Наконец лекарь продышался, пришел в себя и, окинув тяжелым взглядом толпу как-то сразу попритихших корабельщиков, достал из своей мошны золотую монету и, зажав ее двумя пальцами, высоко поднял над головой и громко спросил честное собрание:
- Кто возьмет на себя обязанности по уходу за моим рабом на все время нашего плавания?
Лес рук вскинулся навстречу золотому кружку…
- Тот человек должен будет следить за тем, чтобы мой невольник был всегда сыт, обут, одет и здоров, - не выпуская из рук монеты, продолжил странный лекарь, - По прибытии в Белую Башню я дам этому человеку еще одну, точно такую же монету. Все расходы на питание и одежду раба я, целиком и полностью, беру на себя. Но если случится так, что до подхода «Счастливой Щуки» к Туманному острову, я, или молодой господин, хотя бы один раз, встретим на палубе этого судна моего «боевого холопа», то, даже если до прибытия на остров останется всего лишь один день, или хотя бы даже один час, наша сделка отменяется и такой человек не получит ничего. Вообще ничего. Ну что, есть ли среди вас желающие заработать два полновесных золотых империала? – закончил мнимый лекарь и вытянул вперед руку с зажатой меж пальцами золотой монетой.
Пока, отвыкшая от таких поворотов Судьбы, ватага переваривала все вышесказанное, уже готовый к ним Рыбарь скользнул вперед и, ловко подхватив левой рукой золотой кружок, правой наотмашь ударил по протянутой руке лекаря. Сделка была заключена!
Премысл подошел к сидящему у мачты и мирно посапывающему парню и легонько пнул его ногой под ребра. От полученного пинка «боевой холоп» сыто рыгнул, обдав все вокруг густым ароматом чеснока, винного перегара и копчёного мяса и, завалившись набок, зашелся могучим молодецким храпом. Кормщик удивленно нахмурился. В портовых притонах нередко случается так, что нечистые на руку вербовщики, присмотрев себе какого-нибудь дурня, падкого на дармовщинку, накачивают его вином до беспамятства, а потом, в пьяном угаре, подсовывают на подпись кабальные обязательства. А то и просто, пока он не в себе, макнут палец чернила, да и приложат к договору. Очнется такой олух поутру на какой-нибудь грязной посудине вдали от берега, глядь: а руки-ноги у него связаны, голова трещит, во рту будто кошки нагадили, а ему в нос пергамент тычут с его же подписью, дескать, смотри, мил-человек, - запродал ты сам себя в галерники, или в гладиаторы, а то и того хуже.… Но от Вадима Премысл такой пакости никак не ожидал. Не такого он, Удатный, полета был птица …. Но, с другой стороны, а как же еще тогда, скажите на милость, можно объяснить присутствие на корабле этого молодого, здорового, явно небедного, пьяного до беспамятства парня с разбитой головой и кабальным пергаментом?
- Это сын Вадима, - услышал он за спиной густой, спокойный голос, - старший его сын - Станислав.
- Шутить изволишь… ммм… не знаю, как там тебя звать-величать, – не оборачиваясь на голос, криво усмехнулся Премысл, - Но только ты, мил-человек, знай, говори, да не заговаривайся! Чтобы такой отец, как Вадим, да чтобы своего родного сына запродал в «боевые холопы»?! Да ни в жизнь в это не поверю! И ты лучше попридержи-ка свой липкий язык на привязи, а то ведь, не ровен час, как тебе его, за такие слова враз обкорнают!
- Зови меня Ведун, - веско бросил все тот же голос за его спиной, - А верить мне совсем необязательно. Но только если ты, не веришь сказанному человеком, так уж, верно, поверишь написанному на пергаменте. На, вот, возьми, и прочти «дарственную». Станиславу еще нет двадцати одного года, так что, по имперским законам, отец вправе распоряжаться его жизнью по своему усмотрению.
Премысл бездумно принял из рук Ведуна плотный лист пергамента и скоро пробежался по нему глазами: «Дарственная грамота. Я, Вадим сын Богданович, глава «Черноморской Торговой Гильдии», … своего сына Станислава, окончившего «Школу защиты» при «Храме Единого» в статусе «мечника», … в «боевые холопы» …»! Печать, подпись дарителя, печати и подписи свидетелей, - все честь по чести! В голове у старого кормщика помутилось. Так, иногда, случается, когда только что узнанное не укладывается в рамки привычного. Вроде бы, как ты все слова, в отдельности, понимаешь, а общий смысл всего предложения до тебя никак не доходит. Зашел, что называется, «ум за разум»! Никогда такого не было, и вот опять!
- Ты кто такой? – ошалело выпучил Премысл глаза на собеседника, - Ты кто такой, я тебя спрашиваю, что родители тебе своих детей, как каких-то щенков дарят?!
- Я – «Целитель Белой Гильдии», так что попрошу тебя, почтенный кормщик, выказывать некоторое уважение к моему званию! – сухо ответил Ведун, - И теперь, когда, я надеюсь, что все непонятности между нами устранены, то, думается мне, что пора бы тебе уже приступить к выполнению условий нашего с тобой ряда.
Далее все пошло по накатанной. Отвалили, ударили в весла, взяли ветер, а там новехонькой парус хлопнул лебединым крылом и, «прости-прощай родимая сторонка»! «Счастливая Щука» вильнула хвостом-кормилом и поминай, как звали! Ветер и попутное течение делали путешествие в два раза быстрее, сейчас пройдем берегом, а там, за городом, ветер наполнит парус и вперед, на простор речной волны! … Только вот выйти на простор им не дали. Ладья не успела еще даже выйти за стены городища, как на первом же причале нехорошим зеленым светом замигал сигнальный фонарь. У Премысла, в который раз за сегодня, опять скрутило ярло, - «Братство Нищих»! Не было печали, так черти накачали! С «безликими» он, изначально, еще как только решил осесть в Растове, так сразу же выстроил отношения, где, раз и навсегда, обговорил, что он платит им положенную мзду, а они не суют нос в его дела. Так и заключили ряд, и так и было всегда и, вплоть до сего времени, их пути еще ни разу не пересеклись. Совпадение? Премысл не верил в совпадения, он считал, что с помощью, так называемых, «совпадений» Бог указывает людям на их ошибки. Тычет людишек, словно нашкодивших щенков, макает их мордой в то место, где они нашкодили. Долго тычет, терпеливо. До той самой поры, покуда не поймут они, глупые, да не исправятся. Вот и все совпадение …
Но совпадение это, или нет, а выбора у него все одно не было, ибо никакой Вадим, или другой какой имперский чиновник, да и даже сам Император (да правит он вечно!), не защитит его от длинной и грязной руки «Братства Нищих». И потому «Счастливая щука» снова вильнула хвостом и покорно пристала к склизкому накату.
Сразу же, откуда, только ни возьмись, на палубе нарисовался здоровенный детина в обличии обычного портового грузчика. Рыбарь тяжело вздохнул, выдвинулся вперед и, уже было, приготовился дать ему все необходимые разъяснения, но «грузчик», не обратив на него ни малейшего внимания, протек прямо к Ведуну и, поклонившись тому в пояс(!), что-то торжественно и осторожно вложил в его ладонь:
- Безликий велел тебе, Сивый, кланяться! - с нескрываемым почтением почти что пропел отъявленный ухорез, - А на словах просил передать, что тот, кто сделал это, уже «проглотил спицу».
Детина облегченно разогнул свою широченную, не привыкшую к подобному положению, спину и, по-прежнему обращаясь только к Ведуну, повысил голос так, чтобы его услышали все присутствующие, и продолжил:
- Также он велел объявить по всей Реке, что отныне и навсегда считает тебя своим Гостем и, в знак своих слов, дарит тебе это обручье! Отныне всякий, кто дерзнет нанести тебе какой-либо урон, или поношение, будет держать ответ перед всем «Братством Нищих»!
С этими словами он извлек из складок своей одежды обрывок донельзя засаленной черной веревки и завязал его каким-то мудреным узлом на левом запястье Ведуна. «Петля Висельника»! – дружно ахнула толпа корабельщиков, и резко раздалась в стороны. Об этой метке слышали все, кто хотя бы раз сознательно ходил по «другую сторону закона», да вот только воочию видали ее немногие. А те, которые видали, те об этом никому не сказывали. За такое украшение стража по головке не погладит, а если погладит, то уж точно мало не покажется!
Пока корабельщики ахали, переглядывались, да перемигивались, мнимый грузчик блеснул шалыми глазами и золотым зубом, да и растворился в рассветном тумане, а Ведун, увлекшись разглядыванием подарка от Безликого, того, похоже, что и не заметил. Даже внимания не обратил. Все что-то вертел-ворочал на своей широкой ладони. Не удержался Рыбарь, любопытно ему стало, что же это за такую диковину, еще более завлекательную, чем «Петля Висельника», подарил его попутчику всесильный глава «Братства Нищих»? Заглянул он Ведуну через плечо и, … не сдержал вздох разочарования! Думал он узреть на его ладони какой-нибудь перстень с камнем самоцветным, цены немереной, а увидал простое костяное кольцо с длинным и тонким зеленым шипом. А Ведун, видно было, что странному подарку очень даже обрадовался. Он вертел его в своих длинных пальцах, поворачивая то так, то эдак, словно бы любуясь костяной безделушкой. Потом посмотрел сквозь него на восходящее солнце, и, наконец, бережно, словно некую величайшую драгоценность, завернул костяную дешевку в бархатную тряпицу, а затем осторожно отнес к своему коробу.
Но Премысл этого уже не видал, он подозвал Буеслава, и они вдвоем потащили пьяного детинушку – «боевого холопа» в грузовой трюм, мудро решив, что: «Утро вечера мудренее, так что пусть, этот горемыка сначала проспится, а мы, покамест, покумекаем, да решим, что нам с ним делать»!
Но не успели они еще оставить за кормой пригородные сады и огороды Растова, как Премысл уже застал ничего не подозревающего новоиспеченного холопа, похмеляющимся в компании корабельного стряпухи, - старого, никчемного, совершенно опустившегося пропойцы, которого он и держал-то на корабле только из памяти к его прошлым заслугам. И тут нужное решение сразу же, как бы само - собою, пришло ему на ум. Он переговорил, с глазу на глаз, со старым пьянчугой и, открыв ему свободный доступ к винному бочонку, обязал пить с молодчиком до самого Туманного острова. «Так пить, чтобы у того рассудок мутнел, чтобы малец и матери родной не вспомнил! Пить без просыху, да только самому головы не терять! А не то враз вышибу с корабля на берег»!
А дальше все пошло, как обычно. Речное течение привычно качало «Счастливую щуку», а попутный ветер знакомо гудел в снастях и легко нес верткий кораблик по «лебединой дороге». С погодой тоже везло: ни тебе штормов, ни затяжных дождей, столь обычных в низовьях Ра в это временя года. Похоже, что «Птица – Удача» опять накрыла своим крылом «Счастливую Щуку».
С седоками тоже повезло: боевого холопа было не видно и не слышно, так, что-то гудели себе под нос пьянчуги в трюме; а целитель, - тот дни и ночи напролет возился с молодым господином. Премысл даже сначала подумал, что на самом деле этот Ведун никакой ни лекарь, а просто дядька-пестун при младшем сыне главы Торговой гильдии. А как же еще его понимать? Внешне лекарь совсем опростился: снял с себя все знаки отличия, ну, разве что, кроме серебряного кольца на левом, засохшем и скрюченном мизинце, да пояса; даже «Петлю Висельника» - и ту убрал с глаз долой! Появлялся на людях только в простой белой рубахе и портах. Даже без шапки! Повяжет себе, бывало, голову платком, да так и ходит, шлепает босыми ногами по палубе! И все возле молодого господина вьется: то борется с ним (прямо как щенки дурачатся!), то в таврели играет, а то на палубных досках растянет мальца и мнет-ломает, пока трапезничать время не придет (готовил он еду тоже сам, - видно общим котлом гнушался). А как зазвездит к вечеру, так выводит своего подопечного поглазеть на серебряную накидку, украшающую Небосвод. Да все показывает ему, да рассказывает - какая там, где, звезда, да как она называется. Это он правильно учит. Наука это полезная, без нее дальше берега в Окиян-Море не сунешься.
Один ученый человек как-то, после третьей чаши вина, поведал Премыслу о том, что, дескать, звезды, - это такие же, только очень далекие, солнца, как и наше. Ха! Чего только спьяну не выдумают эти звездочеты! Ведь даже последнему доходяге известно, что звезды – это глаза предков, что следят с небес за нами - своими потомками!
А потом малец уходил на боковую, а Ведун садился возле мачты и начинал разные старины, да сказы сказывать. Другие сказители, когда, бывало, бают, то помогают себе игрой на гуслях, но только этот и здесь наособицу - скажет стих и на дуде заиграет. А голос у его дуды глухой, хриплый, так слезу и нагоняет. «Беда не дуда: станешь дуть, а слезы идут». А сказы те все про начало Мира, про Истоки всего сущего, да про времена стародавние…. Слушаешь эти сказы да, невольно, слезой утираешься…
Вот, например, «Сказ про зверя – Единорога», который был настолько силен и огромен, что, во времена Великого потопа, понадеялся на свою силу и выносливость и решил спасаться сам. В одиночку. И когда разверзлись хляби и прибыли воды, то Единорог поплыл себе по Морю-Окияну; и, должно быть, проплавал бы так, единолично, до самого спада вод, если бы не маленькие птички, что, устав летать над бескрайней водной гладью, стали садиться ему на спину и рог. И было этих птичек так много, что под их тяжестью сильномогучий Единорог обессилел и утонул. Вот и думай-гадай, о чем сей сказ, то ли «один в поле не воин», то ли «скопом и ведьму бьют»?
Стал замечать Премысл, что, как только упадет за молодым господином завеса, так сразу же корабельщики кучкуются возле мачты, словно им там медом намазано. Сам-то он на эти сборища не ходил. Грызла кормщика некая невнятная неприязнь к Ведуну. Была в этом чувстве какая-то недосказанность, неопределенность… будто бы он уже где-то встречался с этим лекарем, будто бы они с ним давние знакомцы…. Но как только Премысл начинал что-то такое припоминать, так сразу же наваливалась на него такая невыразимая тоска, что впору удавиться!
Но в остальном путешествие было легким и приятным. Всю первую седмицу. А потом кто-то, то ли сдуру, то ли по злому умыслу, рассказал Станиславу про то, что он теперь уже не вольный человек, а «боевой холоп», состоящий на службе у седого лекаря. Тот, находясь в последнем периоде жесточайшего запоя, поначалу ничего не мог уразуметь, кроме того, что он без разрешения какого-то седого старика не может сойти на берег, «дабы припасть к ногам» какой-то там Киры – «отрады очей» и «любви всей его жизни». А когда уразумел, то дико взревел и, сжав пудовые кулачищи, нимало не мешкая, бросился на поиски своего нового хозяина. Корабельщики, из тех, что были рядом, повисли на нем словно псы на медведе, но и парень оказался не из последних удальцов, да к тому же так хорошо обучен, что даже недельный запой не лишил его всей силы и сноровки. Недаром видно говорят старые бойцы, что ежели «хорошо поставленный навык стал твоей второй натурой, то его тогда уже нипочем не пропьешь»!
Детина крутанулся вокруг себя, одновременно отряхнувшись, словно лохматый зверь, вышедший из реки на берег, и бравые ватажники облетели с его могучих плеч, подобно листьям клена в ветреный осенний день. Слететь-то они слетели, но зато их пальцы, привыкшие к лихой пляске тяжелого весла, намертво зацепились за полотно расшитой рубахи, и тонкая шелковая ткань разошлась на длинные лоскуты.
- Кто возьмет на себя обязанности по уходу за моим рабом на все время нашего плавания?
Лес рук вскинулся навстречу золотому кружку…
- Тот человек должен будет следить за тем, чтобы мой невольник был всегда сыт, обут, одет и здоров, - не выпуская из рук монеты, продолжил странный лекарь, - По прибытии в Белую Башню я дам этому человеку еще одну, точно такую же монету. Все расходы на питание и одежду раба я, целиком и полностью, беру на себя. Но если случится так, что до подхода «Счастливой Щуки» к Туманному острову, я, или молодой господин, хотя бы один раз, встретим на палубе этого судна моего «боевого холопа», то, даже если до прибытия на остров останется всего лишь один день, или хотя бы даже один час, наша сделка отменяется и такой человек не получит ничего. Вообще ничего. Ну что, есть ли среди вас желающие заработать два полновесных золотых империала? – закончил мнимый лекарь и вытянул вперед руку с зажатой меж пальцами золотой монетой.
Пока, отвыкшая от таких поворотов Судьбы, ватага переваривала все вышесказанное, уже готовый к ним Рыбарь скользнул вперед и, ловко подхватив левой рукой золотой кружок, правой наотмашь ударил по протянутой руке лекаря. Сделка была заключена!
Премысл подошел к сидящему у мачты и мирно посапывающему парню и легонько пнул его ногой под ребра. От полученного пинка «боевой холоп» сыто рыгнул, обдав все вокруг густым ароматом чеснока, винного перегара и копчёного мяса и, завалившись набок, зашелся могучим молодецким храпом. Кормщик удивленно нахмурился. В портовых притонах нередко случается так, что нечистые на руку вербовщики, присмотрев себе какого-нибудь дурня, падкого на дармовщинку, накачивают его вином до беспамятства, а потом, в пьяном угаре, подсовывают на подпись кабальные обязательства. А то и просто, пока он не в себе, макнут палец чернила, да и приложат к договору. Очнется такой олух поутру на какой-нибудь грязной посудине вдали от берега, глядь: а руки-ноги у него связаны, голова трещит, во рту будто кошки нагадили, а ему в нос пергамент тычут с его же подписью, дескать, смотри, мил-человек, - запродал ты сам себя в галерники, или в гладиаторы, а то и того хуже.… Но от Вадима Премысл такой пакости никак не ожидал. Не такого он, Удатный, полета был птица …. Но, с другой стороны, а как же еще тогда, скажите на милость, можно объяснить присутствие на корабле этого молодого, здорового, явно небедного, пьяного до беспамятства парня с разбитой головой и кабальным пергаментом?
- Это сын Вадима, - услышал он за спиной густой, спокойный голос, - старший его сын - Станислав.
- Шутить изволишь… ммм… не знаю, как там тебя звать-величать, – не оборачиваясь на голос, криво усмехнулся Премысл, - Но только ты, мил-человек, знай, говори, да не заговаривайся! Чтобы такой отец, как Вадим, да чтобы своего родного сына запродал в «боевые холопы»?! Да ни в жизнь в это не поверю! И ты лучше попридержи-ка свой липкий язык на привязи, а то ведь, не ровен час, как тебе его, за такие слова враз обкорнают!
- Зови меня Ведун, - веско бросил все тот же голос за его спиной, - А верить мне совсем необязательно. Но только если ты, не веришь сказанному человеком, так уж, верно, поверишь написанному на пергаменте. На, вот, возьми, и прочти «дарственную». Станиславу еще нет двадцати одного года, так что, по имперским законам, отец вправе распоряжаться его жизнью по своему усмотрению.
Премысл бездумно принял из рук Ведуна плотный лист пергамента и скоро пробежался по нему глазами: «Дарственная грамота. Я, Вадим сын Богданович, глава «Черноморской Торговой Гильдии», … своего сына Станислава, окончившего «Школу защиты» при «Храме Единого» в статусе «мечника», … в «боевые холопы» …»! Печать, подпись дарителя, печати и подписи свидетелей, - все честь по чести! В голове у старого кормщика помутилось. Так, иногда, случается, когда только что узнанное не укладывается в рамки привычного. Вроде бы, как ты все слова, в отдельности, понимаешь, а общий смысл всего предложения до тебя никак не доходит. Зашел, что называется, «ум за разум»! Никогда такого не было, и вот опять!
- Ты кто такой? – ошалело выпучил Премысл глаза на собеседника, - Ты кто такой, я тебя спрашиваю, что родители тебе своих детей, как каких-то щенков дарят?!
- Я – «Целитель Белой Гильдии», так что попрошу тебя, почтенный кормщик, выказывать некоторое уважение к моему званию! – сухо ответил Ведун, - И теперь, когда, я надеюсь, что все непонятности между нами устранены, то, думается мне, что пора бы тебе уже приступить к выполнению условий нашего с тобой ряда.
Далее все пошло по накатанной. Отвалили, ударили в весла, взяли ветер, а там новехонькой парус хлопнул лебединым крылом и, «прости-прощай родимая сторонка»! «Счастливая Щука» вильнула хвостом-кормилом и поминай, как звали! Ветер и попутное течение делали путешествие в два раза быстрее, сейчас пройдем берегом, а там, за городом, ветер наполнит парус и вперед, на простор речной волны! … Только вот выйти на простор им не дали. Ладья не успела еще даже выйти за стены городища, как на первом же причале нехорошим зеленым светом замигал сигнальный фонарь. У Премысла, в который раз за сегодня, опять скрутило ярло, - «Братство Нищих»! Не было печали, так черти накачали! С «безликими» он, изначально, еще как только решил осесть в Растове, так сразу же выстроил отношения, где, раз и навсегда, обговорил, что он платит им положенную мзду, а они не суют нос в его дела. Так и заключили ряд, и так и было всегда и, вплоть до сего времени, их пути еще ни разу не пересеклись. Совпадение? Премысл не верил в совпадения, он считал, что с помощью, так называемых, «совпадений» Бог указывает людям на их ошибки. Тычет людишек, словно нашкодивших щенков, макает их мордой в то место, где они нашкодили. Долго тычет, терпеливо. До той самой поры, покуда не поймут они, глупые, да не исправятся. Вот и все совпадение …
Но совпадение это, или нет, а выбора у него все одно не было, ибо никакой Вадим, или другой какой имперский чиновник, да и даже сам Император (да правит он вечно!), не защитит его от длинной и грязной руки «Братства Нищих». И потому «Счастливая щука» снова вильнула хвостом и покорно пристала к склизкому накату.
Сразу же, откуда, только ни возьмись, на палубе нарисовался здоровенный детина в обличии обычного портового грузчика. Рыбарь тяжело вздохнул, выдвинулся вперед и, уже было, приготовился дать ему все необходимые разъяснения, но «грузчик», не обратив на него ни малейшего внимания, протек прямо к Ведуну и, поклонившись тому в пояс(!), что-то торжественно и осторожно вложил в его ладонь:
- Безликий велел тебе, Сивый, кланяться! - с нескрываемым почтением почти что пропел отъявленный ухорез, - А на словах просил передать, что тот, кто сделал это, уже «проглотил спицу».
Детина облегченно разогнул свою широченную, не привыкшую к подобному положению, спину и, по-прежнему обращаясь только к Ведуну, повысил голос так, чтобы его услышали все присутствующие, и продолжил:
- Также он велел объявить по всей Реке, что отныне и навсегда считает тебя своим Гостем и, в знак своих слов, дарит тебе это обручье! Отныне всякий, кто дерзнет нанести тебе какой-либо урон, или поношение, будет держать ответ перед всем «Братством Нищих»!
С этими словами он извлек из складок своей одежды обрывок донельзя засаленной черной веревки и завязал его каким-то мудреным узлом на левом запястье Ведуна. «Петля Висельника»! – дружно ахнула толпа корабельщиков, и резко раздалась в стороны. Об этой метке слышали все, кто хотя бы раз сознательно ходил по «другую сторону закона», да вот только воочию видали ее немногие. А те, которые видали, те об этом никому не сказывали. За такое украшение стража по головке не погладит, а если погладит, то уж точно мало не покажется!
Пока корабельщики ахали, переглядывались, да перемигивались, мнимый грузчик блеснул шалыми глазами и золотым зубом, да и растворился в рассветном тумане, а Ведун, увлекшись разглядыванием подарка от Безликого, того, похоже, что и не заметил. Даже внимания не обратил. Все что-то вертел-ворочал на своей широкой ладони. Не удержался Рыбарь, любопытно ему стало, что же это за такую диковину, еще более завлекательную, чем «Петля Висельника», подарил его попутчику всесильный глава «Братства Нищих»? Заглянул он Ведуну через плечо и, … не сдержал вздох разочарования! Думал он узреть на его ладони какой-нибудь перстень с камнем самоцветным, цены немереной, а увидал простое костяное кольцо с длинным и тонким зеленым шипом. А Ведун, видно было, что странному подарку очень даже обрадовался. Он вертел его в своих длинных пальцах, поворачивая то так, то эдак, словно бы любуясь костяной безделушкой. Потом посмотрел сквозь него на восходящее солнце, и, наконец, бережно, словно некую величайшую драгоценность, завернул костяную дешевку в бархатную тряпицу, а затем осторожно отнес к своему коробу.
Но Премысл этого уже не видал, он подозвал Буеслава, и они вдвоем потащили пьяного детинушку – «боевого холопа» в грузовой трюм, мудро решив, что: «Утро вечера мудренее, так что пусть, этот горемыка сначала проспится, а мы, покамест, покумекаем, да решим, что нам с ним делать»!
Но не успели они еще оставить за кормой пригородные сады и огороды Растова, как Премысл уже застал ничего не подозревающего новоиспеченного холопа, похмеляющимся в компании корабельного стряпухи, - старого, никчемного, совершенно опустившегося пропойцы, которого он и держал-то на корабле только из памяти к его прошлым заслугам. И тут нужное решение сразу же, как бы само - собою, пришло ему на ум. Он переговорил, с глазу на глаз, со старым пьянчугой и, открыв ему свободный доступ к винному бочонку, обязал пить с молодчиком до самого Туманного острова. «Так пить, чтобы у того рассудок мутнел, чтобы малец и матери родной не вспомнил! Пить без просыху, да только самому головы не терять! А не то враз вышибу с корабля на берег»!
А дальше все пошло, как обычно. Речное течение привычно качало «Счастливую щуку», а попутный ветер знакомо гудел в снастях и легко нес верткий кораблик по «лебединой дороге». С погодой тоже везло: ни тебе штормов, ни затяжных дождей, столь обычных в низовьях Ра в это временя года. Похоже, что «Птица – Удача» опять накрыла своим крылом «Счастливую Щуку».
С седоками тоже повезло: боевого холопа было не видно и не слышно, так, что-то гудели себе под нос пьянчуги в трюме; а целитель, - тот дни и ночи напролет возился с молодым господином. Премысл даже сначала подумал, что на самом деле этот Ведун никакой ни лекарь, а просто дядька-пестун при младшем сыне главы Торговой гильдии. А как же еще его понимать? Внешне лекарь совсем опростился: снял с себя все знаки отличия, ну, разве что, кроме серебряного кольца на левом, засохшем и скрюченном мизинце, да пояса; даже «Петлю Висельника» - и ту убрал с глаз долой! Появлялся на людях только в простой белой рубахе и портах. Даже без шапки! Повяжет себе, бывало, голову платком, да так и ходит, шлепает босыми ногами по палубе! И все возле молодого господина вьется: то борется с ним (прямо как щенки дурачатся!), то в таврели играет, а то на палубных досках растянет мальца и мнет-ломает, пока трапезничать время не придет (готовил он еду тоже сам, - видно общим котлом гнушался). А как зазвездит к вечеру, так выводит своего подопечного поглазеть на серебряную накидку, украшающую Небосвод. Да все показывает ему, да рассказывает - какая там, где, звезда, да как она называется. Это он правильно учит. Наука это полезная, без нее дальше берега в Окиян-Море не сунешься.
Один ученый человек как-то, после третьей чаши вина, поведал Премыслу о том, что, дескать, звезды, - это такие же, только очень далекие, солнца, как и наше. Ха! Чего только спьяну не выдумают эти звездочеты! Ведь даже последнему доходяге известно, что звезды – это глаза предков, что следят с небес за нами - своими потомками!
А потом малец уходил на боковую, а Ведун садился возле мачты и начинал разные старины, да сказы сказывать. Другие сказители, когда, бывало, бают, то помогают себе игрой на гуслях, но только этот и здесь наособицу - скажет стих и на дуде заиграет. А голос у его дуды глухой, хриплый, так слезу и нагоняет. «Беда не дуда: станешь дуть, а слезы идут». А сказы те все про начало Мира, про Истоки всего сущего, да про времена стародавние…. Слушаешь эти сказы да, невольно, слезой утираешься…
Вот, например, «Сказ про зверя – Единорога», который был настолько силен и огромен, что, во времена Великого потопа, понадеялся на свою силу и выносливость и решил спасаться сам. В одиночку. И когда разверзлись хляби и прибыли воды, то Единорог поплыл себе по Морю-Окияну; и, должно быть, проплавал бы так, единолично, до самого спада вод, если бы не маленькие птички, что, устав летать над бескрайней водной гладью, стали садиться ему на спину и рог. И было этих птичек так много, что под их тяжестью сильномогучий Единорог обессилел и утонул. Вот и думай-гадай, о чем сей сказ, то ли «один в поле не воин», то ли «скопом и ведьму бьют»?
Стал замечать Премысл, что, как только упадет за молодым господином завеса, так сразу же корабельщики кучкуются возле мачты, словно им там медом намазано. Сам-то он на эти сборища не ходил. Грызла кормщика некая невнятная неприязнь к Ведуну. Была в этом чувстве какая-то недосказанность, неопределенность… будто бы он уже где-то встречался с этим лекарем, будто бы они с ним давние знакомцы…. Но как только Премысл начинал что-то такое припоминать, так сразу же наваливалась на него такая невыразимая тоска, что впору удавиться!
Но в остальном путешествие было легким и приятным. Всю первую седмицу. А потом кто-то, то ли сдуру, то ли по злому умыслу, рассказал Станиславу про то, что он теперь уже не вольный человек, а «боевой холоп», состоящий на службе у седого лекаря. Тот, находясь в последнем периоде жесточайшего запоя, поначалу ничего не мог уразуметь, кроме того, что он без разрешения какого-то седого старика не может сойти на берег, «дабы припасть к ногам» какой-то там Киры – «отрады очей» и «любви всей его жизни». А когда уразумел, то дико взревел и, сжав пудовые кулачищи, нимало не мешкая, бросился на поиски своего нового хозяина. Корабельщики, из тех, что были рядом, повисли на нем словно псы на медведе, но и парень оказался не из последних удальцов, да к тому же так хорошо обучен, что даже недельный запой не лишил его всей силы и сноровки. Недаром видно говорят старые бойцы, что ежели «хорошо поставленный навык стал твоей второй натурой, то его тогда уже нипочем не пропьешь»!
Детина крутанулся вокруг себя, одновременно отряхнувшись, словно лохматый зверь, вышедший из реки на берег, и бравые ватажники облетели с его могучих плеч, подобно листьям клена в ветреный осенний день. Слететь-то они слетели, но зато их пальцы, привыкшие к лихой пляске тяжелого весла, намертво зацепились за полотно расшитой рубахи, и тонкая шелковая ткань разошлась на длинные лоскуты.
