Каждый знал – богаты добычей заповедные места. Нашлись желающие блага получить, отправились они на поиски, да и сгинули бесследно.
День прошёл, другой пролетел. Неделя мгновением мелькнула, за ней другая. Никак не дождётся царевна драгоценного дара. Повелела она тогда во второй раз всех собрать у царского дворца. Меньше уже народа на зов явилось, но нашлись всё же охотники.
Вновь объявляет глашатай: кто добудет для царевны дивную жемчужину, того наградят по-царски, столько золота и серебра надводного царства вручат, сколько своими руками унести получится.
Собрались до денег охочие наёмники, да младшие сыновья, да те, кому ещё на царевну любоваться не наскучило. Посовещались между собой, договорились, кому куда идти жемчужину искать, и поплыли в разные стороны.
День прошёл, другой пролетел. Неделя мгновением мелькнула, за ней другая. Ждёт – не дождётся царевна диковинки драгоценной. Повелела она тогда в третий раз всех собрать у царского дворца. Совсем мало искателей своей судьбы явилось.
Опять объявляет глашатай: кто добудет для царевны дивную жемчужину, тот получит в жёны царскую дочь и половину подводного царства в придачу.
Тайком среди прочих прошли на царский двор несколько королевичей из крошечных королевств, откуда-то из северных морей, и две юркие тени. Получили все желающие благословение царевны и отправились в свой нелёгкий путь.
Остались на дворе те две чуть заметные тени. Притаились они у самой стены, где тень гуще и стали ждать чего-то.
Спустя некоторое время отправилась в сад прогуляться царевна. Забрела она в дальний уголок и остановилась, призадумавшись. Видимо, совсем уж неисполнимое желание она загадала, или нет в их морях и океанах дивного жемчуга.
Тут-то и выплыли из тени две мурены, обвились змеями вокруг царевны и замерли словно в ожидании приказа. Замерла девушка, пошевелиться боится – всем известно коварство этих рыб. А те между собой беседуют, словно ничего и не произошло.
- Слышал мой брат, - вкрадчиво заговорила одна из них, - что ищет прекрасная царевна дивное сокровище.
- Так и есть, - прошипела в ухо царевне вторая мурена.
- Но не те ищут и не там, - продолжал первый.
- Истинно так.
- Нет большей драгоценности, чем дочь нашего царя, сияющая царевна, краше которой не сыскать во всём мире.
- Не ищи драгоценности там, где нет её, - льстиво шепнула мурена. – Нет большей драгоценности, чем ты, госпожа моя.
Так и шептали мурены то в одно ухо царевне, то в другое, вместе и поодиночке, ни на шаг от неё не отставали, пока не уверовала в их слова дочь подводного царя. Возгордилась она своей ценностью, сама себя Жемчужиной называть стала. Любого, кто обращался к ней по-прежнему, вон от себя отсылала. А тех, кого на поиски сокровища подводного сокровища отправила, вовсе из головы выкинула.
Но королевичи дела своего не бросали. Много ли, мало ли времени прошло, а стали они понемногу возвращаться. Каждый нёс с собой жемчуга полные горсти, только никого не желала принимать та, кто себя драгоценной Жемчужиной возомнила.
С каждым новым вернувшимся юношей всё большее недовольство овладевало царской дочерью, а мурены так и нашёптывали ей в уши свои льстивые речи. Высокомерие её стало столь высоко, что не желал никто общаться с царевной. Та же не верила больше никому, кроме двоих своих постоянных спутников.
Но вот вернулся из поисков самый последний королевич и принёс подводному царю воистину прекрасную жемчужину. Была она круглее всех прочих, светилась ровным светом и играла всеми надводными красками, стоило пробиться к ней сквозь толщу воды солнечному лучу.
Все восхитились дивной находкой и единогласно заявили, что прекраснее жемчужины не сыскать нигде. Позвали царевну, чтобы вручить ей дар. Уже и морской царь объявил королевичу, что сдержит своё слово и отдаст ему в жёны свою дочь.
Да только сама царевна, оглядев находку, сморщила носик и заявила:
- Давно уж найдена самая прекрасная жемчужина, и она – перед вами.
И с таким важным видом заявила это царская дочь, что не выдержал кто-то и засмеялся над нею. Рассердилась было царевна, хотела приказать страже выгнать всех, кто с ней не согласен, да только всё больше и больше народа вокруг смеялись над зазнавшейся девушкой. И вскоре даже стражники с трудом сдерживали смех.
Рассердилась царевна и сбежала из дворца. Никто не пожелал вернуть её, лишь две мурены по-прежнему сопровождали девушку и утешали её своим зловредным шипением.
Сбежала она так далеко, что не каждому и сил бы хватило догнать её. Поселилась обиженная царевна в самой глубокой пещере самой высокой подводной горы и не желала больше никого видеть, кроме извечных своих спутников.
Прошло время – и все уже забыли, что была однажды у подводного царя прекрасная дочь, зато шёпотом передавали друг другу легенды о злой ведьме, которая из зависти отнимала у юных девушек их красоту и заточала её в чёрные жемчужины.
А тот королевич, что отыскал жемчужину чудесную, стал новым морским царём, правил он долго и мудро и лишь изредка с тоской вздыхал, что не сумел завоевать сердца строптивой красавицы.
(совсем старенькое)
Игры болотного хозяина
Как тягостна дорога в кромешной темноте. Ноги не хотят идти, а ледяные струи дождя словно созданы для того, чтобы заставлять случайного путника искать себе хоть какого убежища. И становится уже неважным, где ты и куда попал, лишь бы была крыша над головой, сухой угол и камин, в котором с треском и чадом, с заметным усилием, морщась от попадающих в трубу капель, медленно разгораются сырые дрова.
Давно уже должен был лечь снег, укутав своим надёжным покровом заснувшие по осени поля, луга и леса. Уж пора было бы и водным духам отправиться на покой, но всё никак не могли усталые водяные оставить свой пост и всё продолжали оберегать вверенные им водоёмы. Хотя годовой круг и вступил уже в зимнюю свою половину, но самой зимы всё не было и не было.
Такие мысли одолевали купеческий караван из пятка телег и стольких же вьючных лошадей, со смачной руганью пробирающийся по бездорожью. В эту часть страны купцы ходили редко и с неохотой. Болота, болота и ещё раз болота. И если в некоторых озёрных краях жители и торговые гости могли путешествовать на больших долблёных лодках, то боги и природа большую часть года делали этот край непроходимым. Лишь с воцарением зимы появлялся санный путь, которым пользовались торговые гости. Вот только подвела зима в этот год, пряталась отчего-то в своих ледяных чертогах и никак не являла свой сияющий лик.
Поминая эту и все прочие прелести болотистого края, глава каравана, матёрый купец, ругал и самого себя, что потащил с собой в эту проклятую духами глушь старшего сына.
Молодой парень, разменявший уже восемнадцатую весну, был гордостью отца. Деловитый, сообразительный, на лету схватывавший торговую премудрость – одним словом, истинный наследник рачительного купца. У такого и товар не залежится, и цена не выйдет себе в убыток, и покупатели в обиде не останутся, ведь в лавке и возах – всё только самое лучшее: посуда, ткани, мелочь женская, украшения… Да мало ли возит по стране бродячий торговец?!
И собою был парень пригож: соколиные блестящие тёмно-карие очи, слегка вьющиеся волосы длиной до плеч того цвета, что в темноте кажутся чёрными, а под солнцем сияют начищенной медью, лицо словно парсуны рисовано. И ростом высок, и плечами широк – загляденье, а не парень.
Да был и у него изъян. Знал Ждан о красоте своей, сухоте девичьей, да и гордился ею. Иной раз и сам, как девица, всё собой любуется да наглядеться не может. А бывало и девчонку какую обидит: не хороша та рядом с таким парнем стоять. Мать всё на сына не нарадуется, а отец только лоб хмурит: всем парень хорош, да испортили, избаловали его бабы.
Вот и прихватил с собой в дальний путь купец сына, чтобы от дурости молодецкой излечить. В дороге-то всякое бывает, и люди разные попадаются, тут уже не до любования ликом своим.
И вот заехал караван в такую глушь, что ни зги не видать. Попутчики ругаются непотребно, купец карты лучиной подсвечивает, а сын его, Ждан, всё по сторонам глядит – боязно ему в диком месте заплутать.
Смотрел он, смотрел, да и увидал – огонёк вдали светится.
- Батюшка, - окликнул Ждан отца. – Что это там, за деревцами сияет? Уж не жильё ли чьё?
- Что ты, милый сын, откуда тут такому взяться? – отмахнулся отец. – Тьма вокруг, мерещится тебе, верно. Ступай-ка ты под полог, не то застудишься. Ветер-то какой поднялся!
Не послушался Ждан отца. Приметил, что тот с товарищами своими вновь дорогу обсуждать стал, бросил коня и побрёл потихоньку на огонёк. И вот диво какое: пока с караваном ехал – каждый шаг невмочь был, а как от родителя своего отстал – вмиг быстрее ветра вольного сделался. Да и дорожка словно сама под ноги ложится. Ни кочек тебе, ни бочагов бездонных, ни трясины коварной.
Шаг за шагом – так и ушёл от каравана.
А купец со товарищи, карту разобравши и дорогу определивши, потихоньку потрюхали дальше, словно и не заметив убыли в своём отряде.
* * *
Идёт Ждан по болоту, дорогу и не примечает. То дальше огонёк, то ближе – он всё за ним стремиться, и того не ведает, что назад пути уже нет. А если бы и был, так и отец, и товарищи его торговые уж давно прочь уехали и коня его с собой увели.
Притомился парень, присел на кочку дух перевести, а огоньки вдруг близко-близко к нему подобрались и ластятся, точно кошки: погладь, приласкай. Словно затмение какое нашло на Ждана, взял он да и погладил нечисть болотную, ибо кому ж ещё в местах таких диких путников беспечных в топь заманивать?
Замурлыкали под рукой призрачные кошки, а в голосах их напутствие чудится:
- Будет обещать – не вер-р-рь, будет угощать – спер-р-рва пусть сама отведает, будет пр-р-рогонять – её с собой бер-р-ри, - и сгинули, как их не бывало.
Тут-то и очнулся парень, схватился за голову – да поздно. Оказался он в такой пучине, что и при свете не выберешься, а уж во тьме да в хмари осенней – и подавно. И вот зарыдать бы ему от отчаяния, да стыдно – старший он, наследник. Поаукать бы отца, да страшно – осенней порой голодной нечисти на болотах немало водится. Пристать бы да отдохнуть до утра, да негде – вокруг лишь трясина пузырями лопается да ряска над омутами колышется. И тонкой ниточкой вьётся у ног его тропинка, по которой лукавые огоньки его в топь заманили да покинули, путь указав.
Делать нечего. Хоть и сильны боги, да нечисть в своём дому всяко сильнее. Побрёл Ждан, спотыкаясь, в указанную сторону. Ноги едва волочит, сам еле дышит – устал, притомился с непривычки. В сапогах хлюпает, штаны да рубаха сырые да студёные. А ещё ветер поднялся, до костей пронизывает – самое время по снегу на санях да с лихой тройкой катиться, а и снега нет.
И уж вовсе в глазах у Ждана темнеть начало, когда посреди болота дворец раскинулся. Двери отворены, в окнах свет сияет, а из распахнутых ставен такие ароматы дивные доносятся, что ноги сами быстрее прежнего понесли парня.
Высокие двустворчатые двери из морёного дуба распахнулись, будто по вол-шебству, и парень вошёл под гулкие своды. Хотел было остановиться и осмотреться, но словно неведомая сила повлекла его дальше, заставляя через силу двигать усталыми ногами.
Золочёные потолки, зеркала в тяжёлых рамах, богато вышитые гобелены на стенах, разноцветные витражи в окнах, блестящий паркет под ногами – Ждан никогда в жизни не видывал такого богатства. С открытым ртом он глазел по сторонам, дивясь чудесам мира, раскрывающимся перед его взором. И даже тихий шорох шагов за спиной не насторожил его: парень подумал, что эхо сопровождает его по полупустым помещениям.
Но вот он остановился (точнее, неведомая сила позволила Ждану это сделать) и огляделся. Парень оказался в трапезной зале, стены которой были украшены росписями охоты, застольев и празднеств. По центру стоял стол, который просто ломился от угощений. И тут-то Ждан вспомнил, что время обеда уж давно миновало, а про ужин он и вовсе подзабыл.
- Эй, хозяева! – крикнул, осмелев, путник. – Принимайте гостя! Да угощайте, коль сюда позвали.
На его зов никто не откликнулся, и парень повторил свои слова.
- Что же ты, добрый молодец, хозяев зовёшь, а сам к ним спиной обернулся? – ласковый голос, точно ручеёк в знойный полдень, заставил его вздрогнуть.
Обернулся – и предстала глазам Ждана девица красоты невиданной – с голубыми, как летнее небо, глазами, с волосами цвета звёздной ночи, с губами алыми, точно заря. И смотрела она на него эдак прищурясь, словно оценивала, и улыбалась с хитринкой. Да не так, как девки на селе – заманивали своими улыбками, а свысока, мол, докажи ещё, что ты для меня годен.
- Здравствуй, хозяюшка, - поклонился парень. – Уж прости за беспокойство, да заплутал я на болоте. Ноги сами к дому твоему вынесли да внутрь завели.
- Ноги – не ноги, а милости прошу в гости, - насмешливо поклонилась красавица. – Да и без моей воли не вошёл бы ты в туманные чертоги, не нашёл бы пути-дороги ко мне.
- Так это ты меня сюда заманила?! – парень хотел было разозлиться, но вдруг ощутил такую усталость, что и гнева мигом в нём не стало.
- Прошу к столу, гость дорогой, долгожданный, - нараспев проговорила хозяйка, а сама всё косится – пойдёт, не пойдёт за нею.
А Ждан и не стал теряться – уселся с одного конца стола и только было собрался уж и хлеба взять, и птицу какую-то чудную крыла лишить, да вдруг всплыли в памяти слова: «Будет обещать – не вер-р-рь, будет угощать – спер-р-рва пусть сама отведает, будет пр-р-рогонять – её с собой бер-р-ри!» - да так и застыл с протянутой рукой.
- Что же ты, гость дорогой, долгожданный, стряпни моей не отведаешь? – насмешничала красавица.
- Негоже гостю вперёд хозяина к столу тянуться, - осторожно ответствовал па-рень. – Да и девица всегда кусок послаще укажет.
- Ну, воля твоя, - и она ветром пролетела вокруг стола, а когда вновь села на место, тарелка её была полна, а чем – и не разберёшь. И сидит, опять насмешничает: мол, догадайся, что и откуда взято.
Ну, Ждан не будь дураком, тоже встал и пошёл кругом, как хозяйка преж него, да приглядывается, где ложка сдвинута, а где и вовсе куска не хватает. Так-то и нащипал себе и хлеба, и мяса, и каши какой-то диковинной, и фруктов заморских. Сел за стол – и ждёт: чего хозяйка в рот отправит, того и он сам отведает. Так и играл в гляделки весь ужин, не понял, чем его и потчевали.
А девица сидит, глазами стреляет, губки сами улыбаются, словно сказать хотят: молодец, справился с этим испытанием! Вот так как-то и поужинали.
Только встал Ждан из-за стола, собрался хозяйке поклониться да за хлеб-соль поблагодарить – глядь, а уж и угощение пропало, и стола-то больше нет. А девица как в воздухе растаяла.
И заиграла неведомо откуда музыка, да такая сладкая, что парня так в сон и клонит. Того и гляди – посреди комнаты на полу спать уляжется. Да и как не хотеть спать – пути он, поди, по болоту преодолел неблизкий. Устал, как поле вспахал.
И вот словно дорожка перед ним расстилается, опять куда-то зовёт. Пошёл Ждан своею волей, хоть и ноги не идут. Да хозяйка доброй оказалась – привела его в опочивальню королевскую. На кровати перины в пять этажей лежат, подушечки, золотом расшитые, да одеяла мягчайшие. А на перины те чтобы влезть – лесенка приставлена.
День прошёл, другой пролетел. Неделя мгновением мелькнула, за ней другая. Никак не дождётся царевна драгоценного дара. Повелела она тогда во второй раз всех собрать у царского дворца. Меньше уже народа на зов явилось, но нашлись всё же охотники.
Вновь объявляет глашатай: кто добудет для царевны дивную жемчужину, того наградят по-царски, столько золота и серебра надводного царства вручат, сколько своими руками унести получится.
Собрались до денег охочие наёмники, да младшие сыновья, да те, кому ещё на царевну любоваться не наскучило. Посовещались между собой, договорились, кому куда идти жемчужину искать, и поплыли в разные стороны.
День прошёл, другой пролетел. Неделя мгновением мелькнула, за ней другая. Ждёт – не дождётся царевна диковинки драгоценной. Повелела она тогда в третий раз всех собрать у царского дворца. Совсем мало искателей своей судьбы явилось.
Опять объявляет глашатай: кто добудет для царевны дивную жемчужину, тот получит в жёны царскую дочь и половину подводного царства в придачу.
Тайком среди прочих прошли на царский двор несколько королевичей из крошечных королевств, откуда-то из северных морей, и две юркие тени. Получили все желающие благословение царевны и отправились в свой нелёгкий путь.
Остались на дворе те две чуть заметные тени. Притаились они у самой стены, где тень гуще и стали ждать чего-то.
Спустя некоторое время отправилась в сад прогуляться царевна. Забрела она в дальний уголок и остановилась, призадумавшись. Видимо, совсем уж неисполнимое желание она загадала, или нет в их морях и океанах дивного жемчуга.
Тут-то и выплыли из тени две мурены, обвились змеями вокруг царевны и замерли словно в ожидании приказа. Замерла девушка, пошевелиться боится – всем известно коварство этих рыб. А те между собой беседуют, словно ничего и не произошло.
- Слышал мой брат, - вкрадчиво заговорила одна из них, - что ищет прекрасная царевна дивное сокровище.
- Так и есть, - прошипела в ухо царевне вторая мурена.
- Но не те ищут и не там, - продолжал первый.
- Истинно так.
- Нет большей драгоценности, чем дочь нашего царя, сияющая царевна, краше которой не сыскать во всём мире.
- Не ищи драгоценности там, где нет её, - льстиво шепнула мурена. – Нет большей драгоценности, чем ты, госпожа моя.
Так и шептали мурены то в одно ухо царевне, то в другое, вместе и поодиночке, ни на шаг от неё не отставали, пока не уверовала в их слова дочь подводного царя. Возгордилась она своей ценностью, сама себя Жемчужиной называть стала. Любого, кто обращался к ней по-прежнему, вон от себя отсылала. А тех, кого на поиски сокровища подводного сокровища отправила, вовсе из головы выкинула.
Но королевичи дела своего не бросали. Много ли, мало ли времени прошло, а стали они понемногу возвращаться. Каждый нёс с собой жемчуга полные горсти, только никого не желала принимать та, кто себя драгоценной Жемчужиной возомнила.
С каждым новым вернувшимся юношей всё большее недовольство овладевало царской дочерью, а мурены так и нашёптывали ей в уши свои льстивые речи. Высокомерие её стало столь высоко, что не желал никто общаться с царевной. Та же не верила больше никому, кроме двоих своих постоянных спутников.
Но вот вернулся из поисков самый последний королевич и принёс подводному царю воистину прекрасную жемчужину. Была она круглее всех прочих, светилась ровным светом и играла всеми надводными красками, стоило пробиться к ней сквозь толщу воды солнечному лучу.
Все восхитились дивной находкой и единогласно заявили, что прекраснее жемчужины не сыскать нигде. Позвали царевну, чтобы вручить ей дар. Уже и морской царь объявил королевичу, что сдержит своё слово и отдаст ему в жёны свою дочь.
Да только сама царевна, оглядев находку, сморщила носик и заявила:
- Давно уж найдена самая прекрасная жемчужина, и она – перед вами.
И с таким важным видом заявила это царская дочь, что не выдержал кто-то и засмеялся над нею. Рассердилась было царевна, хотела приказать страже выгнать всех, кто с ней не согласен, да только всё больше и больше народа вокруг смеялись над зазнавшейся девушкой. И вскоре даже стражники с трудом сдерживали смех.
Рассердилась царевна и сбежала из дворца. Никто не пожелал вернуть её, лишь две мурены по-прежнему сопровождали девушку и утешали её своим зловредным шипением.
Сбежала она так далеко, что не каждому и сил бы хватило догнать её. Поселилась обиженная царевна в самой глубокой пещере самой высокой подводной горы и не желала больше никого видеть, кроме извечных своих спутников.
Прошло время – и все уже забыли, что была однажды у подводного царя прекрасная дочь, зато шёпотом передавали друг другу легенды о злой ведьме, которая из зависти отнимала у юных девушек их красоту и заточала её в чёрные жемчужины.
А тот королевич, что отыскал жемчужину чудесную, стал новым морским царём, правил он долго и мудро и лишь изредка с тоской вздыхал, что не сумел завоевать сердца строптивой красавицы.
Прода от 28.02.2024, 22:56
Часть 6
(совсем старенькое)
Игры болотного хозяина
Как тягостна дорога в кромешной темноте. Ноги не хотят идти, а ледяные струи дождя словно созданы для того, чтобы заставлять случайного путника искать себе хоть какого убежища. И становится уже неважным, где ты и куда попал, лишь бы была крыша над головой, сухой угол и камин, в котором с треском и чадом, с заметным усилием, морщась от попадающих в трубу капель, медленно разгораются сырые дрова.
Давно уже должен был лечь снег, укутав своим надёжным покровом заснувшие по осени поля, луга и леса. Уж пора было бы и водным духам отправиться на покой, но всё никак не могли усталые водяные оставить свой пост и всё продолжали оберегать вверенные им водоёмы. Хотя годовой круг и вступил уже в зимнюю свою половину, но самой зимы всё не было и не было.
Такие мысли одолевали купеческий караван из пятка телег и стольких же вьючных лошадей, со смачной руганью пробирающийся по бездорожью. В эту часть страны купцы ходили редко и с неохотой. Болота, болота и ещё раз болота. И если в некоторых озёрных краях жители и торговые гости могли путешествовать на больших долблёных лодках, то боги и природа большую часть года делали этот край непроходимым. Лишь с воцарением зимы появлялся санный путь, которым пользовались торговые гости. Вот только подвела зима в этот год, пряталась отчего-то в своих ледяных чертогах и никак не являла свой сияющий лик.
Поминая эту и все прочие прелести болотистого края, глава каравана, матёрый купец, ругал и самого себя, что потащил с собой в эту проклятую духами глушь старшего сына.
Молодой парень, разменявший уже восемнадцатую весну, был гордостью отца. Деловитый, сообразительный, на лету схватывавший торговую премудрость – одним словом, истинный наследник рачительного купца. У такого и товар не залежится, и цена не выйдет себе в убыток, и покупатели в обиде не останутся, ведь в лавке и возах – всё только самое лучшее: посуда, ткани, мелочь женская, украшения… Да мало ли возит по стране бродячий торговец?!
И собою был парень пригож: соколиные блестящие тёмно-карие очи, слегка вьющиеся волосы длиной до плеч того цвета, что в темноте кажутся чёрными, а под солнцем сияют начищенной медью, лицо словно парсуны рисовано. И ростом высок, и плечами широк – загляденье, а не парень.
Да был и у него изъян. Знал Ждан о красоте своей, сухоте девичьей, да и гордился ею. Иной раз и сам, как девица, всё собой любуется да наглядеться не может. А бывало и девчонку какую обидит: не хороша та рядом с таким парнем стоять. Мать всё на сына не нарадуется, а отец только лоб хмурит: всем парень хорош, да испортили, избаловали его бабы.
Вот и прихватил с собой в дальний путь купец сына, чтобы от дурости молодецкой излечить. В дороге-то всякое бывает, и люди разные попадаются, тут уже не до любования ликом своим.
И вот заехал караван в такую глушь, что ни зги не видать. Попутчики ругаются непотребно, купец карты лучиной подсвечивает, а сын его, Ждан, всё по сторонам глядит – боязно ему в диком месте заплутать.
Смотрел он, смотрел, да и увидал – огонёк вдали светится.
- Батюшка, - окликнул Ждан отца. – Что это там, за деревцами сияет? Уж не жильё ли чьё?
- Что ты, милый сын, откуда тут такому взяться? – отмахнулся отец. – Тьма вокруг, мерещится тебе, верно. Ступай-ка ты под полог, не то застудишься. Ветер-то какой поднялся!
Не послушался Ждан отца. Приметил, что тот с товарищами своими вновь дорогу обсуждать стал, бросил коня и побрёл потихоньку на огонёк. И вот диво какое: пока с караваном ехал – каждый шаг невмочь был, а как от родителя своего отстал – вмиг быстрее ветра вольного сделался. Да и дорожка словно сама под ноги ложится. Ни кочек тебе, ни бочагов бездонных, ни трясины коварной.
Шаг за шагом – так и ушёл от каравана.
А купец со товарищи, карту разобравши и дорогу определивши, потихоньку потрюхали дальше, словно и не заметив убыли в своём отряде.
* * *
Идёт Ждан по болоту, дорогу и не примечает. То дальше огонёк, то ближе – он всё за ним стремиться, и того не ведает, что назад пути уже нет. А если бы и был, так и отец, и товарищи его торговые уж давно прочь уехали и коня его с собой увели.
Притомился парень, присел на кочку дух перевести, а огоньки вдруг близко-близко к нему подобрались и ластятся, точно кошки: погладь, приласкай. Словно затмение какое нашло на Ждана, взял он да и погладил нечисть болотную, ибо кому ж ещё в местах таких диких путников беспечных в топь заманивать?
Замурлыкали под рукой призрачные кошки, а в голосах их напутствие чудится:
- Будет обещать – не вер-р-рь, будет угощать – спер-р-рва пусть сама отведает, будет пр-р-рогонять – её с собой бер-р-ри, - и сгинули, как их не бывало.
Тут-то и очнулся парень, схватился за голову – да поздно. Оказался он в такой пучине, что и при свете не выберешься, а уж во тьме да в хмари осенней – и подавно. И вот зарыдать бы ему от отчаяния, да стыдно – старший он, наследник. Поаукать бы отца, да страшно – осенней порой голодной нечисти на болотах немало водится. Пристать бы да отдохнуть до утра, да негде – вокруг лишь трясина пузырями лопается да ряска над омутами колышется. И тонкой ниточкой вьётся у ног его тропинка, по которой лукавые огоньки его в топь заманили да покинули, путь указав.
Делать нечего. Хоть и сильны боги, да нечисть в своём дому всяко сильнее. Побрёл Ждан, спотыкаясь, в указанную сторону. Ноги едва волочит, сам еле дышит – устал, притомился с непривычки. В сапогах хлюпает, штаны да рубаха сырые да студёные. А ещё ветер поднялся, до костей пронизывает – самое время по снегу на санях да с лихой тройкой катиться, а и снега нет.
И уж вовсе в глазах у Ждана темнеть начало, когда посреди болота дворец раскинулся. Двери отворены, в окнах свет сияет, а из распахнутых ставен такие ароматы дивные доносятся, что ноги сами быстрее прежнего понесли парня.
Высокие двустворчатые двери из морёного дуба распахнулись, будто по вол-шебству, и парень вошёл под гулкие своды. Хотел было остановиться и осмотреться, но словно неведомая сила повлекла его дальше, заставляя через силу двигать усталыми ногами.
Золочёные потолки, зеркала в тяжёлых рамах, богато вышитые гобелены на стенах, разноцветные витражи в окнах, блестящий паркет под ногами – Ждан никогда в жизни не видывал такого богатства. С открытым ртом он глазел по сторонам, дивясь чудесам мира, раскрывающимся перед его взором. И даже тихий шорох шагов за спиной не насторожил его: парень подумал, что эхо сопровождает его по полупустым помещениям.
Но вот он остановился (точнее, неведомая сила позволила Ждану это сделать) и огляделся. Парень оказался в трапезной зале, стены которой были украшены росписями охоты, застольев и празднеств. По центру стоял стол, который просто ломился от угощений. И тут-то Ждан вспомнил, что время обеда уж давно миновало, а про ужин он и вовсе подзабыл.
- Эй, хозяева! – крикнул, осмелев, путник. – Принимайте гостя! Да угощайте, коль сюда позвали.
На его зов никто не откликнулся, и парень повторил свои слова.
- Что же ты, добрый молодец, хозяев зовёшь, а сам к ним спиной обернулся? – ласковый голос, точно ручеёк в знойный полдень, заставил его вздрогнуть.
Обернулся – и предстала глазам Ждана девица красоты невиданной – с голубыми, как летнее небо, глазами, с волосами цвета звёздной ночи, с губами алыми, точно заря. И смотрела она на него эдак прищурясь, словно оценивала, и улыбалась с хитринкой. Да не так, как девки на селе – заманивали своими улыбками, а свысока, мол, докажи ещё, что ты для меня годен.
- Здравствуй, хозяюшка, - поклонился парень. – Уж прости за беспокойство, да заплутал я на болоте. Ноги сами к дому твоему вынесли да внутрь завели.
- Ноги – не ноги, а милости прошу в гости, - насмешливо поклонилась красавица. – Да и без моей воли не вошёл бы ты в туманные чертоги, не нашёл бы пути-дороги ко мне.
- Так это ты меня сюда заманила?! – парень хотел было разозлиться, но вдруг ощутил такую усталость, что и гнева мигом в нём не стало.
- Прошу к столу, гость дорогой, долгожданный, - нараспев проговорила хозяйка, а сама всё косится – пойдёт, не пойдёт за нею.
А Ждан и не стал теряться – уселся с одного конца стола и только было собрался уж и хлеба взять, и птицу какую-то чудную крыла лишить, да вдруг всплыли в памяти слова: «Будет обещать – не вер-р-рь, будет угощать – спер-р-рва пусть сама отведает, будет пр-р-рогонять – её с собой бер-р-ри!» - да так и застыл с протянутой рукой.
- Что же ты, гость дорогой, долгожданный, стряпни моей не отведаешь? – насмешничала красавица.
- Негоже гостю вперёд хозяина к столу тянуться, - осторожно ответствовал па-рень. – Да и девица всегда кусок послаще укажет.
- Ну, воля твоя, - и она ветром пролетела вокруг стола, а когда вновь села на место, тарелка её была полна, а чем – и не разберёшь. И сидит, опять насмешничает: мол, догадайся, что и откуда взято.
Ну, Ждан не будь дураком, тоже встал и пошёл кругом, как хозяйка преж него, да приглядывается, где ложка сдвинута, а где и вовсе куска не хватает. Так-то и нащипал себе и хлеба, и мяса, и каши какой-то диковинной, и фруктов заморских. Сел за стол – и ждёт: чего хозяйка в рот отправит, того и он сам отведает. Так и играл в гляделки весь ужин, не понял, чем его и потчевали.
А девица сидит, глазами стреляет, губки сами улыбаются, словно сказать хотят: молодец, справился с этим испытанием! Вот так как-то и поужинали.
Только встал Ждан из-за стола, собрался хозяйке поклониться да за хлеб-соль поблагодарить – глядь, а уж и угощение пропало, и стола-то больше нет. А девица как в воздухе растаяла.
И заиграла неведомо откуда музыка, да такая сладкая, что парня так в сон и клонит. Того и гляди – посреди комнаты на полу спать уляжется. Да и как не хотеть спать – пути он, поди, по болоту преодолел неблизкий. Устал, как поле вспахал.
И вот словно дорожка перед ним расстилается, опять куда-то зовёт. Пошёл Ждан своею волей, хоть и ноги не идут. Да хозяйка доброй оказалась – привела его в опочивальню королевскую. На кровати перины в пять этажей лежат, подушечки, золотом расшитые, да одеяла мягчайшие. А на перины те чтобы влезть – лесенка приставлена.
