В одном краю много сотен лет назад разразилась страшная война. Земля и небо окрасились багрянцем – так много было пролито здесь крови. И долго потом чёрной выжженной пустошью стояли плодородные до того земли.
Но милосердна Мать Всего Сущего. Робкие травы саваном укрыли раны земные. Дремучие леса вознеслись под небеса вечным памятником павшим в той битве. И вновь ожил этот край.
Запели в лесу птицы, проложили тропы дикие звери, жучки-червячки приют себе нашли. И прочая тварь живая, что в мире существует.
Не давались эти земли лишь людскому племени – тем, кто осквернил некогда места эти кровью, кто законы жизни нарушил. Не раз и не два пытались то вольные охотники, то колдуны в лес этот пройти. Не пускала их земля: топью под ногами оборачивалась, травами ноги заплетала. Насылали боги ветры такие сильные, что человека с места столкнуть могли, и грозы столь ужасные, что казалось, рассыплются осколками и канут в бездну и небесный свод, и твердь земная.
Однажды так осерчала Мать Всего Сущего, что затрясла и разломила землю. Остался на одной стороне разлома возрождённый к жизни край, а на другой – все человеческие владения. Потекла по дну разлома река – человеку не переплыть.
Прошло ещё сколько-то десятилетий – а может и веков, никому то не ведомо. Появился раз на крутом обрыве у пропасти кривобокий домишко, за ним другой, третий – так и выросло новое селение.
Жили здесь люди суровые, к невзгодам привыкшие. Случайные путники, что попадали в это селение, говаривали, что были они беглыми каторжниками. Другие пустили слух, что из родного дома выгнала их беда не хуже стародавней войны. А совсем уж дурные шептали, что и не люди вовсе над пропастью живут, а духи потусторонние. И сама мать-земля всё их селение из нутра своего вытолкнула, чтобы они, мол, заповедные её края оберегали.
Словом, болтали многое, а до истины никому и дела не было.
Селение росло. Ходили на охоту мужики, блюли дом женщины. Хватало и детей, и работы для них – всё как у прочих людей. Возили из села в ближний город за пять дней пути на продажу рыбу, зерно, мёд и меха. Зазывали купцов на ярмарки да женихов окрестных породниться. А ещё слыли отчаянными храбрецами и не боялись за три месяца пути отправляться в стольный град, правителю послужить. Да не только мужики, но и девки!
Одного лишь запрета не нарушали селяне – ни один из них не пытался реки пересечь, чтобы в запретный лес попасть. И даже малые дети знали: хочешь мирно жить – не тревожь души тех, кто кровью полил земли за рекой.
Однажды в ярмарочную неделю явился в селение над пропастью странник. Был он до бровей закутан в поседевший от дорожной пыли плащ, обут в стоптанные башмаки, при себе имел лишь узелок с пожитками, нанизанный на крепкую палку, а в карманах шуршали бумажки, в которые обычно заворачивают самые дешёвые конфеты.
Странник устроился на самом краю площади, положил свой узелок на землю и затих. Мигом набежала любопытная ребятня, окружила таинственного незнакомца. А тот и впрямь вынул из кармана плаща горсть леденцов и принялся их раздавать.
Жители селения злых людей встречали – кого только по дорогам не ходит! Но в усталом страннике никто злодея не заподозрил. Одна хозяйка поднесла ему кувшин с молоком, другая через ребёнка передала кусок хлеба, третья и вовсе на сеновале переночевать предложила. Странник лишь поблагодарил их, головой покачал и ответил, что не кончен ещё его путь.
- Куда же тебе дальше идти? – всплеснула руками одна женщина. – Тут мир кончается. А за пропасть нет человеку хода, ни конному, ни пешему. Запрет на то сама Мать Всего Сущего наложила, и не нам его отменять.
Ничего на те слова не ответил странник, лишь ниже над своими пожитками склонился, точно старик он, много чего повидавший.
Мигом по всему селению разнёсся слух, что путник перехожий запрет великий нарушить желает – через реку переправиться, в Проклятый лес, духов тревожить хочет отправиться. Тут уж и мужики набежали, и стариков под руки привели. Все неподалёку топчутся, странника рассматривают, а приблизиться никто не решается.
Заговорили сначала шёпотом, потом и громче, что, может, и вовсе это не странник, а колдун какой, и пришёл он селение от тревожного соседства избавить. Сразу же нашёлся кто-то, кто сказал: а вдруг колдун, наоборот, погубить их хочет? И опять пошли толки да пересуды.
Лишь путник сидит молча, точно задремал под гомон людской, да дети так вокруг него и вьются. Вдруг что забавное он делать умеет? Как, например, фокусник давешний, что и петухом кричал, и огонь изо рта выдувал, и монетки из чужих ушей вынимал.
Так день к вечеру и приблизился.
Стоило солнышку к земле скатиться, как поднялся путник, поблагодарил селян за гостеприимство и побрёл тихонько из села прочь.
- Куда же ты, добрый человек?! – тут же забеспокоились женщины. – Не в хорошее время в путь собрался. Переночуй, а уж утром с солнышком и пойдёшь, куда тебя ноги ведут.
- За беспокойство благодарствую, а для пути моего и ночного солнца хватит, - чуть усмехнувшись, ответил странник. – Не колдун я, и души Проклятого леса мне тревожить нет нужды. Да только и не у вас то, что я ищу.
Сказал так – и за околицу вышел. Через пять минут он уж в маленькую точку превратился, а через полчаса и следы его на дороге ветер сгладил. Словно и не бывало в селении над пропастью гостя случайного.
На другой день никто уж и не поминал странника. Хозяйки делом привычным занялись: скотину накормить-напоить-подоить, завтрак-обед на всю семью наготовить, ребятню с работой из дома выгнать. Только тут-то всё и не заладилось.
Кликнула одна, другая, третья своих дочек-сыновей, а они не откликаются. Бывало и такое, что, набегавшись за день, крепко спали детишки, да только уж не до полудня же им спать!
Поспешили хозяйки в дома, детушек непослушных будить – да так крик по селению и поднялся. Пусты оказались лежанки и лавки, на которых дети обычно спали. Ни одёжки, ни обувки их не осталось, и самих никто не видал. Одна хозяйка голосит, другая ей подтягивает, а третья детишек к себе крепче прижимает. Не все, оказывается, дети пропали.
Опять собрались на площади мужики, стариков привели под руки. Сидят – думают, как так вышло. Матери, что себя от горя позабыли, словами обидными бросаются на соседок своих:
- Колдуньи! Наших деток уморили, чтобы свои живее были!
- А с соседушкой, змеюкой подколодной, мы на днях поссорились, вот она мне и отомстила, колдовство злое на мой дом направила, дитятко моё погубила!
- Давно она на мужа моего глазами хлопала. Видать, и ребятёнка моего припрятала, чтобы мужику разум застить!
Стоят, друг на друга ругаются, пока старшие думу думают. Считали, судили-рядили да догадались: пропали только те дети, которые вчера вокруг странника перехожего крутились да конфеты его зачарованные пробовали.
Поутихли женщины, на соседок смущённо поглядывать стали. Знать, сами виноваты, что не остерегли чадушек у незнакомца угощение брать. Видать, и впрямь колдуном он оказался. Да недобрым, коли матерей счастья их лишил. Теперь уж в детушек все крепче вцепились – как знать, вдруг ещё как колдун их обманет, чтобы и последнюю отраду в старости похитить?
А парни молодые наоборот прибодрились. В один голос кричат: надо вслед колдуну тому пускаться. Пешим он, хоть и ночь шёл, далеко ли убрести мог? А уж на конях быстро его догонят да к ответу призовут.
И опять тарарам поднялся: матери орут «Не пущу!», отцы – «Не глупей вас думу думают!». И гомон стоит такой, что деревья трясутся. Всё селение собралось, о работах забыло.
Одна только женщина постояла немного, послушала, та тихонько к своему дому пошла. Звали её Разумна. Жила она вдовой у самой околицы, муж весной прошлой на охоте погиб, а родители и того раньше к предкам отправились. Так одна хозяйство и ворочала да двоих деток растила. И вот не нашла их сегодня поутру – знать, и они волшебные леденцы пробовали, потому и сгинули. Не на кого ей было надеяться, не для кого больше стараться.
Собрала Разумна себе в дорогу узелок с едой, в мужнину одежду обрядилась, косы под колпак спрятала. Вывела из сараюшки коня старого, взобралась ему на спину и поехала потихоньку той дорогой, по которой вчера путник из селения вышел. Никто за спорами того и не заметил.
Долго ли, коротко ли ехала, притомилась. Устроилась она в тени невысокой берёзки, коня к траве пустила. И так тихо и спокойно вокруг было, что задремала она.
И вот чудится Разумне сквозь сон, будто плачет кто-то, на жизнь свою жалуется:
- Ах, совсем меня никто не жалеет. До самой земли уже веточки склонились, скоро поползут по мне жучки-букашки, все листики съедят. И буду я стоять голая, некрасивая.
Очнулась Разумна, смотрит по сторонам – кто это мог тут разговаривать? Только никого рядом нет, лишь берёзка листвой шелестит. Подумала-подумала, нашла палку сухую, подпёрла веточки у берёзки, чтобы повыше были да дальше поехала.
К вечеру добралась Разумна до реки. Широко воды раскинулись, текут стремительно. С наскоку не переправиться. Решила устроиться на бережку ночевать.
Подобрала веточку, ножиком заострила да в тихой заводи рыбку себе к ужину поймала. И всё бы хорошо, да только тяжело на сердце. Целый день она торопилась, старого коня погоняла, а путника давешнего так и не догнала. И догонит ли, раз он колдуном оказался?
С такими мыслями тягостными и заснула. А во сне опять чудится, будто кто-то жалуется:
- Ох, и тяжко мне. Как ни тороплюсь, как ни изгибаюсь, то и дело камни попадаются. Так до матушки-речки и не доберусь я, от солнца жгучего испарюсь, о камни разобьюсь. Нет рядом помощников добрых, кто мне путь освободил бы.
И голосок такой тонкий, словно ручеёк по камешкам журчит.
Наутро рано поднялась Разумна, сразу свой сон вспомнила. Стала по сторонам смотреть – кто бы это говорить мог? Пусто на берегу речном, только неподалёку ручеёк по камешкам струится, да в одном месте камень большой ему русло перегородил. Пожалела она речкиного сыночка, принялась палкой валун откапывать. Потом из пояса своего верёвку сделала, коня впрягла. Так валун с места и сдвинули, а довольный ручеёк вниз по склону с радостным плеском побежал.
Вновь отправилась Разумна в путь. Коня погоняет, а у самой в мыслях: уж на второй-то день точно странника настигну и обо всём у него выспрошу. Только как они ни торопилась, дорога пуста оставалась. Пожалела тут Разумна, что мужской науке читать следы не обучена, да ничего не поделаешь.
Так день и прошёл.
Остановилась на ночь, припасы свои осмотрела и всё доедать не стала – как знать, встретится ли завтра жильё человеческое. Уж лучше в лесу грибы-ягоды поискать, чем без хлеба оставаться.
Посидела, в задумчивости глядя в небеса. Сверху подмигивали высокие звёзды. Заплакала было женщина – детки её любили смотреть на «небесные огоньки», - но быстро самой себе приказала не раскисать. Если не ей, кому ещё своих детушек из беды вызволять?
С тем и уснула.
Спит – и сквозь сон слышит, как плачет кто-то, да так горько, что сердце разрывается. И кажется, как говорит некто, что сгинул он в чужом краю, а ни отец, ни мать о том не знают, не ведают. А теперь на могилу пустую никто не приходит, да и сама могила, поди, уж травой заросла да с землёй сровнялась.
Поутру Разумна, как и собиралась, пошла в лес. Далеко от своей полянки не уходила, но и тут грибов нашла немало. Приглядывалась она, кому или чему в этом месте может помощь её понадобиться, ведь первые два сна вещими оказались, но ни могилы, ни плакальщика не отыскала.
Тронулась она в путь да всё о странном сне раздумывала. Тут дорога вильнула и вывела на самый край Великой пропасти, что Мать Всего Сущего сотворила. Увидела женщина заповедный край, проклятый лес, и поняла, что обращались к ней во сне души погибших, плакали об одиночестве своём.
Притихла Разумна. Тяжело на душе стало. Всем она помочь сумела – и берёзке, и ручейку, а как душам погибших их бремя облегчить – не знает.
Так в раздумьях весь день и прошёл. Ей о страннике уже и не вспомнилось. Старый конь всё шагал и шагал вперёд. А к вечеру вывела дорога путницу к селению.
Остановила Разумна коня. Боится в селение въезжать. Если дорога крюк сделала и к дому вернула – засмеют. Полезла баба в мужское дело да ни с чем и вернулась. Если же прямо всё вела, то до города ещё два дня ехать, а до той поры нет человеческого жилья близ Пропасти.
И долго бы она так рассуждала, если бы старый конь сам к жилью не потянулся.
Едет по селению, смотрит: деревня как деревня. Дети по улице бегают, гусей гоняют, собаки к чужачке принюхиваются, за околицей стадо мычит, взрослые свою работу делают. Только одеты странно. Мужчины в одежде длиннополой, что едва по земле не метёт, у женщин подолы короче, а из-под них штаны мужские торчат. И причёсаны непривычно. Мужчины безбороды и длинноволосы, у женщин всё до волосинки подобрано и в косы на голове закручено.
Доехала Разумна до площади, смотрит – странник сидит. Увидел её, обрадовался и говорит:
- Ну, хоть кто-то дела не побоялся. Знать, не только языками чесать умеют в вашем селении.
Набросилась на него женщина:
- Ах, ты, такой-сякой! Возвращай-ка наших детушек! К тебе, змею проклятому, со всем почтением отнеслись, кров своей предложили, а ты горе такое в семьи наши принёс.
- Горе – не горе, а оглянись-ка ты вокруг, присмотрись к людям, - с усмешкой посоветовал странник. – Али кого признаешь?
Смутилась Разумна, решила совету последовать. Глядь – а под странными одёжками да причёсками лица знакомые. Тот вон дед прошлым летом преставился, а малыша другого только зимой провожали – в проруби утонул. А вдруг вдали показались родные лица – мать с отцом да муж, которых Разумна уже давно оплакала. Тут-то она и поняла, что давно уж не на живой земле селение это выстроено, а попала она в мир мёртвых.
- Тяжкий грех на роде человеческом лежит, да не каждому его осознать дано, - тихо заговорил странник. – Мать Всего Сущего добра и милостива. Простила она детей неразумных своих, да от того душам погибших легче не стало. Тебе же дар дан – слышать тех, кому помощь нужна. Потому и за мной вдогонку отправилась. Всем помочь сумела, лишь плач земли не угадала, не утешила её. А покуда земля страдает, мучаются и дети её. Ваших же детей она призвала, чтобы иное воплощение им дать, от жизни неправедной отвратить.
Вспыхнула в сердце Разумны такая ярость, что с клаками на странника броситься была готова, но удержалась и спрашивает:
- Как же мне земле помочь, чтобы она детей наших вернула? Одна я, а край запретный безграничен, никто его истинного величия не знает.
- Приходи на закате к Великой Пропасти, я тебя научу.
Сказал так странник – и пропал, точно и не было его. Подивилась Разумна чуду такому, головой покачала, да к указанному месту на коне поехала. Остереглась в дом проситься: хоть и родные ей отец с матерью, да давно уже ушли они. А каждый знает – у мёртвого ни еды, ни питья брать нельзя, не то навсегда на том свете останешься.
Развела Разумна костёр у края пропасти, собранные утром грибы на прутиках поджарила да спать легла, назначенного времени дожидаясь. И привиделись ей родители. Стоят рядом, а всё же по-особому. Мать словно весь мир обнять хочет, а отец близ неё так всё осматривает, точно защитить от зла какого хочет.
Но милосердна Мать Всего Сущего. Робкие травы саваном укрыли раны земные. Дремучие леса вознеслись под небеса вечным памятником павшим в той битве. И вновь ожил этот край.
Запели в лесу птицы, проложили тропы дикие звери, жучки-червячки приют себе нашли. И прочая тварь живая, что в мире существует.
Не давались эти земли лишь людскому племени – тем, кто осквернил некогда места эти кровью, кто законы жизни нарушил. Не раз и не два пытались то вольные охотники, то колдуны в лес этот пройти. Не пускала их земля: топью под ногами оборачивалась, травами ноги заплетала. Насылали боги ветры такие сильные, что человека с места столкнуть могли, и грозы столь ужасные, что казалось, рассыплются осколками и канут в бездну и небесный свод, и твердь земная.
Однажды так осерчала Мать Всего Сущего, что затрясла и разломила землю. Остался на одной стороне разлома возрождённый к жизни край, а на другой – все человеческие владения. Потекла по дну разлома река – человеку не переплыть.
Прошло ещё сколько-то десятилетий – а может и веков, никому то не ведомо. Появился раз на крутом обрыве у пропасти кривобокий домишко, за ним другой, третий – так и выросло новое селение.
Жили здесь люди суровые, к невзгодам привыкшие. Случайные путники, что попадали в это селение, говаривали, что были они беглыми каторжниками. Другие пустили слух, что из родного дома выгнала их беда не хуже стародавней войны. А совсем уж дурные шептали, что и не люди вовсе над пропастью живут, а духи потусторонние. И сама мать-земля всё их селение из нутра своего вытолкнула, чтобы они, мол, заповедные её края оберегали.
Словом, болтали многое, а до истины никому и дела не было.
Селение росло. Ходили на охоту мужики, блюли дом женщины. Хватало и детей, и работы для них – всё как у прочих людей. Возили из села в ближний город за пять дней пути на продажу рыбу, зерно, мёд и меха. Зазывали купцов на ярмарки да женихов окрестных породниться. А ещё слыли отчаянными храбрецами и не боялись за три месяца пути отправляться в стольный град, правителю послужить. Да не только мужики, но и девки!
Одного лишь запрета не нарушали селяне – ни один из них не пытался реки пересечь, чтобы в запретный лес попасть. И даже малые дети знали: хочешь мирно жить – не тревожь души тех, кто кровью полил земли за рекой.
Однажды в ярмарочную неделю явился в селение над пропастью странник. Был он до бровей закутан в поседевший от дорожной пыли плащ, обут в стоптанные башмаки, при себе имел лишь узелок с пожитками, нанизанный на крепкую палку, а в карманах шуршали бумажки, в которые обычно заворачивают самые дешёвые конфеты.
Странник устроился на самом краю площади, положил свой узелок на землю и затих. Мигом набежала любопытная ребятня, окружила таинственного незнакомца. А тот и впрямь вынул из кармана плаща горсть леденцов и принялся их раздавать.
Жители селения злых людей встречали – кого только по дорогам не ходит! Но в усталом страннике никто злодея не заподозрил. Одна хозяйка поднесла ему кувшин с молоком, другая через ребёнка передала кусок хлеба, третья и вовсе на сеновале переночевать предложила. Странник лишь поблагодарил их, головой покачал и ответил, что не кончен ещё его путь.
- Куда же тебе дальше идти? – всплеснула руками одна женщина. – Тут мир кончается. А за пропасть нет человеку хода, ни конному, ни пешему. Запрет на то сама Мать Всего Сущего наложила, и не нам его отменять.
Ничего на те слова не ответил странник, лишь ниже над своими пожитками склонился, точно старик он, много чего повидавший.
Мигом по всему селению разнёсся слух, что путник перехожий запрет великий нарушить желает – через реку переправиться, в Проклятый лес, духов тревожить хочет отправиться. Тут уж и мужики набежали, и стариков под руки привели. Все неподалёку топчутся, странника рассматривают, а приблизиться никто не решается.
Заговорили сначала шёпотом, потом и громче, что, может, и вовсе это не странник, а колдун какой, и пришёл он селение от тревожного соседства избавить. Сразу же нашёлся кто-то, кто сказал: а вдруг колдун, наоборот, погубить их хочет? И опять пошли толки да пересуды.
Лишь путник сидит молча, точно задремал под гомон людской, да дети так вокруг него и вьются. Вдруг что забавное он делать умеет? Как, например, фокусник давешний, что и петухом кричал, и огонь изо рта выдувал, и монетки из чужих ушей вынимал.
Так день к вечеру и приблизился.
Стоило солнышку к земле скатиться, как поднялся путник, поблагодарил селян за гостеприимство и побрёл тихонько из села прочь.
- Куда же ты, добрый человек?! – тут же забеспокоились женщины. – Не в хорошее время в путь собрался. Переночуй, а уж утром с солнышком и пойдёшь, куда тебя ноги ведут.
- За беспокойство благодарствую, а для пути моего и ночного солнца хватит, - чуть усмехнувшись, ответил странник. – Не колдун я, и души Проклятого леса мне тревожить нет нужды. Да только и не у вас то, что я ищу.
Сказал так – и за околицу вышел. Через пять минут он уж в маленькую точку превратился, а через полчаса и следы его на дороге ветер сгладил. Словно и не бывало в селении над пропастью гостя случайного.
На другой день никто уж и не поминал странника. Хозяйки делом привычным занялись: скотину накормить-напоить-подоить, завтрак-обед на всю семью наготовить, ребятню с работой из дома выгнать. Только тут-то всё и не заладилось.
Кликнула одна, другая, третья своих дочек-сыновей, а они не откликаются. Бывало и такое, что, набегавшись за день, крепко спали детишки, да только уж не до полудня же им спать!
Поспешили хозяйки в дома, детушек непослушных будить – да так крик по селению и поднялся. Пусты оказались лежанки и лавки, на которых дети обычно спали. Ни одёжки, ни обувки их не осталось, и самих никто не видал. Одна хозяйка голосит, другая ей подтягивает, а третья детишек к себе крепче прижимает. Не все, оказывается, дети пропали.
Опять собрались на площади мужики, стариков привели под руки. Сидят – думают, как так вышло. Матери, что себя от горя позабыли, словами обидными бросаются на соседок своих:
- Колдуньи! Наших деток уморили, чтобы свои живее были!
- А с соседушкой, змеюкой подколодной, мы на днях поссорились, вот она мне и отомстила, колдовство злое на мой дом направила, дитятко моё погубила!
- Давно она на мужа моего глазами хлопала. Видать, и ребятёнка моего припрятала, чтобы мужику разум застить!
Стоят, друг на друга ругаются, пока старшие думу думают. Считали, судили-рядили да догадались: пропали только те дети, которые вчера вокруг странника перехожего крутились да конфеты его зачарованные пробовали.
Поутихли женщины, на соседок смущённо поглядывать стали. Знать, сами виноваты, что не остерегли чадушек у незнакомца угощение брать. Видать, и впрямь колдуном он оказался. Да недобрым, коли матерей счастья их лишил. Теперь уж в детушек все крепче вцепились – как знать, вдруг ещё как колдун их обманет, чтобы и последнюю отраду в старости похитить?
А парни молодые наоборот прибодрились. В один голос кричат: надо вслед колдуну тому пускаться. Пешим он, хоть и ночь шёл, далеко ли убрести мог? А уж на конях быстро его догонят да к ответу призовут.
И опять тарарам поднялся: матери орут «Не пущу!», отцы – «Не глупей вас думу думают!». И гомон стоит такой, что деревья трясутся. Всё селение собралось, о работах забыло.
Одна только женщина постояла немного, послушала, та тихонько к своему дому пошла. Звали её Разумна. Жила она вдовой у самой околицы, муж весной прошлой на охоте погиб, а родители и того раньше к предкам отправились. Так одна хозяйство и ворочала да двоих деток растила. И вот не нашла их сегодня поутру – знать, и они волшебные леденцы пробовали, потому и сгинули. Не на кого ей было надеяться, не для кого больше стараться.
Собрала Разумна себе в дорогу узелок с едой, в мужнину одежду обрядилась, косы под колпак спрятала. Вывела из сараюшки коня старого, взобралась ему на спину и поехала потихоньку той дорогой, по которой вчера путник из селения вышел. Никто за спорами того и не заметил.
Долго ли, коротко ли ехала, притомилась. Устроилась она в тени невысокой берёзки, коня к траве пустила. И так тихо и спокойно вокруг было, что задремала она.
И вот чудится Разумне сквозь сон, будто плачет кто-то, на жизнь свою жалуется:
- Ах, совсем меня никто не жалеет. До самой земли уже веточки склонились, скоро поползут по мне жучки-букашки, все листики съедят. И буду я стоять голая, некрасивая.
Очнулась Разумна, смотрит по сторонам – кто это мог тут разговаривать? Только никого рядом нет, лишь берёзка листвой шелестит. Подумала-подумала, нашла палку сухую, подпёрла веточки у берёзки, чтобы повыше были да дальше поехала.
К вечеру добралась Разумна до реки. Широко воды раскинулись, текут стремительно. С наскоку не переправиться. Решила устроиться на бережку ночевать.
Подобрала веточку, ножиком заострила да в тихой заводи рыбку себе к ужину поймала. И всё бы хорошо, да только тяжело на сердце. Целый день она торопилась, старого коня погоняла, а путника давешнего так и не догнала. И догонит ли, раз он колдуном оказался?
С такими мыслями тягостными и заснула. А во сне опять чудится, будто кто-то жалуется:
- Ох, и тяжко мне. Как ни тороплюсь, как ни изгибаюсь, то и дело камни попадаются. Так до матушки-речки и не доберусь я, от солнца жгучего испарюсь, о камни разобьюсь. Нет рядом помощников добрых, кто мне путь освободил бы.
И голосок такой тонкий, словно ручеёк по камешкам журчит.
Наутро рано поднялась Разумна, сразу свой сон вспомнила. Стала по сторонам смотреть – кто бы это говорить мог? Пусто на берегу речном, только неподалёку ручеёк по камешкам струится, да в одном месте камень большой ему русло перегородил. Пожалела она речкиного сыночка, принялась палкой валун откапывать. Потом из пояса своего верёвку сделала, коня впрягла. Так валун с места и сдвинули, а довольный ручеёк вниз по склону с радостным плеском побежал.
Вновь отправилась Разумна в путь. Коня погоняет, а у самой в мыслях: уж на второй-то день точно странника настигну и обо всём у него выспрошу. Только как они ни торопилась, дорога пуста оставалась. Пожалела тут Разумна, что мужской науке читать следы не обучена, да ничего не поделаешь.
Так день и прошёл.
Остановилась на ночь, припасы свои осмотрела и всё доедать не стала – как знать, встретится ли завтра жильё человеческое. Уж лучше в лесу грибы-ягоды поискать, чем без хлеба оставаться.
Посидела, в задумчивости глядя в небеса. Сверху подмигивали высокие звёзды. Заплакала было женщина – детки её любили смотреть на «небесные огоньки», - но быстро самой себе приказала не раскисать. Если не ей, кому ещё своих детушек из беды вызволять?
С тем и уснула.
Спит – и сквозь сон слышит, как плачет кто-то, да так горько, что сердце разрывается. И кажется, как говорит некто, что сгинул он в чужом краю, а ни отец, ни мать о том не знают, не ведают. А теперь на могилу пустую никто не приходит, да и сама могила, поди, уж травой заросла да с землёй сровнялась.
Поутру Разумна, как и собиралась, пошла в лес. Далеко от своей полянки не уходила, но и тут грибов нашла немало. Приглядывалась она, кому или чему в этом месте может помощь её понадобиться, ведь первые два сна вещими оказались, но ни могилы, ни плакальщика не отыскала.
Тронулась она в путь да всё о странном сне раздумывала. Тут дорога вильнула и вывела на самый край Великой пропасти, что Мать Всего Сущего сотворила. Увидела женщина заповедный край, проклятый лес, и поняла, что обращались к ней во сне души погибших, плакали об одиночестве своём.
Притихла Разумна. Тяжело на душе стало. Всем она помочь сумела – и берёзке, и ручейку, а как душам погибших их бремя облегчить – не знает.
Так в раздумьях весь день и прошёл. Ей о страннике уже и не вспомнилось. Старый конь всё шагал и шагал вперёд. А к вечеру вывела дорога путницу к селению.
Остановила Разумна коня. Боится в селение въезжать. Если дорога крюк сделала и к дому вернула – засмеют. Полезла баба в мужское дело да ни с чем и вернулась. Если же прямо всё вела, то до города ещё два дня ехать, а до той поры нет человеческого жилья близ Пропасти.
И долго бы она так рассуждала, если бы старый конь сам к жилью не потянулся.
Едет по селению, смотрит: деревня как деревня. Дети по улице бегают, гусей гоняют, собаки к чужачке принюхиваются, за околицей стадо мычит, взрослые свою работу делают. Только одеты странно. Мужчины в одежде длиннополой, что едва по земле не метёт, у женщин подолы короче, а из-под них штаны мужские торчат. И причёсаны непривычно. Мужчины безбороды и длинноволосы, у женщин всё до волосинки подобрано и в косы на голове закручено.
Доехала Разумна до площади, смотрит – странник сидит. Увидел её, обрадовался и говорит:
- Ну, хоть кто-то дела не побоялся. Знать, не только языками чесать умеют в вашем селении.
Набросилась на него женщина:
- Ах, ты, такой-сякой! Возвращай-ка наших детушек! К тебе, змею проклятому, со всем почтением отнеслись, кров своей предложили, а ты горе такое в семьи наши принёс.
- Горе – не горе, а оглянись-ка ты вокруг, присмотрись к людям, - с усмешкой посоветовал странник. – Али кого признаешь?
Смутилась Разумна, решила совету последовать. Глядь – а под странными одёжками да причёсками лица знакомые. Тот вон дед прошлым летом преставился, а малыша другого только зимой провожали – в проруби утонул. А вдруг вдали показались родные лица – мать с отцом да муж, которых Разумна уже давно оплакала. Тут-то она и поняла, что давно уж не на живой земле селение это выстроено, а попала она в мир мёртвых.
- Тяжкий грех на роде человеческом лежит, да не каждому его осознать дано, - тихо заговорил странник. – Мать Всего Сущего добра и милостива. Простила она детей неразумных своих, да от того душам погибших легче не стало. Тебе же дар дан – слышать тех, кому помощь нужна. Потому и за мной вдогонку отправилась. Всем помочь сумела, лишь плач земли не угадала, не утешила её. А покуда земля страдает, мучаются и дети её. Ваших же детей она призвала, чтобы иное воплощение им дать, от жизни неправедной отвратить.
Вспыхнула в сердце Разумны такая ярость, что с клаками на странника броситься была готова, но удержалась и спрашивает:
- Как же мне земле помочь, чтобы она детей наших вернула? Одна я, а край запретный безграничен, никто его истинного величия не знает.
Прода от 03.01.2023, 22:33
- Приходи на закате к Великой Пропасти, я тебя научу.
Сказал так странник – и пропал, точно и не было его. Подивилась Разумна чуду такому, головой покачала, да к указанному месту на коне поехала. Остереглась в дом проситься: хоть и родные ей отец с матерью, да давно уже ушли они. А каждый знает – у мёртвого ни еды, ни питья брать нельзя, не то навсегда на том свете останешься.
Развела Разумна костёр у края пропасти, собранные утром грибы на прутиках поджарила да спать легла, назначенного времени дожидаясь. И привиделись ей родители. Стоят рядом, а всё же по-особому. Мать словно весь мир обнять хочет, а отец близ неё так всё осматривает, точно защитить от зла какого хочет.
