Готовы психологически, идеологически, если хотите. Не зря же последние годы общество с восторгом смотрело, как наши дети ходят строем, поют военные гимны и учатся обращению с оружием. Не зря политическая машина превозносила нашу гордость и уникальность. Цитаты, лозунги, разговоры за столом, на рабочем месте, в парке на прогулках… Везде сквозило еле заметным пренебрежением и неприязнью к Метрополии. Ни слова в открытую. Ни на радио, ни в Сети, ни на массовых мероприятиях. Но словно по молчаливому уговору, националистические настроения присутствовали везде. От уроков истории в школьных кабинетах до действий Министерства иностранных дел. Если бы центр не был так погружён в свои заботы, если их разведывательная служба перестала заниматься ерундой и хоть немного интересовалась настроениями в колониях… Да даже войска, находившиеся на нашей планете, не видели дальше собственного носа, им было безразлично, что происходит за стенами их баз, лишь бы солдат Метрополии не учинил драку в местном баре, находясь в увольнении. Вот что заботило их командование. Проведи мы военный парад перед их воротами, они и этого не заметили бы. Занятые пересчётом дней до окончания своей командировки…
Партия была готова, население было готово, президент был готов.
Там было и ещё кое-что. Приказы на аресты партийных членов. Подозреваемых в нелояльности. Вечером мы собрались «узким кругом», Рангози, я, министр внутренних дел, министр промышленности и министр обороны. Я с ужасом слушал доклад руководителя министерства внутренних дел о готовом списке «неблагонадёжных» людей, составленным его ведомством. Многих я знал лично. С некоторыми был в дружеских отношениях. Самуэль коротко сказал - «Начинайте».
- Обвинения были обоснованными?
- Нет. Во всяком случае я был уверен, что это так. До этого уже случались отстранения от должности и даже громкие судебные процессы, освещаемые СМИ и вызывающие всеобщее одобрение. Обвинения в растрате государственной собственности, некомпетентности, халатности и т.д. К такому мы уже привыкли. Партия постоянно чистила свои ряды. Я не вникал в подробности, не моя сфера. Соглашусь, что многие дела были сфабрикованы. Но это было слишком. Неблагонадёжный – я и думать о таком не мог.
- Приняв решение о чрезвычайном положении, вы не думали о реакции колониальных гарнизонов? Уж на это они должны были отреагировать.
- Конечно, думали. Точнее, президент обо всём уже позаботился. Министру обороны тоже было что сказать. Самуэль спросил у него, сколько времени займёт подготовка, переброска войск и разоружение гарнизонов. Тот ответил, что в течение ночи всё будет сделано. Если он получит приказ. Приказ он получил тут же.
- Вы не пытались помешать этому?
- Что я мог? События произошли так стремительно… К тому же я не паникёр и не предатель. Эти люди были моими коллегами, соотечественниками. Я был растерян. Весь день, по большей части молчал. Думал. Переваривал. Несмотря на мои сомнения, на понимание, что мы свернули не туда. Что Эссен не тот, которым я его представлял в мечтах. Я не был готов во всеуслышание заявить о своём протесте. Не мог в голос усомниться в линии партии, не мог предать Самуэля. Меня раздирали противоречия. Долг перед партией и президентом, служебный долг, и долг перед своим народом, в который я верил, хоть и понимал, что с ним происходит. Я плоть от плоти этих людей, это мой дом. Да я видел в нём трещину, но до начала войны, надеялся, что он устоит. А потому растерянность – моя реакция.
На следующий день, с восходом солнца мы проснулись в другой действительности. Эссен ввязался в войну.
Сожалеть и менять что-то было поздно. Мне оставалось лишь честно выполнять свои обязанности и пытаться минимизировать последствия. Пусть мы стали авторитарным государством, пусть пропаганда разожгла в людях, чуждую им, убеждённость в своём величии, пусть мне многое не нравилось, что-то даже пугало. Чёрт с ним. В конце концов, войны случались и раньше и будут вспыхивать возможно и в будущем… Не мог же я предвидеть конца этой войны и её масштабов. Я убеждал себя, что могу быть полезен своей колонии, оставаясь на посту. А там посмотрим…
- Как войну восприняло население?
- Как и в большинстве колоний. Вы же знаете. С воодушевлением, будто они давно этого ждали. Миллионы поспешили на призывные пункты в первые же дни. Кто не мог отправиться на фронт, создавали объединения и союзы тружеников тыловой промышленности, намереваясь без сна и отдыха трудиться на благо общего дела. Ковать победу за станком или в полях. Такому рвению позавидовал бы любой властитель прошлого. Самуэль отлично их подготовил. Утром он выступил с обращением к нации и началось…
Война набирала обороты, сформировался Союз, Самуэль Рангози в открытую руководил Сопротивлением, планеты пылали, жертвы росли. В силу нашей удалённости непосредственной угрозы Эссен не испытывал. Метрополия не могла высадить у нас войска, пока не утихомирит или не уговорит сложить оружие, другие колонии, находившиеся между центральными мирами и нашей планетой. Проще говоря, не сдвинет линию фронта ближе к нам. Какое-то время кровавая война оставалась всё же обычной войной. Более или менее понятной и типичной.
- Вы и тогда не знали о лучевом оружии?
- Нет. Узнал позже.
- Каким образом?
- Мой приятель, Франц, он работал в военном ведомстве, мы дружили с тех лет, когда я только начинал свою политическую карьеру… В общем, его арестовали. Неожиданно. Вечером я вернулся домой, было довольно поздно, пришлось задержаться, Союз как раз предпринял попытку захвата Нового Пекина, я готовил речь для Самуэля, на следующий день он собирался выступить в парламенте. В гостиной моя супруга разговаривала с Натальей, женой Франца. Та была в слезах. Плакала и теребила в руках платок. Я поинтересовался в чём дело. Заикаясь и утирая слёзы, она рассказала мне, что Франца три дня назад забрали люди из тайной полиции, пришли утром, когда они спали. Вломились в дом и увезли его, ничего не объясняя, лишь отделавшись стандартным «дело госбезопасности». Больше она его не видела. Мы с женой переглянулись. Всё было ясно. Наверняка новый «неблагонадёжный», теперь это никого не удивляло. Многие за последние месяцы стали чувствовать страх перед тайной полицией и боялись ареста. Прийти могли за кем угодно.
Она просила выяснить его судьбу, помочь. «Ведь ты чуть ли не второй человек в государстве» - сказала она. «Поговори с президентом». Мы с супругой как могли пытались её успокоить и обнадёжить. Я пообещал сделать всё возможное. Уходя, уже перед дверью, она вдруг вспомнила слова мужа. Когда его уводили, он успел поцеловать её и прошептал на ухо непонятную ей фразу «Борроу. Библиотека парламента. 3.12.66». Она не понимала, что это значит. Я снова пообещал сделать всё от меня зависящее для её мужа и мы расстались.
«Ты знаешь, что стоит за этими словами?» - спросила моя жена, когда дверь за Натальей захлопнулась.
«Я догадываюсь» - ответил я.
«Франц, что-то хотел тебе сказать?»
«Возможно»
«Мне страшно, что происходит?»
«Пока не знаю, но выясню… Не волнуйся».
Конечно, она волновалась. Я и сам был взволнован. Франц арестован, мне досталось его послание, будто из детских игр про поиск тайников или дешёвого детектива, словно кодовое слово секретной организации, доступное только для посвящённых… Раньше я посмеялся бы над такой шуткой, но не сейчас. Жизнь Франца была под угрозой, в застенках тайной полиции поговаривали, творилось всякое. Даже я не знал, что случается с большинством угодивших туда. Это явно была не игра.
На следующий день, провожаемый хмурой и озабоченной супругой, я поехал в библиотеку парламента. 3.12.66 – Франц, как и я, очень любил чтение, возможно это нас и сдружило. Когда-то давно, много лет назад, случайно и шуточно мы придумали некую игру. Кто-то из нас брал книгу в библиотеке, читал её, а потом вместо названия, указывал её номер в картотеке. Так, другой, не зная произведения и автора находил эту книгу и получал своеобразный сюрприз. Чистой воды ребячество. Давно мы так не делали.
Я нашёл нужный номер. Толстый том, большой, в жёстком переплёте. Довольно старый. Внутри между страниц, лежал крохотный диск. Дома я изучил записанные на нём файлы и документы…(вздыхает).
Франц действительно был «неблагонадёжный». Я прочитал его короткое письмо, записанное на диске. Оно предназначалось мне и заканчивалось так:
«я уверен, ты тоже понимаешь в какую ловушку мы все угодили… пока не слишком поздно… нужно остановить его… я нашёл доказательства… Лучевое оружие… оно есть у нас, и он его готов применить…» В одном из файлов было подтверждение. По крупицам собранные факты. Оплата, доставка, свидетельства, возможные планы… Франц лично или кто-то ещё нашёл и свёл воедино разрозненные элементы. Сомневаться было глупо. Документы были подлинными. Франца точно арестовали за этот диск.
- Что вы сделали после?
- Я должен был с кем-то поговорить. А единственный человек, которому я теперь доверял, была моя жена. Она выслушала меня. Помню, как обняла и уверенно, без нотки страха в голосе сказала:
«ЕГО действительно нужно остановить».
Сид Майэр
- Юнхэгун меня впечатлил. Монастырь словно вырос на широком уступе огромной горы, гораздо выше окружающих её вершин. Дорога здесь превращалась практически в тропу, змеёй поднимающуюся к главному входу, напоминающему ворота древней крепости с исторических брошюр. Серые стены, словно вытесанные из скальной породы, нависали над пропастью. Здания, соединённые мостками и переходами, местами вырубленными прямо в основании скалы, смотрели на нас сотнями прямоугольных узких окон. Серые стены, серые крыши. Создавалось впечатление, что человек не построил, а всего лишь слегка приложил руку, изменив под себя, созданные природой скалы, уступы и пещеры, превратив это неприветливое место в обиталище нескольких десятков монахов, живших тут уединённо и замкнуто.
Мы дошли. Вымотались, устали, замёрзли, но дошли. После происшествия с нашим «ограблением» больших неприятностей не было, несколько переломов, ушибов и ран, сопутствующих неподготовленным к такому рода путешествиям людям. Вот и всё. В остальном все были целы и здоровы. Мы справились.
Мистер Пэн ободряюще хлопал по плечам окруживших его людей и радостно улыбался. Я заметил, с каким облегчением он увидел перед собой стены монастыря. Можно легко догадаться, с какой тревогой он ждал этого, ощущая ответственность за доверившихся ему людей. Теперь можно вздохнуть с облегчением.
Сара стояла рядом со мной и щурилась от яркого солнца, по-весеннему тёплого, даже в этих неприглядных, диких местах. Согревающего, несмотря на суровый климат высокогорья.
С завидным облегчением наша колонна, ускорила насколько возможно шаг и растянувшись в длинную цепь, стала преодолевать последние несколько сотен метров по петляющей среди валунов и провалов тропе. Мы с дочерью шли в первых рядах. Мистер Пэн подошёл к массивным деревянным воротам, преградившим нам путь. Постучал в них, висевшим на стальной цепочке молоточком и стал ожидать. Хорошо помню как ворота, приводимые в движение невидимыми механизмами бесшумно распахнулись, открыв нашему взору внутренний двор, в котором стояли одетые в оранжевые одежды люди. Пэн жестом дал нам понять, чтобы мы не двигались, а сам же неторопливым шагом направился к группе людей, также не спеша идущим к воротам. У них состоялся разговор. Короткий, не более нескольких минут. Мистер Пэн оживлённо замахал рукой, приглашая нас присоединиться к нему. Нас приняли.
Так началась наша жизнь в этом уединённом, оторванном от остального мира месте. Оказалось, что помимо нас ещё около сотни людей в разное время, после начала войны, группами или даже поодиночке пришли в Юнхэгун в поисках убежища. Монахи никому не отказывали.
- Там действительно жили настоящие монахи?
- Да. Представьте себе, последователи древней религии, забытой почти повсюду и живущие тут на выделяемые правительством средства, как дань уважения к их прошлому, к почти забытой и ставшей историей культуре.
Я впервые видел таких людей. Немногословные, выдержанные, спокойные. Живущие по странным для меня законам и понятиям. Отринувшие всё современное, ушедшие в собственное духовное развитие. На самом деле у них было чему поучиться. Что-то я унёс собой из монастыря, что-то во мне изменили эти люди. Несколько месяцев, что мы прожили там, научили меня по-другому смотреть на мир, представьте, что может произойти с человеком, оставшимся там навсегда, посвятившему жизнь Юнхэгуну… У правительства есть планы по его восстановлению. Не уверен, что они сбудутся в ближайшие годы, но когда-нибудь я надеюсь увидеть его вновь таким каким он был.
Приняли нас хорошо. Места для нас всех было с избытком. Вода поступала в монастырь из горных источников, запасы провизии, накопленные неприхотливыми обитателями Юнхэгуна, позволяли нам продержаться здесь долгие месяцы. К тому же выяснилось, что монахи, ведя отшельнический образ жизни, почти не пользовались благами цивилизации, но при этом не брезговали современными способами выращивания сельхоз культур. У них имелась довольно большая гидропонная теплица, обеспечивающая их овощами и некоторыми видами злаков. И как я узнал немного позже, у них была современная и отлично оборудованная станция связи, способная принимать сигналы со всей планеты. С её помощью они связывались с остальным миром, сообщая о редких происшествиях или делая заказы на доставку всего необходимого для их существования. Очередной пример «допотопного и ультрасовременного». Работали они с ней неумело. А я благодаря неплохим познаниям в технике смог, со временем воспользоваться всеми её возможностями. И это дало нам представление о том, что происходит в мире, от которого мы убежали.
Наша жизнь в Юнхэгуне протекала спокойно и размеренно. Для детей организовали несколько школьных классов, преподавали там их же родители. Взрослые ежедневно занимались необходимыми для нашей жизнедеятельности и безопасности делами. Работали в теплице, иногда охотились, поддерживали в чистоте территорию и занимались приготовлением пищи. Мы сформировали наши «вооружённые силы», двадцать мужчин, умеющих обращаться с оружием день и ночь, по сменам, несли стражу на стенах монастыря. Иногда они же отправлялись в разведывательные вылазки, исследую подступы к Юнхэгуну и охотясь на диких животных, часто встречающихся в этих местах. Добытые трофеи не давали существенного прибавления к нашему столу, но по сложившейся традиции, собирали всех нас в огромной зале монастыря, за общим, почти праздничным ужином, сглаживающим наше существование.
После нашего прихода в монастыре появилось всего несколько человек новичков, пришедших издалека. Похоже, все, кто знал или мог добраться до этого места, уже были здесь. Из их рассказов мало что можно было понять, пробираясь сюда вдали от основных дорог, прячась от всех, по возможности избегая встреч с остальными людьми, они не знали и не могли сообщить ничего существенного о ситуации на планете. Я попросил и получил разрешение на использование средств связи, имеющихся у нас. Мистер Пэн поддержал мою инициативу. Нам всем хотелось знать, что происходит вокруг. А ему, пожалуй, больше остальных, его сын … он давно не связывался с ним.
Партия была готова, население было готово, президент был готов.
Там было и ещё кое-что. Приказы на аресты партийных членов. Подозреваемых в нелояльности. Вечером мы собрались «узким кругом», Рангози, я, министр внутренних дел, министр промышленности и министр обороны. Я с ужасом слушал доклад руководителя министерства внутренних дел о готовом списке «неблагонадёжных» людей, составленным его ведомством. Многих я знал лично. С некоторыми был в дружеских отношениях. Самуэль коротко сказал - «Начинайте».
- Обвинения были обоснованными?
- Нет. Во всяком случае я был уверен, что это так. До этого уже случались отстранения от должности и даже громкие судебные процессы, освещаемые СМИ и вызывающие всеобщее одобрение. Обвинения в растрате государственной собственности, некомпетентности, халатности и т.д. К такому мы уже привыкли. Партия постоянно чистила свои ряды. Я не вникал в подробности, не моя сфера. Соглашусь, что многие дела были сфабрикованы. Но это было слишком. Неблагонадёжный – я и думать о таком не мог.
- Приняв решение о чрезвычайном положении, вы не думали о реакции колониальных гарнизонов? Уж на это они должны были отреагировать.
- Конечно, думали. Точнее, президент обо всём уже позаботился. Министру обороны тоже было что сказать. Самуэль спросил у него, сколько времени займёт подготовка, переброска войск и разоружение гарнизонов. Тот ответил, что в течение ночи всё будет сделано. Если он получит приказ. Приказ он получил тут же.
- Вы не пытались помешать этому?
- Что я мог? События произошли так стремительно… К тому же я не паникёр и не предатель. Эти люди были моими коллегами, соотечественниками. Я был растерян. Весь день, по большей части молчал. Думал. Переваривал. Несмотря на мои сомнения, на понимание, что мы свернули не туда. Что Эссен не тот, которым я его представлял в мечтах. Я не был готов во всеуслышание заявить о своём протесте. Не мог в голос усомниться в линии партии, не мог предать Самуэля. Меня раздирали противоречия. Долг перед партией и президентом, служебный долг, и долг перед своим народом, в который я верил, хоть и понимал, что с ним происходит. Я плоть от плоти этих людей, это мой дом. Да я видел в нём трещину, но до начала войны, надеялся, что он устоит. А потому растерянность – моя реакция.
На следующий день, с восходом солнца мы проснулись в другой действительности. Эссен ввязался в войну.
Сожалеть и менять что-то было поздно. Мне оставалось лишь честно выполнять свои обязанности и пытаться минимизировать последствия. Пусть мы стали авторитарным государством, пусть пропаганда разожгла в людях, чуждую им, убеждённость в своём величии, пусть мне многое не нравилось, что-то даже пугало. Чёрт с ним. В конце концов, войны случались и раньше и будут вспыхивать возможно и в будущем… Не мог же я предвидеть конца этой войны и её масштабов. Я убеждал себя, что могу быть полезен своей колонии, оставаясь на посту. А там посмотрим…
- Как войну восприняло население?
- Как и в большинстве колоний. Вы же знаете. С воодушевлением, будто они давно этого ждали. Миллионы поспешили на призывные пункты в первые же дни. Кто не мог отправиться на фронт, создавали объединения и союзы тружеников тыловой промышленности, намереваясь без сна и отдыха трудиться на благо общего дела. Ковать победу за станком или в полях. Такому рвению позавидовал бы любой властитель прошлого. Самуэль отлично их подготовил. Утром он выступил с обращением к нации и началось…
Война набирала обороты, сформировался Союз, Самуэль Рангози в открытую руководил Сопротивлением, планеты пылали, жертвы росли. В силу нашей удалённости непосредственной угрозы Эссен не испытывал. Метрополия не могла высадить у нас войска, пока не утихомирит или не уговорит сложить оружие, другие колонии, находившиеся между центральными мирами и нашей планетой. Проще говоря, не сдвинет линию фронта ближе к нам. Какое-то время кровавая война оставалась всё же обычной войной. Более или менее понятной и типичной.
- Вы и тогда не знали о лучевом оружии?
- Нет. Узнал позже.
- Каким образом?
- Мой приятель, Франц, он работал в военном ведомстве, мы дружили с тех лет, когда я только начинал свою политическую карьеру… В общем, его арестовали. Неожиданно. Вечером я вернулся домой, было довольно поздно, пришлось задержаться, Союз как раз предпринял попытку захвата Нового Пекина, я готовил речь для Самуэля, на следующий день он собирался выступить в парламенте. В гостиной моя супруга разговаривала с Натальей, женой Франца. Та была в слезах. Плакала и теребила в руках платок. Я поинтересовался в чём дело. Заикаясь и утирая слёзы, она рассказала мне, что Франца три дня назад забрали люди из тайной полиции, пришли утром, когда они спали. Вломились в дом и увезли его, ничего не объясняя, лишь отделавшись стандартным «дело госбезопасности». Больше она его не видела. Мы с женой переглянулись. Всё было ясно. Наверняка новый «неблагонадёжный», теперь это никого не удивляло. Многие за последние месяцы стали чувствовать страх перед тайной полицией и боялись ареста. Прийти могли за кем угодно.
Она просила выяснить его судьбу, помочь. «Ведь ты чуть ли не второй человек в государстве» - сказала она. «Поговори с президентом». Мы с супругой как могли пытались её успокоить и обнадёжить. Я пообещал сделать всё возможное. Уходя, уже перед дверью, она вдруг вспомнила слова мужа. Когда его уводили, он успел поцеловать её и прошептал на ухо непонятную ей фразу «Борроу. Библиотека парламента. 3.12.66». Она не понимала, что это значит. Я снова пообещал сделать всё от меня зависящее для её мужа и мы расстались.
«Ты знаешь, что стоит за этими словами?» - спросила моя жена, когда дверь за Натальей захлопнулась.
«Я догадываюсь» - ответил я.
«Франц, что-то хотел тебе сказать?»
«Возможно»
«Мне страшно, что происходит?»
«Пока не знаю, но выясню… Не волнуйся».
Конечно, она волновалась. Я и сам был взволнован. Франц арестован, мне досталось его послание, будто из детских игр про поиск тайников или дешёвого детектива, словно кодовое слово секретной организации, доступное только для посвящённых… Раньше я посмеялся бы над такой шуткой, но не сейчас. Жизнь Франца была под угрозой, в застенках тайной полиции поговаривали, творилось всякое. Даже я не знал, что случается с большинством угодивших туда. Это явно была не игра.
На следующий день, провожаемый хмурой и озабоченной супругой, я поехал в библиотеку парламента. 3.12.66 – Франц, как и я, очень любил чтение, возможно это нас и сдружило. Когда-то давно, много лет назад, случайно и шуточно мы придумали некую игру. Кто-то из нас брал книгу в библиотеке, читал её, а потом вместо названия, указывал её номер в картотеке. Так, другой, не зная произведения и автора находил эту книгу и получал своеобразный сюрприз. Чистой воды ребячество. Давно мы так не делали.
Я нашёл нужный номер. Толстый том, большой, в жёстком переплёте. Довольно старый. Внутри между страниц, лежал крохотный диск. Дома я изучил записанные на нём файлы и документы…(вздыхает).
Франц действительно был «неблагонадёжный». Я прочитал его короткое письмо, записанное на диске. Оно предназначалось мне и заканчивалось так:
«я уверен, ты тоже понимаешь в какую ловушку мы все угодили… пока не слишком поздно… нужно остановить его… я нашёл доказательства… Лучевое оружие… оно есть у нас, и он его готов применить…» В одном из файлов было подтверждение. По крупицам собранные факты. Оплата, доставка, свидетельства, возможные планы… Франц лично или кто-то ещё нашёл и свёл воедино разрозненные элементы. Сомневаться было глупо. Документы были подлинными. Франца точно арестовали за этот диск.
- Что вы сделали после?
- Я должен был с кем-то поговорить. А единственный человек, которому я теперь доверял, была моя жена. Она выслушала меня. Помню, как обняла и уверенно, без нотки страха в голосе сказала:
«ЕГО действительно нужно остановить».
Сид Майэр
- Юнхэгун меня впечатлил. Монастырь словно вырос на широком уступе огромной горы, гораздо выше окружающих её вершин. Дорога здесь превращалась практически в тропу, змеёй поднимающуюся к главному входу, напоминающему ворота древней крепости с исторических брошюр. Серые стены, словно вытесанные из скальной породы, нависали над пропастью. Здания, соединённые мостками и переходами, местами вырубленными прямо в основании скалы, смотрели на нас сотнями прямоугольных узких окон. Серые стены, серые крыши. Создавалось впечатление, что человек не построил, а всего лишь слегка приложил руку, изменив под себя, созданные природой скалы, уступы и пещеры, превратив это неприветливое место в обиталище нескольких десятков монахов, живших тут уединённо и замкнуто.
Мы дошли. Вымотались, устали, замёрзли, но дошли. После происшествия с нашим «ограблением» больших неприятностей не было, несколько переломов, ушибов и ран, сопутствующих неподготовленным к такому рода путешествиям людям. Вот и всё. В остальном все были целы и здоровы. Мы справились.
Мистер Пэн ободряюще хлопал по плечам окруживших его людей и радостно улыбался. Я заметил, с каким облегчением он увидел перед собой стены монастыря. Можно легко догадаться, с какой тревогой он ждал этого, ощущая ответственность за доверившихся ему людей. Теперь можно вздохнуть с облегчением.
Сара стояла рядом со мной и щурилась от яркого солнца, по-весеннему тёплого, даже в этих неприглядных, диких местах. Согревающего, несмотря на суровый климат высокогорья.
С завидным облегчением наша колонна, ускорила насколько возможно шаг и растянувшись в длинную цепь, стала преодолевать последние несколько сотен метров по петляющей среди валунов и провалов тропе. Мы с дочерью шли в первых рядах. Мистер Пэн подошёл к массивным деревянным воротам, преградившим нам путь. Постучал в них, висевшим на стальной цепочке молоточком и стал ожидать. Хорошо помню как ворота, приводимые в движение невидимыми механизмами бесшумно распахнулись, открыв нашему взору внутренний двор, в котором стояли одетые в оранжевые одежды люди. Пэн жестом дал нам понять, чтобы мы не двигались, а сам же неторопливым шагом направился к группе людей, также не спеша идущим к воротам. У них состоялся разговор. Короткий, не более нескольких минут. Мистер Пэн оживлённо замахал рукой, приглашая нас присоединиться к нему. Нас приняли.
Так началась наша жизнь в этом уединённом, оторванном от остального мира месте. Оказалось, что помимо нас ещё около сотни людей в разное время, после начала войны, группами или даже поодиночке пришли в Юнхэгун в поисках убежища. Монахи никому не отказывали.
- Там действительно жили настоящие монахи?
- Да. Представьте себе, последователи древней религии, забытой почти повсюду и живущие тут на выделяемые правительством средства, как дань уважения к их прошлому, к почти забытой и ставшей историей культуре.
Я впервые видел таких людей. Немногословные, выдержанные, спокойные. Живущие по странным для меня законам и понятиям. Отринувшие всё современное, ушедшие в собственное духовное развитие. На самом деле у них было чему поучиться. Что-то я унёс собой из монастыря, что-то во мне изменили эти люди. Несколько месяцев, что мы прожили там, научили меня по-другому смотреть на мир, представьте, что может произойти с человеком, оставшимся там навсегда, посвятившему жизнь Юнхэгуну… У правительства есть планы по его восстановлению. Не уверен, что они сбудутся в ближайшие годы, но когда-нибудь я надеюсь увидеть его вновь таким каким он был.
Приняли нас хорошо. Места для нас всех было с избытком. Вода поступала в монастырь из горных источников, запасы провизии, накопленные неприхотливыми обитателями Юнхэгуна, позволяли нам продержаться здесь долгие месяцы. К тому же выяснилось, что монахи, ведя отшельнический образ жизни, почти не пользовались благами цивилизации, но при этом не брезговали современными способами выращивания сельхоз культур. У них имелась довольно большая гидропонная теплица, обеспечивающая их овощами и некоторыми видами злаков. И как я узнал немного позже, у них была современная и отлично оборудованная станция связи, способная принимать сигналы со всей планеты. С её помощью они связывались с остальным миром, сообщая о редких происшествиях или делая заказы на доставку всего необходимого для их существования. Очередной пример «допотопного и ультрасовременного». Работали они с ней неумело. А я благодаря неплохим познаниям в технике смог, со временем воспользоваться всеми её возможностями. И это дало нам представление о том, что происходит в мире, от которого мы убежали.
Наша жизнь в Юнхэгуне протекала спокойно и размеренно. Для детей организовали несколько школьных классов, преподавали там их же родители. Взрослые ежедневно занимались необходимыми для нашей жизнедеятельности и безопасности делами. Работали в теплице, иногда охотились, поддерживали в чистоте территорию и занимались приготовлением пищи. Мы сформировали наши «вооружённые силы», двадцать мужчин, умеющих обращаться с оружием день и ночь, по сменам, несли стражу на стенах монастыря. Иногда они же отправлялись в разведывательные вылазки, исследую подступы к Юнхэгуну и охотясь на диких животных, часто встречающихся в этих местах. Добытые трофеи не давали существенного прибавления к нашему столу, но по сложившейся традиции, собирали всех нас в огромной зале монастыря, за общим, почти праздничным ужином, сглаживающим наше существование.
После нашего прихода в монастыре появилось всего несколько человек новичков, пришедших издалека. Похоже, все, кто знал или мог добраться до этого места, уже были здесь. Из их рассказов мало что можно было понять, пробираясь сюда вдали от основных дорог, прячась от всех, по возможности избегая встреч с остальными людьми, они не знали и не могли сообщить ничего существенного о ситуации на планете. Я попросил и получил разрешение на использование средств связи, имеющихся у нас. Мистер Пэн поддержал мою инициативу. Нам всем хотелось знать, что происходит вокруг. А ему, пожалуй, больше остальных, его сын … он давно не связывался с ним.
