный запах, от которого в груди Вивианы всё сжалось. Она приглушённо вскрикнула и бросилась в комнату отца.
Он сидел на полу, ссутулившись, и что-то быстро перебирал пальцами. Перед ним весь в бугорках воска стоял огарок свечи. Слабый огонёк подсвечивал снизу сосредоточенное старческое лицо. Губы и волнистая борода шевелились, а глаза диковато поблёскивали. Вивиана поняла – он опять что-то наколдовывает.
- Папа… – совсем неслышно произнесла она.
Он чуть повернулся к дочери и поправил:
- Отец.
- Отец, в нашем доме может быть что-то плохое?
Вивиана стояла в ночной рубашке до пола, сцепив руки перед собой и чуть склонив голову. Она побаивалась отца, особенно когда он был в доме, в темноте, и совершал непостижимые её детскому разуму вещи. И она никогда бы не потревожила его зазря. Но сейчас страшнее было оставаться наедине с ужасом.
- Считаешь ли ты Смерть чем-то плохим? – на удивление спокойно спросил отец. Вивиана никогда не задумывалась над этим сложным вопросом, поэтому промолчала. – Твоя мать умерла. Смерть была в нашем доме. Если ты по неразумности считаешь Смерть плохой, то ответ на твой вопрос – да.
Девочка не смогла понять всю мудрость сказанного.
- Я о другом плохом, – пояснила она. – О злых духах, призраках. Оживших мертвецах…
Отец повернулся. Лицо его было настороженным, но заинтересованным. В руках он держал чётки, составленные из небольших, похожих на зубы, бусин. Темнота не позволяла рассмотреть, но, кажется, среди них попадались звериные клыки.
- Ты сказала живые мертвецы? – переспросил отец.
Вивиана защёлкала ноготками друг об друга, поняв неразумность своих опасений. Не следовало разговаривать с отцом о таких вещах. Он, скорее, ещё больше напугает её, чем спасёт от страха. Она неопределённо замычала, замотала головой, и даже собралась уйти, но отец вдруг сказал:
- Призраков можешь не бояться. Они не смогут пробраться в деревню, она под защитой. Опасайся существ, которые ходят поверх земли, хотя должны лежать в ней. Ибо души их в Аду.
Вивиана не понимала, зачем отец такое говорит, ведь становится только страшнее. Единственное, что она знала наверняка, – он не даст её в обиду. Ни живым, ни мёртвым. Кивнув, она повернулась к двери.
- Так ты видела кого-то? – спросил отец и поднялся, скрипнув досками и зашуршав чётками.
Свет огарка замерцал, готовый вот-вот потухнуть. Тени на стенах запрыгали, как живые. Стукнули три шага, и Вивиане на плечи легли руки, тёплые и тяжёлые.
