- Что же делать мне, добрая хозяйка?
- Ступай, спать ложись, а я тем временем подумаю, как тебе помочь.
Наутро стал Лестид в путь-дорогу собираться, а хозяйка ему протягивает три кусочка хлеба, чёрного, засохшего уж, и говорит:
- Слушай своё сердце да замочек. Первый кусок отдашь тому, кто дорогу укажет, а проводить не сможет. Второй кусок для того, кто на ум наставит, а платы не спросит. А третий кусочек отдашь той, что ключик от твоего сердца с собой носит. Вот как первые два хлебца найдут своё место, так и твои поиски завершатся.
Подивился Лестид напутствию странному, но делать нечего – стал в путь собираться. Выехал за ворота – хорошо кругом! Воздух утренний прозрачным кажется, вдаль далеко всё видно. Земля под копытами коня пружинит, точно торопит. А добрался до леса – окунулся в аромат сосен да елей, да так-то густо пахнет, хоть купайся в этом благоухании.
Повеселел Лестид, уж и дорога ему такой пустынной не кажется. Едет, себе насвистывает. День ехал. Два ехал. А на третий добрался до распутья. Семь дорог в разные стороны узкими змейками протянулись, а восьмая – та, по которой он приехал.
Задумался Лестид, как ему дальше быть. Ехать неведомо куда – опасно да и глупо, вдруг ключик там не окажется? Поворачивать назад вообще стыдно. Призадумался, какой же путь избрать, да на счастье на своё вспомнил, что посоветовала ему добрая женщина.
Сжал Лестид замочек свой заветный в кулаке и пошёл все дороги обходить. Идёт, а сам прислушивается – не нагрелся ли амулет, не остыл ли. Может, какая-то дорога ему больше нравится, а какая-то нет. Ходил, бродил с закрытыми глазами, спотыкался на кочках парень, а толку так и не добился.
Присел отдохнуть у камня, что распутье обозначал. Да сам не заметил, как задремал. И вот спит Лестид, а кажется ему, что подходит к нему дева, вся из света сотканная, берёт его за руку и ведёт по той дороге, что в густой ельник упирается. Довела до леса – и стоит, подмигивает: мол, тебе туда, а уж я, не обессудь, тут останусь.
Очнулся Лестид, стал осматриваться. И впрямь – по одной дороге его следы, а другая к чащобе глухой ведёт, одни ёлки и выглядывают из сумрачной глуши. Вспомнились парню слова заветные – «первый кусок отдашь тому, кто дорогу укажет, а проводить не сможет». Сообразил, что дух, видать, ему какой-то помог. Встал, на все восемь дорог поклонился.
- Спасибо тебе попутчик неведомый, - проговорил Лестид, - за помощь да приют недолгий. А и от моего угощения не откажись.
Вынул парень первый кусочек хлеба, положил его на камень, у которого прикорнул. Только отвернулся – а уж угощения и след простыл. Подивился Лестид – кто успел хлеб унести? – только пора ему дальше двигаться. Поклонился ещё раз, да и поехал в лес сумрачный.
Вьётся узкая тропка меж елей, виляет, как лиса хвостом помела. Грозными стражами возвышаются разлапистые исполины. Так и кажется, чьи-то глаза следят за каждым шагом гостя незваного. Боязно парню, а деваться некуда – счастье, лежа на перине, не сыщешь да в изнеженных руках не удержишь.
Через какое-то время болото под ногами захлюпало. Конь всё осторожнее шагает, по сторонам косится, точно беду какую чует. А в одном месте встал – и не сдвинуть его никак.
Обругал Лестид друга своего верного лентяем да гоголем сухопутным, подхватил под уздцы и шагнул вперёд, прямо туда, где тропка виднеется. Как наступил на яркий мох зелёный – ухнула нога парня в бочаг глубокий. Сам весь чуть туда не провалился – благо, конь назад рванул, хозяина из беды выручил.
- Эх, дурень я дурень, - покачал головой Лестид, оглаживая коня. – Уж сколько раз ты мне жизнь спасал, а вот тут – как кто нашептал что-то нехорошее – чуть было в омут не канул. Да и тропка, как посмотрю, давно уж видимость одна. Надо назад поворачивать.
Долго плутали они по болоту, да вывел конь на место сухое, к тропинке лесной. Проводили закат, встретили зарю – и дальше поехали, судьбу свою пытать.
Тем временем, пока Лестид с невестами воевал да из дома побег задумывал, Эспера, слёзы украдкой вытирая, приданое себе готовила. Отец с матерью да сестра старшая все уши прожужжали: пора уж, засиделась в девках, того и гляди женихи все совсем разбегутся. Ничего не отвечала девушка, только ключик крепче в руках сжимала.
Вот сошёл снег с полей, проклюнулась первая травка, и отпросилась Эспера у матери в дальнюю деревню сходить, бабушку свою проведать. Мать и отпустила. Собрала девушка с собой узелок маленький – заночую, говорит, у бабушки да на другой день вернусь. Мать и рада – вдруг там какой парень приглянется.
Взяла девушка тайно хлеба да соли с собой, родителей обняла, словно навечно прощалась, и пошла потихоньку по знакомой дорожке. А как деревня из глаз скрылась да её саму никто из окон рассмотреть не смог бы, свернула на узкую тропку, по которой летом с подружками по грибы да по ягоды ходила, и побежала резво. Ждали-ждали её на другой день мать с отцом, искали неделю или две всем селом – девки как не бывало. А потом кто-то знающий и сказал: или звери дикие задрали, или хозяева лесные да речные к себе забрали. На том поиски и прекратили.
Эспера же по лесу недолго проблуждала. Вышла она на дорогу широкую, по которой обозы то с дровами, то с хлебом, а то и с шелками заморскими катились. Углядела – на одной телеге баба с детишками малыми восседает, напросилась к ней в спутницы. Пустила её хозяйка за пригляд за ребятнёй. Девушка поклонилась, на краешке умостилась и сказки сказывать стала. Детишки рты пораскрыли, слушают, а матери их того и надо.
В ближайшем селе распрощалась Эспера с попутчицей случайной – и дальше отправилась. Придёт в какую деревню, сядет у колодца и начинает сказки сказывать или песни петь, которые в детстве от матери да бабушки слышала. Сбегутся детишки, соберётся молодёжь, прихромают старики – всем интересно, что за девица-сказительница объявилась. А когда народу побольше сделается, начинает рассказывать, как пошла одна девица на базар да с самой судьбой встретилась. Дала судьба той девке ключик заветный, чтобы та мужа себе отыскала такого, чей замочек этим ключиком открывается.
Кто побойчее, сразу домой бегут. Выгребут из закромов все замки да к сказительнице – ну-ка, вдруг что и откроется крохотным ключиком. Другие по темну приходят, от чужих глаз берегутся. Эспера никому не отказывает, все замочки проверяет, а сама всё к себе прислушивается – не сожмётся ли сердце, не подскажет ли – вот он! Да всё никак не находится тот самый, только время идёт.
Проведёт девушка день-другой в деревне – и дальше в путь отправляется. Много уж краёв исходила. Бывала она и в густых лесах, таких, что деревья над головой смыкаются, не пропуская солнечные лучи. Люди здесь были замкнутые, недружелюбные, а один раз чуть собак не натравили – подумали, что Эспера колдунья. Спасибо, быстро убежала, не стала расправы дожидаться.
Оказалась как-то раз среди степи бескрайней, где только ветер да птицы вольные летают. Далеко тут одна от другой деревни стояли, не одну ночь пришлось провести под звёздами, дрожа от страха, когда вокруг дикие звери свои голоса подавали. Хорошо, дорога через цветущую бесконечность ровная, накатанная, обозы то с хлебом, то с товарами обменными идут, до места никто подвезти не отказывался.
Слушали здесь сказки Эсперы с открытыми ртами – так далеко на юг сказания её родных краёв ещё не попадали, оттого и принимали люди странницу с добром да интересом.
Раз пришла она в странное селение. Стоит посреди деревни дом один огромный, а вкруг него как сарайчики поналеплены. Оказалось, весь род жил под одной крышей, а гостей да неженатых парней вот в такие землянки выселяли. Здесь чуть с Эсперой беда не приключилась.
Попросилась она на ночлег в этом селении. Вышла на порог дома встречать её старуха древняя, двумя внуками возрастными под руки поддерживаемая. На груди у неё амулет какой-то болтается, в руках – посох резной. Поклонилась Эспера большухе, как положено, в дом прошла, а старуха возьми да и спроси:
- Никак путь топчешь, жениха ищешь?
- Ищу, бабушка, - да и рассказала свою историю про ключик заветный.
Усмехнулась большуха, промолчала. А за трапезой подсел к Эспере парень. Сам высокий, плечи широкие, глазу посмотреть приятно. Волосы огненным золотом на плечи падают, а глаза – тёмные-темные, как два омута, - манят да затягивают. И весь вечер от странницы не отходит, песни её слушает.
Собралась на ночь девушка устраиваться, а парень тут как тут: давай подушку взобью, давай одеялко подоткну, давай колыбельную спою. Забеспокоилась Эспера, да только никто и глазом не моргнёт. Только улеглась, чувствует, как глаза сами собой смыкаются. Уснула – и не запомнила как.
А наутро глядь – лежит она не в большом доме, а в маленьком сарайчике, и парень тот, вчерашний, рядом, руками её к себе прижимает, ещё и ногу сверху закинул. Это чтобы не сбежала, значит. Перепугалась Эспера давай из чужих рук выпутываться, да лишний раз вздрогнуть боится – а ну как проснётся? Что-то ещё он о местных обычаях скажет? Замуж бы против воли идти не заставили!
Взмолилась Эспера светлым богам о помощи, и чувствует, как ключик у неё на груди нагревается потихоньку, всё теплее и теплее становится. И парень глубже задышал, словно сон на него навалился. Выскользнула девушка поскорее из чужих рук, вещи свои с пола подобрала, подумав – ишь, какой предусмотрительный, даже пожитки её к себе перенёс!
Потихоньку выбралась за ограду и поскорее прочь пошла, заметив себе – впредь в такие деревушки не заглядывать.
Так-то и бродила она всё лето по миру, отыскивая своего суженого, покуда не забрела в какие-то болота.
А Лестид всё дорогу свою ищет, по лесам да полям плутает, оставшиеся кусочки хлеба оберегает. Иной раз и к ужину дичи подстрелить не удастся – голодным спать ложится, а к хлебу тому заветному и не притронется.
Вот завела дорожка его в город, что среди болот поставили, от нечисти всякой избавляться. Постучался парень в один двор, в другой – не пускают, боятся. Стал спрашивать – отчего опасаются? Молчат люди, глаза отводят, в домах двери покрепче запирают.
Пришлось Лестиду в постоялый двор проситься, а вместо денег работой расплачиваться. До ночи почти он то дрова рубил, то воду носил, то за лошадьми на конюшне ухаживал. К закату уж и руки не поднимаются, и ноги не двигаются, да подскакали к крыльцу с десяток воинов, переговариваются, пересмеиваются, ищут, кому бы лошадей своих отдать.
Принял мальчишка-посыльный коней, отвёл на постой – опять Лестиду с ними возиться, обихаживать. А хозяин на дармового работника смотрит – не нарадуется. Накормил того, угол, где спать лечь, указал. Да только парень сразу спать не пошёл. Взгрустнулось ему, как он воинов увидал, о жизни своей прошлой задумываться начал. Как сам такой же вот весёлый да беззаботный по лесам скакал, девок обнимал да свету радовался. А теперь-то что? Вон, вместо конюха мужику прислуживает.
Стали сомнения одолевать: найдёт ли ту, что ищет? Не пора ли домой поворачивать? Дело-то к осени близится. Да чувствует, завозился кто-то на груди и как укусит! Хлопнул рукой. Думал – муха какая, а оказалось – вещица волшебная ругается, с пути сбиваться не позволяет. Покачал Лестид головой, но понял – негоже с полдороги назад поворачивать, придётся дальше искать.
Присел от гостей неподалёку, к разговору прислушался.
- … Как в прошлый месяц, теперь в другую деревню повадился водяной заглядывать. Примет чью личину попригляднее и стучит по домам. Да всё те дворы выбирает, где девки есть. Нет бы к вдовам стучался – молодую да красивую ему подавай, - рассказывал один из воинов, усатый ясноглазый парень. – Вот парни и решили девку одну из дома выманить. Переоделись в рвань какую-то, нацепили травы на голову – волосы как будто, к ногам ветки привязали и тряпкой обернули. След остаётся, точно утица прошла. Вот и пошли под Красавино окошко песни петь, зубы скалить. Услыхала их бабка, перепугалась, помойное ведро за окошко и плеснула. Окатила парней – те в голос материться. Тут уж и Красава поняла, что за гости нечистые пожаловали. Истинная-то нечисть слова ругательного на дух не переносит. Так им отец-то её ещё и вожжами поддал, чтобы впредь мать его не пугали, нечистью не обряжались.
Воины дружно грохнули, даже тарелки на столе от хохота зазвенели, а Лестид себе пометочку сделал: значит, нечисть болотная пошаливает в здешних краях, потому его и на двор не пустили, и тут сначала какой-то дрянью напоили, а потом и можжевеловым дымом окурили.
- Это что, вот на засеке одной дело было, - басом загудел бородатый уже дядька, видать, старший надо всеми. – Завёл пасечник себе корову. Стал гонять её пастись на пасеку. А что? Место выделил, огородил, чтоб ульев не повалила, на верёвку привязал – гуляй в своё удовольствие. Да только прошло какое-то время – перестала корова доиться. Ну, думает, никак скоро телёнка принесёт? А живот не надувается – и всё тут. Сам-то он живёт с женой да бабкой старой. Вот бабка и нагудела ему в уши – леший, мол, к корове ходит, молоко у ней сдаивает. Ну, пасечник, знамо дело, пошёл в засаду сидеть. Ночь просидел – нет никого, значит, будет молоко. Задремал под утро на полчаса, проснулся, сунулся к корове – пустая! Что за пропасть? На другую ночь – то же. Осерчал, подогнал корову совсем к ульям близко, чтобы, если уснёт, пчёлы на чужака вылетели.
- Так леший пчёлам сам хозяин! – выкрикнул кто-то из молодых.
- Так-то оно так, да ты слушай дальше, - прогудел рассказчик. – Вот заря подбирается, пасечник уснул. И вдруг слышит – визг, ор, корова мычит не своим голосом. Подскочил, смотрит – а там жена его, вся пчёлами облепленная стоит, рот открыть боится, наверное, уже и за язык её ужалили. Ну, отогнал он пчёл, жену домой приволок, стал допрашивать. А та и призналась: потихоньку молоко продавала, да деньги собирала. Ну, поучил её, как положено да бабке досталось: леший, леший, а тот леший под своим боком приютился.
Парни посмеялись, но уже тише. И стали дальше разные притчи вспоминать, да всё про нечисть разную. А Лестиду как кто на ушко шепнул – да вот он, тот, кто совет даст, а платы не спросит! Нечисть лесная хлеб человеческий получше любой платы примет, а если повезёт, то и на путь верный укажет.
Наутро простился с хозяином да к лесу подался. Дороги не выбирает – уж верно, кому надо и сами парня найдут. Так и едет неспешно – то по прогалинке лесной, то по мху болотному, а то и вовсе сквозь кусты пробирается. Проголодался, спешился, из-за пазухи платочек с хлебом достал да под сосной высокой пристроился. Уж откуда тут сосна среди болота взялась да выросла – то неведомо.
И вот чудится Лестиду, будто круг него зверь какой-то ходит, пристально рассматривает. Жутко ему стало, да сам припомнил, что по доброй воле в чаще дикой очутился, сам встречи с хозяевами местными искал.
- Здравствуй, гость неведомый, - сказал тихо, - подходи на угощение моё незамысловатое.
Только договорил – из кустов к нему парень выходит. Волосы тёмные волной на плечах лежат, глаза синие из-под бровей поблескивают. Чуть не подскочил Лестид, когда самого себя в личине узнал, но сдержался.
- Ну, путник, угощай, коли звал, - проговорил нечистый, рядом усаживаясь.
Пододвинул Лестид ему молча хлеба свежего, стал ждать. Наелся двойник, все крошечки с платка подобрал и говорит:
- Ступай, спать ложись, а я тем временем подумаю, как тебе помочь.
Наутро стал Лестид в путь-дорогу собираться, а хозяйка ему протягивает три кусочка хлеба, чёрного, засохшего уж, и говорит:
- Слушай своё сердце да замочек. Первый кусок отдашь тому, кто дорогу укажет, а проводить не сможет. Второй кусок для того, кто на ум наставит, а платы не спросит. А третий кусочек отдашь той, что ключик от твоего сердца с собой носит. Вот как первые два хлебца найдут своё место, так и твои поиски завершатся.
Подивился Лестид напутствию странному, но делать нечего – стал в путь собираться. Выехал за ворота – хорошо кругом! Воздух утренний прозрачным кажется, вдаль далеко всё видно. Земля под копытами коня пружинит, точно торопит. А добрался до леса – окунулся в аромат сосен да елей, да так-то густо пахнет, хоть купайся в этом благоухании.
Повеселел Лестид, уж и дорога ему такой пустынной не кажется. Едет, себе насвистывает. День ехал. Два ехал. А на третий добрался до распутья. Семь дорог в разные стороны узкими змейками протянулись, а восьмая – та, по которой он приехал.
Задумался Лестид, как ему дальше быть. Ехать неведомо куда – опасно да и глупо, вдруг ключик там не окажется? Поворачивать назад вообще стыдно. Призадумался, какой же путь избрать, да на счастье на своё вспомнил, что посоветовала ему добрая женщина.
Сжал Лестид замочек свой заветный в кулаке и пошёл все дороги обходить. Идёт, а сам прислушивается – не нагрелся ли амулет, не остыл ли. Может, какая-то дорога ему больше нравится, а какая-то нет. Ходил, бродил с закрытыми глазами, спотыкался на кочках парень, а толку так и не добился.
Присел отдохнуть у камня, что распутье обозначал. Да сам не заметил, как задремал. И вот спит Лестид, а кажется ему, что подходит к нему дева, вся из света сотканная, берёт его за руку и ведёт по той дороге, что в густой ельник упирается. Довела до леса – и стоит, подмигивает: мол, тебе туда, а уж я, не обессудь, тут останусь.
Очнулся Лестид, стал осматриваться. И впрямь – по одной дороге его следы, а другая к чащобе глухой ведёт, одни ёлки и выглядывают из сумрачной глуши. Вспомнились парню слова заветные – «первый кусок отдашь тому, кто дорогу укажет, а проводить не сможет». Сообразил, что дух, видать, ему какой-то помог. Встал, на все восемь дорог поклонился.
- Спасибо тебе попутчик неведомый, - проговорил Лестид, - за помощь да приют недолгий. А и от моего угощения не откажись.
Вынул парень первый кусочек хлеба, положил его на камень, у которого прикорнул. Только отвернулся – а уж угощения и след простыл. Подивился Лестид – кто успел хлеб унести? – только пора ему дальше двигаться. Поклонился ещё раз, да и поехал в лес сумрачный.
Вьётся узкая тропка меж елей, виляет, как лиса хвостом помела. Грозными стражами возвышаются разлапистые исполины. Так и кажется, чьи-то глаза следят за каждым шагом гостя незваного. Боязно парню, а деваться некуда – счастье, лежа на перине, не сыщешь да в изнеженных руках не удержишь.
Через какое-то время болото под ногами захлюпало. Конь всё осторожнее шагает, по сторонам косится, точно беду какую чует. А в одном месте встал – и не сдвинуть его никак.
Обругал Лестид друга своего верного лентяем да гоголем сухопутным, подхватил под уздцы и шагнул вперёд, прямо туда, где тропка виднеется. Как наступил на яркий мох зелёный – ухнула нога парня в бочаг глубокий. Сам весь чуть туда не провалился – благо, конь назад рванул, хозяина из беды выручил.
- Эх, дурень я дурень, - покачал головой Лестид, оглаживая коня. – Уж сколько раз ты мне жизнь спасал, а вот тут – как кто нашептал что-то нехорошее – чуть было в омут не канул. Да и тропка, как посмотрю, давно уж видимость одна. Надо назад поворачивать.
Долго плутали они по болоту, да вывел конь на место сухое, к тропинке лесной. Проводили закат, встретили зарю – и дальше поехали, судьбу свою пытать.
Тем временем, пока Лестид с невестами воевал да из дома побег задумывал, Эспера, слёзы украдкой вытирая, приданое себе готовила. Отец с матерью да сестра старшая все уши прожужжали: пора уж, засиделась в девках, того и гляди женихи все совсем разбегутся. Ничего не отвечала девушка, только ключик крепче в руках сжимала.
Вот сошёл снег с полей, проклюнулась первая травка, и отпросилась Эспера у матери в дальнюю деревню сходить, бабушку свою проведать. Мать и отпустила. Собрала девушка с собой узелок маленький – заночую, говорит, у бабушки да на другой день вернусь. Мать и рада – вдруг там какой парень приглянется.
Взяла девушка тайно хлеба да соли с собой, родителей обняла, словно навечно прощалась, и пошла потихоньку по знакомой дорожке. А как деревня из глаз скрылась да её саму никто из окон рассмотреть не смог бы, свернула на узкую тропку, по которой летом с подружками по грибы да по ягоды ходила, и побежала резво. Ждали-ждали её на другой день мать с отцом, искали неделю или две всем селом – девки как не бывало. А потом кто-то знающий и сказал: или звери дикие задрали, или хозяева лесные да речные к себе забрали. На том поиски и прекратили.
Эспера же по лесу недолго проблуждала. Вышла она на дорогу широкую, по которой обозы то с дровами, то с хлебом, а то и с шелками заморскими катились. Углядела – на одной телеге баба с детишками малыми восседает, напросилась к ней в спутницы. Пустила её хозяйка за пригляд за ребятнёй. Девушка поклонилась, на краешке умостилась и сказки сказывать стала. Детишки рты пораскрыли, слушают, а матери их того и надо.
В ближайшем селе распрощалась Эспера с попутчицей случайной – и дальше отправилась. Придёт в какую деревню, сядет у колодца и начинает сказки сказывать или песни петь, которые в детстве от матери да бабушки слышала. Сбегутся детишки, соберётся молодёжь, прихромают старики – всем интересно, что за девица-сказительница объявилась. А когда народу побольше сделается, начинает рассказывать, как пошла одна девица на базар да с самой судьбой встретилась. Дала судьба той девке ключик заветный, чтобы та мужа себе отыскала такого, чей замочек этим ключиком открывается.
Кто побойчее, сразу домой бегут. Выгребут из закромов все замки да к сказительнице – ну-ка, вдруг что и откроется крохотным ключиком. Другие по темну приходят, от чужих глаз берегутся. Эспера никому не отказывает, все замочки проверяет, а сама всё к себе прислушивается – не сожмётся ли сердце, не подскажет ли – вот он! Да всё никак не находится тот самый, только время идёт.
Проведёт девушка день-другой в деревне – и дальше в путь отправляется. Много уж краёв исходила. Бывала она и в густых лесах, таких, что деревья над головой смыкаются, не пропуская солнечные лучи. Люди здесь были замкнутые, недружелюбные, а один раз чуть собак не натравили – подумали, что Эспера колдунья. Спасибо, быстро убежала, не стала расправы дожидаться.
Оказалась как-то раз среди степи бескрайней, где только ветер да птицы вольные летают. Далеко тут одна от другой деревни стояли, не одну ночь пришлось провести под звёздами, дрожа от страха, когда вокруг дикие звери свои голоса подавали. Хорошо, дорога через цветущую бесконечность ровная, накатанная, обозы то с хлебом, то с товарами обменными идут, до места никто подвезти не отказывался.
Слушали здесь сказки Эсперы с открытыми ртами – так далеко на юг сказания её родных краёв ещё не попадали, оттого и принимали люди странницу с добром да интересом.
Раз пришла она в странное селение. Стоит посреди деревни дом один огромный, а вкруг него как сарайчики поналеплены. Оказалось, весь род жил под одной крышей, а гостей да неженатых парней вот в такие землянки выселяли. Здесь чуть с Эсперой беда не приключилась.
Попросилась она на ночлег в этом селении. Вышла на порог дома встречать её старуха древняя, двумя внуками возрастными под руки поддерживаемая. На груди у неё амулет какой-то болтается, в руках – посох резной. Поклонилась Эспера большухе, как положено, в дом прошла, а старуха возьми да и спроси:
- Никак путь топчешь, жениха ищешь?
- Ищу, бабушка, - да и рассказала свою историю про ключик заветный.
Усмехнулась большуха, промолчала. А за трапезой подсел к Эспере парень. Сам высокий, плечи широкие, глазу посмотреть приятно. Волосы огненным золотом на плечи падают, а глаза – тёмные-темные, как два омута, - манят да затягивают. И весь вечер от странницы не отходит, песни её слушает.
Собралась на ночь девушка устраиваться, а парень тут как тут: давай подушку взобью, давай одеялко подоткну, давай колыбельную спою. Забеспокоилась Эспера, да только никто и глазом не моргнёт. Только улеглась, чувствует, как глаза сами собой смыкаются. Уснула – и не запомнила как.
А наутро глядь – лежит она не в большом доме, а в маленьком сарайчике, и парень тот, вчерашний, рядом, руками её к себе прижимает, ещё и ногу сверху закинул. Это чтобы не сбежала, значит. Перепугалась Эспера давай из чужих рук выпутываться, да лишний раз вздрогнуть боится – а ну как проснётся? Что-то ещё он о местных обычаях скажет? Замуж бы против воли идти не заставили!
Взмолилась Эспера светлым богам о помощи, и чувствует, как ключик у неё на груди нагревается потихоньку, всё теплее и теплее становится. И парень глубже задышал, словно сон на него навалился. Выскользнула девушка поскорее из чужих рук, вещи свои с пола подобрала, подумав – ишь, какой предусмотрительный, даже пожитки её к себе перенёс!
Потихоньку выбралась за ограду и поскорее прочь пошла, заметив себе – впредь в такие деревушки не заглядывать.
Так-то и бродила она всё лето по миру, отыскивая своего суженого, покуда не забрела в какие-то болота.
А Лестид всё дорогу свою ищет, по лесам да полям плутает, оставшиеся кусочки хлеба оберегает. Иной раз и к ужину дичи подстрелить не удастся – голодным спать ложится, а к хлебу тому заветному и не притронется.
Вот завела дорожка его в город, что среди болот поставили, от нечисти всякой избавляться. Постучался парень в один двор, в другой – не пускают, боятся. Стал спрашивать – отчего опасаются? Молчат люди, глаза отводят, в домах двери покрепче запирают.
Пришлось Лестиду в постоялый двор проситься, а вместо денег работой расплачиваться. До ночи почти он то дрова рубил, то воду носил, то за лошадьми на конюшне ухаживал. К закату уж и руки не поднимаются, и ноги не двигаются, да подскакали к крыльцу с десяток воинов, переговариваются, пересмеиваются, ищут, кому бы лошадей своих отдать.
Принял мальчишка-посыльный коней, отвёл на постой – опять Лестиду с ними возиться, обихаживать. А хозяин на дармового работника смотрит – не нарадуется. Накормил того, угол, где спать лечь, указал. Да только парень сразу спать не пошёл. Взгрустнулось ему, как он воинов увидал, о жизни своей прошлой задумываться начал. Как сам такой же вот весёлый да беззаботный по лесам скакал, девок обнимал да свету радовался. А теперь-то что? Вон, вместо конюха мужику прислуживает.
Стали сомнения одолевать: найдёт ли ту, что ищет? Не пора ли домой поворачивать? Дело-то к осени близится. Да чувствует, завозился кто-то на груди и как укусит! Хлопнул рукой. Думал – муха какая, а оказалось – вещица волшебная ругается, с пути сбиваться не позволяет. Покачал Лестид головой, но понял – негоже с полдороги назад поворачивать, придётся дальше искать.
Присел от гостей неподалёку, к разговору прислушался.
- … Как в прошлый месяц, теперь в другую деревню повадился водяной заглядывать. Примет чью личину попригляднее и стучит по домам. Да всё те дворы выбирает, где девки есть. Нет бы к вдовам стучался – молодую да красивую ему подавай, - рассказывал один из воинов, усатый ясноглазый парень. – Вот парни и решили девку одну из дома выманить. Переоделись в рвань какую-то, нацепили травы на голову – волосы как будто, к ногам ветки привязали и тряпкой обернули. След остаётся, точно утица прошла. Вот и пошли под Красавино окошко песни петь, зубы скалить. Услыхала их бабка, перепугалась, помойное ведро за окошко и плеснула. Окатила парней – те в голос материться. Тут уж и Красава поняла, что за гости нечистые пожаловали. Истинная-то нечисть слова ругательного на дух не переносит. Так им отец-то её ещё и вожжами поддал, чтобы впредь мать его не пугали, нечистью не обряжались.
Воины дружно грохнули, даже тарелки на столе от хохота зазвенели, а Лестид себе пометочку сделал: значит, нечисть болотная пошаливает в здешних краях, потому его и на двор не пустили, и тут сначала какой-то дрянью напоили, а потом и можжевеловым дымом окурили.
- Это что, вот на засеке одной дело было, - басом загудел бородатый уже дядька, видать, старший надо всеми. – Завёл пасечник себе корову. Стал гонять её пастись на пасеку. А что? Место выделил, огородил, чтоб ульев не повалила, на верёвку привязал – гуляй в своё удовольствие. Да только прошло какое-то время – перестала корова доиться. Ну, думает, никак скоро телёнка принесёт? А живот не надувается – и всё тут. Сам-то он живёт с женой да бабкой старой. Вот бабка и нагудела ему в уши – леший, мол, к корове ходит, молоко у ней сдаивает. Ну, пасечник, знамо дело, пошёл в засаду сидеть. Ночь просидел – нет никого, значит, будет молоко. Задремал под утро на полчаса, проснулся, сунулся к корове – пустая! Что за пропасть? На другую ночь – то же. Осерчал, подогнал корову совсем к ульям близко, чтобы, если уснёт, пчёлы на чужака вылетели.
- Так леший пчёлам сам хозяин! – выкрикнул кто-то из молодых.
- Так-то оно так, да ты слушай дальше, - прогудел рассказчик. – Вот заря подбирается, пасечник уснул. И вдруг слышит – визг, ор, корова мычит не своим голосом. Подскочил, смотрит – а там жена его, вся пчёлами облепленная стоит, рот открыть боится, наверное, уже и за язык её ужалили. Ну, отогнал он пчёл, жену домой приволок, стал допрашивать. А та и призналась: потихоньку молоко продавала, да деньги собирала. Ну, поучил её, как положено да бабке досталось: леший, леший, а тот леший под своим боком приютился.
Парни посмеялись, но уже тише. И стали дальше разные притчи вспоминать, да всё про нечисть разную. А Лестиду как кто на ушко шепнул – да вот он, тот, кто совет даст, а платы не спросит! Нечисть лесная хлеб человеческий получше любой платы примет, а если повезёт, то и на путь верный укажет.
Наутро простился с хозяином да к лесу подался. Дороги не выбирает – уж верно, кому надо и сами парня найдут. Так и едет неспешно – то по прогалинке лесной, то по мху болотному, а то и вовсе сквозь кусты пробирается. Проголодался, спешился, из-за пазухи платочек с хлебом достал да под сосной высокой пристроился. Уж откуда тут сосна среди болота взялась да выросла – то неведомо.
И вот чудится Лестиду, будто круг него зверь какой-то ходит, пристально рассматривает. Жутко ему стало, да сам припомнил, что по доброй воле в чаще дикой очутился, сам встречи с хозяевами местными искал.
- Здравствуй, гость неведомый, - сказал тихо, - подходи на угощение моё незамысловатое.
Только договорил – из кустов к нему парень выходит. Волосы тёмные волной на плечах лежат, глаза синие из-под бровей поблескивают. Чуть не подскочил Лестид, когда самого себя в личине узнал, но сдержался.
- Ну, путник, угощай, коли звал, - проговорил нечистый, рядом усаживаясь.
Пододвинул Лестид ему молча хлеба свежего, стал ждать. Наелся двойник, все крошечки с платка подобрал и говорит:
