Моя фамилия в журнале стояла в самом низу, поэтому физкультурный зал я покидала чуть ли не самой последней. Остальные девчонки уже успели переодеться, Парижанская Оксана и Романова Марина сейчас чирикали о чём-то подкрашивая губы у зеркала. Женская раздевалка, что прилегала к физкультурному залу была небольшим помещением, по одной стене которого тянулись шкафчики, а по другой широкие деревянные скамейки. Дверцы шкафчиков закрывались, но чтобы не потерять ключ на физкультуре многие просто оставляли его в замке. Я поступала так же. Повернув ключ с характерным щелчком я распахнула дверцу, вытаскивая на свет плечики с аккуратно повешенными на них пиджаком, блузой и брюками. Школьная форма в гимназии шилась исключительно на заказ из дорогой качественной ткани тёмно-синего цвета, но та, что я сейчас вытащила была белой. Такой она показалась мне при первом взгляде.
– Что за…
Последнее нехорошее слово я едва успела проглотить. Какой-то недоделанный художник жирным слоем мела нарисовал на ткани множество бесформенных клякс. Они были буквально везде. Чтобы сотворить такое требовалась не одна минута. Когда успели? Кто? Взгляд метнулся в сторону одноклассниц. Марина и Оксана противно хихикнул шмыгнули в коридор, оставив меня наедине с испорченной формой. Отмыть все эти пятна удастся разве что дома, да и то навряд ли. Из-за дверей до меня долетел смех девчонок и звук удаляющихся шагов. Возможно, они даже участвовали в этом жестоком приколе. Хотя сейчас для меня это было не так важно. Все ещё сжимая в руках плечики я растерянно опустилась на скамью. Что делать? Попытаться отмыть? Оставить до вечера? А что я маме скажу? К глазам подступили предательские слезы. Вот чего, чего, а плакать точно не стоило. Прикрыв веки, я сделала пару глубоких вдохов пытаясь прогнать вылезшее некстати проявление слабости. В дверь раздевалки постучали, не дождавшись ответа чуть приоткрыли.
– Маша, ты чего здесь? – голос Никиты Александровича заставил открыть глаза.
– Ежкина мышь! – вырвалось у физкультурника при взгляде на испорченный костюм. – Это кто так?
Я пожала плечами, губы дрогнули мешая сказать "не знаю".
– У вас сейчас какой урок? – бросил учитель, доставая из кармана телефон.
– Русский язык, – прошептала я.
– У Алёны Ивановны?
Я кивнула.
– Очень хорошо, – учитель разблокировал экран смартфона, принялся водить пальцем по экрану, видимо перелистывая список контактов, – не переживай Маша, сейчас выясним, кто у вас такой шутник.
Я попыталась сказать, что не надо ничего выяснять, но было поздно Никита Александрович уже звонил нашей классной.
В физкультурном зале было тихо, настолько, что я могла различить звуки перемены, что доносились из-за дверей. Стоя перед выстроенными в шеренгу одноклассниками и растерянно сжимая в руках пакет с испорченной формой, я чувствовала себя не жертвой несмешной шутки, а провинившейся ученицей. Ребята из класса десять-три, у которых через несколько минут должен был начаться урок, сидели на скамье у дальней стены и с безмолвным любопытством наблюдали за происходящим.
– Класс девять-один, – нарушил молчание Никита Александрович, – во время урока физкультуры кто-то из вас испортил форму Марии Семёновой и сейчас мы с Алёной Ивановной очень бы хотели узнать, кто этот шутник?
– А с чего вы решили, что это кто-то из нас? – бросил один из парней, кажется Егоренков, – может из другого класса зашли.
– Вы прекрасно знаете, Александр, – обратился к выдвинувшему предположение юноше физрук, – что обе раздевалки я закрываю после звонка на ключ. И во время урока попасть в нее невозможно. Первой из девочек я ключ отдал Алине Александровой…
При этих словах все повернулись в сторону девушки. Алина немного смутилась и даже покраснела.
– Я не портила, – немного визгливым от волнения голосом проговорила девчонка.
– Хорошо, Алина, – вступила в разговор Алена Ивановна, – может быть ты видела кто это сделал?
Александрова весьма красноречиво замотала головой. Даже если она видела кто измазал форму, вряд ли расскажет. Такого не прощают.
– Тогда я вновь, обращусь ко всему классу, – сказал Никита Александрович, – кто испортил форму?
– А вы отпечатки пальцев снимите, наверняка узнаете… – донеслось из шеренги.
– Власов! – строго произнесла классная. – Перед нами сейчас стоят не воспитанники колонии для малолетних преступников, а учащиеся элитной гимназии. Я полагаю, девятый класс, вы понимаете разницу?
Последнее было скорее вопросом, чем утверждением, но понимают ли они разницу, ребята не ответили.
– Хорошо, девятый класс, раз никто не хочет признаваться, на ле-во! – неожиданно для меня и класса скомандовал физрук.
Ребята команду выполнили, все как один синхронно повернувшись в указанном направлении. Я шагнула было в строй, но Никита Александрович придержал меня за локоть:
– К тебе, Маша, команда не относится, ты сегодня потерпевшая сторона, а вот виновник происшествия будет бегать пока не признается, а покрыватели его поддержат.
– Вы права не имеете! – подала голос, Аня Ветрова.
Её возглас остальные поддержали возмущенным гулом, но его тут же оборвал пронзительный звук свистка.
– Почему же не имею, – обратился к возмутившейся физрук, – за любым преступлением следует наказание.
– Какое наказание? Бегать до потери пульса? Да я папе позвоню! – Аня сдаваться не хотела и бегать тоже.
– Звони, – безразлично пожал плечами мужчина, – только информацию передай достоверно. Сегодня один из моих одноклассников испортил форму, стоимостью триста долларов, признаться он не захотел, а я не захотела восстановить справедливость и назвать имя виновника, и хочу попросить тебя принять меры, оставив тем самым нехороший поступок безнаказанным.
Мне показалось, что от услышанного у Аньки отвисла челюсть, звонить отцу она не стала и покорно побежала трусцой после команды преподавателя "Бегом марш".
– Никита, ты не перегибаешь, – понизив голос обратилась к учителю наша классная, – они же все таки дети богатых родителей.
– А вы Алёна Ивановна считаете, что дети богатых родителей не должны нести ответственность за свои поступки, – так же понизив голос ответил физрук.
– Ты, конечно прав, но не такими же методами.
– А по другому они не поймут. – Бросил Никита Александрович, обратился к бегущим, – темп ускорили!
Он отошёл к ребятам десятого класса, видимо, чтобы дать указания для разминки.
Уставшие после двух физкультур подряд одноклассники, уже на втором круге начинали дышать как загнанные лошади. Я стояла рядом с Алёной Ивановной уставившись в пол и хотела провалиться под землю или исчезнуть.
– Тебе хана Семёнова, – прохрипел пробегающий мимо Егоренков.
Остальные наградили меня ненавистными взглядами. До сегодняшней истории они ограничивались коллективным непринятием, обидными подколами, кнопками на стуле, пару раз мои вещи летали по классу, а ещё пару раз оказывались в урне. И кажется это были только цветочки. Что обиженные одноклассники выкинут завтра, я боялось даже представить.
Никита Александрович вернулся к нам, сложил руки на груди, наблюдая за бегущими.
– И долго ты их так гонять будешь? – шепнула Алёна Ивановна.
Классная явно нервничала то ли боялась, что кто-нибудь из детей упадёт без сил, то ли звонков разъяренных родителей, что обязательно будут разрывать вечером её телефон.
– Думаю ещё пару кругов и виновник сдастся, – шепнул в ответ физрук.
Но виновник сдался раньше.
– Все, хватит! – прохрипел Егоренков вывалившись из бегущей колонны чуть ли не к ногам классной. – Хватит, это я… Я форму изрисовал.
– Закончили бег! – подал команду мужчина.
Со всех сторон послышались облегченные стоны одноклассников. На ближайшие дни Егоренков будет героем-мучеником в из глазах.
– И зачем ты Саша испортил форму? – поинтересовалась Алена Ивановна.
– По приколу, – выдохнул ей в ответ парень.
– Так вот, Александр, – произнёс физрук, обращаясь к ученику, – портить чужие вещи, как ты выразился, по приколу, не хорошо, поэтому ты заберёшь форму Маши и приведёшь её в подобающий вид. Отцу я позвоню.
От такого решения учителя я опешила. Никита Александрович забрал у меня пакет и вручил всё ещё пыхтевшему как паровоз Егоренкову. Тот взял форму без возражений, видимо у парня сил на препирательства не осталось.
– Алёна Иванова, извините, что потратил время вашего урока, – обратился к классной физрук.
– Ничего страшного, Никита Александрович, – поспешно ответила женщина, – всё правильно.
Алёна Ивановна попросила ребят вернуться в класс. Я бы сейчас отдавала всё чтобы не идти с вместе ними, но к сожалению мне никто не давал выбора.
На последующих двух уроках не было слышно привычных перешёптываний, только шелест переворачиваемых тетрадных листов, да шорох редких движений. Новую тему учитель объясняла буквально в гробовой тишине. К испорченной форме Алёна Ивановна больше не возвращалась. Я была ей за это безумно благодарна. Прожигающие спину взгляды одноклассников и без того обещали мне "весёлую жизнь". После звонка с четвертого урока ребята молча собрались и друг за другом покинули класс. Я намеренно задержалась, чтобы избежать мстительных толчков плечами.
– Маша, – обратилась ко мне Алёна Ивановна, когда класс опустел. – Я понимаю твои чувства…
– Вы не понимаете мои чувства! – бросила я.
– Маша… – в голосе учителя не было строгости, сейчас он звучал немного растерянно.
– Алёна Ивановна, можно я пойду…
Не дав классной ещё что-либо сказать я выскочила из кабинета. Получилось крайне не вежливо, но останься я там, наговорила бы учительнице кучу обидных слов. Виноваты ли были Никита Александрович и Алёна Ивановна в том, что в классе меня теперь не просто будут пренебрежительно игнорировать, а возненавидят? Нет не были. Окажись на моём месте другой ученик, они сделали бы всё точно так же. И были бы правы. Одноклассники знали моё положение, знали кем теперь работает моя мама и прекрасно понимали, что на новую форму денег у нас нет. Прикол не просто был жестоким, одноклассники поступили низко. Только по их логике плохо поступила я и наказывать будут меня. Если ты в меньшинстве, твоя правда ничего не значит.
Перед кабинетом истории я невольно остановилось. Словно мне нужно было войти не в одну из аудиторий гимназии, а как минимум в клетку к диким зверям. Правда здесь я лукавила, войти в клетку к диким зверям сейчас было бы куда безопаснее. На переменах большинство преподавателей старшей школы уходили в учительскую, чтобы поменять журналы классов, взять проверенные конспекты, да и просто отдохнуть от шумных детей. Поэтому сейчас учителя в классе скорее всего не было, перешагнув порог мне придется оказаться наедине с девятнадцатью обиженными подростками. Я никогда не считала себя трусихой, но сейчас войти в кабинет мне было невероятно сложно. В буквальном смысле собрав волю в кулак и сделав глубокий вдох, словно собираюсь прыгать в глубокий бассейн с десятиметровой вышки, я открыла дверь и как можно увереннее переступила порог. До момента моего появления в классе не было той напряженной тишины, что ребята демонстрировали Алёне Ивановне. Но стоило мне появиться, как непринуждённый гомон, словно поддавшись невидимому сигналу, стих. Уставившись в пол, я быстрым шагом прошла к своему месту, благо это была первая парта крайнего ряда у окна. Вытащив из рюкзака всё необходимое для урока истории и предусмотрительно проверив стул на наличие ещё какого-нибудь обидного прикола, я уселась за парту. Чтобы тупо не пялиться на столешницу раскрыла учебник. Шелест страниц в этом напряжённом молчании одноклассников показался мне каким-то громким и даже немного пугающим. Наверное впервые в жизни мне, любителю тишины и покоя, захотелось, чтобы вокруг начали говорить, шутить, смеяться, кричать, свистеть, да что угодно. Лишь бы эта звенящая тишина растворилась к чертям собачьим. Звонок, раздавшийся в коридоре, сообщил о начале урока, а вместе с ним открылась дверь кабинета, и в класс шагнула молодая женщина в очках. В руках она держала наш журнал. Ученики поспешно поднялись со своих мест, зашептались. Появление новой преподавательницы отвлекло их от мстительного молчания.
– Здравствуйте, ребята, – улыбнулась женщина, опустив журнал на учительский стол.
Это прозвучало так, словно перед ней сейчас стояли не лбы-девятиклассники, а малыши начальной школы.
– Меня зовут Марина Вениаминовна и с сегодняшнего дня я буду преподавать у вас историю.
– А как же Надежда Германовна? – вырвалось у кого-то.
– Надежда Германовна ушла на пенсию, – ответила новая учительница, добавила с улыбкой, – садитесь ребята.
Класс с лёгким шумом опустился на стулья. Марина Вениаминовна повернулась к доске, удивлённо приподняла брови. Я проследила за её взглядом. Мне не стоило этого делать. На доске красовалась надпись: "Никита плюс Маша, равно любовь". Детский сад – трусы на лямках, любила говорить мама в таких ситуациях. Со всех сторон раздались сдержанные смешки. Откровенно ржать никто из ребят не решился. Что за фрукт эта Марина Вениаминовна и как в её присутствии можно себя вести, пока ещё никто не знал.
– Дежурный в классе есть? – обратилась к нам учитель, – сотрите, пожалуйста.
Дежурила сегодня Аня Ветрова, но девчонка признаваться в этом не собиралась, сидела за своей партой и невинными глазками смотрела на выведенные белым мелом буквы. Поднялась я. Доска висела достаточно высоко, рассчитанная на Надежду Германовну, что была метр девяносто, не меньше, и свободно могла дотянуться до любого уголка. Мне же со своим достаточно низким ростом в некоторых местах и вовсе пришлось подпрыгивать. На каждый такой прыжок, одноклассники отвечали противными смешками. Смысл выходки был вовсе не в надписи, а в этой сцене, которую, я больше чем уверена, кто-то незаметно снимал. Око за око: мы бегали, а ты прыгай.
Справившись с доской, я получила разрешение сесть на место и под перешептывания одноклассников отошла к своей парте, но перед тем как опуститься на стул, зачем-то окинула сидевших взглядом. Конечно, я не думала, что увижу что-нибудь особенное, например, чувство вины в чьих-то глазах. Просто захотелось посмотреть, как дети богатых родителей глумятся над девочкой из простой семьи не потому что она плохой человек, нет, просто потому что она теперь отличается, выбивается из общего ряда. Было ли мне обидно в этот момент. Да, наверное. Но больше мне было их жалко, не себя, их: напыщенных, наглых и злых.
Урок Надежда Вениаминовна провела хорошо, я бы даже сказала интересно. Правда мои мысли сегодня всё время убегали далеко от темы. Хорошо, что после истории шла информатика, которая была последней, да ещё и класс делился на подгруппы. Выдержать презрительные взгляды половины одноклассников будет легче.
Класс я снова покинула последней, намеренно долго убирая с парты учебные принадлежности. Коридор гудел от звуков множества голосов. Гимназисты, в предвкушении окончания учебного дня весело болтали и смеялись разбившись на небольшие компашки. Кабинет информатики находился этажом ниже, поэтому я, поудобнее устроив на плече лямку портфеля, направилась к лестнице. В мысли закралось безумное желание позвонить маме, даже не для того, чтобы пожаловаться, а просто поговорить о чём-нибудь.
– Что за…
Последнее нехорошее слово я едва успела проглотить. Какой-то недоделанный художник жирным слоем мела нарисовал на ткани множество бесформенных клякс. Они были буквально везде. Чтобы сотворить такое требовалась не одна минута. Когда успели? Кто? Взгляд метнулся в сторону одноклассниц. Марина и Оксана противно хихикнул шмыгнули в коридор, оставив меня наедине с испорченной формой. Отмыть все эти пятна удастся разве что дома, да и то навряд ли. Из-за дверей до меня долетел смех девчонок и звук удаляющихся шагов. Возможно, они даже участвовали в этом жестоком приколе. Хотя сейчас для меня это было не так важно. Все ещё сжимая в руках плечики я растерянно опустилась на скамью. Что делать? Попытаться отмыть? Оставить до вечера? А что я маме скажу? К глазам подступили предательские слезы. Вот чего, чего, а плакать точно не стоило. Прикрыв веки, я сделала пару глубоких вдохов пытаясь прогнать вылезшее некстати проявление слабости. В дверь раздевалки постучали, не дождавшись ответа чуть приоткрыли.
– Маша, ты чего здесь? – голос Никиты Александровича заставил открыть глаза.
– Ежкина мышь! – вырвалось у физкультурника при взгляде на испорченный костюм. – Это кто так?
Я пожала плечами, губы дрогнули мешая сказать "не знаю".
– У вас сейчас какой урок? – бросил учитель, доставая из кармана телефон.
– Русский язык, – прошептала я.
– У Алёны Ивановны?
Я кивнула.
– Очень хорошо, – учитель разблокировал экран смартфона, принялся водить пальцем по экрану, видимо перелистывая список контактов, – не переживай Маша, сейчас выясним, кто у вас такой шутник.
Я попыталась сказать, что не надо ничего выяснять, но было поздно Никита Александрович уже звонил нашей классной.
В физкультурном зале было тихо, настолько, что я могла различить звуки перемены, что доносились из-за дверей. Стоя перед выстроенными в шеренгу одноклассниками и растерянно сжимая в руках пакет с испорченной формой, я чувствовала себя не жертвой несмешной шутки, а провинившейся ученицей. Ребята из класса десять-три, у которых через несколько минут должен был начаться урок, сидели на скамье у дальней стены и с безмолвным любопытством наблюдали за происходящим.
– Класс девять-один, – нарушил молчание Никита Александрович, – во время урока физкультуры кто-то из вас испортил форму Марии Семёновой и сейчас мы с Алёной Ивановной очень бы хотели узнать, кто этот шутник?
– А с чего вы решили, что это кто-то из нас? – бросил один из парней, кажется Егоренков, – может из другого класса зашли.
– Вы прекрасно знаете, Александр, – обратился к выдвинувшему предположение юноше физрук, – что обе раздевалки я закрываю после звонка на ключ. И во время урока попасть в нее невозможно. Первой из девочек я ключ отдал Алине Александровой…
При этих словах все повернулись в сторону девушки. Алина немного смутилась и даже покраснела.
– Я не портила, – немного визгливым от волнения голосом проговорила девчонка.
– Хорошо, Алина, – вступила в разговор Алена Ивановна, – может быть ты видела кто это сделал?
Александрова весьма красноречиво замотала головой. Даже если она видела кто измазал форму, вряд ли расскажет. Такого не прощают.
– Тогда я вновь, обращусь ко всему классу, – сказал Никита Александрович, – кто испортил форму?
– А вы отпечатки пальцев снимите, наверняка узнаете… – донеслось из шеренги.
– Власов! – строго произнесла классная. – Перед нами сейчас стоят не воспитанники колонии для малолетних преступников, а учащиеся элитной гимназии. Я полагаю, девятый класс, вы понимаете разницу?
Последнее было скорее вопросом, чем утверждением, но понимают ли они разницу, ребята не ответили.
– Хорошо, девятый класс, раз никто не хочет признаваться, на ле-во! – неожиданно для меня и класса скомандовал физрук.
Ребята команду выполнили, все как один синхронно повернувшись в указанном направлении. Я шагнула было в строй, но Никита Александрович придержал меня за локоть:
– К тебе, Маша, команда не относится, ты сегодня потерпевшая сторона, а вот виновник происшествия будет бегать пока не признается, а покрыватели его поддержат.
– Вы права не имеете! – подала голос, Аня Ветрова.
Её возглас остальные поддержали возмущенным гулом, но его тут же оборвал пронзительный звук свистка.
– Почему же не имею, – обратился к возмутившейся физрук, – за любым преступлением следует наказание.
– Какое наказание? Бегать до потери пульса? Да я папе позвоню! – Аня сдаваться не хотела и бегать тоже.
– Звони, – безразлично пожал плечами мужчина, – только информацию передай достоверно. Сегодня один из моих одноклассников испортил форму, стоимостью триста долларов, признаться он не захотел, а я не захотела восстановить справедливость и назвать имя виновника, и хочу попросить тебя принять меры, оставив тем самым нехороший поступок безнаказанным.
Мне показалось, что от услышанного у Аньки отвисла челюсть, звонить отцу она не стала и покорно побежала трусцой после команды преподавателя "Бегом марш".
– Никита, ты не перегибаешь, – понизив голос обратилась к учителю наша классная, – они же все таки дети богатых родителей.
– А вы Алёна Ивановна считаете, что дети богатых родителей не должны нести ответственность за свои поступки, – так же понизив голос ответил физрук.
– Ты, конечно прав, но не такими же методами.
– А по другому они не поймут. – Бросил Никита Александрович, обратился к бегущим, – темп ускорили!
Он отошёл к ребятам десятого класса, видимо, чтобы дать указания для разминки.
Уставшие после двух физкультур подряд одноклассники, уже на втором круге начинали дышать как загнанные лошади. Я стояла рядом с Алёной Ивановной уставившись в пол и хотела провалиться под землю или исчезнуть.
– Тебе хана Семёнова, – прохрипел пробегающий мимо Егоренков.
Остальные наградили меня ненавистными взглядами. До сегодняшней истории они ограничивались коллективным непринятием, обидными подколами, кнопками на стуле, пару раз мои вещи летали по классу, а ещё пару раз оказывались в урне. И кажется это были только цветочки. Что обиженные одноклассники выкинут завтра, я боялось даже представить.
Никита Александрович вернулся к нам, сложил руки на груди, наблюдая за бегущими.
– И долго ты их так гонять будешь? – шепнула Алёна Ивановна.
Классная явно нервничала то ли боялась, что кто-нибудь из детей упадёт без сил, то ли звонков разъяренных родителей, что обязательно будут разрывать вечером её телефон.
– Думаю ещё пару кругов и виновник сдастся, – шепнул в ответ физрук.
Но виновник сдался раньше.
– Все, хватит! – прохрипел Егоренков вывалившись из бегущей колонны чуть ли не к ногам классной. – Хватит, это я… Я форму изрисовал.
– Закончили бег! – подал команду мужчина.
Со всех сторон послышались облегченные стоны одноклассников. На ближайшие дни Егоренков будет героем-мучеником в из глазах.
– И зачем ты Саша испортил форму? – поинтересовалась Алена Ивановна.
– По приколу, – выдохнул ей в ответ парень.
– Так вот, Александр, – произнёс физрук, обращаясь к ученику, – портить чужие вещи, как ты выразился, по приколу, не хорошо, поэтому ты заберёшь форму Маши и приведёшь её в подобающий вид. Отцу я позвоню.
От такого решения учителя я опешила. Никита Александрович забрал у меня пакет и вручил всё ещё пыхтевшему как паровоз Егоренкову. Тот взял форму без возражений, видимо у парня сил на препирательства не осталось.
– Алёна Иванова, извините, что потратил время вашего урока, – обратился к классной физрук.
– Ничего страшного, Никита Александрович, – поспешно ответила женщина, – всё правильно.
Алёна Ивановна попросила ребят вернуться в класс. Я бы сейчас отдавала всё чтобы не идти с вместе ними, но к сожалению мне никто не давал выбора.
На последующих двух уроках не было слышно привычных перешёптываний, только шелест переворачиваемых тетрадных листов, да шорох редких движений. Новую тему учитель объясняла буквально в гробовой тишине. К испорченной форме Алёна Ивановна больше не возвращалась. Я была ей за это безумно благодарна. Прожигающие спину взгляды одноклассников и без того обещали мне "весёлую жизнь". После звонка с четвертого урока ребята молча собрались и друг за другом покинули класс. Я намеренно задержалась, чтобы избежать мстительных толчков плечами.
– Маша, – обратилась ко мне Алёна Ивановна, когда класс опустел. – Я понимаю твои чувства…
– Вы не понимаете мои чувства! – бросила я.
– Маша… – в голосе учителя не было строгости, сейчас он звучал немного растерянно.
– Алёна Ивановна, можно я пойду…
Не дав классной ещё что-либо сказать я выскочила из кабинета. Получилось крайне не вежливо, но останься я там, наговорила бы учительнице кучу обидных слов. Виноваты ли были Никита Александрович и Алёна Ивановна в том, что в классе меня теперь не просто будут пренебрежительно игнорировать, а возненавидят? Нет не были. Окажись на моём месте другой ученик, они сделали бы всё точно так же. И были бы правы. Одноклассники знали моё положение, знали кем теперь работает моя мама и прекрасно понимали, что на новую форму денег у нас нет. Прикол не просто был жестоким, одноклассники поступили низко. Только по их логике плохо поступила я и наказывать будут меня. Если ты в меньшинстве, твоя правда ничего не значит.
Перед кабинетом истории я невольно остановилось. Словно мне нужно было войти не в одну из аудиторий гимназии, а как минимум в клетку к диким зверям. Правда здесь я лукавила, войти в клетку к диким зверям сейчас было бы куда безопаснее. На переменах большинство преподавателей старшей школы уходили в учительскую, чтобы поменять журналы классов, взять проверенные конспекты, да и просто отдохнуть от шумных детей. Поэтому сейчас учителя в классе скорее всего не было, перешагнув порог мне придется оказаться наедине с девятнадцатью обиженными подростками. Я никогда не считала себя трусихой, но сейчас войти в кабинет мне было невероятно сложно. В буквальном смысле собрав волю в кулак и сделав глубокий вдох, словно собираюсь прыгать в глубокий бассейн с десятиметровой вышки, я открыла дверь и как можно увереннее переступила порог. До момента моего появления в классе не было той напряженной тишины, что ребята демонстрировали Алёне Ивановне. Но стоило мне появиться, как непринуждённый гомон, словно поддавшись невидимому сигналу, стих. Уставившись в пол, я быстрым шагом прошла к своему месту, благо это была первая парта крайнего ряда у окна. Вытащив из рюкзака всё необходимое для урока истории и предусмотрительно проверив стул на наличие ещё какого-нибудь обидного прикола, я уселась за парту. Чтобы тупо не пялиться на столешницу раскрыла учебник. Шелест страниц в этом напряжённом молчании одноклассников показался мне каким-то громким и даже немного пугающим. Наверное впервые в жизни мне, любителю тишины и покоя, захотелось, чтобы вокруг начали говорить, шутить, смеяться, кричать, свистеть, да что угодно. Лишь бы эта звенящая тишина растворилась к чертям собачьим. Звонок, раздавшийся в коридоре, сообщил о начале урока, а вместе с ним открылась дверь кабинета, и в класс шагнула молодая женщина в очках. В руках она держала наш журнал. Ученики поспешно поднялись со своих мест, зашептались. Появление новой преподавательницы отвлекло их от мстительного молчания.
– Здравствуйте, ребята, – улыбнулась женщина, опустив журнал на учительский стол.
Это прозвучало так, словно перед ней сейчас стояли не лбы-девятиклассники, а малыши начальной школы.
– Меня зовут Марина Вениаминовна и с сегодняшнего дня я буду преподавать у вас историю.
– А как же Надежда Германовна? – вырвалось у кого-то.
– Надежда Германовна ушла на пенсию, – ответила новая учительница, добавила с улыбкой, – садитесь ребята.
Класс с лёгким шумом опустился на стулья. Марина Вениаминовна повернулась к доске, удивлённо приподняла брови. Я проследила за её взглядом. Мне не стоило этого делать. На доске красовалась надпись: "Никита плюс Маша, равно любовь". Детский сад – трусы на лямках, любила говорить мама в таких ситуациях. Со всех сторон раздались сдержанные смешки. Откровенно ржать никто из ребят не решился. Что за фрукт эта Марина Вениаминовна и как в её присутствии можно себя вести, пока ещё никто не знал.
– Дежурный в классе есть? – обратилась к нам учитель, – сотрите, пожалуйста.
Дежурила сегодня Аня Ветрова, но девчонка признаваться в этом не собиралась, сидела за своей партой и невинными глазками смотрела на выведенные белым мелом буквы. Поднялась я. Доска висела достаточно высоко, рассчитанная на Надежду Германовну, что была метр девяносто, не меньше, и свободно могла дотянуться до любого уголка. Мне же со своим достаточно низким ростом в некоторых местах и вовсе пришлось подпрыгивать. На каждый такой прыжок, одноклассники отвечали противными смешками. Смысл выходки был вовсе не в надписи, а в этой сцене, которую, я больше чем уверена, кто-то незаметно снимал. Око за око: мы бегали, а ты прыгай.
Справившись с доской, я получила разрешение сесть на место и под перешептывания одноклассников отошла к своей парте, но перед тем как опуститься на стул, зачем-то окинула сидевших взглядом. Конечно, я не думала, что увижу что-нибудь особенное, например, чувство вины в чьих-то глазах. Просто захотелось посмотреть, как дети богатых родителей глумятся над девочкой из простой семьи не потому что она плохой человек, нет, просто потому что она теперь отличается, выбивается из общего ряда. Было ли мне обидно в этот момент. Да, наверное. Но больше мне было их жалко, не себя, их: напыщенных, наглых и злых.
Урок Надежда Вениаминовна провела хорошо, я бы даже сказала интересно. Правда мои мысли сегодня всё время убегали далеко от темы. Хорошо, что после истории шла информатика, которая была последней, да ещё и класс делился на подгруппы. Выдержать презрительные взгляды половины одноклассников будет легче.
Класс я снова покинула последней, намеренно долго убирая с парты учебные принадлежности. Коридор гудел от звуков множества голосов. Гимназисты, в предвкушении окончания учебного дня весело болтали и смеялись разбившись на небольшие компашки. Кабинет информатики находился этажом ниже, поэтому я, поудобнее устроив на плече лямку портфеля, направилась к лестнице. В мысли закралось безумное желание позвонить маме, даже не для того, чтобы пожаловаться, а просто поговорить о чём-нибудь.
