Старейшины собирались неспешно, как и всё на Лиоре. Их приход не объявлялся заранее — каждый знал, когда нужно идти. Это чувствовалось сердцем.
Пока они подходили, в отдалении шла обычная жизнь: кто-то возделывал ряды цветущих зерновых кустов, кто-то настраивал звучание каменных органных плит на границе леса. Маленькие лиорианцы учили друг друга слушать воду — играли в прятки, прячась в световых волнах.
Ничего не выглядело экстренным.
Но в воздухе ощущалось тонкое напряжение — как перед большой переменой.
— Они собираются чаще, чем раньше, — заметила проходившая женщина с оживлённым лицом. Она остановилась у поляны, прислушиваясь. — Значит, что-то чувствуют.
Никто не боялся перемен — но на Лиоре даже ветер предупреждал заранее.
Сегодня он был особенно тих. Даже поющие камни звучали приглушённо.
Старейшины сели полукругом, без слов. Им не нужны были приветствия — у каждого были свои нити чувств, свои сигналы. Кто-то склонил голову, прислушиваясь к голосу Земли. Кто-то прикрыл глаза, ощущая вибрации жизни.
Первым заговорил Элиор — самый старший. Его голос прозвучал, как лёгкий раскат грома в ясный день:
— Есть колебание. Незначительное — но оно не отсюда. Оно не изнутри.
Тишина сгустилась, как туман. Остальные лишь кивнули.
Это чувствовали все.
Что-то приближалось. Пока ещё незримое, почти ласковое — как капля чужой памяти, впавшая в реку общего сознания.
Но говорить о тревоге вслух было не принято.
На Лиоре сначала слушают, потом чувствуют — и только потом действуют.
Они встали одновременно — всё было решено без слов.
До следующего сбора каждый вернётся к своим делам: петь с камнями, водить за руку юных, исцелять леса.
И всё же в их походке появилась едва заметная собранность.
Как перед дыханием, которое может изменить песню.
Тем временем в Лёгких Водах Эри ловила светящееся облачко, и её смех звенел, как музыка колокольчиков.
Лея смотрела в небо и вдруг вздрогнула.
Внутри будто дрогнула тень — холодная и тяжёлая, не похожая на лиорскую энергию.
Она не поняла, что это. Но в следующую секунду в ручье, мимо которого проходила, промелькнул сгусток серого — быстро, как ошибка.
— Видела? — спросила она у подруг.
— Что?
— Ничего, — прошептала Лея. — Наверное, просто искажение.
---
Утро началось с лёгкого мерцания над лиственными кронами — как будто сама планета проснулась в предвкушении. Всё вокруг казалось чуть ярче, чуть глубже по звуку и оттенкам.
Это был тот самый день, когда Лиора начинала готовиться к Фестивалю Света.
В долине, между зеркальными водоёмами и поющими деревьями, уже собирались жители.
Каждый приходил не по зову, а по внутреннему ощущению: «сегодня — день начала».
Дети ткали световые нити из шёлка люмин. Их пальцы ловко скручивали тонкие нити энергии, превращая их в полупрозрачные ленты, которые позже будут спущены над главной поляной. Они смеялись, напевая старинную песню, в которой рассказывалось, как свет пришёл к Лиоре и остался в её земле навсегда.
Взрослые в это время настраивали звуковые деревья. Каждый лист в них мог звучать, как хрустальный колокол. Их подрезали, очищали от пыли, протирали кристаллическим маслом, чтобы в день фестиваля они исполнили древнюю симфонию пробуждения.
Старейшины не вмешивались — но наблюдали. Их внимание не давило, а как будто вплеталось в общий процесс, придавая всему собранность.
Лея, стоя у обрыва, смотрела вниз — туда, где, как волны, двигались люди.
Она любила эти дни — когда планета дышала особенно ярко, и казалось, будто сама Лиора улыбается через каждого жителя.
Но в этом году что-то было иное.
— Ты чувствуешь? — подошёл к ней Меон, её наставник. Он не смотрел вниз — только на неё.
Лея кивнула:
— Словно кто-то прикасается… но не изнутри. Как свет, который не наш.
— Это будет важный фестиваль, — тихо сказал он. — Возможно, первый в новом круге.
Она не спросила, что он имеет в виду.
На Лиоре ответы не давали заранее. Их проживали.
Внизу, в долине, кто-то уже начал репетицию световых танцев — лёгкие фигуры перемещались по траве, оставляя за собой следы сияния, как от крыльев птиц.
А за горизонтом, пока ещё невидимо, что-то уже двигалось в их сторону.
---
Земля.
Комната была залита искусственным светом — тусклым, холодным, как и всё в этом месте.
Рядом стояли одинаковые кроватки. Некоторые дети спали, кто-то тихо бормотал что-то во сне.
Но одна кроватка, в углу, была особенной.
Он не знал, как его зовут.
Он не знал, кто он.
Он просто чувствовал: одиночество.
Мир был слишком большим. Холодным. Молчаливым.
Он плакал.
Не громко. Не криком. Не отчаянно, как раньше.
А звуком внутри себя — негромким, тонким стоном. Как нить, которую он будто бы тянул — куда-то, к кому-то. К тому, кто услышит.
Но никто не пришёл.
Медсестра проходила мимо — не посмотрела.
Старшая няня сказала, что перебесятся, все так делают.
Он замер, уставившись в потолок, в тени, в пустоту.
И тогда — зов пошёл дальше.
В комнате стоял полумрак. Белые занавески колыхались от лёгкого ветерка, но воздух оставался тяжёлым — от запаха молочной смеси, влажных пелёнок и чего-то безысходного.
Плач был не громким — жалобным. Тем, что пронзает не ушами, а сердцем. Малыш лежал в железной кроватке, сжав кулачки, всхлипывая в такт собственному сердцебиению. Его тонкие ручки дрожали, будто он звал кого-то.
Но никто не пришёл.
В углу гремела посуда — кормили других. Рядом кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то просто смотрел в потолок с широко распахнутыми глазами. Малышей было много. Слишком много.
— Опять он, — раздался тихий голос у входа. — Всё плачет. Уже час, наверное.
— Да, — откликнулась вторая. — Хотела подойти, но Гриша с температурой, Люба снова написалась, как только кто-то прошёл мимо…
Первая подошла к кроватке. Малыш затих — он почувствовал движение. Его губы дрожали, будто он хотел что-то сказать. Слов, конечно, не было. Только надежда.
— Он же совсем крошка. Совсем один.
— У него даже имени нет, — прошептала вторая, подойдя ближе. — Мать отказалась сразу. Карточка пустая: дата рождения, вес — и всё.
— Без имени, — повторила первая, глядя в глаза ребёнку. — Как будто его и не было. Как будто никто не ждал, не мечтал…
Ребёнок снова всхлипнул, и она осторожно подняла его на руки. Тело было тёплым, удивительно лёгким, а сердце билось часто-часто.
— Надо дать ему имя, — сказала она вдруг. — Не могу… чтобы он был просто «мальчик от 7 июня».
— Тебе выговор будет. Ты же знаешь.
— Пусть. Но он не безымянный. Он живой. Он зовёт. Слышишь? Он зовёт кого-то.
— Мать не придёт. Она уже и в городе не живёт. Уехала сразу после родов.
— Тогда… я услышу. Хоть сегодня. Хоть на минуту. Дай мне право.
Вторая посмотрела на неё, потом — на ребёнка. И слабо кивнула.
— Как ты его назовёшь?
Женщина прижала малыша к груди. Он замер — будто нашёл тот самый звук, что искал.
— Элиор, — прошептала она. — Свет сердца. Пусть хоть в имени будет тепло.
---
На Лиоре всё сияло.
Поляны с деревьями, чьи прозрачные листья переливались мягким светом, словно плыли в такт дыханию мира. В воздухе витали огоньки — не пыль и не светлячки, а сама живая энергия планеты.
Наступал Фестиваль Света — древний, любимый всеми праздник.
Всё вокруг дышало радостью. Существа готовили угощения из фруктов, сотканных из света и вкусов, которые невозможно передать земными словами. Кристаллические арки украшались живыми нитями энергии — те отозвались на любое прикосновение, мерцали в ритме чувств.
Лея стояла в кругу подруг, её лицо озаряла улыбка. Они разучивали Танец Света — не просто танец, а обряд, в котором раскрываются душа и тело. Лёгкие одеяния словно рождались из воздуха — ткань света обвивала плечи, играла на ветру, меняла цвет в такт эмоциям.
— Лея, ты опять сбилась, — засмеялась Юлиа, закружив рядом. — Снова витала где-то?
— Прости, — Лея улыбнулась, но её взгляд скользнул в сторону.
Что-то звало её. Едва уловимое, но не отпускающее. В груди вспорхнули птицы — тревожно, но не страшно. Как зов.
На склоне, под деревом с жемчужными плодами, сидел Элиор — её наставник. Вокруг него собрались дети и юные ученики. Он рассказывал, как много веков назад на Лиору впервые снизошёл Великий Свет — не как явление, а как понимание. Тогда Лиора расцвела, и с тех пор каждый Фестиваль — напоминание об этом.
— Свет рождается не снаружи, — говорил он. — Он внутри нас. Мы не просто празднуем огни — мы вспоминаем, кто мы. И что каждый может стать светом для другого.
Лея слушала, но сердце билось тревожно. Где-то — не здесь, не в этом мире — кто-то плакал. Не громко. Жалобно. Как тогда… во сне? Или это было воспоминание? Там, на серой земле, за стеной, кто-то звал её. Совсем маленький. Забытый всеми.
— Всё хорошо? — шепнула Юлиа, подойдя ближе.
Лея кивнула, неуверенно.
— Ты чувствуешь? — спросила она. — Будто кто-то зовёт. Не здесь. Там… далеко.
Юлиа посмотрела на неё внимательно.
— Иногда Свет говорит с нами через тени, — сказала она. — Может, ты готова услышать больше, чем мы.
Лея сжала ладонь, в которой ещё хранилось тепло от танца. И где-то в глубине — не в теле, не в разуме, а в самой сути — вспыхнуло слово. Имя.
Элиор.
Она посмотрела на наставника.
Но нет… это имя принадлежало другому. Тому, кто когда-то был один. Совсем один — и звал её.
После танца осталась не только радость — но и странная тишина внутри.
Когда все разошлись, Лея осталась одна на поляне. Свет вокруг по-прежнему был мягким и певучим, но внутри — зыбкое напряжение. Что-то не отпускало. А имя… имя звучало в ней эхом, будто его шептали снова и снова:
Элиор.
Она встала и пошла в Хранилище Образов — древний зал, где обитали знания Лиоры. Там не было книг. Знания жили: в потоках света, в звучащих образах, в сплетениях мыслей, которые можно было не читать — а чувствовать.
Достаточно было задать вопрос — и пространство откликалось.
Лея подошла к полупрозрачному столбу света в центре зала и положила ладони на его гладкую поверхность.
— Я чувствую… кто-то зовёт меня. Не здесь. В другом мире. Это возможно?
Вокруг заколыхались образы. Сначала — знакомое: леса Лиоры, кристаллы, круги ритуалов, голоса наставников. Но потом — свет изменился. Стал глуже. Не тьма, нет — просто плотность, другая частота.
Появились фрагменты: миры. Мириады. Похожих и не похожих на Лиору. Миры с болью, с одиночеством. С домами, машинами, улицами, детскими окнами.
И вдруг — один короткий образ.
Железная кроватка. Малыш.
Он не плакал — он звал. Молча. Из самой глубины.
Лея вскрикнула и отпрянула. Образ исчез.
— Это что?.. Это было?.. — прошептала она.
Из глубины зала появился Элиор.
Он не удивлялся. Он просто смотрел на неё. Словно знал, что она придёт.
— Ты готова спрашивать, — сказал он. — Значит, готова услышать.
— Это всё… настоящее? Есть другие миры?
— Лиора — не единственный свет. Есть то, что мы зовём «плотными мирами». Там материя тяжела. Время течёт иначе. Боль — часть роста. Там души забывают, кто они… и всё равно зовут.
— А я могла быть там? — голос Леи дрожал. — Я могла… кого-то оставить?
Элиор не ответил сразу. Мягко коснулся её плеча — и в этот миг где-то за гранью вспыхнула тонкая нить, как отклик.
— Некоторые приходят сюда, чтобы помнить. Другие — чтобы забыть. Но если ты чувствуешь зов… возможно, ты пообещала вернуться.
---
Земля
Пахло тёплым молоком, влажной марлей и старой присыпкой. Вдоль стены стояли железные кроватки с высокими бортиками. Кто-то спал. Кто-то посапывал.
А один — не спал.
Элиор.
Грудничок. Щёчки распухли от слёз, ресницы слиплись, губы дрожали. Он уже не звал — только постанывал еле слышно, как будто звучал издалека, сквозь плотный воздух. Голос больше не работал. Только тишина.
Никто не подошёл.
Он лежал на спине, поджимал ножки, уткнувшись в пелёнку. Он не был голоден. Не мокрый. Он просто ждал.
Неосознанно. Упрямо.
Слово мама ещё не пришло в сознание — но тело уже знало. И сердце.
Иногда он замирал, словно прислушиваясь. Вдруг — шаги. Вдруг — запах. Что-то родное. Но в коридоре были чужие голоса.
Чужие руки.
Чужое тепло.
А он всё лежал, и внутри него пульсировала крошечная, почти незаметная искорка:
она всё-таки придёт. Однажды.
---
И Лея почувствовала это.
Не разумом — чем-то другим.
В груди потеплело, как будто кто-то вложил туда ладошку.
Словно вдалеке, в мире, где не поют деревья, а плачь не слышен — кто-то тянулся к ней.
Маленький.
Живой.
— Я пообещала… — прошептала она. — И я найду путь.
И в тот же миг, где-то в комнате с железными кроватками, малыш уснул. Тихо, без вздрагиваний.
Как будто его впервые услышали.
Ночь на Лиоре была не тёмной — она просто становилась глубже. Свет затаивался в лепестках цветов, прятался в древесной коре, шептался в дыхании ветра.
Но Лее было неспокойно.
После разговора с Элиором в Хранилище Образов она не смогла заснуть. Чувствовала себя частью чего-то огромного — и одновременно потерянной, как будто стояла на берегу и слышала зов с другого, не зная, умеет ли плавать.
Она снова направилась в Хранилище. В этот час там не должно было быть никого.
Вход был скрыт мягкой тканью энергии, которая обычно отступала только перед наставниками. Но Лея сосредоточилась, вспомнила танец света, замедлила дыхание — и ткань раздвинулась. Впустила.
Внутри было темно — но она знала: это только пока. Здесь всё отвечало на намерение.
Она подошла к центру зала и встала перед Столпом Памяти.
— Я хочу знать, — прошептала. — Что я чувствую. Откуда это имя. Откуда этот зов.
Столп вспыхнул слабо, но не открылся.
— Я не прошу ради любопытства. Я не играю. Это… зовёт меня. Я чувствую, как будто где-то без меня темно. И кто-то ждёт, как когда-то я сама…
И в этот момент что-то щёлкнуло. Не в пространстве — в ней.
Пространство отозвалось, будто узнало свою.
Образы хлынули, как река. Быстрые, резкие, в них было меньше гармонии — больше боли. Земля. Пыль. Серые улицы. Город, где люди не смотрят друг другу в глаза. Женщина в белом халате выносит младенца. Он не кричит — он всхлипывает.
Имя.
Элиор.
Он зовёт. Его не слышат.
Лея рухнула на колени. Образ исчез, но дрожь осталась. И боль — такая, какой не бывает на Лиоре. Она тяжёлая, как железо, как тоска, как вина.
Раздались мягкие шаги.
Она обернулась.
Элиор стоял у входа. В его взгляде не было ни укора, ни страха.
— Ты вошла, зная, что нельзя.
— Да. Потому что чувствую, что должна.
Он молчал. Потом тихо кивнул.
— Тогда ты на пути. Но теперь ты не сможешь вернуться прежней.
Ты больше не только Лиора. Ты — мост. Ты связующая.
— Он там… один. Я чувствую его. Я не знаю, кто он… но не могу больше быть просто частицей света, когда кто-то тонет в темноте.
Элиор подошёл ближе. Его ладонь легла ей на сердце.
— Это и есть пробуждение.
---
Земля
В детской комнате было тихо. Свет просачивался сквозь белые шторы, оставляя на полу мягкие пятна. В воздухе висел запах молока, пелёнок и чего-то неуловимо грустного.
Пока они подходили, в отдалении шла обычная жизнь: кто-то возделывал ряды цветущих зерновых кустов, кто-то настраивал звучание каменных органных плит на границе леса. Маленькие лиорианцы учили друг друга слушать воду — играли в прятки, прячась в световых волнах.
Ничего не выглядело экстренным.
Но в воздухе ощущалось тонкое напряжение — как перед большой переменой.
— Они собираются чаще, чем раньше, — заметила проходившая женщина с оживлённым лицом. Она остановилась у поляны, прислушиваясь. — Значит, что-то чувствуют.
Никто не боялся перемен — но на Лиоре даже ветер предупреждал заранее.
Сегодня он был особенно тих. Даже поющие камни звучали приглушённо.
Старейшины сели полукругом, без слов. Им не нужны были приветствия — у каждого были свои нити чувств, свои сигналы. Кто-то склонил голову, прислушиваясь к голосу Земли. Кто-то прикрыл глаза, ощущая вибрации жизни.
Первым заговорил Элиор — самый старший. Его голос прозвучал, как лёгкий раскат грома в ясный день:
— Есть колебание. Незначительное — но оно не отсюда. Оно не изнутри.
Тишина сгустилась, как туман. Остальные лишь кивнули.
Это чувствовали все.
Что-то приближалось. Пока ещё незримое, почти ласковое — как капля чужой памяти, впавшая в реку общего сознания.
Но говорить о тревоге вслух было не принято.
На Лиоре сначала слушают, потом чувствуют — и только потом действуют.
Они встали одновременно — всё было решено без слов.
До следующего сбора каждый вернётся к своим делам: петь с камнями, водить за руку юных, исцелять леса.
И всё же в их походке появилась едва заметная собранность.
Как перед дыханием, которое может изменить песню.
Тем временем в Лёгких Водах Эри ловила светящееся облачко, и её смех звенел, как музыка колокольчиков.
Лея смотрела в небо и вдруг вздрогнула.
Внутри будто дрогнула тень — холодная и тяжёлая, не похожая на лиорскую энергию.
Она не поняла, что это. Но в следующую секунду в ручье, мимо которого проходила, промелькнул сгусток серого — быстро, как ошибка.
— Видела? — спросила она у подруг.
— Что?
— Ничего, — прошептала Лея. — Наверное, просто искажение.
---
Утро началось с лёгкого мерцания над лиственными кронами — как будто сама планета проснулась в предвкушении. Всё вокруг казалось чуть ярче, чуть глубже по звуку и оттенкам.
Это был тот самый день, когда Лиора начинала готовиться к Фестивалю Света.
В долине, между зеркальными водоёмами и поющими деревьями, уже собирались жители.
Каждый приходил не по зову, а по внутреннему ощущению: «сегодня — день начала».
Дети ткали световые нити из шёлка люмин. Их пальцы ловко скручивали тонкие нити энергии, превращая их в полупрозрачные ленты, которые позже будут спущены над главной поляной. Они смеялись, напевая старинную песню, в которой рассказывалось, как свет пришёл к Лиоре и остался в её земле навсегда.
Взрослые в это время настраивали звуковые деревья. Каждый лист в них мог звучать, как хрустальный колокол. Их подрезали, очищали от пыли, протирали кристаллическим маслом, чтобы в день фестиваля они исполнили древнюю симфонию пробуждения.
Старейшины не вмешивались — но наблюдали. Их внимание не давило, а как будто вплеталось в общий процесс, придавая всему собранность.
Лея, стоя у обрыва, смотрела вниз — туда, где, как волны, двигались люди.
Она любила эти дни — когда планета дышала особенно ярко, и казалось, будто сама Лиора улыбается через каждого жителя.
Но в этом году что-то было иное.
— Ты чувствуешь? — подошёл к ней Меон, её наставник. Он не смотрел вниз — только на неё.
Лея кивнула:
— Словно кто-то прикасается… но не изнутри. Как свет, который не наш.
— Это будет важный фестиваль, — тихо сказал он. — Возможно, первый в новом круге.
Она не спросила, что он имеет в виду.
На Лиоре ответы не давали заранее. Их проживали.
Внизу, в долине, кто-то уже начал репетицию световых танцев — лёгкие фигуры перемещались по траве, оставляя за собой следы сияния, как от крыльев птиц.
А за горизонтом, пока ещё невидимо, что-то уже двигалось в их сторону.
---
Земля.
Комната была залита искусственным светом — тусклым, холодным, как и всё в этом месте.
Рядом стояли одинаковые кроватки. Некоторые дети спали, кто-то тихо бормотал что-то во сне.
Но одна кроватка, в углу, была особенной.
Он не знал, как его зовут.
Он не знал, кто он.
Он просто чувствовал: одиночество.
Мир был слишком большим. Холодным. Молчаливым.
Он плакал.
Не громко. Не криком. Не отчаянно, как раньше.
А звуком внутри себя — негромким, тонким стоном. Как нить, которую он будто бы тянул — куда-то, к кому-то. К тому, кто услышит.
Но никто не пришёл.
Медсестра проходила мимо — не посмотрела.
Старшая няня сказала, что перебесятся, все так делают.
Он замер, уставившись в потолок, в тени, в пустоту.
И тогда — зов пошёл дальше.
Глава 7
В комнате стоял полумрак. Белые занавески колыхались от лёгкого ветерка, но воздух оставался тяжёлым — от запаха молочной смеси, влажных пелёнок и чего-то безысходного.
Плач был не громким — жалобным. Тем, что пронзает не ушами, а сердцем. Малыш лежал в железной кроватке, сжав кулачки, всхлипывая в такт собственному сердцебиению. Его тонкие ручки дрожали, будто он звал кого-то.
Но никто не пришёл.
В углу гремела посуда — кормили других. Рядом кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то просто смотрел в потолок с широко распахнутыми глазами. Малышей было много. Слишком много.
— Опять он, — раздался тихий голос у входа. — Всё плачет. Уже час, наверное.
— Да, — откликнулась вторая. — Хотела подойти, но Гриша с температурой, Люба снова написалась, как только кто-то прошёл мимо…
Первая подошла к кроватке. Малыш затих — он почувствовал движение. Его губы дрожали, будто он хотел что-то сказать. Слов, конечно, не было. Только надежда.
— Он же совсем крошка. Совсем один.
— У него даже имени нет, — прошептала вторая, подойдя ближе. — Мать отказалась сразу. Карточка пустая: дата рождения, вес — и всё.
— Без имени, — повторила первая, глядя в глаза ребёнку. — Как будто его и не было. Как будто никто не ждал, не мечтал…
Ребёнок снова всхлипнул, и она осторожно подняла его на руки. Тело было тёплым, удивительно лёгким, а сердце билось часто-часто.
— Надо дать ему имя, — сказала она вдруг. — Не могу… чтобы он был просто «мальчик от 7 июня».
— Тебе выговор будет. Ты же знаешь.
— Пусть. Но он не безымянный. Он живой. Он зовёт. Слышишь? Он зовёт кого-то.
— Мать не придёт. Она уже и в городе не живёт. Уехала сразу после родов.
— Тогда… я услышу. Хоть сегодня. Хоть на минуту. Дай мне право.
Вторая посмотрела на неё, потом — на ребёнка. И слабо кивнула.
— Как ты его назовёшь?
Женщина прижала малыша к груди. Он замер — будто нашёл тот самый звук, что искал.
— Элиор, — прошептала она. — Свет сердца. Пусть хоть в имени будет тепло.
---
На Лиоре всё сияло.
Поляны с деревьями, чьи прозрачные листья переливались мягким светом, словно плыли в такт дыханию мира. В воздухе витали огоньки — не пыль и не светлячки, а сама живая энергия планеты.
Наступал Фестиваль Света — древний, любимый всеми праздник.
Всё вокруг дышало радостью. Существа готовили угощения из фруктов, сотканных из света и вкусов, которые невозможно передать земными словами. Кристаллические арки украшались живыми нитями энергии — те отозвались на любое прикосновение, мерцали в ритме чувств.
Лея стояла в кругу подруг, её лицо озаряла улыбка. Они разучивали Танец Света — не просто танец, а обряд, в котором раскрываются душа и тело. Лёгкие одеяния словно рождались из воздуха — ткань света обвивала плечи, играла на ветру, меняла цвет в такт эмоциям.
— Лея, ты опять сбилась, — засмеялась Юлиа, закружив рядом. — Снова витала где-то?
— Прости, — Лея улыбнулась, но её взгляд скользнул в сторону.
Что-то звало её. Едва уловимое, но не отпускающее. В груди вспорхнули птицы — тревожно, но не страшно. Как зов.
На склоне, под деревом с жемчужными плодами, сидел Элиор — её наставник. Вокруг него собрались дети и юные ученики. Он рассказывал, как много веков назад на Лиору впервые снизошёл Великий Свет — не как явление, а как понимание. Тогда Лиора расцвела, и с тех пор каждый Фестиваль — напоминание об этом.
— Свет рождается не снаружи, — говорил он. — Он внутри нас. Мы не просто празднуем огни — мы вспоминаем, кто мы. И что каждый может стать светом для другого.
Лея слушала, но сердце билось тревожно. Где-то — не здесь, не в этом мире — кто-то плакал. Не громко. Жалобно. Как тогда… во сне? Или это было воспоминание? Там, на серой земле, за стеной, кто-то звал её. Совсем маленький. Забытый всеми.
— Всё хорошо? — шепнула Юлиа, подойдя ближе.
Лея кивнула, неуверенно.
— Ты чувствуешь? — спросила она. — Будто кто-то зовёт. Не здесь. Там… далеко.
Юлиа посмотрела на неё внимательно.
— Иногда Свет говорит с нами через тени, — сказала она. — Может, ты готова услышать больше, чем мы.
Лея сжала ладонь, в которой ещё хранилось тепло от танца. И где-то в глубине — не в теле, не в разуме, а в самой сути — вспыхнуло слово. Имя.
Элиор.
Она посмотрела на наставника.
Но нет… это имя принадлежало другому. Тому, кто когда-то был один. Совсем один — и звал её.
Глава 8
После танца осталась не только радость — но и странная тишина внутри.
Когда все разошлись, Лея осталась одна на поляне. Свет вокруг по-прежнему был мягким и певучим, но внутри — зыбкое напряжение. Что-то не отпускало. А имя… имя звучало в ней эхом, будто его шептали снова и снова:
Элиор.
Она встала и пошла в Хранилище Образов — древний зал, где обитали знания Лиоры. Там не было книг. Знания жили: в потоках света, в звучащих образах, в сплетениях мыслей, которые можно было не читать — а чувствовать.
Достаточно было задать вопрос — и пространство откликалось.
Лея подошла к полупрозрачному столбу света в центре зала и положила ладони на его гладкую поверхность.
— Я чувствую… кто-то зовёт меня. Не здесь. В другом мире. Это возможно?
Вокруг заколыхались образы. Сначала — знакомое: леса Лиоры, кристаллы, круги ритуалов, голоса наставников. Но потом — свет изменился. Стал глуже. Не тьма, нет — просто плотность, другая частота.
Появились фрагменты: миры. Мириады. Похожих и не похожих на Лиору. Миры с болью, с одиночеством. С домами, машинами, улицами, детскими окнами.
И вдруг — один короткий образ.
Железная кроватка. Малыш.
Он не плакал — он звал. Молча. Из самой глубины.
Лея вскрикнула и отпрянула. Образ исчез.
— Это что?.. Это было?.. — прошептала она.
Из глубины зала появился Элиор.
Он не удивлялся. Он просто смотрел на неё. Словно знал, что она придёт.
— Ты готова спрашивать, — сказал он. — Значит, готова услышать.
— Это всё… настоящее? Есть другие миры?
— Лиора — не единственный свет. Есть то, что мы зовём «плотными мирами». Там материя тяжела. Время течёт иначе. Боль — часть роста. Там души забывают, кто они… и всё равно зовут.
— А я могла быть там? — голос Леи дрожал. — Я могла… кого-то оставить?
Элиор не ответил сразу. Мягко коснулся её плеча — и в этот миг где-то за гранью вспыхнула тонкая нить, как отклик.
— Некоторые приходят сюда, чтобы помнить. Другие — чтобы забыть. Но если ты чувствуешь зов… возможно, ты пообещала вернуться.
---
Земля
Пахло тёплым молоком, влажной марлей и старой присыпкой. Вдоль стены стояли железные кроватки с высокими бортиками. Кто-то спал. Кто-то посапывал.
А один — не спал.
Элиор.
Грудничок. Щёчки распухли от слёз, ресницы слиплись, губы дрожали. Он уже не звал — только постанывал еле слышно, как будто звучал издалека, сквозь плотный воздух. Голос больше не работал. Только тишина.
Никто не подошёл.
Он лежал на спине, поджимал ножки, уткнувшись в пелёнку. Он не был голоден. Не мокрый. Он просто ждал.
Неосознанно. Упрямо.
Слово мама ещё не пришло в сознание — но тело уже знало. И сердце.
Иногда он замирал, словно прислушиваясь. Вдруг — шаги. Вдруг — запах. Что-то родное. Но в коридоре были чужие голоса.
Чужие руки.
Чужое тепло.
А он всё лежал, и внутри него пульсировала крошечная, почти незаметная искорка:
она всё-таки придёт. Однажды.
---
И Лея почувствовала это.
Не разумом — чем-то другим.
В груди потеплело, как будто кто-то вложил туда ладошку.
Словно вдалеке, в мире, где не поют деревья, а плачь не слышен — кто-то тянулся к ней.
Маленький.
Живой.
— Я пообещала… — прошептала она. — И я найду путь.
И в тот же миг, где-то в комнате с железными кроватками, малыш уснул. Тихо, без вздрагиваний.
Как будто его впервые услышали.
Глава 9
Ночь на Лиоре была не тёмной — она просто становилась глубже. Свет затаивался в лепестках цветов, прятался в древесной коре, шептался в дыхании ветра.
Но Лее было неспокойно.
После разговора с Элиором в Хранилище Образов она не смогла заснуть. Чувствовала себя частью чего-то огромного — и одновременно потерянной, как будто стояла на берегу и слышала зов с другого, не зная, умеет ли плавать.
Она снова направилась в Хранилище. В этот час там не должно было быть никого.
Вход был скрыт мягкой тканью энергии, которая обычно отступала только перед наставниками. Но Лея сосредоточилась, вспомнила танец света, замедлила дыхание — и ткань раздвинулась. Впустила.
Внутри было темно — но она знала: это только пока. Здесь всё отвечало на намерение.
Она подошла к центру зала и встала перед Столпом Памяти.
— Я хочу знать, — прошептала. — Что я чувствую. Откуда это имя. Откуда этот зов.
Столп вспыхнул слабо, но не открылся.
— Я не прошу ради любопытства. Я не играю. Это… зовёт меня. Я чувствую, как будто где-то без меня темно. И кто-то ждёт, как когда-то я сама…
И в этот момент что-то щёлкнуло. Не в пространстве — в ней.
Пространство отозвалось, будто узнало свою.
Образы хлынули, как река. Быстрые, резкие, в них было меньше гармонии — больше боли. Земля. Пыль. Серые улицы. Город, где люди не смотрят друг другу в глаза. Женщина в белом халате выносит младенца. Он не кричит — он всхлипывает.
Имя.
Элиор.
Он зовёт. Его не слышат.
Лея рухнула на колени. Образ исчез, но дрожь осталась. И боль — такая, какой не бывает на Лиоре. Она тяжёлая, как железо, как тоска, как вина.
Раздались мягкие шаги.
Она обернулась.
Элиор стоял у входа. В его взгляде не было ни укора, ни страха.
— Ты вошла, зная, что нельзя.
— Да. Потому что чувствую, что должна.
Он молчал. Потом тихо кивнул.
— Тогда ты на пути. Но теперь ты не сможешь вернуться прежней.
Ты больше не только Лиора. Ты — мост. Ты связующая.
— Он там… один. Я чувствую его. Я не знаю, кто он… но не могу больше быть просто частицей света, когда кто-то тонет в темноте.
Элиор подошёл ближе. Его ладонь легла ей на сердце.
— Это и есть пробуждение.
---
Земля
В детской комнате было тихо. Свет просачивался сквозь белые шторы, оставляя на полу мягкие пятна. В воздухе висел запах молока, пелёнок и чего-то неуловимо грустного.
