– Отдай! Отдай! – заверещал мальчик и бросился отнимать еду.
Утопий оттолкнул его, поднёс посудину к самому носу, принюхался, потом отхлебнул немного и тут же выплюнул.
– Это что же такое? – сурово спросил он. – Для чего ты мальца горечавкой кормишь?
– От глистов, – поспешила заявить женщина. – Если у него глисты, так чтоб других не заразил.
– От глистов можно было и чеснока дать, – сказал Утопий. – А что тут за молоко?
– Молоко – как молоко. Обычное.
– Не совсем обычное. По вкусу, вроде как, пёсье оно. Или кошачье, – наступал Утопий. – Да и с горечавкой ещё. Чем ты тут занимаешься?
– Твоё какое дело?! – взвилась женщина. – Шёл своей дорогой – вот и иди себе!
– Есть дело, раз спрашиваю.
– Отдай еду! Отдай! Её Боженька послал! – вопил Пуп.
Женщина вдруг ударила по дну плошки, которую держал Утопий. Тюря выплеснулась старику в лицо.
– Я тебе покажу – вдову обижать! Я тебе покажу! Ну-ка, кто здесь есть, быстрее ко мне! – закричала она.
Вегрик почувствовал, как латы его нагреваются. Он обернулся и увидел на пороге комнаты четырёх больших котов. Они крутили хвостами из стороны в сторону и смотрели недобро. Кошачьи морды появлялись в оконном проёме. Семь, двенадцать, тридцать. Считать их замучаешься! Кошки всё прибывали, забирались в комнату, зыркали злобно и подходили к Вегрику и Утопию.
– Это чужие! Чужие! – вопила женщина, указывая пальцем на товарищей. – Убейте их!
Кошки с шипением бросились в атаку. Корпус принял их когти на себя, расшвырял зверей по комнате, но они тут же напали снова.
– Держись! Я быстро! – крикнул Уховёрт и с разбега сиганул в окно.
Только его и видели.
«За что держаться? – подумал Вегрик, ошарашенно наблюдая, как кошки кидаются со всех сторон, а волшебные латы отбрасывают их прочь. – Надо бы пацана спасти».
Пуп тем временем встал на четвереньки и принялся вылизывать упавшую плошку.
Женщина в переднике вскочила на кровать, в исступлении подпрыгивала, размахивала руками и вопила:
– Так его! Так! Чужой! Чужой!
Позади Вегрик заметил сундук и поспешил затолкать туда Пупа. Так надёжнее будет. А то ещё заденут в драке. Захлопнув крышку, Вегрик вскочил на сундук и начал расшвыривать нападавших кошек ногами.
Но что-то странное было в этой драке. Сапожник знал, какова сила Корпуса. От его ударов крошились камни. Но кошек Корпус не бил по-настоящему, а только отбрасывал в сторону, будто боялся их покалечить.
«Ты чего халтуришь? – мысленно спросил Вегрик. – Давай уже разделаемся с тварями!»
«Это заблудшие души, которые ещё можно вернуть на истинный путь. Нельзя их губить», – ответил шлем.
«Какие, к чёрту, души?! Это же кошки бешенные! У них нет души!»
«Сущностные формы изменчивы, а видимая глазу материя – есть фикция».
«Я ничего не понял. Проще можешь сказать?».
«Можем, но не желаем. Не для того мы получали степень доктора философских наук».
«Чего ты получали?»
«Не важно».
Меж тем кошки вцепились в Вегрика со всех сторон. Когти скрежетали по доспехам, какая-то слюнявая морда лезла в прорезь забрала, пыталась ухватить сапожника за нос, Пуп визжал в сундуке, да вдобавок ко всему женщина взяла табурет и принялась колотить им по шлему, приговаривая: «Вот тебе! Вот тебе!» Не сказать, что это было больно, но мерный звон ударов действовал Вегрику на нервы.
«Давай хотя бы тётке врежем!» – попросил он.
«Убивать дам – это не по-рыцарски», – возразил шлем.
Сапожник перестал сопротивляться. Увешанный разъярёнными кошками, он уселся на сундук, втянул голову в плечи и обхватил колени руками.
Время шло. «Бом. Бом. Бом», – бил табурет. «И когда ж, наконец, они устанут?» – думал Вегрик.
Тут какой-то коготь попал-таки в щель между щитками доспехов, оцарапал бедро. Сапожник взвизгнул, дёрнулся, и кошки разлетелись по комнате, но другие сразу же заняли их место.
После очередного удара табурет сломался.
– Проклятый рыцарь! – воскликнула женщина. – Сейчас ты у меня получишь! Вот схожу за углями, да насыплю их тебе в рожу!
Она выбежала из комнаты.
«Ведь, и правда, насыпет! – забеспокоился Вегрик. – Может, пора уже ей врезать?»
Корпус не ответил.
Через некоторое время женщина вернулась с совком, в котором, действительно, лежали тлеющие угли.
– Расступитесь! Расступитесь! – скомандовала она. – Я задам ему жару!
«Бей её! Бей!» – мысленно просил Вегрик.
«Не мешай! Мы думаем», – ответил Корпус.
«О чём ты думаешь?! Она мне сейчас лицо опалит!»
Кошки, послушавшись приказа, освободили забрало. Женщина двинулась вперёд, держа совок на вытянутой руке.
«Итак, перед нами классический случай противостояния побуждений, – рассуждал Корпус. – С одной стороны кодекс чести рыцаря запрещает бить женщину. Но с другой – природный закон велит нам оберегать свою жизнь и здоровье. Согласия в решении этой проблемы между мыслителями древности нет. Лупарис Во Власянице, например, утверждает, что нужно быть верным принципам до конца, чем бы это ни грозило. В то же время Санипут Златоречивый говорит, что в крайних случаях принципами можно поступиться, смотря по тому, что принесёт большее благо. Оба достойны равного доверия. Так что же выбрать?»
Совок с углями меж тем приближался. Сапожник уже ощущал его жар.
«Сани… как там его? Второго, в общем, выбирай! И быстрее!» – умолял Вегрик.
«Однако же, Куль Изыскатель писал, что из комнаты с двумя дверями всегда должен быть и третий выход. Так мы и поступим».
Рука поднялась и ударила по совку. Угли разлетелись, попали на кошек. Подпалённые животные с визгом заметались по комнате. Завоняло жжёной шерстью.
«Это ты хорошо придумал! – заметил Вегрик. – Нам тут только пожара недоставало!»
– Ах ты, бесстыдник! – воскликнула женщина. – Ну да ничего! Я за новыми схожу!
Те кошки, которые избежали углей, продолжали висеть на сапожнике, вцепившись мёртвой хваткой.
«И долго это будет продолжаться?» – спросил Вегрик.
Корпус молчал.
От упавших углей начал тлеть матрас. Комната наполнялась чадом, но кошки не обращали на это внимание, изо всех сил старались укусить или оцарапать сапожника.
«Я так задохнусь скоро. Надо выбираться отсюда!»
Шлем не ответил.
В комнату зашла женщина с новым совком углей, а следом, сбив её с ног, ворвался запыхавшийся Утопий. В обеих руках у него было по большому венику из сухой травы. Уховёрт принялся размахивать ими. Кошки оставили Вегрика и устремились к старику.
«Разорвут деда!» – испугался сапожник.
Но звери и не думали нападать. Они уселись перед Утопием и зачарованно следили за пучками травы, пуская слюну.
– Так-то! – засмеялся Уховёрт и швырнул веники кошкам.
Животные подхватили их, разодрали на стебельки, принялись грызть траву и кататься по полу. О сапожнике они и думать забыли. Утопий свернул тлеющий матрас и выбросил его в окно.
– Что ты им подсунул? – спросил Вегрик, вставая с сундука.
– Это котовник, – пояснил Уховёрт. – Кошки от такой травы себя не помнят.
– Где ж ты её набрать успел?
– Сбегал до монастыря и взял у травницы. У неё много всяких запасов. Монахини, кстати, за мной следом пошли, чтобы разобраться, что тут происходит. Скоро прибудут.
– Пока ты бегал мне эта тётка голову табуретом чуть не проломила и хотела углей в морду насыпать.
– А ты напал на бедную вдову! – заявила женщина, поднимаясь и отряхиваясь. – Тоже мне – рыцарь!
– Да я тебя пальцем не тронул!
– Пойдёмте лучше не улицу, – предложил Утопий, – Тут дышать нечем.
Из сундука выбрался Пуп.
– Есть хочу! – первым делом заявил он, потом поглядел на кошек, катающихся по полу, растолкал их, подобрал веточку котовника и принялся грызть.
– А ну брось! – воскликнул Уховёрт, отобрал у мальчика траву, взял его за руку и потащил на улицу.
Следом Вегрик повел упиравшуюся женщину. «Помогите! – кричала она. – Чужие! Взять их!» Но кошкам ни до чего не было дела. Звери барахтались среди стеблей, тёрлись мордами о сухие листья и закатывали глаза.
Монахинь не пришлось долго ждать. Через полчаса большой толпой они появились на поляне перед домом. Похоже, здесь собрался весь монастырь. Увидав их, женщина попыталась было улизнуть, но Вегрик остановил её.
Вперёд выдвинулась высокая монахиня с большой родинкой на щеке.
¬– Постойте! Так это же Гузла! – воскликнула она. – Ступай-ка сюда!
Женщина в переднике склонила голову и покорно подошла.
– Да, матушка-настоятельница.
– Ну, точно! Гузла! – подтвердила монахиня. – Вот, сами посмотрите! – обратилась она к сёстрам. Те согласно закивали. – Однако ж, как располнела! И что ты тут делаешь?
– Живу, матушка-настоятельница.
– А где твой хахаль? Где тот купец-прощелыга? Бросил тебя, да?
– Бросил, – горестно кивнула Гузла. – Понесла от него, да только ребёночек мёртвым родился. А потом я вширь раздаваться начала. Тут он меня и бросил. Сказал, мол, не нужна ему жирная баба.
– Вот! – назидательно подняла кверху палец мать-настоятельница. – Вот что бывает с сёстрами, которые бегут из монастыря! А кто-то шептался по кельям, будто Гузла катается как сыр в масле! Будто у неё шикарный дом в Пшиле и собственный экипаж с шестью лошадьми! Вот, посмотрите, как всё на самом деле!
Монахини сделали удивлённые глаза и начали пожимать плечами: мол, кто же это мог говорить такие глупости?
– Так чего ж ты, дура, в монастырь не вернулась?! – продолжала настоятельница.
– Побоялась, что вы меня не примете, – пролепетала Гузла.
– Ха! Вот ненормальная! – засмеялась настоятельница. – Разве ты не знаешь, что Господь велит принимать всякую заблудшую овцу?! Если на тебе нет других, неизвестных мне грехов, то…
– Есть, матушка! – прошептала Гузла, рухнула на колени и зарыдала. – Есть грехи! Я детей в кошек превращала!
После этих слов из толпы монахинь выскочила поджарая старуха и, подобрав рясу, с ходу дала Гузле пинка.
– Ах, ты дрянь! Разве для этого я тебя учила травничеству?!
Последовал второй удар и третий. Гузла размазывала слёзы по щекам и смиренно сносила побои.
– Погоди, сестра Кирикисья! – останавливала старуху настоятельница. – Тут разобраться надо!
– Пусти меня! – свирепствовала травница. – Я ей ноги повыдергаю! Я ей уши оборву! Это ж надо – детей зельем из горечавки поить!
– Постой, сестра! Она, наверное, не просто так это делала. Она, наверное, всё объяснить может.
Гузла разрыдалась в голос:
– Когда бросил меня этот подлец, осталась я в городе совсем одна. Денег он мне, правда, дал кое-каких. Откупился, то есть. Вот приобрела я домик на окраине и стала жить себе в горести, и не с кем было мне этой бедой поделиться. Как-то раз привязался ко мне на улице мальчишка брошенный. Тощий весь, оборванный. Сам-то уже большой, а говорить толком не умеет. Мычит только, и слюни у него текут. Или смеяться вдруг начнёт, или расплачется. Так жалко его стало! Что же это, думаю, сделал вот Бог человека, да без человеческого разума! Как же ему прожить среди людей? Тут мне пришло в голову, что, уж наверное, этому бедолаге лучше было бы котом родиться. Вот и вспомнила я про оборотное зелье. Привела к себе мальчишку, приютила, а потом потихоньку начала давать ему горечавку с кошачьим молоком. Время прошло – и такой хороший, довольный кот из него получился! Тогда я решила, что надо и другим горемыкам помочь. Начала сирот убогих искать и переделывать их в кошек, чтобы лучше им на свете жилось. А детишек увечных много. Одного за другим собирала их у себя. Да только в городе трудно таким делом заниматься. Там люди кругом, все глядят косо. Начала я замечать, что и ко мне с подозрением присматриваются. Будто бы даже из Тлира какой-то служитель приходил и у соседей обо мне выспрашивал. Тогда от греха и перебралась сюда, к родной обители поближе. Купила дом заброшенный и зажила. Тут хорошо, лес кругом, и котяткам моим – раздолье. Они так меня полюбили! И я их полюбила. Кошки ведь не обманут, не предадут. У них настоящая любовь – не такая, как у людей!
– Вот глупости! – фыркнула настоятельница. – Сколько раз я тебе говорила: настоящая любовь бывает только у Бога! А ты кошек развела! Чем ты кормила-то такую ораву? Деньги-то, небось, давно уже все вышли.
– Они сами себя кормили. И меня заодно. Поймают в лесу птичку – и принесут.
– Я видел, они и мышей таскали, – заметил Вегрик.
– Ну, и мышей, – стыдливо согласилась Гузла.
– Ах, ты бедная моя девочка! – запричитала вдруг худощавая травница. – Как же ты настрадалась тут! Как натерпелась!
– Хорошенькое дело! – возмутился Вегрик. – Эта ведьма, значит, детишек травила, потом меня хотела сжечь – и она же ещё настрадалась!
– Не лезьте, куда вас не просят, господин рыцарь! – строго сказала настоятельница, и погладила Гузлу по голове. – Дочь моя, твоё доброе сердце пало жертвой заблуждений. Человек, каким бы он ни был, создан по образу Божию, и обращать его в животное – тяжкий грех. Я приму тебя в монастырь, но во искупление своих проступков ты должна месяц мыть полы во всех кельях. И будешь поститься! Теперь никаких птиц и мышей! Только творог и просо!
– Я согласна, матушка! Я согласна! – радостно подскочила Гузла.
Остальные монахини тоже были довольны. Видимо, им понравилось, что целый месяц за них будут полы мыть.
– А теперь пойдём и посмотрим, что там у тебя за коты такие! – ласково улыбнулась настоятельница.
Монахини вынесли кошек на улицу. Те не сопротивлялись и выглядели обессиленными. Травница долго осматривала их, качала головой:
– Не знаю. Даже не знаю, можно ли назад вернуть. Из человека кошку легко сделать, а вот обратно – никто не пробовал.
– Как раз ты и попробуешь! – заявила настоятельница. – Всех этих несчастных детишек мы забираем в монастырь, чтобы сестра Кирикисья возвратила им прежнее обличье.
Монахини радостно захлопали в ладоши. Похоже, кошки им приглянулись.
– Посмотри внимательно – все ли дети здесь?! – приказала настоятельница Гузле.
– Ещё один на чердаке остался, – потупившись, сказала та. – Его привезли только полгода назад, поэтому он не успел до конца превратиться.
– Я думаю, сёстрам незачем на это смотреть, – поспешно заявила Кирикисья. – Мы с Гузлой вдвоём сходим за беднягой.
Они скрылись в доме и через некоторое время вернулись. Гузла вела скрюченного карлика, покрытого простынёй. Вегрик заметил лохматую когтистую ладошку, сжимавшую руку женщины. Что ж это за чудище такое?! И пальцев у него, кажется, многовато.
– Надеюсь, господа мужчины, вы поможете отнести кошек… то есть, детей, в монастырь, – проговорила настоятельница, на которую вид карлика тоже, видимо, произвел большое впечатление.
– Рады бы, но не можем, – поспешно сказал Вегрик. – У нас много дел.
– Да, – закивал Утопий. – Мне ещё свинарник надо чистить.
Они подхватили Пупа под руки и поспешили прочь.
Вегрик Два Гвоздя сосредоточенно ковырял бородавки на ладони и ворчал:
– Да откуда ж они повылазили?! Бабка-гусятница меня сглазила – не иначе!
– Это, наверное, из-за речного духа, – предположил Утопий. – От его слизи бородавки и пошли.
– Да хоть бы и от неё. Как их вывести-то?!
Невдалеке от дороги росло одинокое дерево. Вегрик поспешил к нему, приложил руку к белёсому стволу и забормотал:
– Осина, осинушка! Купи мою бородавку!
– Ты так перед каждым деревом будешь стоять? – с насмешкой спросил Уховёрт. – На тебе столько бородавок наросло, что их целый бор вскладчину купить не сможет!
Утопий оттолкнул его, поднёс посудину к самому носу, принюхался, потом отхлебнул немного и тут же выплюнул.
– Это что же такое? – сурово спросил он. – Для чего ты мальца горечавкой кормишь?
– От глистов, – поспешила заявить женщина. – Если у него глисты, так чтоб других не заразил.
– От глистов можно было и чеснока дать, – сказал Утопий. – А что тут за молоко?
– Молоко – как молоко. Обычное.
– Не совсем обычное. По вкусу, вроде как, пёсье оно. Или кошачье, – наступал Утопий. – Да и с горечавкой ещё. Чем ты тут занимаешься?
– Твоё какое дело?! – взвилась женщина. – Шёл своей дорогой – вот и иди себе!
– Есть дело, раз спрашиваю.
– Отдай еду! Отдай! Её Боженька послал! – вопил Пуп.
Женщина вдруг ударила по дну плошки, которую держал Утопий. Тюря выплеснулась старику в лицо.
– Я тебе покажу – вдову обижать! Я тебе покажу! Ну-ка, кто здесь есть, быстрее ко мне! – закричала она.
Вегрик почувствовал, как латы его нагреваются. Он обернулся и увидел на пороге комнаты четырёх больших котов. Они крутили хвостами из стороны в сторону и смотрели недобро. Кошачьи морды появлялись в оконном проёме. Семь, двенадцать, тридцать. Считать их замучаешься! Кошки всё прибывали, забирались в комнату, зыркали злобно и подходили к Вегрику и Утопию.
– Это чужие! Чужие! – вопила женщина, указывая пальцем на товарищей. – Убейте их!
Кошки с шипением бросились в атаку. Корпус принял их когти на себя, расшвырял зверей по комнате, но они тут же напали снова.
– Держись! Я быстро! – крикнул Уховёрт и с разбега сиганул в окно.
Только его и видели.
«За что держаться? – подумал Вегрик, ошарашенно наблюдая, как кошки кидаются со всех сторон, а волшебные латы отбрасывают их прочь. – Надо бы пацана спасти».
Пуп тем временем встал на четвереньки и принялся вылизывать упавшую плошку.
Женщина в переднике вскочила на кровать, в исступлении подпрыгивала, размахивала руками и вопила:
– Так его! Так! Чужой! Чужой!
Позади Вегрик заметил сундук и поспешил затолкать туда Пупа. Так надёжнее будет. А то ещё заденут в драке. Захлопнув крышку, Вегрик вскочил на сундук и начал расшвыривать нападавших кошек ногами.
Но что-то странное было в этой драке. Сапожник знал, какова сила Корпуса. От его ударов крошились камни. Но кошек Корпус не бил по-настоящему, а только отбрасывал в сторону, будто боялся их покалечить.
«Ты чего халтуришь? – мысленно спросил Вегрик. – Давай уже разделаемся с тварями!»
«Это заблудшие души, которые ещё можно вернуть на истинный путь. Нельзя их губить», – ответил шлем.
«Какие, к чёрту, души?! Это же кошки бешенные! У них нет души!»
«Сущностные формы изменчивы, а видимая глазу материя – есть фикция».
«Я ничего не понял. Проще можешь сказать?».
«Можем, но не желаем. Не для того мы получали степень доктора философских наук».
«Чего ты получали?»
«Не важно».
Меж тем кошки вцепились в Вегрика со всех сторон. Когти скрежетали по доспехам, какая-то слюнявая морда лезла в прорезь забрала, пыталась ухватить сапожника за нос, Пуп визжал в сундуке, да вдобавок ко всему женщина взяла табурет и принялась колотить им по шлему, приговаривая: «Вот тебе! Вот тебе!» Не сказать, что это было больно, но мерный звон ударов действовал Вегрику на нервы.
«Давай хотя бы тётке врежем!» – попросил он.
«Убивать дам – это не по-рыцарски», – возразил шлем.
Сапожник перестал сопротивляться. Увешанный разъярёнными кошками, он уселся на сундук, втянул голову в плечи и обхватил колени руками.
Время шло. «Бом. Бом. Бом», – бил табурет. «И когда ж, наконец, они устанут?» – думал Вегрик.
Тут какой-то коготь попал-таки в щель между щитками доспехов, оцарапал бедро. Сапожник взвизгнул, дёрнулся, и кошки разлетелись по комнате, но другие сразу же заняли их место.
После очередного удара табурет сломался.
– Проклятый рыцарь! – воскликнула женщина. – Сейчас ты у меня получишь! Вот схожу за углями, да насыплю их тебе в рожу!
Она выбежала из комнаты.
«Ведь, и правда, насыпет! – забеспокоился Вегрик. – Может, пора уже ей врезать?»
Корпус не ответил.
Через некоторое время женщина вернулась с совком, в котором, действительно, лежали тлеющие угли.
– Расступитесь! Расступитесь! – скомандовала она. – Я задам ему жару!
«Бей её! Бей!» – мысленно просил Вегрик.
«Не мешай! Мы думаем», – ответил Корпус.
«О чём ты думаешь?! Она мне сейчас лицо опалит!»
Кошки, послушавшись приказа, освободили забрало. Женщина двинулась вперёд, держа совок на вытянутой руке.
«Итак, перед нами классический случай противостояния побуждений, – рассуждал Корпус. – С одной стороны кодекс чести рыцаря запрещает бить женщину. Но с другой – природный закон велит нам оберегать свою жизнь и здоровье. Согласия в решении этой проблемы между мыслителями древности нет. Лупарис Во Власянице, например, утверждает, что нужно быть верным принципам до конца, чем бы это ни грозило. В то же время Санипут Златоречивый говорит, что в крайних случаях принципами можно поступиться, смотря по тому, что принесёт большее благо. Оба достойны равного доверия. Так что же выбрать?»
Совок с углями меж тем приближался. Сапожник уже ощущал его жар.
«Сани… как там его? Второго, в общем, выбирай! И быстрее!» – умолял Вегрик.
«Однако же, Куль Изыскатель писал, что из комнаты с двумя дверями всегда должен быть и третий выход. Так мы и поступим».
Рука поднялась и ударила по совку. Угли разлетелись, попали на кошек. Подпалённые животные с визгом заметались по комнате. Завоняло жжёной шерстью.
«Это ты хорошо придумал! – заметил Вегрик. – Нам тут только пожара недоставало!»
– Ах ты, бесстыдник! – воскликнула женщина. – Ну да ничего! Я за новыми схожу!
Те кошки, которые избежали углей, продолжали висеть на сапожнике, вцепившись мёртвой хваткой.
«И долго это будет продолжаться?» – спросил Вегрик.
Корпус молчал.
От упавших углей начал тлеть матрас. Комната наполнялась чадом, но кошки не обращали на это внимание, изо всех сил старались укусить или оцарапать сапожника.
«Я так задохнусь скоро. Надо выбираться отсюда!»
Шлем не ответил.
В комнату зашла женщина с новым совком углей, а следом, сбив её с ног, ворвался запыхавшийся Утопий. В обеих руках у него было по большому венику из сухой травы. Уховёрт принялся размахивать ими. Кошки оставили Вегрика и устремились к старику.
«Разорвут деда!» – испугался сапожник.
Но звери и не думали нападать. Они уселись перед Утопием и зачарованно следили за пучками травы, пуская слюну.
– Так-то! – засмеялся Уховёрт и швырнул веники кошкам.
Животные подхватили их, разодрали на стебельки, принялись грызть траву и кататься по полу. О сапожнике они и думать забыли. Утопий свернул тлеющий матрас и выбросил его в окно.
– Что ты им подсунул? – спросил Вегрик, вставая с сундука.
– Это котовник, – пояснил Уховёрт. – Кошки от такой травы себя не помнят.
– Где ж ты её набрать успел?
– Сбегал до монастыря и взял у травницы. У неё много всяких запасов. Монахини, кстати, за мной следом пошли, чтобы разобраться, что тут происходит. Скоро прибудут.
– Пока ты бегал мне эта тётка голову табуретом чуть не проломила и хотела углей в морду насыпать.
– А ты напал на бедную вдову! – заявила женщина, поднимаясь и отряхиваясь. – Тоже мне – рыцарь!
– Да я тебя пальцем не тронул!
– Пойдёмте лучше не улицу, – предложил Утопий, – Тут дышать нечем.
Из сундука выбрался Пуп.
– Есть хочу! – первым делом заявил он, потом поглядел на кошек, катающихся по полу, растолкал их, подобрал веточку котовника и принялся грызть.
– А ну брось! – воскликнул Уховёрт, отобрал у мальчика траву, взял его за руку и потащил на улицу.
Следом Вегрик повел упиравшуюся женщину. «Помогите! – кричала она. – Чужие! Взять их!» Но кошкам ни до чего не было дела. Звери барахтались среди стеблей, тёрлись мордами о сухие листья и закатывали глаза.
***
Монахинь не пришлось долго ждать. Через полчаса большой толпой они появились на поляне перед домом. Похоже, здесь собрался весь монастырь. Увидав их, женщина попыталась было улизнуть, но Вегрик остановил её.
Вперёд выдвинулась высокая монахиня с большой родинкой на щеке.
¬– Постойте! Так это же Гузла! – воскликнула она. – Ступай-ка сюда!
Женщина в переднике склонила голову и покорно подошла.
– Да, матушка-настоятельница.
– Ну, точно! Гузла! – подтвердила монахиня. – Вот, сами посмотрите! – обратилась она к сёстрам. Те согласно закивали. – Однако ж, как располнела! И что ты тут делаешь?
– Живу, матушка-настоятельница.
– А где твой хахаль? Где тот купец-прощелыга? Бросил тебя, да?
– Бросил, – горестно кивнула Гузла. – Понесла от него, да только ребёночек мёртвым родился. А потом я вширь раздаваться начала. Тут он меня и бросил. Сказал, мол, не нужна ему жирная баба.
– Вот! – назидательно подняла кверху палец мать-настоятельница. – Вот что бывает с сёстрами, которые бегут из монастыря! А кто-то шептался по кельям, будто Гузла катается как сыр в масле! Будто у неё шикарный дом в Пшиле и собственный экипаж с шестью лошадьми! Вот, посмотрите, как всё на самом деле!
Монахини сделали удивлённые глаза и начали пожимать плечами: мол, кто же это мог говорить такие глупости?
– Так чего ж ты, дура, в монастырь не вернулась?! – продолжала настоятельница.
– Побоялась, что вы меня не примете, – пролепетала Гузла.
– Ха! Вот ненормальная! – засмеялась настоятельница. – Разве ты не знаешь, что Господь велит принимать всякую заблудшую овцу?! Если на тебе нет других, неизвестных мне грехов, то…
– Есть, матушка! – прошептала Гузла, рухнула на колени и зарыдала. – Есть грехи! Я детей в кошек превращала!
После этих слов из толпы монахинь выскочила поджарая старуха и, подобрав рясу, с ходу дала Гузле пинка.
– Ах, ты дрянь! Разве для этого я тебя учила травничеству?!
Последовал второй удар и третий. Гузла размазывала слёзы по щекам и смиренно сносила побои.
– Погоди, сестра Кирикисья! – останавливала старуху настоятельница. – Тут разобраться надо!
– Пусти меня! – свирепствовала травница. – Я ей ноги повыдергаю! Я ей уши оборву! Это ж надо – детей зельем из горечавки поить!
– Постой, сестра! Она, наверное, не просто так это делала. Она, наверное, всё объяснить может.
Гузла разрыдалась в голос:
– Когда бросил меня этот подлец, осталась я в городе совсем одна. Денег он мне, правда, дал кое-каких. Откупился, то есть. Вот приобрела я домик на окраине и стала жить себе в горести, и не с кем было мне этой бедой поделиться. Как-то раз привязался ко мне на улице мальчишка брошенный. Тощий весь, оборванный. Сам-то уже большой, а говорить толком не умеет. Мычит только, и слюни у него текут. Или смеяться вдруг начнёт, или расплачется. Так жалко его стало! Что же это, думаю, сделал вот Бог человека, да без человеческого разума! Как же ему прожить среди людей? Тут мне пришло в голову, что, уж наверное, этому бедолаге лучше было бы котом родиться. Вот и вспомнила я про оборотное зелье. Привела к себе мальчишку, приютила, а потом потихоньку начала давать ему горечавку с кошачьим молоком. Время прошло – и такой хороший, довольный кот из него получился! Тогда я решила, что надо и другим горемыкам помочь. Начала сирот убогих искать и переделывать их в кошек, чтобы лучше им на свете жилось. А детишек увечных много. Одного за другим собирала их у себя. Да только в городе трудно таким делом заниматься. Там люди кругом, все глядят косо. Начала я замечать, что и ко мне с подозрением присматриваются. Будто бы даже из Тлира какой-то служитель приходил и у соседей обо мне выспрашивал. Тогда от греха и перебралась сюда, к родной обители поближе. Купила дом заброшенный и зажила. Тут хорошо, лес кругом, и котяткам моим – раздолье. Они так меня полюбили! И я их полюбила. Кошки ведь не обманут, не предадут. У них настоящая любовь – не такая, как у людей!
– Вот глупости! – фыркнула настоятельница. – Сколько раз я тебе говорила: настоящая любовь бывает только у Бога! А ты кошек развела! Чем ты кормила-то такую ораву? Деньги-то, небось, давно уже все вышли.
– Они сами себя кормили. И меня заодно. Поймают в лесу птичку – и принесут.
– Я видел, они и мышей таскали, – заметил Вегрик.
– Ну, и мышей, – стыдливо согласилась Гузла.
– Ах, ты бедная моя девочка! – запричитала вдруг худощавая травница. – Как же ты настрадалась тут! Как натерпелась!
– Хорошенькое дело! – возмутился Вегрик. – Эта ведьма, значит, детишек травила, потом меня хотела сжечь – и она же ещё настрадалась!
– Не лезьте, куда вас не просят, господин рыцарь! – строго сказала настоятельница, и погладила Гузлу по голове. – Дочь моя, твоё доброе сердце пало жертвой заблуждений. Человек, каким бы он ни был, создан по образу Божию, и обращать его в животное – тяжкий грех. Я приму тебя в монастырь, но во искупление своих проступков ты должна месяц мыть полы во всех кельях. И будешь поститься! Теперь никаких птиц и мышей! Только творог и просо!
– Я согласна, матушка! Я согласна! – радостно подскочила Гузла.
Остальные монахини тоже были довольны. Видимо, им понравилось, что целый месяц за них будут полы мыть.
– А теперь пойдём и посмотрим, что там у тебя за коты такие! – ласково улыбнулась настоятельница.
***
Монахини вынесли кошек на улицу. Те не сопротивлялись и выглядели обессиленными. Травница долго осматривала их, качала головой:
– Не знаю. Даже не знаю, можно ли назад вернуть. Из человека кошку легко сделать, а вот обратно – никто не пробовал.
– Как раз ты и попробуешь! – заявила настоятельница. – Всех этих несчастных детишек мы забираем в монастырь, чтобы сестра Кирикисья возвратила им прежнее обличье.
Монахини радостно захлопали в ладоши. Похоже, кошки им приглянулись.
– Посмотри внимательно – все ли дети здесь?! – приказала настоятельница Гузле.
– Ещё один на чердаке остался, – потупившись, сказала та. – Его привезли только полгода назад, поэтому он не успел до конца превратиться.
– Я думаю, сёстрам незачем на это смотреть, – поспешно заявила Кирикисья. – Мы с Гузлой вдвоём сходим за беднягой.
Они скрылись в доме и через некоторое время вернулись. Гузла вела скрюченного карлика, покрытого простынёй. Вегрик заметил лохматую когтистую ладошку, сжимавшую руку женщины. Что ж это за чудище такое?! И пальцев у него, кажется, многовато.
– Надеюсь, господа мужчины, вы поможете отнести кошек… то есть, детей, в монастырь, – проговорила настоятельница, на которую вид карлика тоже, видимо, произвел большое впечатление.
– Рады бы, но не можем, – поспешно сказал Вегрик. – У нас много дел.
– Да, – закивал Утопий. – Мне ещё свинарник надо чистить.
Они подхватили Пупа под руки и поспешили прочь.
Прода от 06.11.2020, 12:45
Глава 5. Бородавки
Вегрик Два Гвоздя сосредоточенно ковырял бородавки на ладони и ворчал:
– Да откуда ж они повылазили?! Бабка-гусятница меня сглазила – не иначе!
– Это, наверное, из-за речного духа, – предположил Утопий. – От его слизи бородавки и пошли.
– Да хоть бы и от неё. Как их вывести-то?!
Невдалеке от дороги росло одинокое дерево. Вегрик поспешил к нему, приложил руку к белёсому стволу и забормотал:
– Осина, осинушка! Купи мою бородавку!
– Ты так перед каждым деревом будешь стоять? – с насмешкой спросил Уховёрт. – На тебе столько бородавок наросло, что их целый бор вскладчину купить не сможет!
