* * *
Императорская чета имела раздельные спальни и разные покои, как поступали множество поколений аристократов и до них. Супруг являлся в спальню жены по собственному желанию и уходил спать затем к себе. Однако императора Таубера Манского такие условности волновали редко. Если он желал – он мог несколько дней жить в покоях императрицы, и тогда секретарь даже документы приносил в кабинет её величества Данины. А иногда отдавал приказ, чтобы жена сама посетила его, и в такие моменты позволял собственной супруге делать и говорить намного больше, чем обычно.
Удалившись с бала в честь принцессы, его величество проследовал за супругой в её будуар, изгнав оттуда задремавшую горничную и парочку трепещущих от ужаса фрейлин. При свете одной свечи император, наверное, казался им страшным ночным монстром, выползшим из чёрной тени углов.
- Ступайте, дамы, - милостиво улыбнулась Данина, смягчая их испуг, - я пришлю за вами, когда в том будет необходимость. Сейчас можете отдыхать.
Император уверенными движениями расстегнул ряд мелких пуговиц на спине жены и ослабил шнуровку нижнего платья ровно настолько, чтобы Данина сама могла с ним справиться.
- Я жду тебя, моя милая, - спокойно проговорил он и уткнулся в какую-то бумагу, извлечённую из кармана камзола.
Императрица справилась быстро. Она пока не бралась предположить, в каком настроении находится её супруг, а потому старалась не вызвать его раздражения.
Её выдали замуж очень рано, в шестнадцать лет, просто потому, что император, взошедший на престол, срочно искал себе жену, и Данина приглянулась ему больше прочих претенденток на роль императрицы. Красивая, утончённая, улыбчивая девочка из почти угасшего рода графов Узарских, которую годы во дворце превратили в ледяную леди, умевшую улыбаться в глаза сопернице и уничтожать подданных одним метко сказанным словом. Идеальная супруга его императорского величества!
Только не было больше в ней чего-то самого главного, что когда-то привлекло отнюдь не ласкового уже в молодости Таубера, успевшего похоронить отца и младшего брата. Наверное, разучились искриться лукавством и весельем её глаза. А может просто больше не слышался в гулких коридорах задорный смех и возмущённый голос экономки: «Ваше величество, это же просто ребячество!» Император ни за что не признался бы себе в том, что был даже рад оставить дочь при дворе, ведь с её появлением он словно вернулся в прошлое.
Сегодня ему хотелось просто почувствовать себя вновь тем молодым, полным сил мужчиной, которому юная Данина прошептала: «Вы ведь сделаете всех счастливыми?» Что ж, всех сделать счастливыми не под силу даже Нерождённому, а он всего-навсего человек. Но как обмануть надежды только что повенчанной супруги? Это потом работа затянула его, оставив на лице и характере печать суровости.
Когда жена в ночной сорочке скользнула под одеяло, Таубер отложил бумагу и принялся за ночной туалет. Погасив одинокую свечу, он лёг рядом, притянул жену к себе на плечо и вздохнул. Всё чаще он ощущал потребность в такой вот тихой ласке. Старел, наверное.
- Ты спрашивала о драконе, - тихо заговорил мужчина, наедине отбросив церемониальное «вы». – Да, драконы существуют. Не в нашей империи, но ведь мир велик. Ещё мой дед говорил о том, что эта древняя раса, древнее даже нас, людей, удалилась в горы, чтобы не зависеть от мелочных распрей. Они основали своё княжество и живут по собственным законам. Но иногда наступает такое время, когда драконы спускаются со своих гор к нам, простым смертным.
- Выходит, сейчас что-то идёт неправильно? – спросила Данина.
- Не знаю, Дани. Дед говорил, что на его памяти и на памяти его деда ни одного дракона к людям не являлось. Впрочем, встреть того мальчика н улице – нипочём не отличишь его от обычного человека.
- Но ведь тогда и Нерождённый ещё не занял слишком много места в умах и сердцах людей.
- А об этом тебе лучше помолчать, - почти родной мужчина при этих словах вдруг показался ледяным айсбергом. – За ересь тебя я не казню, но упаси Нерождённый проболтаться не вовремя! Хотя мы и императоры, а все одному богу молимся.
- Но ведь из-за этой веры мы утратили свою магию, - Данина говорила еле слышно, едва шевеля губами, но знала – супруг её услышит. – Раньше маги из императорского рода почитались одними из сильнейших. А сколько известных фамилий стояло на страже наших границ, прикрывая своими щитами? Но едва в империи стали почитать Нерождённого, как всё изменилось: магия угасла, мощь наша ушла в прошлое, а с гор спустились драконы.
- Дани, эту религию избрали мои предки, - так же тихо отвечал Таубер. – Менять историю непросто, а согнать жреца с тёплого места ещё сложнее. Не хочешь ли ты предложить мне развязать гражданскую войну? Тогда моим сыновьям придётся сражаться друг с другом. Канберт и Наргид каждый верят в истину своего служения, один – государству, второй – богу. И куда прикажешь деть Теверу при таком раскладе?
- Замуж? – чуть виновато предложила императрица, целуя мужа в плечо, точно извинялась за свои опрометчивые слова.
- Замуж, - мужчина усмехнулся и погладил жену по волосам. – Уж не за дракона ли?
- А по-твоему, он ради иного прибыл?
- Дед говорил, что драконы – долгожители. Для них наши пятьдесят – семьдесят лет что детский чих. Но при этом детей у них рождается мало, и над каждым трясутся до невозможности. Тевере будет тяжело среди них… Наверное.
Он задумался о чём-то, и императрица, умевшая уловить это мгновенное изменение в настроении мужа, тоже притихла. А император Таубер Манский думал вовсе не о причинах появления драконьего наследного герцога, а о собственной дочери.
Нельзя было упрекнуть его в том, что он был не любящим отцом. Да, суровым и строгим, но жизнь таким стать заставила. Несмотря на то, что жрецы Нерождённого жестоко преследовали всех магов, их и впрямь не хватало на землях империи. Нечисть и нежить словно сама по себе плодилась и расползалась по городам и весям. О ней говорили шёпотом, а простым людям не рассказывали вообще, любые неприятности в дороге сваливая на разбойников, но врать самому себе даже до восшествия на престол император не позволял.
Будучи молодым и горячим, Таубер с решимостью беркута бросался в неравный бой против магических существ. Он свято верил в заговорённую сталь своего верного меча, императорскую удачливость и просто счастливую звезду. Была и вера в Нерождённого, но что юноше все эти богословские рассуждения?!
Однажды Таубер отстал от своего отряда и был вынужден заночевать один в лесу, на зачистку которого были отправлены отборные воины. Ему не повезло: вместо того, чтобы отпугнуть нежить, на свет костра пришли зомби. Трое против одного – неплохой расклад, если ты маг. Принц магом не был, а потому выжить уже и не мечтал. Неравный бой, который он принял, измотал донельзя.
«У отца есть ещё один сын», - мелькнула тогда крамольная мысль. Но уже сдавшийся воин неожиданно ощутил уверенность: у него получится! Меч словно вспыхнул небесным пламенем, с пальцев посыпались яркие искры, насквозь прожигавшие плоть зомби. Сил хватило бы не на троих, а на целый десяток врагов. И когда бой был окончен, Таубер не возгордился своим подвигом, а задумался.
Нерождённому о спасении он не молился. К демонам преисподней о помощи не взывал. Выходит, он – еретик?! Он – маг? Да, раньше род императорский славился своими магами, но давно уже эта «зараза» искореняется усилиями жрецов Нерождённого. Выходит, и его надо убить, чтобы очистить от скверны?
Принц устало сел и продолжил рассуждения. Он не использовал магию во зло, а просто защищался. Не желал колдовать нарочно, дар сам проявил себя. Значит, и вины перед храмом у Таубера быть не может! Тогда кто же прав?
Ночь эта даром не прошла. Вернувшись домой и взглянув в зеркало, Таубер с трудом признал собственное отражение. Волосы его словно пеплом подёрнулись, потеряв свой блеск и цвет. Седой юноша вызывал ужас у придворных дам и жадное желание оказаться в его постели, но будущего императора интересовал только проснувшийся дар.
За ответами он привычно пошёл к живому ещё деду и узнал страшную тайну: да, все императоры должны были быть магами, иначе им не удержать трона. Но однажды императором стал второй сын, не обладавший даром. Он-то и принялся насаждать в империи культ Нерождённого, отрицающий любую силу, кроме дарованной их богом. Одного поколения хватило, чтобы люди поверили: магия – зло. И дед, и отец обладали зачатками магии, но старательно прятали их ото всего мира. Как прятали свои способности и тысячи иных одарённых, не защищённых неприкосновенностью титула.
Магия продолжала жить в империи, но её стало так мало, что постепенно и сама империя слабела. Таубер хотел бы вернуть всё, как было, но храмы Нерождённого стояли в каждом городе и селении. Жрецы проповедовали своей пастве. Маги подвергались гонениям и уничтожению. И он струсил, побоялся затевать разрушительную войну братьев против братьев, оставив всё, как есть.
Когда появились дети, Таубер внимательно всматривался, приглядывал, следил за каждым из них, ожидая пробуждения дара, но ни один из сыновей так и не оправдал надежд. Трон вновь предстояло занять императору без дара, что было ещё одним шагом к падению империи – так предрекал дед.
Зато Тевера неожиданно оказалась магианой. Таубер не понимал, как Данина не заметила этого, но молился всем забытым богам о том, чтобы ни верховный жрец Нерождённого, ни его второй сын, Наргид, по старинной традиции ставший храмовником, ни кто иной об этом не прознали.
Данина мечтала уехать с девочкой в дальнее поместье, но император не мог позволить себе лишиться императрицы. И дочь осталась здесь же, под незаметным присмотром стразу нескольких сил, правящих миром. Император, делавший вид, что совсем не интересуется дочерью, с дрожью в сердце всё ждал пробуждения её дара. Патриарх Тсинар, старший среди жрецов Нерождённого, едва не слюной капал на подраставшую красавицу-принцессу, чувствуя силу внутри неё. Но была и третья, невидимая сторона, которая ждала хоть искры магии в любом из потомков рода Манских – уцелевшая в гонениях горстка магов.
Император отогнал печальные мысли и тряхнул головой. Жена вновь ласкалась к нему, а он впервые почувствовал, что просто устал, как может устать любой человек – от жизни, от забот и тревог, от бесконечной борьбы с собой и со всем миром. И, пожалуй, будь рядом с ним сейчас одна из фавориток, ей бы не поздоровилось, но Данина удостоилась лишь короткого поцелуя и тихого:
- День был долгий, Дани.
Жена покорно кивнула – за неполные тридцать лет супружества она научилась понимать, когда Тауберу действительно стоит отдохнуть, но всё же спросила:
- Так что будем делать с княжичем Дантором?
- А знаешь, если посватается, пусть забирает Теверу, - вдруг решил император. – И увозит её к себе в горы, туда, где ни один жрец не будет страшен.
И провалился в сон.
А императрица всё никак не могла уснуть. Она так и эдак крутила в голове фразу мужа о горах и не могла понять – как он решился отдать своё дитя ужасным созданиям, совсем не людям?! С чего взял, что Тевере место среди них?
Данина вспоминала детские годы своей дочери – как та увлекалась сказками своей няньки о благородных магах и подлых рыцарях, как мечтала обладать магическими силами, как рыдала, после совместных уроков не желая отпускать Наргида в храм. Тевера всегда ненавидела те огромные, подавляющие каменные сооружения, называемые пристанищем Нерождённого. Девочке становилось плохо во время молитв, она потом жаловалась на головные боли, усталость и сонливость. Император не придавал значения её словам, а гувернантка делала строгое лицо и заявляла, что принцессе положено держать лицо в любой ситуации.
Так было, казалось, годы назад. И сейчас Данина упрекала себя в том, что не придавала значения словам дочери. Сердце императрицы было не на месте, а собственные мысли заставляли тихо вздрагивать от ужаса. Что будет, если окажется, что дочь императора – волшебница?! Будут ли её судить, а потом – проводить очищающие ритуалы на глазах всего города? Или же девушку просто казнят, без суда и следствия?
Хотя и ничего пока не было доказано, императрица накручивала себя всё сильнее, пока беспокойство не заставило её подняться и начать мерить спальню шагами.
- Что тебе не спится, Дани? – тут же проснулся и Таубер.
- Ох, я тебя разбудила, - Данина на мгновение замерла, но тут же подошла к постели и присела на краешек. – Мне всё не дают покоя мысли о Тевере.
- Оставь это, пожалуйста! – император даже поморщился.
- Ты не понимаешь! Она с самого детства так любила все эти сказки, про жестоких жрецов и рыцарей и благородных странников и магов. Боюсь, если она узнает, кто такой Дантор Берийский, ничего хорошего нам ждать не стоит…
- Дани, ты очень мало знаешь о Тевере. В ней – моя кровь, - уверенно и очень веско произнёс император. – Поверь, среди драконов девочке будет лучше. Ложись-ка спать, а то завтра у меня слишком много посетителей, чтобы я мог зевать в приёмной зале.
Данина покорно закрыла глаза, но долго ещё лежала неподвижно, размышляя о последних словах супруга.
Если есть сила в душе,
Можно и горы свернуть.
Кто не боится ошибок,
Смело отправится в путь.
С богом! – одним говорят,
К чёрту! – ответят другим.
Станет дорога решать,
Веру какую хранить.
Кто-то взлетит к облакам,
Вершины гор покорив.
Кто-то познает величье
В раздольях степей сухих.
Он на коне едет год,
Ты прошагал земной шар.
Стоит завидовать тут,
Если так просит душа?
Кто-то решил за меня,
Как должно быть хорошо.
Только не надо пенять –
Я не вашей дорогой пошёл.
Сила в душе собралась,
Я к своей цели стремлюсь.
Ни чёрту, ни богу не рад
И ваших угроз не боюсь!
Служение Нерождённому накладывало на образ жизни определённый отпечаток. Жрецы не имели права жениться и заводить любовниц. Особо порицалось выделение кого-либо из прихожан, которые именовались все едино – братья и сёстры. Молодым адептам культа непросто было отказаться от любви своих родителей, потому служители нерождённого старались брать детей на обучение с младенческого возраста и увозить их едва ли не на другой конец империи.
Абы кто не мог пройти посвящение и тяжкое обучение в храме. Ни один жрец не признался бы в том, что с ним происходило во время этих ритуалов. Как ни один и не рассказал бы непосвящённым о том, что есть на самом деле сила Нерождённого.
Патриарх Тсинар перебирал воспоминания о своём обучении и годах наставничества, как драгоценные молитвенные чётки, с которыми он не расставался. Много лет именно он был поддержкой своего императора. Направлял его мысли в нужное русло, поддерживал советами, а порой, действуя по собственному почину, убирал неугодных короне и Нерождённому.
Но всему на свете приходит своё время. Император вскоре передаст корону своему старшему сыну, Канберту Манскому. И место патриарха займёт Наргид – второй сын императора, традиционно посвящавшийся Нерождённому.
Наргид…
Любимый ученик – и один из тех, к кому неприменимо было правило отрыва от семьи. Хоть и жрец, но и второй сын императора, он должен быть чётко осознавать свою роль в империи.
Патриарх Тсинар тяжело поднялся из глубокого кресла, в котором любил порой посидеть, любуясь танцем огня.
Императорская чета имела раздельные спальни и разные покои, как поступали множество поколений аристократов и до них. Супруг являлся в спальню жены по собственному желанию и уходил спать затем к себе. Однако императора Таубера Манского такие условности волновали редко. Если он желал – он мог несколько дней жить в покоях императрицы, и тогда секретарь даже документы приносил в кабинет её величества Данины. А иногда отдавал приказ, чтобы жена сама посетила его, и в такие моменты позволял собственной супруге делать и говорить намного больше, чем обычно.
Удалившись с бала в честь принцессы, его величество проследовал за супругой в её будуар, изгнав оттуда задремавшую горничную и парочку трепещущих от ужаса фрейлин. При свете одной свечи император, наверное, казался им страшным ночным монстром, выползшим из чёрной тени углов.
- Ступайте, дамы, - милостиво улыбнулась Данина, смягчая их испуг, - я пришлю за вами, когда в том будет необходимость. Сейчас можете отдыхать.
Император уверенными движениями расстегнул ряд мелких пуговиц на спине жены и ослабил шнуровку нижнего платья ровно настолько, чтобы Данина сама могла с ним справиться.
- Я жду тебя, моя милая, - спокойно проговорил он и уткнулся в какую-то бумагу, извлечённую из кармана камзола.
Императрица справилась быстро. Она пока не бралась предположить, в каком настроении находится её супруг, а потому старалась не вызвать его раздражения.
Её выдали замуж очень рано, в шестнадцать лет, просто потому, что император, взошедший на престол, срочно искал себе жену, и Данина приглянулась ему больше прочих претенденток на роль императрицы. Красивая, утончённая, улыбчивая девочка из почти угасшего рода графов Узарских, которую годы во дворце превратили в ледяную леди, умевшую улыбаться в глаза сопернице и уничтожать подданных одним метко сказанным словом. Идеальная супруга его императорского величества!
Только не было больше в ней чего-то самого главного, что когда-то привлекло отнюдь не ласкового уже в молодости Таубера, успевшего похоронить отца и младшего брата. Наверное, разучились искриться лукавством и весельем её глаза. А может просто больше не слышался в гулких коридорах задорный смех и возмущённый голос экономки: «Ваше величество, это же просто ребячество!» Император ни за что не признался бы себе в том, что был даже рад оставить дочь при дворе, ведь с её появлением он словно вернулся в прошлое.
Сегодня ему хотелось просто почувствовать себя вновь тем молодым, полным сил мужчиной, которому юная Данина прошептала: «Вы ведь сделаете всех счастливыми?» Что ж, всех сделать счастливыми не под силу даже Нерождённому, а он всего-навсего человек. Но как обмануть надежды только что повенчанной супруги? Это потом работа затянула его, оставив на лице и характере печать суровости.
Когда жена в ночной сорочке скользнула под одеяло, Таубер отложил бумагу и принялся за ночной туалет. Погасив одинокую свечу, он лёг рядом, притянул жену к себе на плечо и вздохнул. Всё чаще он ощущал потребность в такой вот тихой ласке. Старел, наверное.
- Ты спрашивала о драконе, - тихо заговорил мужчина, наедине отбросив церемониальное «вы». – Да, драконы существуют. Не в нашей империи, но ведь мир велик. Ещё мой дед говорил о том, что эта древняя раса, древнее даже нас, людей, удалилась в горы, чтобы не зависеть от мелочных распрей. Они основали своё княжество и живут по собственным законам. Но иногда наступает такое время, когда драконы спускаются со своих гор к нам, простым смертным.
- Выходит, сейчас что-то идёт неправильно? – спросила Данина.
- Не знаю, Дани. Дед говорил, что на его памяти и на памяти его деда ни одного дракона к людям не являлось. Впрочем, встреть того мальчика н улице – нипочём не отличишь его от обычного человека.
- Но ведь тогда и Нерождённый ещё не занял слишком много места в умах и сердцах людей.
- А об этом тебе лучше помолчать, - почти родной мужчина при этих словах вдруг показался ледяным айсбергом. – За ересь тебя я не казню, но упаси Нерождённый проболтаться не вовремя! Хотя мы и императоры, а все одному богу молимся.
- Но ведь из-за этой веры мы утратили свою магию, - Данина говорила еле слышно, едва шевеля губами, но знала – супруг её услышит. – Раньше маги из императорского рода почитались одними из сильнейших. А сколько известных фамилий стояло на страже наших границ, прикрывая своими щитами? Но едва в империи стали почитать Нерождённого, как всё изменилось: магия угасла, мощь наша ушла в прошлое, а с гор спустились драконы.
- Дани, эту религию избрали мои предки, - так же тихо отвечал Таубер. – Менять историю непросто, а согнать жреца с тёплого места ещё сложнее. Не хочешь ли ты предложить мне развязать гражданскую войну? Тогда моим сыновьям придётся сражаться друг с другом. Канберт и Наргид каждый верят в истину своего служения, один – государству, второй – богу. И куда прикажешь деть Теверу при таком раскладе?
- Замуж? – чуть виновато предложила императрица, целуя мужа в плечо, точно извинялась за свои опрометчивые слова.
- Замуж, - мужчина усмехнулся и погладил жену по волосам. – Уж не за дракона ли?
- А по-твоему, он ради иного прибыл?
- Дед говорил, что драконы – долгожители. Для них наши пятьдесят – семьдесят лет что детский чих. Но при этом детей у них рождается мало, и над каждым трясутся до невозможности. Тевере будет тяжело среди них… Наверное.
Он задумался о чём-то, и императрица, умевшая уловить это мгновенное изменение в настроении мужа, тоже притихла. А император Таубер Манский думал вовсе не о причинах появления драконьего наследного герцога, а о собственной дочери.
Нельзя было упрекнуть его в том, что он был не любящим отцом. Да, суровым и строгим, но жизнь таким стать заставила. Несмотря на то, что жрецы Нерождённого жестоко преследовали всех магов, их и впрямь не хватало на землях империи. Нечисть и нежить словно сама по себе плодилась и расползалась по городам и весям. О ней говорили шёпотом, а простым людям не рассказывали вообще, любые неприятности в дороге сваливая на разбойников, но врать самому себе даже до восшествия на престол император не позволял.
Будучи молодым и горячим, Таубер с решимостью беркута бросался в неравный бой против магических существ. Он свято верил в заговорённую сталь своего верного меча, императорскую удачливость и просто счастливую звезду. Была и вера в Нерождённого, но что юноше все эти богословские рассуждения?!
Однажды Таубер отстал от своего отряда и был вынужден заночевать один в лесу, на зачистку которого были отправлены отборные воины. Ему не повезло: вместо того, чтобы отпугнуть нежить, на свет костра пришли зомби. Трое против одного – неплохой расклад, если ты маг. Принц магом не был, а потому выжить уже и не мечтал. Неравный бой, который он принял, измотал донельзя.
«У отца есть ещё один сын», - мелькнула тогда крамольная мысль. Но уже сдавшийся воин неожиданно ощутил уверенность: у него получится! Меч словно вспыхнул небесным пламенем, с пальцев посыпались яркие искры, насквозь прожигавшие плоть зомби. Сил хватило бы не на троих, а на целый десяток врагов. И когда бой был окончен, Таубер не возгордился своим подвигом, а задумался.
Нерождённому о спасении он не молился. К демонам преисподней о помощи не взывал. Выходит, он – еретик?! Он – маг? Да, раньше род императорский славился своими магами, но давно уже эта «зараза» искореняется усилиями жрецов Нерождённого. Выходит, и его надо убить, чтобы очистить от скверны?
Принц устало сел и продолжил рассуждения. Он не использовал магию во зло, а просто защищался. Не желал колдовать нарочно, дар сам проявил себя. Значит, и вины перед храмом у Таубера быть не может! Тогда кто же прав?
Ночь эта даром не прошла. Вернувшись домой и взглянув в зеркало, Таубер с трудом признал собственное отражение. Волосы его словно пеплом подёрнулись, потеряв свой блеск и цвет. Седой юноша вызывал ужас у придворных дам и жадное желание оказаться в его постели, но будущего императора интересовал только проснувшийся дар.
За ответами он привычно пошёл к живому ещё деду и узнал страшную тайну: да, все императоры должны были быть магами, иначе им не удержать трона. Но однажды императором стал второй сын, не обладавший даром. Он-то и принялся насаждать в империи культ Нерождённого, отрицающий любую силу, кроме дарованной их богом. Одного поколения хватило, чтобы люди поверили: магия – зло. И дед, и отец обладали зачатками магии, но старательно прятали их ото всего мира. Как прятали свои способности и тысячи иных одарённых, не защищённых неприкосновенностью титула.
Магия продолжала жить в империи, но её стало так мало, что постепенно и сама империя слабела. Таубер хотел бы вернуть всё, как было, но храмы Нерождённого стояли в каждом городе и селении. Жрецы проповедовали своей пастве. Маги подвергались гонениям и уничтожению. И он струсил, побоялся затевать разрушительную войну братьев против братьев, оставив всё, как есть.
Когда появились дети, Таубер внимательно всматривался, приглядывал, следил за каждым из них, ожидая пробуждения дара, но ни один из сыновей так и не оправдал надежд. Трон вновь предстояло занять императору без дара, что было ещё одним шагом к падению империи – так предрекал дед.
Зато Тевера неожиданно оказалась магианой. Таубер не понимал, как Данина не заметила этого, но молился всем забытым богам о том, чтобы ни верховный жрец Нерождённого, ни его второй сын, Наргид, по старинной традиции ставший храмовником, ни кто иной об этом не прознали.
Данина мечтала уехать с девочкой в дальнее поместье, но император не мог позволить себе лишиться императрицы. И дочь осталась здесь же, под незаметным присмотром стразу нескольких сил, правящих миром. Император, делавший вид, что совсем не интересуется дочерью, с дрожью в сердце всё ждал пробуждения её дара. Патриарх Тсинар, старший среди жрецов Нерождённого, едва не слюной капал на подраставшую красавицу-принцессу, чувствуя силу внутри неё. Но была и третья, невидимая сторона, которая ждала хоть искры магии в любом из потомков рода Манских – уцелевшая в гонениях горстка магов.
Император отогнал печальные мысли и тряхнул головой. Жена вновь ласкалась к нему, а он впервые почувствовал, что просто устал, как может устать любой человек – от жизни, от забот и тревог, от бесконечной борьбы с собой и со всем миром. И, пожалуй, будь рядом с ним сейчас одна из фавориток, ей бы не поздоровилось, но Данина удостоилась лишь короткого поцелуя и тихого:
- День был долгий, Дани.
Жена покорно кивнула – за неполные тридцать лет супружества она научилась понимать, когда Тауберу действительно стоит отдохнуть, но всё же спросила:
- Так что будем делать с княжичем Дантором?
- А знаешь, если посватается, пусть забирает Теверу, - вдруг решил император. – И увозит её к себе в горы, туда, где ни один жрец не будет страшен.
И провалился в сон.
А императрица всё никак не могла уснуть. Она так и эдак крутила в голове фразу мужа о горах и не могла понять – как он решился отдать своё дитя ужасным созданиям, совсем не людям?! С чего взял, что Тевере место среди них?
Данина вспоминала детские годы своей дочери – как та увлекалась сказками своей няньки о благородных магах и подлых рыцарях, как мечтала обладать магическими силами, как рыдала, после совместных уроков не желая отпускать Наргида в храм. Тевера всегда ненавидела те огромные, подавляющие каменные сооружения, называемые пристанищем Нерождённого. Девочке становилось плохо во время молитв, она потом жаловалась на головные боли, усталость и сонливость. Император не придавал значения её словам, а гувернантка делала строгое лицо и заявляла, что принцессе положено держать лицо в любой ситуации.
Так было, казалось, годы назад. И сейчас Данина упрекала себя в том, что не придавала значения словам дочери. Сердце императрицы было не на месте, а собственные мысли заставляли тихо вздрагивать от ужаса. Что будет, если окажется, что дочь императора – волшебница?! Будут ли её судить, а потом – проводить очищающие ритуалы на глазах всего города? Или же девушку просто казнят, без суда и следствия?
Хотя и ничего пока не было доказано, императрица накручивала себя всё сильнее, пока беспокойство не заставило её подняться и начать мерить спальню шагами.
- Что тебе не спится, Дани? – тут же проснулся и Таубер.
- Ох, я тебя разбудила, - Данина на мгновение замерла, но тут же подошла к постели и присела на краешек. – Мне всё не дают покоя мысли о Тевере.
- Оставь это, пожалуйста! – император даже поморщился.
- Ты не понимаешь! Она с самого детства так любила все эти сказки, про жестоких жрецов и рыцарей и благородных странников и магов. Боюсь, если она узнает, кто такой Дантор Берийский, ничего хорошего нам ждать не стоит…
- Дани, ты очень мало знаешь о Тевере. В ней – моя кровь, - уверенно и очень веско произнёс император. – Поверь, среди драконов девочке будет лучше. Ложись-ка спать, а то завтра у меня слишком много посетителей, чтобы я мог зевать в приёмной зале.
Данина покорно закрыла глаза, но долго ещё лежала неподвижно, размышляя о последних словах супруга.
ГЛАВА 2
Если есть сила в душе,
Можно и горы свернуть.
Кто не боится ошибок,
Смело отправится в путь.
С богом! – одним говорят,
К чёрту! – ответят другим.
Станет дорога решать,
Веру какую хранить.
Кто-то взлетит к облакам,
Вершины гор покорив.
Кто-то познает величье
В раздольях степей сухих.
Он на коне едет год,
Ты прошагал земной шар.
Стоит завидовать тут,
Если так просит душа?
Кто-то решил за меня,
Как должно быть хорошо.
Только не надо пенять –
Я не вашей дорогой пошёл.
Сила в душе собралась,
Я к своей цели стремлюсь.
Ни чёрту, ни богу не рад
И ваших угроз не боюсь!
Служение Нерождённому накладывало на образ жизни определённый отпечаток. Жрецы не имели права жениться и заводить любовниц. Особо порицалось выделение кого-либо из прихожан, которые именовались все едино – братья и сёстры. Молодым адептам культа непросто было отказаться от любви своих родителей, потому служители нерождённого старались брать детей на обучение с младенческого возраста и увозить их едва ли не на другой конец империи.
Абы кто не мог пройти посвящение и тяжкое обучение в храме. Ни один жрец не признался бы в том, что с ним происходило во время этих ритуалов. Как ни один и не рассказал бы непосвящённым о том, что есть на самом деле сила Нерождённого.
Патриарх Тсинар перебирал воспоминания о своём обучении и годах наставничества, как драгоценные молитвенные чётки, с которыми он не расставался. Много лет именно он был поддержкой своего императора. Направлял его мысли в нужное русло, поддерживал советами, а порой, действуя по собственному почину, убирал неугодных короне и Нерождённому.
Но всему на свете приходит своё время. Император вскоре передаст корону своему старшему сыну, Канберту Манскому. И место патриарха займёт Наргид – второй сын императора, традиционно посвящавшийся Нерождённому.
Наргид…
Любимый ученик – и один из тех, к кому неприменимо было правило отрыва от семьи. Хоть и жрец, но и второй сын императора, он должен быть чётко осознавать свою роль в империи.
Патриарх Тсинар тяжело поднялся из глубокого кресла, в котором любил порой посидеть, любуясь танцем огня.
