Небольшая комнатка без излишеств: зелёная доска, стол возле неё, десять стульев, расставленных полукругом. Два больших окна. Дверь. Лампы щёлкают. Довольно неприятно и надоедливо для комнаты реабилитации. Я сижу, жду прихода моего респондента – доктора психологических наук Славика Кеммлера. Собираюсь взять у него интервью. Договорились на десять, а сейчас уже почти половина одиннадцатого… Не очень хорошо с его стороны опаздывать, но он человек занятой, нужно это понимать. Сижу и понимаю.
Ещё пятнадцать минут. Мне надоедает сидеть и слушать щёлканье и монотонный гул ламп. Встаю, кладу планшет с вопросами на стол и подхожу к окну. Осень… Сразу в груди что-то щемит, и внутри становится так погано, что я, можно считать, занимаюсь мазохизмом, продолжая разглядывать пожелтевшие, намокшие от дождя деревья, которые трепещут на ветру, как полуголые девицы. Впереди зима – смерть природы, спячка чувств. Ненавижу зиму! Нечищеные дороги, гололёд, сугробы по колено, опять будет проблемой припарковать машину возле работы или дома… Меня передёргивает. Отвожу взгляд и вздрагиваю – щёлкнула дверная ручка, следом визгливо запели петли.
– Простите. Вацлав. Что заставил вас ждать, – сбивчиво от спешки извиняется мой респондент, хлопнув дверью. Он торопливо подходит к столу, бросает на него кипу бумаг, а сам падает на стул. – Дела, дела… Задержали в Аспирантуре. Видите ли, вопросы о принципах гештальтпсихологии внезапно стали сильно волновать моих оболтусов! – Он по-доброму смеётся и выпускает воздух из надутых щёк. – О! Простите! Здесь были ваши бумаги?
Снова вскакивает, суетливо шевыряет руками под своими бумагами в поисках моего планшета.
– Нет-нет, ничего страшного, Славик. Я найду, – спокойно говорю я и достаю планшет. – Приступим?
Наша беседа длится не более получаса. Я прождал больше, чем проводил интервью. Да… Такое бывает. Особенно, когда попадаются очень занятые люди. Они отвечают на вопросы коротко и лениво, приходится вытягивать подробности, лишь бы записанное заняло хоть один полный лист.
Я еду в автобусе и анализирую ответы Славика. Про его активную помощь нуждающимся семьям и организацию Центра помощи женщинам, подвергшимся бытовому насилию, можно расписать подробнее, а про политические взгляды – лучше покороче. А что он там ответил о своей новой группе реабилитации? Пробегаюсь глазами по исписанному листу и отыскиваю десятый вопрос: "Расскажите, пожалуйста, с какой группой вы сейчас работаете?". Славик, видимо, не хотел рассказывать, поэтому пришлось выпытывать из него информацию, как из пленного шпиона. Читаю ответ: "Группа из десяти человек. Преобладающий диагноз – параноидальный психоз. Все члены группы подверглись воздействию сильного стресса. Конечно же, у каждого он был сугубо личностный, но почему-то каждый упоминает о неком вирусе. Возможно, это вызванное массовой терапией заблуждение". Подождите-подождите, доктор Кеммлер… Вы сказали "вирус"? Я должен узнать об этом поподробнее!
На следующий день созваниваюсь с ним. Он, как обычно, очень занят – совмещает групповые занятия с преподаванием в Аспирантуре. Но мне удаётся на пару минуточек задержать его у телефона:
– Понимаю, вас обязывают правила конфиденциальности, но я прошу чуть-чуть поподробнее рассказать именно о загадочном вирусе. Что он вообще из себя представляет? – допытываюсь, но понимаю, что телефонный разговор – слишком тонкая ниточка, потянешь сильнее нужного – оборвётся.
Славик замолкает на несколько секунд, потом меняется в голосе и пытается ускользнуть от ответа:
– Это не для общественности, здесь нужна особая квалификация, чтобы понять, о чём идёт речь. Простите, мне…
– Славик, послушайте, – не церемонясь, перебиваю и иду на хитрость: – Если не хотите говорить по телефону, я приеду! Буду ждать вас у кабинета, сколько потребуется. У меня сейчас куча времени, чтобы дождаться, пока вы освободитесь!
На моих губах уже расплывается широкая улыбка. Я слушаю тяжёлое дыхание в трубке и жду, как паук, поймавший муху и уже свивший вокруг неё смертельный кокон.
– Приезжайте сегодня вечером. Только без протоколов и диктофона. А сейчас мне пора.
Вешает трубку, а я с улыбкой говорю гудкам:
– Отлично! Спасибо! Большое спасибо, мистер Кеммлер!
Вечером сажусь за руль своей иномарки и еду в Центр реабилитации. Как и обещал, при мне только карандаш и блокнот – девственно чистый, готовый сохранять информацию без предвзятости и эмоциональности – как идеальный журналист!
Еду осторожно – дорога скользкая от первого похолодания, а ещё и дождь со снегом. Вот ещё один повод не любить осень. Чертёнок, подвешенный на зеркале заднего вида, прыгает, как бешенный, маячит перед напрягшимися до предела глазами. Через один, встречные автомобили не соизволяют выключать дальний свет, потому отборно ругаюсь на них, и осознаю, почему на зеркале у меня висит именно чёртик, а не какой-нибудь ангелочек.
Вывеска на здании Центра уже не горит, дружелюбным жёлтым светится только одно окошечко на первом этаже. Я паркуюсь на пустой передней парковке и выскакиваю из автомобиля. С натянутой на голову курткой бегу к входу, бережно прижимая к груди блокнот, чтобы не намок.
В коридоре нет света, почти кромешная тьма, и это на мгновение выбивает меня из реальности. Только звук шагов даёт понять, что я всё же передвигаюсь, а не повис в густой черноте. Пока иду, думаю о слепых людях. Я только что испытал на себе принцип компенсации: если ничего не видишь, то остальные органы восприятия начинают работать с удвоенной силой. В данном случае – слух. Шаги кажутся непривычно громкими, слышу шуршание одежды. Остальная тишина как-то странно давит на голову и ушные перепонки, как будто нахожусь под толщей воды. Скрип двери взрезает мою сосредоточенность и воспринимается как что-то враждебное. Я настораживаюсь. Жёлтая краска света ровным прямоугольником стекает по стене на пол и превращается в дорожку к комнате. Слышу шёпот Славика, который высунулся в коридор:
– Господин Дворжек, вы там что, крадётесь?
Я смотрю в его сторону и расправляю спину.
– Темно же! – слегка возмущаюсь.
– Идите уже скорей сюда! Мне давно пора домой!
Торопливо вхожу, скидываю мокрую куртку на стул и сажусь, весь в нетерпении, с голодным разумом, готовым поглощать информацию. Кеммлер с недовольным лицом проходит мимо меня к окну, останавливается и заводит руки за спину. Всё ясно! Придётся общаться с его спиной. Но, не беда, главное, чтобы спина не молчала, я ведь не зря приехал? Не просто так чутьё подсказывает, что будет интересно?
– Вы хорошо знаете компьютер, господин Дворжек? – спрашивает доктор.
Неужели настолько издалека он решил начать разговор?
– Компьютер? – Я оглядываюсь на всякий случай – компьютера в комнате нет, хотя под стол тянутся кое-какие провода. И тут меня осеняет: – Когда вы говорили про вирус, вы имели в виду компьютерный вирус, да? Но… Как это связано с психологической травмой ваших подопечных?
Напрягаюсь и взглядом сверлю его спину. Он должен почувствовать.
– В том-то и дело, что я сам этого не пойму…
– Как же так? – Меня распирает от удивления. – Вы же их лечите и должны разбираться в проблеме.
Славик резко разворачивается и с такой злостью смотрит на меня, что моё лицо мгновенно сбрасывает любое выражение.
– Я – доктор психологических наук, член психологического общества, преподаватель Аспирантуры! А вы меня попрекать непрофессионализмом вздумали?
Кажется, я сглупил. Срочно нужно восстанавливать разрушенный мостик доверия.
– Нет-нет! Вы меня не поняли! Я поражаюсь, что психолог должен знать всё, что касается проблемы пациента, даже всякие там компьютерные хитрости, всякие… вирусные особенности и… – Я проваливаюсь в дыры мостика, но у меня вроде как получатся реабилитироваться.
Славик теперь подозрительно щурится, но, к моему счастью, уже не злится. Пусть подозревает, что я слукавил, результат всё равно вышел близким к желаемому. Ещё одно достижение – он отходит от окна и присаживается на край стола, прямо напротив меня. И продолжает:
– Я принял эту группу недавно, как вы знаете. И мы на завершающей стадии лечения – социальной адаптации. До этого они пребывали в клинике, где их лечили медикаментозно. Почти у всех наблюдалось сильнейшее психическое расстройство и склонность к суициду. До меня дошла документация, в которой упоминалась компьютерная программа "Вирус Правды". Со слов пациентов, они запускали её и получали визуально-звуковое воздействие, которое приводило к истерическим припадкам, а впоследствии к расстройству личности. Почему я вам решил раскрыть некую конфиденциальную информацию… Потому что я не силён в компьютерной, а уж тем более вирусной тематике. К моему стыду. Возможно, у вас возникнут какие-то мысли по этому поводу, найдутся какие-то нужные знания.
Доктор умолкает, ожидая от меня реакции. А я ушёл в свои мысли и даже не смотрю на него. "Это определённо пахнет сенсацией!" – думаю, и внезапно расплываюсь в улыбке. Перевожу взгляд на доктора и, с трудом сдерживая переполняющий меня восторг, говорю:
– Знаете, Славик, я могу поприсутствовать на ваших занятиях с группой. Как компьютерный эксперт. Уверен, пациентам будет важно разъяснение технической стороны их проблемы!
Славик как-то недобро смотрит на меня. Внутри него сейчас наверняка борются здравый смысл, возмущение и растерянность. Ещё немного дискуссий, и мы приходим к компромиссу: Кеммлер спрашивает у своей группы, желают ли они узнать мнение эксперта, разрешают ли присутствие его, то есть меня, на тренингах. Отлично! Меня это устраивает. Уверен, всё пойдёт по моему плану!
Как только возвращаюсь домой – сразу же бросаюсь к компьютеру и залезаю в интернет. Я должен узнать хоть что-то об этом вирусе! На запрос "Вирус правды" поисковик ничего дельного не выдаёт. Жаль… Очень жаль. Но зато у меня появляется возможность быть первым, кто прольёт свет на этот загадочный феномен. А я ничто не люблю так сильно, как быть первым в чём-то. Быть первым – значит быть победителем! Вот удивится редактор, когда я кину ему под нос пухлую папочку с материалами расследования. Вижу заголовок статьи: "Компьютерный вирус сводит людей с ума". Я уже предвкушаю скорую победу!
С этого момента не расстаюсь с телефоном. Даже в туалете и ванной. В любой момент доктор может позвонить и запустить механизм моей известности. А пока штудирую сайты Сети в поисках информации о похожих случаях. Нужно сказать, много мусора попадается. Но, наконец, в одном из блогов встречаю запись с заголовком: "Страшилки из интернета". Читаю:
"После просмотра файла человек ощущает тошноту и головокружение. Ещё через несколько минут его охватывает беспричинная паника, он начинает метаться по комнате, выкрикивая бессвязный бред. Ещё через какое-то время человек убивает себя, не в силах выдерживать головных болей и приступов острого страха. Это что касается случайных жертв. Опыты же, направленные на более глубокое изучение явления, привели к следующим результатам:
из 232 испытуемых (данные на июль 2008):
– 145 проявило симптомы помешательства, крайнего нервного истощения и были помещены в психиатрическую больницу;
– 51 пропал без вести после окончания исследования;
– 24 покончили жизнь самоубийством;
– 8 убиты неизвестными после окончания исследования".
Возвращаюсь в реальность и размышляю. Если бы не группа Кеммлера, не его упоминание о вирусе, я ни за что бы не поверил в тот бред, что написан в интернете. Копаюсь дальше, но вдруг слышу из кухни женский голос. Слов не разобрал, но мне явно не почудилось. Замираю на мгновение – какой-то почти животный инстинкт – потом встаю и в полутьме, разукрашенной голубизной света компьютерного монитора, продвигаюсь к кухне. Уже издалека вижу горящие красным цифры электронных часов – одиннадцать ноль одна. До меня доходит, что голос, который я слышал – это моя Маришка. Она сообщила ровное время минуту назад, а я, дурак, испугался!
– Фух! – облегчённо выдыхаю. – Маришка-Маришка… Сколько же ещё раз ты меня напугаешь?
Живу я один, может, поэтому придумал имя часам…
А вообще это имя принадлежит одной из самых прекрасных девушек на свете. Златовласой, миниатюрной, божественно красивой Маришке Борге – моей бывшей невесте. Не стерпелось, не срослось. Я не подарок, а она достойна большего. Так я решил. Но… Каждый раз, когда возле её ника горит зелёная точка онлайн, руки сами тянутся написать пару строк – помнит ли?
Возвращаюсь к компьютеру, как коробочку с драгоценностями открываю список контактов. Маришка… Уже набираю сообщение – ненавязчивое "Привет" – но не решаюсь отправить. У неё теперь новая жизнь, без меня. С другим. Становится грустно… А ещё эти часы. Чёрт бы их побрал! Единственное, что кроме меня подаёт признаки жизни. Какой же я жалкий! Бросаю всё и кидаюсь на кровать, лицом в подушку. Успеваю набрать столько воздуха, что распирает грудь, а перед глазами мерцают белые мухи. Когда кончится запас кислорода, я, наверное, умру. Мой труп обнаружат не сразу: пока соседи спохватятся, что не выхожу, пока на работе – что не прихожу. Кто быстрее? Не важно! Я буду лежать, бледен и безмятежен, красив и мёртв! Обо мне напишут в моей газете, я буду посмертно знаменит. Ненадолго. Внутренняя сила переворачивает меня на спину. Я жадно дышу, отчего белые мухи превращаются в белых слонов и перемешиваются между собой как на картине сумасшедшего абстракциониста, о котором я когда-то писал статью.
– Эх! Мне бы дело "Вируса правды" раскрутить… Эх, будет славненько! – говорю то ли вслух, то ли про себя.
С этой мыслью засыпаю.
То, что от Кеммлера до сих пор нет звонка, меня ужасно беспокоит! Сколько всего интересного узнал он, а не я! Это несправедливо! По моим подсчётам скоро начнётся очередное занятие.
– Я не сдамся! – с этой мыслью кидаю на заднее сидение ноутбук и папку с бумагами.
Решительно вцепляюсь в руль и со злостью давлю на газ.
Подъезжаю к Центру – у меня уже готов план, как органично вписаться в реабилитационную картину Кеммлера. Отыскиваю нужную комнату и как шпион скрываюсь в тёмном коридоре чуть поодаль. Приходится ждать, пока десять человек вместе со Славиком соберутся, рассядутся и начнут занятие. Ну что ж, мой звёздный час, пан или пропал! Почти врываюсь в комнату и с улыбкой клоуна (такой же неестественной) подбегаю к напуганному Славику. Почти насильно жму ему руку, с трудом пытаясь удержать под мышкой картонные планшеты.
– Здравствуйте! – добродушно смотрю ему в глаза, потом оборачиваюсь к "публике". Хочу сказать, меня поражает увиденное: десять человек, четыре женщины и шестеро мужчин, сидящие полукругом, походят на зомби. Такой же потерянный бесстрастный взгляд, опущенные, словно от немощи, головы, размякшие позы. Секунду собираюсь с мыслями и громко говорю им: – Здравствуйте! Меня зовут Вацлав Дворжек.
Пока Кеммлер приходит в себя, пользуюсь этой минуткой, чтобы раздать сидящим два экземпляра документов и две ручки – в оба конца полукруга. С проницательностью экстрасенса опережаю вопрос доктора:
– Знаете, я решил, что устно задать вопрос о присутствии на тренингах компьютерного эксперта – слишком ненадёжно.
Ещё пятнадцать минут. Мне надоедает сидеть и слушать щёлканье и монотонный гул ламп. Встаю, кладу планшет с вопросами на стол и подхожу к окну. Осень… Сразу в груди что-то щемит, и внутри становится так погано, что я, можно считать, занимаюсь мазохизмом, продолжая разглядывать пожелтевшие, намокшие от дождя деревья, которые трепещут на ветру, как полуголые девицы. Впереди зима – смерть природы, спячка чувств. Ненавижу зиму! Нечищеные дороги, гололёд, сугробы по колено, опять будет проблемой припарковать машину возле работы или дома… Меня передёргивает. Отвожу взгляд и вздрагиваю – щёлкнула дверная ручка, следом визгливо запели петли.
– Простите. Вацлав. Что заставил вас ждать, – сбивчиво от спешки извиняется мой респондент, хлопнув дверью. Он торопливо подходит к столу, бросает на него кипу бумаг, а сам падает на стул. – Дела, дела… Задержали в Аспирантуре. Видите ли, вопросы о принципах гештальтпсихологии внезапно стали сильно волновать моих оболтусов! – Он по-доброму смеётся и выпускает воздух из надутых щёк. – О! Простите! Здесь были ваши бумаги?
Снова вскакивает, суетливо шевыряет руками под своими бумагами в поисках моего планшета.
– Нет-нет, ничего страшного, Славик. Я найду, – спокойно говорю я и достаю планшет. – Приступим?
Наша беседа длится не более получаса. Я прождал больше, чем проводил интервью. Да… Такое бывает. Особенно, когда попадаются очень занятые люди. Они отвечают на вопросы коротко и лениво, приходится вытягивать подробности, лишь бы записанное заняло хоть один полный лист.
Я еду в автобусе и анализирую ответы Славика. Про его активную помощь нуждающимся семьям и организацию Центра помощи женщинам, подвергшимся бытовому насилию, можно расписать подробнее, а про политические взгляды – лучше покороче. А что он там ответил о своей новой группе реабилитации? Пробегаюсь глазами по исписанному листу и отыскиваю десятый вопрос: "Расскажите, пожалуйста, с какой группой вы сейчас работаете?". Славик, видимо, не хотел рассказывать, поэтому пришлось выпытывать из него информацию, как из пленного шпиона. Читаю ответ: "Группа из десяти человек. Преобладающий диагноз – параноидальный психоз. Все члены группы подверглись воздействию сильного стресса. Конечно же, у каждого он был сугубо личностный, но почему-то каждый упоминает о неком вирусе. Возможно, это вызванное массовой терапией заблуждение". Подождите-подождите, доктор Кеммлер… Вы сказали "вирус"? Я должен узнать об этом поподробнее!
На следующий день созваниваюсь с ним. Он, как обычно, очень занят – совмещает групповые занятия с преподаванием в Аспирантуре. Но мне удаётся на пару минуточек задержать его у телефона:
– Понимаю, вас обязывают правила конфиденциальности, но я прошу чуть-чуть поподробнее рассказать именно о загадочном вирусе. Что он вообще из себя представляет? – допытываюсь, но понимаю, что телефонный разговор – слишком тонкая ниточка, потянешь сильнее нужного – оборвётся.
Славик замолкает на несколько секунд, потом меняется в голосе и пытается ускользнуть от ответа:
– Это не для общественности, здесь нужна особая квалификация, чтобы понять, о чём идёт речь. Простите, мне…
– Славик, послушайте, – не церемонясь, перебиваю и иду на хитрость: – Если не хотите говорить по телефону, я приеду! Буду ждать вас у кабинета, сколько потребуется. У меня сейчас куча времени, чтобы дождаться, пока вы освободитесь!
На моих губах уже расплывается широкая улыбка. Я слушаю тяжёлое дыхание в трубке и жду, как паук, поймавший муху и уже свивший вокруг неё смертельный кокон.
– Приезжайте сегодня вечером. Только без протоколов и диктофона. А сейчас мне пора.
Вешает трубку, а я с улыбкой говорю гудкам:
– Отлично! Спасибо! Большое спасибо, мистер Кеммлер!
Вечером сажусь за руль своей иномарки и еду в Центр реабилитации. Как и обещал, при мне только карандаш и блокнот – девственно чистый, готовый сохранять информацию без предвзятости и эмоциональности – как идеальный журналист!
Еду осторожно – дорога скользкая от первого похолодания, а ещё и дождь со снегом. Вот ещё один повод не любить осень. Чертёнок, подвешенный на зеркале заднего вида, прыгает, как бешенный, маячит перед напрягшимися до предела глазами. Через один, встречные автомобили не соизволяют выключать дальний свет, потому отборно ругаюсь на них, и осознаю, почему на зеркале у меня висит именно чёртик, а не какой-нибудь ангелочек.
Вывеска на здании Центра уже не горит, дружелюбным жёлтым светится только одно окошечко на первом этаже. Я паркуюсь на пустой передней парковке и выскакиваю из автомобиля. С натянутой на голову курткой бегу к входу, бережно прижимая к груди блокнот, чтобы не намок.
В коридоре нет света, почти кромешная тьма, и это на мгновение выбивает меня из реальности. Только звук шагов даёт понять, что я всё же передвигаюсь, а не повис в густой черноте. Пока иду, думаю о слепых людях. Я только что испытал на себе принцип компенсации: если ничего не видишь, то остальные органы восприятия начинают работать с удвоенной силой. В данном случае – слух. Шаги кажутся непривычно громкими, слышу шуршание одежды. Остальная тишина как-то странно давит на голову и ушные перепонки, как будто нахожусь под толщей воды. Скрип двери взрезает мою сосредоточенность и воспринимается как что-то враждебное. Я настораживаюсь. Жёлтая краска света ровным прямоугольником стекает по стене на пол и превращается в дорожку к комнате. Слышу шёпот Славика, который высунулся в коридор:
– Господин Дворжек, вы там что, крадётесь?
Я смотрю в его сторону и расправляю спину.
– Темно же! – слегка возмущаюсь.
– Идите уже скорей сюда! Мне давно пора домой!
Торопливо вхожу, скидываю мокрую куртку на стул и сажусь, весь в нетерпении, с голодным разумом, готовым поглощать информацию. Кеммлер с недовольным лицом проходит мимо меня к окну, останавливается и заводит руки за спину. Всё ясно! Придётся общаться с его спиной. Но, не беда, главное, чтобы спина не молчала, я ведь не зря приехал? Не просто так чутьё подсказывает, что будет интересно?
– Вы хорошо знаете компьютер, господин Дворжек? – спрашивает доктор.
Неужели настолько издалека он решил начать разговор?
– Компьютер? – Я оглядываюсь на всякий случай – компьютера в комнате нет, хотя под стол тянутся кое-какие провода. И тут меня осеняет: – Когда вы говорили про вирус, вы имели в виду компьютерный вирус, да? Но… Как это связано с психологической травмой ваших подопечных?
Напрягаюсь и взглядом сверлю его спину. Он должен почувствовать.
– В том-то и дело, что я сам этого не пойму…
– Как же так? – Меня распирает от удивления. – Вы же их лечите и должны разбираться в проблеме.
Славик резко разворачивается и с такой злостью смотрит на меня, что моё лицо мгновенно сбрасывает любое выражение.
– Я – доктор психологических наук, член психологического общества, преподаватель Аспирантуры! А вы меня попрекать непрофессионализмом вздумали?
Кажется, я сглупил. Срочно нужно восстанавливать разрушенный мостик доверия.
– Нет-нет! Вы меня не поняли! Я поражаюсь, что психолог должен знать всё, что касается проблемы пациента, даже всякие там компьютерные хитрости, всякие… вирусные особенности и… – Я проваливаюсь в дыры мостика, но у меня вроде как получатся реабилитироваться.
Славик теперь подозрительно щурится, но, к моему счастью, уже не злится. Пусть подозревает, что я слукавил, результат всё равно вышел близким к желаемому. Ещё одно достижение – он отходит от окна и присаживается на край стола, прямо напротив меня. И продолжает:
– Я принял эту группу недавно, как вы знаете. И мы на завершающей стадии лечения – социальной адаптации. До этого они пребывали в клинике, где их лечили медикаментозно. Почти у всех наблюдалось сильнейшее психическое расстройство и склонность к суициду. До меня дошла документация, в которой упоминалась компьютерная программа "Вирус Правды". Со слов пациентов, они запускали её и получали визуально-звуковое воздействие, которое приводило к истерическим припадкам, а впоследствии к расстройству личности. Почему я вам решил раскрыть некую конфиденциальную информацию… Потому что я не силён в компьютерной, а уж тем более вирусной тематике. К моему стыду. Возможно, у вас возникнут какие-то мысли по этому поводу, найдутся какие-то нужные знания.
Доктор умолкает, ожидая от меня реакции. А я ушёл в свои мысли и даже не смотрю на него. "Это определённо пахнет сенсацией!" – думаю, и внезапно расплываюсь в улыбке. Перевожу взгляд на доктора и, с трудом сдерживая переполняющий меня восторг, говорю:
– Знаете, Славик, я могу поприсутствовать на ваших занятиях с группой. Как компьютерный эксперт. Уверен, пациентам будет важно разъяснение технической стороны их проблемы!
Славик как-то недобро смотрит на меня. Внутри него сейчас наверняка борются здравый смысл, возмущение и растерянность. Ещё немного дискуссий, и мы приходим к компромиссу: Кеммлер спрашивает у своей группы, желают ли они узнать мнение эксперта, разрешают ли присутствие его, то есть меня, на тренингах. Отлично! Меня это устраивает. Уверен, всё пойдёт по моему плану!
Как только возвращаюсь домой – сразу же бросаюсь к компьютеру и залезаю в интернет. Я должен узнать хоть что-то об этом вирусе! На запрос "Вирус правды" поисковик ничего дельного не выдаёт. Жаль… Очень жаль. Но зато у меня появляется возможность быть первым, кто прольёт свет на этот загадочный феномен. А я ничто не люблю так сильно, как быть первым в чём-то. Быть первым – значит быть победителем! Вот удивится редактор, когда я кину ему под нос пухлую папочку с материалами расследования. Вижу заголовок статьи: "Компьютерный вирус сводит людей с ума". Я уже предвкушаю скорую победу!
С этого момента не расстаюсь с телефоном. Даже в туалете и ванной. В любой момент доктор может позвонить и запустить механизм моей известности. А пока штудирую сайты Сети в поисках информации о похожих случаях. Нужно сказать, много мусора попадается. Но, наконец, в одном из блогов встречаю запись с заголовком: "Страшилки из интернета". Читаю:
"После просмотра файла человек ощущает тошноту и головокружение. Ещё через несколько минут его охватывает беспричинная паника, он начинает метаться по комнате, выкрикивая бессвязный бред. Ещё через какое-то время человек убивает себя, не в силах выдерживать головных болей и приступов острого страха. Это что касается случайных жертв. Опыты же, направленные на более глубокое изучение явления, привели к следующим результатам:
из 232 испытуемых (данные на июль 2008):
– 145 проявило симптомы помешательства, крайнего нервного истощения и были помещены в психиатрическую больницу;
– 51 пропал без вести после окончания исследования;
– 24 покончили жизнь самоубийством;
– 8 убиты неизвестными после окончания исследования".
Возвращаюсь в реальность и размышляю. Если бы не группа Кеммлера, не его упоминание о вирусе, я ни за что бы не поверил в тот бред, что написан в интернете. Копаюсь дальше, но вдруг слышу из кухни женский голос. Слов не разобрал, но мне явно не почудилось. Замираю на мгновение – какой-то почти животный инстинкт – потом встаю и в полутьме, разукрашенной голубизной света компьютерного монитора, продвигаюсь к кухне. Уже издалека вижу горящие красным цифры электронных часов – одиннадцать ноль одна. До меня доходит, что голос, который я слышал – это моя Маришка. Она сообщила ровное время минуту назад, а я, дурак, испугался!
– Фух! – облегчённо выдыхаю. – Маришка-Маришка… Сколько же ещё раз ты меня напугаешь?
Живу я один, может, поэтому придумал имя часам…
А вообще это имя принадлежит одной из самых прекрасных девушек на свете. Златовласой, миниатюрной, божественно красивой Маришке Борге – моей бывшей невесте. Не стерпелось, не срослось. Я не подарок, а она достойна большего. Так я решил. Но… Каждый раз, когда возле её ника горит зелёная точка онлайн, руки сами тянутся написать пару строк – помнит ли?
Возвращаюсь к компьютеру, как коробочку с драгоценностями открываю список контактов. Маришка… Уже набираю сообщение – ненавязчивое "Привет" – но не решаюсь отправить. У неё теперь новая жизнь, без меня. С другим. Становится грустно… А ещё эти часы. Чёрт бы их побрал! Единственное, что кроме меня подаёт признаки жизни. Какой же я жалкий! Бросаю всё и кидаюсь на кровать, лицом в подушку. Успеваю набрать столько воздуха, что распирает грудь, а перед глазами мерцают белые мухи. Когда кончится запас кислорода, я, наверное, умру. Мой труп обнаружат не сразу: пока соседи спохватятся, что не выхожу, пока на работе – что не прихожу. Кто быстрее? Не важно! Я буду лежать, бледен и безмятежен, красив и мёртв! Обо мне напишут в моей газете, я буду посмертно знаменит. Ненадолго. Внутренняя сила переворачивает меня на спину. Я жадно дышу, отчего белые мухи превращаются в белых слонов и перемешиваются между собой как на картине сумасшедшего абстракциониста, о котором я когда-то писал статью.
– Эх! Мне бы дело "Вируса правды" раскрутить… Эх, будет славненько! – говорю то ли вслух, то ли про себя.
С этой мыслью засыпаю.
То, что от Кеммлера до сих пор нет звонка, меня ужасно беспокоит! Сколько всего интересного узнал он, а не я! Это несправедливо! По моим подсчётам скоро начнётся очередное занятие.
– Я не сдамся! – с этой мыслью кидаю на заднее сидение ноутбук и папку с бумагами.
Решительно вцепляюсь в руль и со злостью давлю на газ.
Подъезжаю к Центру – у меня уже готов план, как органично вписаться в реабилитационную картину Кеммлера. Отыскиваю нужную комнату и как шпион скрываюсь в тёмном коридоре чуть поодаль. Приходится ждать, пока десять человек вместе со Славиком соберутся, рассядутся и начнут занятие. Ну что ж, мой звёздный час, пан или пропал! Почти врываюсь в комнату и с улыбкой клоуна (такой же неестественной) подбегаю к напуганному Славику. Почти насильно жму ему руку, с трудом пытаясь удержать под мышкой картонные планшеты.
– Здравствуйте! – добродушно смотрю ему в глаза, потом оборачиваюсь к "публике". Хочу сказать, меня поражает увиденное: десять человек, четыре женщины и шестеро мужчин, сидящие полукругом, походят на зомби. Такой же потерянный бесстрастный взгляд, опущенные, словно от немощи, головы, размякшие позы. Секунду собираюсь с мыслями и громко говорю им: – Здравствуйте! Меня зовут Вацлав Дворжек.
Пока Кеммлер приходит в себя, пользуюсь этой минуткой, чтобы раздать сидящим два экземпляра документов и две ручки – в оба конца полукруга. С проницательностью экстрасенса опережаю вопрос доктора:
– Знаете, я решил, что устно задать вопрос о присутствии на тренингах компьютерного эксперта – слишком ненадёжно.
