Вороша то палый лист, то свежий снег...
Лиза удивилась было: и откуда ему, чужому, знать? Песня-то своя, домашняя, привычная, как разношенные ботинки! А потом поняла: чего только не пели на шустрой «Осе», там и выучил. И тут же удивилась, что сама не вспомнила её ни разу за всё время пути, ведь одно дело — петь её вполсилы у камина, и совсем другое — посреди дороги, тощей пуповины, соединяющей два каких-нибудь невзрачных городишки, когда она так кстати. Ну ничего, есть ещё время всё исправить! Она схватилась за мотив, и Анабель и Явором отстали разве что на полслова.
...Нам, бродягам, разглядеть не дано наш смертный день,
Пусть хитрит он — будем мы хитрей втройне!
Хоть в пути ускользает, как блики,
Истончается память, как шёлк,
Но когда, сер и пьян,
Вдруг рассеется туман -
Нет, не даром полмира прошёл!
Снова пыль с неторных троп и с обочин ста дорог
Нам укрыла плечи золотым руном,
И невод солнечных лучей закружился, как качель.
Это сон? Так пусть полвека длится он!
Если манит стезя одиночки,
Повелителя грёз наяву,
Видишь пламя свечи,
Что колышется в ночи?
Отправляйся навстречу ему!
Анабель теребила в зубах кончик большого пера - точь-в-точь волчонок, поймавший своего первого гуся. Только в жёлтых волчьих глазах не было ни гордости, ни задора. Перед девушкой лежал лист плотной бумаги, и она никак не решалась промочить его первой чернильной каплей, первым грузным завитком приветствия.
Ведьмина внучка сама и не заметила, когда успели отрасти её волосы - теперь она закручивала их в маленький, тугой как орех узел низко на затылке, и только прядь, что когда-то пришлось отстричь на алтарь царице муравьёв, всё ещё выбивалась и щекотала щёки. Вот и теперь, стоило ей склониться к письму, она мазнула по лицу, норовя упасть на бумагу. Девушка вздохнула, сдаваясь, и ловким движением, словно дротик, метнула перо в стакан.
Дверь позади скрипнула, прошлёпали по полу босые ноги, и кружка, полная чая, мягко стукнула о стол. Рука, державшая кружку, была белой, как свежее молоко, а рукав лёгкого платья был белым, как ворсинки на ушах священных коров, но в складках кожи около большого пальца, в уголках ногтей, на тыльной стороне запястья осталось немного рыжей глины.
- Я вижу, сегодня ты разогнала круг, душа моя, - ласково сказала Анабель, - получилось?
- Нет... - Лиза замялась, - ...или да. Ничего такого, что порадовало бы привередливый глаз. Но размочив и перепортив немало глины, я в конце концов скрутила миску. Взяла самую тонкую, самую остробокую проволоку и подрезала неровные стенки. Ведь знаешь, раньше б я их непременно оставила — ещё бы и подчеркнула, чтобы было похоже на волну или на уродливый древесный наплыв. Но сегодня я срезала их, и вдруг увидела самую совершенную миску на земле. Такая простецкая, что и гостю каши не подашь, а всё же она прекрасна, как половинка земного шара! Если конечно верить тому, что говорит о круглой земле Иол... И поверь, это было такое удовольствие, которого я не получала от самых затейливых вещиц! Может, это именно то, что втолковывал мне отец? Именно то, что радовало его, радовало гончаров в Тьетри, работавших по скучным лекалам, и сможет радовать и меня? И немного смирения не повредит?
- Немного смирения! Забавно, я как раз думаю об этом.
- А какие вести из Орани-Тор?.. - Лиза кивнула на ворох бумаги на столе.
- Да вот ничего хорошего... Отцу немногим лучше, зрение, говорят, вернётся не раньше, чем через полгода. Придворные врачи бьются, что твоя рыба об лёд, но, похоже, у них просто нет опыта работы с такими травмами, - Анабель усмехнулась, - потому что ну какой ещё вельможа сунется осматривать шахты? Одному моему неуёмному отцу до всего есть дело! Мачеха пишет, что делами его заниматься не собирается. Можно понять, ведь она только что родила ещё парочку белобрысых бельчат. Мне, то есть, брата и сестрёнку...да и её удушливых придворных обязанностей никто не отменял.
- Так что тебе пора отправляться домой, брать эту ношу на себя. - Закончила за неё подруга, сказав то, что Анабель никак не решалась вымолвить. - И мне кажется, самое время. Простить тяжело раненного человека куда проще, чем властного отца. Наверняка твоё сердце уже смягчилось.
Анабель покачала головой. В ней всё бурлило: и сочувствие и нежданная нежность к больному отцу и растерянной мачехе, и сладкие мурашки от осознания того, что на неё рассчитывают, и горячая, как натопленная печка, любовь к Лизе и их жизни здесь, на краю суши и истории, в затерянном городке, где никогда не было ни войн, ни послов, ни парадов...
Потом она перевела взгляд туда, куда смотрела гончарка: вид за окном был такой неописуемо милый. Карл и Груша собирали первый урожай ревеня, придирчиво осматривая каждый огромный, разбухший от крови земли и вечернего света стебель, Иол развлекал их рассказами, не замечая, как из-под мышки расползаются и шлёпают по влажной траве всегдашние его бумаги для записок, а на открывшейся солнцу свежей земле толпились, покачивая красными гребешками, куры. Поодаль Явор, забравшись на яблоню, выпутывал из скрюченных ветвей улизнувшего от детворы желтохвостого воздушного змея - и судя по тому, как воровато озирался Сын Ячменя, к старым владельцам игрушке было уже не вернуться. Всё выглядело так славно, что...должна была быть в этом какая-то чревоточина.
- Ты заберёшь с собой Иола, - не спросила, а скорей подвела черту Лиза. - И это правильно.
Анабель подняла раскрытые ладони, словно показывая, что не желает зла. Разве не затем он ехал сюда? Необременительный спутник, золотой собеседник - ей так хотелось отблагодарить его за дни, проведённые бок о бок...и в то же время продлить их. Библиотеки, школы, приёмы, Королевское общество изыскателей с хрустальной обсерваторией на крыше - всё она ему покажет! Да один отец - кладезь знаний о тонкостях государственной жизни, и наверняка будет не против рассказывать о них, лишь бы отвлечься от хворобной маеты. А поздними вечерами они с Иолом станут сидеть у камина и лакомиться любимой сладостью её детства - желтками, стёртыми с сахаром и присыпанными острым перцем. Дворовые собаки, тайком прокравшиеся в дом, будут валяться, блаженствуя, в круге тепла у их ног, и комната пропахнет дождём, грибами, мокрой псиной и конюшенной смазкой из сала с дёгтем напополам...
- И знаешь, Явор рано или поздно, но тоже уйдёт отсюда, - продолжила гончарка. - Люди могли бы полюбить его безоглядно, если он им только позволит, как позволил нам. И как только он это поймёт, то пойдёт собирать эту любовь, как вот яблоки собирают по осени.
- Никогда не думала об этом, - рассеянно протянула Анабель, пытаясь собрать воедино всё, что знает о Яворе. Оказалось, не так уж и много, хоть они и спали бок о бок столько ночей подряд! - Что ни говори, полюбить его и в самом деле легко! Но люди будут бояться такого, как он...земляного дитя.
- О, с этим не будет никаких сложностей! Разве люди не любят трюкачей, понарошку распиливающих девушек, и солдат с тяжёлыми копьями, и правителей с голосами сиплыми, как у ворон, и спёртый травянистый воздух аптек, куда они приходят, только когда заболеют? Полюбить то, чего они боятся, некоторым, похоже, даже проще. А я вижу, как он смотрит на дорогу, и улыбается вслед повозкам и бродячим собакам, и устраивается на ночь у распахнутого окна. Ему, похоже, никак не отвыкнуть от наших странствий.
- Ну и пусть побродит вволю, если ему и впрямь предстоит стать деревом под конец, - мелкий смешок сорвался у Анабель с языка, - тогда и отдохнёт!
Подруги помолчали ещё немного, но это было тёплое утешительное молчание, которого так много бывало в доме Коринов. Лиза заметила вдруг, что шрам на щеке Анабель совсем истончился, почти исчез - не толще кошачьего волоска! Вот так время и шутит, умывая их лица, стирая следы прошлого и рисуя новые...
- Жизнь не может просто взять и подождать, а? - вздохнула она. - Просто, знаешь, остановиться на том, что всё хорошо. Катится себе кубарем: то одно случится, то другое. Я настолько растерялась, что даже разбила стеклянный шар Харракута - помнишь его? Думала, поможет, да куда там!
- Терпеливая! Три года ждала - а я свой грохнула в тот же вечер! Ну и чего напророчил тебе старик? - Анабель взялась за пожелтевшую бумажку.
Ягоды лопаются во рту,
Нитка сматывается в клубок:
И на большой, и на малый труд
Силы даны мне, и свет, и срок.
Сердце, мой бубен, стряхни песок,
Кто стучит в тебя поутру?
Связано платье и сладок сок,
Если выбрано по нутру.
- Видишь! Глупое стихотворение само не знает, что мне делать...
- Ха! Такая уж она, жизнь! - снова рассмеялась ведьмина внучка. Это, мол, разве беды? - И слава неленивым Пряхам - что б это иначе был за блеклый, тусклый, однотонный плащ! Вот только ты будешь хандрить без наших проделок, я боюсь.
- Куда уж мне хандрить, с моими-то родителями. Только теперь понимаю, что соскучилась по ним до колик в животе! Но дом опустеет...и галечная полоса, где мы искали всякую всячину, выброшенную морем, и лес над упавшей сосной, и заросшее озеро - все места, где мы бывали с тобою вдвоём. Сколько ни буду туда приходить, всегда будет недоставать чего-то. Ты только не думай, что я сержусь. Просто отвыкла довольствоваться самой собой - ты меня разбаловала!
Гончарка покачала головой. Её старый дом был построен с размахом, с комнатами, комнатками, потаёнными уголками и даже ширмами, если жильцов станет уж слишком много. Сейчас, когда нагрянули гости и Лиза, спускаясь утром на цыпочках на кухню, каждый раз сталкивалась нос к носу с какой-нибудь такой же ранней птахой, как она, дом словно ожил. Теперь все пташки разлетятся...
- А уж тем более не знаю, как у меня достанет сил одной справиться с этим, - Лиза кивнула на маленький глиняный храмик, стоящий на алтаре. Сначала трофей, потом - диковинка, теперь он смотрел на неё немым укором, напоминанием о несделанных делах. - И дала же обещание на свою голову, да?
- Ах, это... - Анабель словно озарило, - Ну вот это точно не беда! Просто для всех история с Глиняным Господином закончилась - для всех, кроме тебя. Вот и вылетает из головы. Нечего было темнить и скрывать, что тебя беспокоит.
- Знаешь, я конечно могу поставить маленькую косую будочку во дворе, где-нибудь рядом с курятником, но это будет какое-то... Мошенничество, что ли. Обманула своего бога - но это же то же самое, что себя обманывать.
- Нет, Лиз, это не мошенничество. Это постепенное развитие, как сказал бы умник вроде моего отца. Сначала ничего не было, потом будочка появилась, а там уже можно смотреть в будущее! Ведь надо же с чего-то начинать, а? Так что выдохни. У тебя отличная команда: плотник-недоучка, непонятый богослов и человек-дерево, который может поднять и перевернуть крышу дома вверх тормашками, если тебе вздумается, что перевёрнутая она симпатичней. Ужели вместе мы не построим пригожую часовенку? Ты только указывай место!
Она перегнулась через стол и одним щелчком откинула щеколду, распахнув окно. В комнату полился запах пионов, слегка разлохмаченных солнцем, - тугие кочанчики бутонов теснили друг друга, спеша распуститься.
- Эй, парни, подите-ка сюда, есть дельце! Ну конечно и ты тоже, Иол, грядки тебя подождут!
Лиза с улыбкой слушала шаги на лестнице: ступенька, ступенька, ещё ступенька, поворот. Такие знакомые, что она узнала бы их и через сотню лет: размеренная, как движение маятника, поступь Сына Ячменя и лёгкий, упругий шаг Иола. Вот сейчас, за мгновение до того, как распахнётся дверь, она услышит их благодушную беседу вполголоса... И пока она застыла так, впитывая в себя эти звуки, заранее набираясь на всю жизнь вперёд добрых воспоминаний, ведьмина внучка провела шершавой ладонью по её белой, как свежий ивовый прутик, руке.
- Лиза, сестрёнка, Перепёлочка! - Шепнула Анабель, как будто доверяла подруге великий секрет. - Честное слово! Что бы там ни случилось, и где бы мы ни были, ты никогда больше не будешь одна!
Лиза удивилась было: и откуда ему, чужому, знать? Песня-то своя, домашняя, привычная, как разношенные ботинки! А потом поняла: чего только не пели на шустрой «Осе», там и выучил. И тут же удивилась, что сама не вспомнила её ни разу за всё время пути, ведь одно дело — петь её вполсилы у камина, и совсем другое — посреди дороги, тощей пуповины, соединяющей два каких-нибудь невзрачных городишки, когда она так кстати. Ну ничего, есть ещё время всё исправить! Она схватилась за мотив, и Анабель и Явором отстали разве что на полслова.
...Нам, бродягам, разглядеть не дано наш смертный день,
Пусть хитрит он — будем мы хитрей втройне!
Хоть в пути ускользает, как блики,
Истончается память, как шёлк,
Но когда, сер и пьян,
Вдруг рассеется туман -
Нет, не даром полмира прошёл!
Снова пыль с неторных троп и с обочин ста дорог
Нам укрыла плечи золотым руном,
И невод солнечных лучей закружился, как качель.
Это сон? Так пусть полвека длится он!
Если манит стезя одиночки,
Повелителя грёз наяву,
Видишь пламя свечи,
Что колышется в ночи?
Отправляйся навстречу ему!
***
Глава 19. Пара слов напоследок
Анабель теребила в зубах кончик большого пера - точь-в-точь волчонок, поймавший своего первого гуся. Только в жёлтых волчьих глазах не было ни гордости, ни задора. Перед девушкой лежал лист плотной бумаги, и она никак не решалась промочить его первой чернильной каплей, первым грузным завитком приветствия.
Ведьмина внучка сама и не заметила, когда успели отрасти её волосы - теперь она закручивала их в маленький, тугой как орех узел низко на затылке, и только прядь, что когда-то пришлось отстричь на алтарь царице муравьёв, всё ещё выбивалась и щекотала щёки. Вот и теперь, стоило ей склониться к письму, она мазнула по лицу, норовя упасть на бумагу. Девушка вздохнула, сдаваясь, и ловким движением, словно дротик, метнула перо в стакан.
Дверь позади скрипнула, прошлёпали по полу босые ноги, и кружка, полная чая, мягко стукнула о стол. Рука, державшая кружку, была белой, как свежее молоко, а рукав лёгкого платья был белым, как ворсинки на ушах священных коров, но в складках кожи около большого пальца, в уголках ногтей, на тыльной стороне запястья осталось немного рыжей глины.
- Я вижу, сегодня ты разогнала круг, душа моя, - ласково сказала Анабель, - получилось?
- Нет... - Лиза замялась, - ...или да. Ничего такого, что порадовало бы привередливый глаз. Но размочив и перепортив немало глины, я в конце концов скрутила миску. Взяла самую тонкую, самую остробокую проволоку и подрезала неровные стенки. Ведь знаешь, раньше б я их непременно оставила — ещё бы и подчеркнула, чтобы было похоже на волну или на уродливый древесный наплыв. Но сегодня я срезала их, и вдруг увидела самую совершенную миску на земле. Такая простецкая, что и гостю каши не подашь, а всё же она прекрасна, как половинка земного шара! Если конечно верить тому, что говорит о круглой земле Иол... И поверь, это было такое удовольствие, которого я не получала от самых затейливых вещиц! Может, это именно то, что втолковывал мне отец? Именно то, что радовало его, радовало гончаров в Тьетри, работавших по скучным лекалам, и сможет радовать и меня? И немного смирения не повредит?
- Немного смирения! Забавно, я как раз думаю об этом.
- А какие вести из Орани-Тор?.. - Лиза кивнула на ворох бумаги на столе.
- Да вот ничего хорошего... Отцу немногим лучше, зрение, говорят, вернётся не раньше, чем через полгода. Придворные врачи бьются, что твоя рыба об лёд, но, похоже, у них просто нет опыта работы с такими травмами, - Анабель усмехнулась, - потому что ну какой ещё вельможа сунется осматривать шахты? Одному моему неуёмному отцу до всего есть дело! Мачеха пишет, что делами его заниматься не собирается. Можно понять, ведь она только что родила ещё парочку белобрысых бельчат. Мне, то есть, брата и сестрёнку...да и её удушливых придворных обязанностей никто не отменял.
- Так что тебе пора отправляться домой, брать эту ношу на себя. - Закончила за неё подруга, сказав то, что Анабель никак не решалась вымолвить. - И мне кажется, самое время. Простить тяжело раненного человека куда проще, чем властного отца. Наверняка твоё сердце уже смягчилось.
Анабель покачала головой. В ней всё бурлило: и сочувствие и нежданная нежность к больному отцу и растерянной мачехе, и сладкие мурашки от осознания того, что на неё рассчитывают, и горячая, как натопленная печка, любовь к Лизе и их жизни здесь, на краю суши и истории, в затерянном городке, где никогда не было ни войн, ни послов, ни парадов...
Потом она перевела взгляд туда, куда смотрела гончарка: вид за окном был такой неописуемо милый. Карл и Груша собирали первый урожай ревеня, придирчиво осматривая каждый огромный, разбухший от крови земли и вечернего света стебель, Иол развлекал их рассказами, не замечая, как из-под мышки расползаются и шлёпают по влажной траве всегдашние его бумаги для записок, а на открывшейся солнцу свежей земле толпились, покачивая красными гребешками, куры. Поодаль Явор, забравшись на яблоню, выпутывал из скрюченных ветвей улизнувшего от детворы желтохвостого воздушного змея - и судя по тому, как воровато озирался Сын Ячменя, к старым владельцам игрушке было уже не вернуться. Всё выглядело так славно, что...должна была быть в этом какая-то чревоточина.
- Ты заберёшь с собой Иола, - не спросила, а скорей подвела черту Лиза. - И это правильно.
Анабель подняла раскрытые ладони, словно показывая, что не желает зла. Разве не затем он ехал сюда? Необременительный спутник, золотой собеседник - ей так хотелось отблагодарить его за дни, проведённые бок о бок...и в то же время продлить их. Библиотеки, школы, приёмы, Королевское общество изыскателей с хрустальной обсерваторией на крыше - всё она ему покажет! Да один отец - кладезь знаний о тонкостях государственной жизни, и наверняка будет не против рассказывать о них, лишь бы отвлечься от хворобной маеты. А поздними вечерами они с Иолом станут сидеть у камина и лакомиться любимой сладостью её детства - желтками, стёртыми с сахаром и присыпанными острым перцем. Дворовые собаки, тайком прокравшиеся в дом, будут валяться, блаженствуя, в круге тепла у их ног, и комната пропахнет дождём, грибами, мокрой псиной и конюшенной смазкой из сала с дёгтем напополам...
- И знаешь, Явор рано или поздно, но тоже уйдёт отсюда, - продолжила гончарка. - Люди могли бы полюбить его безоглядно, если он им только позволит, как позволил нам. И как только он это поймёт, то пойдёт собирать эту любовь, как вот яблоки собирают по осени.
- Никогда не думала об этом, - рассеянно протянула Анабель, пытаясь собрать воедино всё, что знает о Яворе. Оказалось, не так уж и много, хоть они и спали бок о бок столько ночей подряд! - Что ни говори, полюбить его и в самом деле легко! Но люди будут бояться такого, как он...земляного дитя.
- О, с этим не будет никаких сложностей! Разве люди не любят трюкачей, понарошку распиливающих девушек, и солдат с тяжёлыми копьями, и правителей с голосами сиплыми, как у ворон, и спёртый травянистый воздух аптек, куда они приходят, только когда заболеют? Полюбить то, чего они боятся, некоторым, похоже, даже проще. А я вижу, как он смотрит на дорогу, и улыбается вслед повозкам и бродячим собакам, и устраивается на ночь у распахнутого окна. Ему, похоже, никак не отвыкнуть от наших странствий.
- Ну и пусть побродит вволю, если ему и впрямь предстоит стать деревом под конец, - мелкий смешок сорвался у Анабель с языка, - тогда и отдохнёт!
Подруги помолчали ещё немного, но это было тёплое утешительное молчание, которого так много бывало в доме Коринов. Лиза заметила вдруг, что шрам на щеке Анабель совсем истончился, почти исчез - не толще кошачьего волоска! Вот так время и шутит, умывая их лица, стирая следы прошлого и рисуя новые...
- Жизнь не может просто взять и подождать, а? - вздохнула она. - Просто, знаешь, остановиться на том, что всё хорошо. Катится себе кубарем: то одно случится, то другое. Я настолько растерялась, что даже разбила стеклянный шар Харракута - помнишь его? Думала, поможет, да куда там!
- Терпеливая! Три года ждала - а я свой грохнула в тот же вечер! Ну и чего напророчил тебе старик? - Анабель взялась за пожелтевшую бумажку.
Ягоды лопаются во рту,
Нитка сматывается в клубок:
И на большой, и на малый труд
Силы даны мне, и свет, и срок.
Сердце, мой бубен, стряхни песок,
Кто стучит в тебя поутру?
Связано платье и сладок сок,
Если выбрано по нутру.
- Видишь! Глупое стихотворение само не знает, что мне делать...
- Ха! Такая уж она, жизнь! - снова рассмеялась ведьмина внучка. Это, мол, разве беды? - И слава неленивым Пряхам - что б это иначе был за блеклый, тусклый, однотонный плащ! Вот только ты будешь хандрить без наших проделок, я боюсь.
- Куда уж мне хандрить, с моими-то родителями. Только теперь понимаю, что соскучилась по ним до колик в животе! Но дом опустеет...и галечная полоса, где мы искали всякую всячину, выброшенную морем, и лес над упавшей сосной, и заросшее озеро - все места, где мы бывали с тобою вдвоём. Сколько ни буду туда приходить, всегда будет недоставать чего-то. Ты только не думай, что я сержусь. Просто отвыкла довольствоваться самой собой - ты меня разбаловала!
Гончарка покачала головой. Её старый дом был построен с размахом, с комнатами, комнатками, потаёнными уголками и даже ширмами, если жильцов станет уж слишком много. Сейчас, когда нагрянули гости и Лиза, спускаясь утром на цыпочках на кухню, каждый раз сталкивалась нос к носу с какой-нибудь такой же ранней птахой, как она, дом словно ожил. Теперь все пташки разлетятся...
- А уж тем более не знаю, как у меня достанет сил одной справиться с этим, - Лиза кивнула на маленький глиняный храмик, стоящий на алтаре. Сначала трофей, потом - диковинка, теперь он смотрел на неё немым укором, напоминанием о несделанных делах. - И дала же обещание на свою голову, да?
- Ах, это... - Анабель словно озарило, - Ну вот это точно не беда! Просто для всех история с Глиняным Господином закончилась - для всех, кроме тебя. Вот и вылетает из головы. Нечего было темнить и скрывать, что тебя беспокоит.
- Знаешь, я конечно могу поставить маленькую косую будочку во дворе, где-нибудь рядом с курятником, но это будет какое-то... Мошенничество, что ли. Обманула своего бога - но это же то же самое, что себя обманывать.
- Нет, Лиз, это не мошенничество. Это постепенное развитие, как сказал бы умник вроде моего отца. Сначала ничего не было, потом будочка появилась, а там уже можно смотреть в будущее! Ведь надо же с чего-то начинать, а? Так что выдохни. У тебя отличная команда: плотник-недоучка, непонятый богослов и человек-дерево, который может поднять и перевернуть крышу дома вверх тормашками, если тебе вздумается, что перевёрнутая она симпатичней. Ужели вместе мы не построим пригожую часовенку? Ты только указывай место!
Она перегнулась через стол и одним щелчком откинула щеколду, распахнув окно. В комнату полился запах пионов, слегка разлохмаченных солнцем, - тугие кочанчики бутонов теснили друг друга, спеша распуститься.
- Эй, парни, подите-ка сюда, есть дельце! Ну конечно и ты тоже, Иол, грядки тебя подождут!
Лиза с улыбкой слушала шаги на лестнице: ступенька, ступенька, ещё ступенька, поворот. Такие знакомые, что она узнала бы их и через сотню лет: размеренная, как движение маятника, поступь Сына Ячменя и лёгкий, упругий шаг Иола. Вот сейчас, за мгновение до того, как распахнётся дверь, она услышит их благодушную беседу вполголоса... И пока она застыла так, впитывая в себя эти звуки, заранее набираясь на всю жизнь вперёд добрых воспоминаний, ведьмина внучка провела шершавой ладонью по её белой, как свежий ивовый прутик, руке.
- Лиза, сестрёнка, Перепёлочка! - Шепнула Анабель, как будто доверяла подруге великий секрет. - Честное слово! Что бы там ни случилось, и где бы мы ни были, ты никогда больше не будешь одна!
