Тоска росла, заполняя едкостью сознание. Из уголков памяти поползли обиды. Еще и одиночество вдруг навалилось на плечи. А внутри шевельнулось что-то остро-болезненное, похожее на совесть. И захотелось на воздух…
Он открыл шкаф, отмахнулся от вылетевшей пыли. Достал костюм. Оглядел критично. Запустил очищающее заклинание, которое от пыли, конечно, очистило, но ветхость материала не скрыло. Пришлось накладывать иллюзию. Потом идти умываться. Расчесываться. Больше всего провозился с туфлями, которые никак не хотели находиться.
Нашлись. Хотя он подумывал плюнуть и идти босиком. Когда его останавливала такая мелочь, как отсутствие обуви? Тогда, когда шел к Барху-мешочнику. В его лавчонке столько распознавателей – бизнес требует, что никакой иллюзии не хватит. Разве что возобновляемой, но та жрет столько… Да и лень возиться, если честно… Ради каких-то там грязных ног, пусть они и будут оскорблять своим видом горожан. Вот на последних ему уж точно плевать.
Герхан подумал, а не вымыть ли ноги… Но решил, что чести много. Сунул босыми в туфли.
Осталось последнее и самое важное.
Нет, он не распродавал свое. Еще чего не хватало опускаться до такого. Он же не бедняг какой-то. Архимаг.
Но обмен – другое дело. Почти благородное. Особенно, если меняешь что-то ненужное… А у него этого ненужного – целый дом.
Он нагнулся, отпихнул ногой диванную подушку, которая решила прилечь на пол. Поднял лазурит. Придирчиво посмотрел на свет. Край отколот, но чистота камня все еще имела ценность. Таких накопителей уже не делают.
Сунул в карман и, насвистывая, вышел на улицу, помахивая тростью.
Еще за пару улиц до лавки он начал копить любезность. Растягивал губы в улыбке. Думал о хорошем. Даже поздоровался с какой-то парой. Выходило неплохо. Так что в лавку он заходил с предвкушением победы.
- Доброго дня, уважаемый хозяин.
Нет, так-то неуважаемый. В прежние времена Герхан дверь с ноги вышиб бы. Ну или воздушным тараном вынес. Но времена меняются, а лавки остаются… И пальцы аж заныли от желания тут все сжечь.
- Утро еще, - недружелюбно буркнули из-под прилавка.
Сначала показалась лысая макушка. Потом обрамляющие ее седые волосы, высокий лоб, выпуклые, вечно слезящиеся глаза и мясистый нос. Ниже шли пухлые губы и рыхлый подбородок. На этом лице все было излишним. Даже уши. А вот ростом Барх не вышел. И чтобы не торчать одной головой из-за стойки он использовал высокий стул. На который сейчас и громоздился, отдуваясь. Возраст не щадил никого…
- Дружище, ты даже по ночам здесь работаешь, - попытался пошутить Герхан. Вышло не очень. Доброты на лице лавочника не прибавилось.
- Что у тебя? – буркнул он неприветливо.
Герхан уже проклял себя за то, что взял лишь лазурит. Камушек на огромном, из темного дерева прилавке смотрелся жалко. Лицо Барха скривилось, но долг торговца требовал соблюдения ритуала. Так что он заграбастал камушек толстыми пальцами. Шустро ощупал, глянул на свет специальной лампы и вернул обратно.
- Отличный же накопитель да, Барх?
Магистр сам себя ненавидел за эти затискивающиеся нотки, а еще за беспомощность… Все, что он мог сейчас – мечтать раздавить гадину. Это земноводное в человеческом обличье. Но если он убьет всех лавочников в округе, кто станет ему продавать выпивку?
Барх тяжело вздохнул. Оглядел своего ненавистного, хоть и постоянного покупателя. Прошлый век. Самомнения больше, чем воздуха, которым тот дышит.
- Ты же знаешь, Герхан, такие больше никому не нужны…
«Прошлый век» в очередной раз принес замшелую старину, не понимая, что эта замшелость только и годится, что пылиться на полках. Он и возится со стариком лишь из уважения к его прошлым заслугам.
- Сейчас в моде металлические накопители. Сталь. Или искусственные кристаллы. Ничем не хуже натуральных алмазов. Сам бы попробовал.
Герхан аж затрясся от такого предложения.
- Чтобы я… вот это… искусственное?
Так-то Барх и сам не очень любил прогресс – заморочно подстраиваться, но признавал его удобство. А уж натуралов вообще считал выскочками, много о себя мнящими.
- Ну как знаешь, - пожал плечами, катнул камень обратно и припечатал: - Не возьму. Полный шкаф таких. Никто не берет.
Полюбовался на застывшего от изумления старика. И ведь все прекрасно знает, но делает вид, что слышит впервые. Из него вышел бы отличный актер. Не лучше архимага. Но кому нужны таланты, которые живут прошлым и не могут быть полезны настоящему? Никому… Магия дарует им долгую жизнь, но толку-то? Мир слишком быстро меняется, чтобы они продолжали оставаться частью него.
Он отвернулся к стеллажу, прекрасно зная, что будет потом.
Робкое покашливание. Надо повернуться, удивиться, что посетитель еще здесь. Полюбоваться выражением смирения на его лице, под которым дрожит едва сдерживаемая ярость.
Н-да… любопытно было бы услышать, как костерит его сейчас старик. Все же раньше знали толк в ругани. Не то, что сейчас. Сплошные запреты. Правду сказать: «жирная старуха» нельзя – могут и штраф впаять. И слова-то какие пошли: личное пространство, самоопределение, равноправие. Плюнуть в спину – дискриминация, унижение. В морду дать – нанесение телесных повреждений. А раньше, как было? Кто кого на землю повалит – того товар и лучше. Кто кого переорет на улице – тот лучший продавец. Не понравился покупатель – послал подальше. Тот в ответ обматерил по батюшке. Разошлись довольные собой… Каждый пар спустил.
А теперь?
Все в себе. Все с улыбкой. Иначе отзыв напишут. И этими… отрицательными комментариями завалят… Сеть, чтоб ей саму себя пожрать. Никакого житья простым честным лавочникам от нее не стало.
Если бы не такие вот клиенты… Давно бы разорился.
- Ладно, - он сам себя великодушным почувствовал, - три бутылки.
- Согласен, - торопливо закивал головой старик.
Барх отточенным движением смахнул, не глядя, камень себе в карман. Нагнулся под прилавок и вытащил оттуда три бутылки из темного стекла. Поставил. Задумчиво посмотрел на мага. Тот уже забыл о его существовании - тщательно сдерживая суету в руках, рассовывал бутылки по карманам. Во взгляде читалось нетерпеливое предвкушение…
Барх тяжело вздохнул и, удивляясь собственной доброте, добавил пару мелких монет.
- У Агли сегодня пирожки удались. Загляни к ней по пути. Попробуй.
Герхан завис на пару мгновений, хлопая глазами, потом кивнул, криво улыбнулся, отступил, отказываясь, но Барх это предвидел. Махнул рукой – монеты слетели с прилавка, прилипнув к рукаву сюртука.
- С рыбой, - настойчиво повторил он, - и с яблоками. Под вино отлично пойдут.
Архимаг сердито нахмурился, серые брови встопорщились двумя щетками. Через мгновенье разъяренно хлопнула дверь, и лавка опустела.
Барх понимающе пожал плечами, хмыкнул:
- На здоровье, соседушка, - и подтянул себе книгу – записи он вел по старинке – внести принесенное.
На какое-то мгновенье Герхан позабыл обо всем, кроме душащей его ярости.
Ему!
Архимагу!
Герою воины «Меча и пара» дали монеты, как милостыню какую.
Покарать всех виновных! Сжечь! Заморозить!
Он завернул за угол и замер, наткнувшись на аромат свежей сдобы. Сглотнул, ощущая, как желудок тянет от голода.
- И, правда, с яблоками, - пробормотал, прикипая взглядом к вывеске с булками и хлебом.
- Никто же не увидит, - усомнился он в собственной стойкости.
- И, может, камень стоил чуточку дороже. Вот и докинул, - нашел верный аргумент изменить своим принципам маг.
Ноги сами свернули к булочной.
- Ты должна ее вернуть!
Крик жены болью разнесся по побережью. Потонул в сердитом шепоте волн. Был осмеян пронзительным воплями сорвавшихся с дюн птиц.
Фильярг, подобравшись, смотрел, как напротив того места, где стояла Юля, вырастает волна. Пенится шапкой. Нависает угрожающе.
«Не вмешивайся, - сказала Юля ему перед тем, как спуститься с дюны, - это между нами».
Как тут не вмешивайся?! Фигурка жены казалась ничтожно маленькой напротив зелено-синей громадины.
- Она тебе не принадлежит! И то, что ты помогла ей с рождением, не дает тебе право распоряжаться ее судьбой!
Упрямая! Спорит с той, что с легкостью убьет. Фильярг одновременно чувствовал дикий страх за жену и гордость.
Огонь отказал. Даже разговаривать на эту тему не стал, хотя они пытались. Все. По очереди. Вода хоть согласилась поговорить.
- Пусть так! Но хотя бы скажи, где она? Не прячь ее от нас! А если ей нужна помощь? Она еще маленькая совсем!
Вода раздраженно шипит в ответ. Бурлит, негодуя. Настаивает на своем.
И жена, он это видит, машет на нее рукой. Обреченно так.
- Она была твоей любимицей! Готова на все ради вас. Четверых! Пойти против семьи. Приняла тебя первой. А ты… предала ее. Вы все ее предали…
Волна застывает. Ветер срывает с нее пенистую шапку. Рычит. Бьется в упругую преграду. Гонит по небу серые – клочками – облака.
Жена поворачивается к морю спиной и, тяжело ступая, идет к нему, проваливаясь в песок.
Он сбегает с дюны, чтобы помочь ей подняться.
- Наша дочь – спящая красавица, - опустошенно выдыхает Юля. – Эта утверждает, что если она вернется в ближайшие годы, то умрет. Наша дочь умрет, - кулачок утыкается ему в грудь. Он прижимает жену к себе, обнимая, утешая.
- Еще сказала, что они все ошиблись. Все четверо. И единственный вариант все исправить – разъединить ее с этим миром. Глупость, - плечи жены затряслись, - какая же глупость. Если так важно разъединение, я могла бы отправить ее сама. Куда угодно. Хоть к своим на Землю. Но смогла бы ее навещать. Знать, что с ней все в порядке. Найти хороших людей, которые за ней присмотрят. Зачем вот так? Кидать ее в неизвестность! Испытывать! Какой в этом смысл? – и она замолчала, тяжело дыша.
- Я найду ее, - пообещал Фильярг. – Клянусь, найду. Перерою миры, достану всех архимагов, вытрясу из них правду и найду. Просто верь мне. Все будет хорошо.
- Ты прав. Надо верить. Нельзя отчаиваться, - жена отстранилась, вытерла ладонью глаза. – У тебя тэорат, у меня академия. Два сына. Ради них мы должны держаться. Вода обещала, что она будет жить. И вернется. Я очень хочу ей верить. Очень.
За их спинами с грохотом обрушивается на берег вода, затапливает пляж белой пеной, достигает дюны и откатывается обратно. И ветер стихает. Облака словно растворяются в небе, а на песок ложатся солнечные лучи.
Стихии…
Первый как обычно не стал утруждать себя стуком в дверь. Харт уже привык, так что даже не возмутился. Пусть у старшего брата будет собственная привилегия.
- Чем занимаешься?
Третий отложил в сторону утреннюю сводку докладов, с удивлением посмотрел на брата. Когда это его интересовали дела других братьев? Отвечать не стал. Молчание по его опыту работало не хуже болтовни.
- О девочке никаких новостей? – спросил Первый, устраиваясь в посетительском кресле. Поморщился и напомнил: - Отведенные четыре недели фаттарцами почти истекли.
Харт откинулся на спинку стула, задумался, вспоминая посеревшее лицо брата. Когда они виделись в последний раз на всем облике Фильярга отпечаталась въевшаяся под кожу усталость, в глазах стыло разочарование. И Харту не было в чем его обвинить. Четвертый делал все и даже больше. Обошел всех известных архимагов, пребывавших на «отдыхе», а найти мэтров, которые не желали быть найденными, само по себе достижение. Но Фильярг был настойчив, где надо подкупал, где не получалось – давил силой. Фаттарцы тоже не сдавались, выписывая штрафы и грозя заключением, если гости не угомонятся в своих нарушениях их законов - мэтры изволили жаловаться на чрезмерно настойчивые расспросы.
Харт без слов подписывал штрафы, рвал гневные уведомления о недостойном поведении гостей из Асмаса. Плевать. Им с фаттарцами не жечь костры. Главное результат, а его не было. Никто и ничего. Оля как сквозь землю провалилась. Маленькая девочка исчезла. И это в мире, который гордился своим контролем за гражданами. И где он, этот контроль?!
Мэтры по факту оказались спившимися или полубезумными стариками, не желавшие даже слышать о проблемах других.
Фильярг жаловался, что эти уроды не помнят, что делали вчера. И он подозревал, что они просто могли не заметить маленькую девочку, затянутую в портал.
Фаттарцы не помогали, но и не мешали, дав добро на поиски. Правда в их официальном ответе значилось легкое раздражение по поводу уверенности Асмаса, что девочка у них. Мол, мало ли миров на свете?
А у кого еще она может быть? Фаттара – единственный мир, гордящийся своими архимагами. Ни у кого их больше не было в таком количестве, еще и мающихся от безделия, спивающихся, не знающих, куда убить время. И это кроме тех, кто продолжал работать. К ним Фильярг тоже обращался, и Харт мог представить, сколько унижения довелось вынести брату от мэтров, не отличавшихся добродушным нравом. Долгожительство всегда добавляет цинизма и едкости характеру.
Каждый из опрошенных отправлял Четвертого по одному адресу: к стихиям. Мол, ваши… сами с ними и разбирайтесь.
Тем, кто ни разу не приручал внутренний огонь, не понять тех, кто живет со стихиями. Универсалы использовали магию, как силу мышц. Глупо же советоваться с бицепсом о будущем или разговаривать о политике. В этом главное отличие стихийника. Он не один. Его сила – отражение него самого, а воплощение стихии – не только эмоции и память поколений. Это нечто ближе к божеству.
Все эти доводы не мешали фаттарцам смотреть на стихийников свысока, и если бы не личная просьба императора – были у него какие-то дела с иномирянами – Четвертого и на порог Фаттары не пустили. Плевать им на девчонку… Доказательств никаких. Одни догадки. Может, и не было девочки, как и архимага…
Харт и сам не любил чужаков, шарившихся по Асмасу, но чужого ребенка стал бы искать. Людей бы дал.
- Ничего, - ответил Третий, раздраженно отпихивая в сторону лист со сводкой. Какие там дела, когда у них непонятно что в семье творится?! И ведь знал, что с девчонкой просто не будет. Не знал, что настолько. Да и проблемы ожидались несколько позднее… Когда начнутся подростковые бунты.
- Может, и к лучшему, - пробормотал внезапно Лиестр, принявшись задумчиво пощипывать подбородок.
Харт насторожился. К лучшему? О чем еще он не знает?
- Поясни.
- Нечего пояснять, - отмахнулся брат, - одни догадки. Могу утверждать одно: последние измерения показали активацию третьего дара. Не полную пока, но дар обещал был столь же сильным, как и предыдущие два. Однако, - он замолчал, собираясь с мыслями, и за эту паузу Харт чего только не передумал, - вместе с пробуждением третьего дара возросли признаки дестабилизации. Оле ведь восемнадцать исполнилось? Но по развитию она старше года на три. Скоро начались бы циклы. И та самая женская нестабильность.
- Контур? – осторожно предложил Харт, понимая, что об установке стабилизатора Лиестр должен был подумать в первую очередь.
- Боюсь, здесь он бы мало помог. Контур рассчитан на одну стихию и не предназначен для больших нагрузок. Иначе все тело камнями покрывать пришлось. Я пробовал рассчитать стабилизатор на большее число стихий, - Первый удрученно покачал головой, раздраженно морщась от неудачи, - но с учетом равнозначности сил, контур смог бы удержать лишь одну, и мы получили бы выброс чуть меньшей интенсивности: двойной вместо тройного.
Он открыл шкаф, отмахнулся от вылетевшей пыли. Достал костюм. Оглядел критично. Запустил очищающее заклинание, которое от пыли, конечно, очистило, но ветхость материала не скрыло. Пришлось накладывать иллюзию. Потом идти умываться. Расчесываться. Больше всего провозился с туфлями, которые никак не хотели находиться.
Нашлись. Хотя он подумывал плюнуть и идти босиком. Когда его останавливала такая мелочь, как отсутствие обуви? Тогда, когда шел к Барху-мешочнику. В его лавчонке столько распознавателей – бизнес требует, что никакой иллюзии не хватит. Разве что возобновляемой, но та жрет столько… Да и лень возиться, если честно… Ради каких-то там грязных ног, пусть они и будут оскорблять своим видом горожан. Вот на последних ему уж точно плевать.
Герхан подумал, а не вымыть ли ноги… Но решил, что чести много. Сунул босыми в туфли.
Осталось последнее и самое важное.
Нет, он не распродавал свое. Еще чего не хватало опускаться до такого. Он же не бедняг какой-то. Архимаг.
Но обмен – другое дело. Почти благородное. Особенно, если меняешь что-то ненужное… А у него этого ненужного – целый дом.
Он нагнулся, отпихнул ногой диванную подушку, которая решила прилечь на пол. Поднял лазурит. Придирчиво посмотрел на свет. Край отколот, но чистота камня все еще имела ценность. Таких накопителей уже не делают.
Сунул в карман и, насвистывая, вышел на улицу, помахивая тростью.
Еще за пару улиц до лавки он начал копить любезность. Растягивал губы в улыбке. Думал о хорошем. Даже поздоровался с какой-то парой. Выходило неплохо. Так что в лавку он заходил с предвкушением победы.
- Доброго дня, уважаемый хозяин.
Нет, так-то неуважаемый. В прежние времена Герхан дверь с ноги вышиб бы. Ну или воздушным тараном вынес. Но времена меняются, а лавки остаются… И пальцы аж заныли от желания тут все сжечь.
- Утро еще, - недружелюбно буркнули из-под прилавка.
Сначала показалась лысая макушка. Потом обрамляющие ее седые волосы, высокий лоб, выпуклые, вечно слезящиеся глаза и мясистый нос. Ниже шли пухлые губы и рыхлый подбородок. На этом лице все было излишним. Даже уши. А вот ростом Барх не вышел. И чтобы не торчать одной головой из-за стойки он использовал высокий стул. На который сейчас и громоздился, отдуваясь. Возраст не щадил никого…
- Дружище, ты даже по ночам здесь работаешь, - попытался пошутить Герхан. Вышло не очень. Доброты на лице лавочника не прибавилось.
- Что у тебя? – буркнул он неприветливо.
Герхан уже проклял себя за то, что взял лишь лазурит. Камушек на огромном, из темного дерева прилавке смотрелся жалко. Лицо Барха скривилось, но долг торговца требовал соблюдения ритуала. Так что он заграбастал камушек толстыми пальцами. Шустро ощупал, глянул на свет специальной лампы и вернул обратно.
- Отличный же накопитель да, Барх?
Магистр сам себя ненавидел за эти затискивающиеся нотки, а еще за беспомощность… Все, что он мог сейчас – мечтать раздавить гадину. Это земноводное в человеческом обличье. Но если он убьет всех лавочников в округе, кто станет ему продавать выпивку?
Барх тяжело вздохнул. Оглядел своего ненавистного, хоть и постоянного покупателя. Прошлый век. Самомнения больше, чем воздуха, которым тот дышит.
- Ты же знаешь, Герхан, такие больше никому не нужны…
«Прошлый век» в очередной раз принес замшелую старину, не понимая, что эта замшелость только и годится, что пылиться на полках. Он и возится со стариком лишь из уважения к его прошлым заслугам.
- Сейчас в моде металлические накопители. Сталь. Или искусственные кристаллы. Ничем не хуже натуральных алмазов. Сам бы попробовал.
Герхан аж затрясся от такого предложения.
- Чтобы я… вот это… искусственное?
Так-то Барх и сам не очень любил прогресс – заморочно подстраиваться, но признавал его удобство. А уж натуралов вообще считал выскочками, много о себя мнящими.
- Ну как знаешь, - пожал плечами, катнул камень обратно и припечатал: - Не возьму. Полный шкаф таких. Никто не берет.
Полюбовался на застывшего от изумления старика. И ведь все прекрасно знает, но делает вид, что слышит впервые. Из него вышел бы отличный актер. Не лучше архимага. Но кому нужны таланты, которые живут прошлым и не могут быть полезны настоящему? Никому… Магия дарует им долгую жизнь, но толку-то? Мир слишком быстро меняется, чтобы они продолжали оставаться частью него.
Он отвернулся к стеллажу, прекрасно зная, что будет потом.
Робкое покашливание. Надо повернуться, удивиться, что посетитель еще здесь. Полюбоваться выражением смирения на его лице, под которым дрожит едва сдерживаемая ярость.
Н-да… любопытно было бы услышать, как костерит его сейчас старик. Все же раньше знали толк в ругани. Не то, что сейчас. Сплошные запреты. Правду сказать: «жирная старуха» нельзя – могут и штраф впаять. И слова-то какие пошли: личное пространство, самоопределение, равноправие. Плюнуть в спину – дискриминация, унижение. В морду дать – нанесение телесных повреждений. А раньше, как было? Кто кого на землю повалит – того товар и лучше. Кто кого переорет на улице – тот лучший продавец. Не понравился покупатель – послал подальше. Тот в ответ обматерил по батюшке. Разошлись довольные собой… Каждый пар спустил.
А теперь?
Все в себе. Все с улыбкой. Иначе отзыв напишут. И этими… отрицательными комментариями завалят… Сеть, чтоб ей саму себя пожрать. Никакого житья простым честным лавочникам от нее не стало.
Если бы не такие вот клиенты… Давно бы разорился.
- Ладно, - он сам себя великодушным почувствовал, - три бутылки.
- Согласен, - торопливо закивал головой старик.
Барх отточенным движением смахнул, не глядя, камень себе в карман. Нагнулся под прилавок и вытащил оттуда три бутылки из темного стекла. Поставил. Задумчиво посмотрел на мага. Тот уже забыл о его существовании - тщательно сдерживая суету в руках, рассовывал бутылки по карманам. Во взгляде читалось нетерпеливое предвкушение…
Барх тяжело вздохнул и, удивляясь собственной доброте, добавил пару мелких монет.
- У Агли сегодня пирожки удались. Загляни к ней по пути. Попробуй.
Герхан завис на пару мгновений, хлопая глазами, потом кивнул, криво улыбнулся, отступил, отказываясь, но Барх это предвидел. Махнул рукой – монеты слетели с прилавка, прилипнув к рукаву сюртука.
- С рыбой, - настойчиво повторил он, - и с яблоками. Под вино отлично пойдут.
Архимаг сердито нахмурился, серые брови встопорщились двумя щетками. Через мгновенье разъяренно хлопнула дверь, и лавка опустела.
Барх понимающе пожал плечами, хмыкнул:
- На здоровье, соседушка, - и подтянул себе книгу – записи он вел по старинке – внести принесенное.
На какое-то мгновенье Герхан позабыл обо всем, кроме душащей его ярости.
Ему!
Архимагу!
Герою воины «Меча и пара» дали монеты, как милостыню какую.
Покарать всех виновных! Сжечь! Заморозить!
Он завернул за угол и замер, наткнувшись на аромат свежей сдобы. Сглотнул, ощущая, как желудок тянет от голода.
- И, правда, с яблоками, - пробормотал, прикипая взглядом к вывеске с булками и хлебом.
- Никто же не увидит, - усомнился он в собственной стойкости.
- И, может, камень стоил чуточку дороже. Вот и докинул, - нашел верный аргумент изменить своим принципам маг.
Ноги сами свернули к булочной.
Прода от 01.12.2024, 20:30
Глава 2
- Ты должна ее вернуть!
Крик жены болью разнесся по побережью. Потонул в сердитом шепоте волн. Был осмеян пронзительным воплями сорвавшихся с дюн птиц.
Фильярг, подобравшись, смотрел, как напротив того места, где стояла Юля, вырастает волна. Пенится шапкой. Нависает угрожающе.
«Не вмешивайся, - сказала Юля ему перед тем, как спуститься с дюны, - это между нами».
Как тут не вмешивайся?! Фигурка жены казалась ничтожно маленькой напротив зелено-синей громадины.
- Она тебе не принадлежит! И то, что ты помогла ей с рождением, не дает тебе право распоряжаться ее судьбой!
Упрямая! Спорит с той, что с легкостью убьет. Фильярг одновременно чувствовал дикий страх за жену и гордость.
Огонь отказал. Даже разговаривать на эту тему не стал, хотя они пытались. Все. По очереди. Вода хоть согласилась поговорить.
- Пусть так! Но хотя бы скажи, где она? Не прячь ее от нас! А если ей нужна помощь? Она еще маленькая совсем!
Вода раздраженно шипит в ответ. Бурлит, негодуя. Настаивает на своем.
И жена, он это видит, машет на нее рукой. Обреченно так.
- Она была твоей любимицей! Готова на все ради вас. Четверых! Пойти против семьи. Приняла тебя первой. А ты… предала ее. Вы все ее предали…
Волна застывает. Ветер срывает с нее пенистую шапку. Рычит. Бьется в упругую преграду. Гонит по небу серые – клочками – облака.
Жена поворачивается к морю спиной и, тяжело ступая, идет к нему, проваливаясь в песок.
Он сбегает с дюны, чтобы помочь ей подняться.
- Наша дочь – спящая красавица, - опустошенно выдыхает Юля. – Эта утверждает, что если она вернется в ближайшие годы, то умрет. Наша дочь умрет, - кулачок утыкается ему в грудь. Он прижимает жену к себе, обнимая, утешая.
- Еще сказала, что они все ошиблись. Все четверо. И единственный вариант все исправить – разъединить ее с этим миром. Глупость, - плечи жены затряслись, - какая же глупость. Если так важно разъединение, я могла бы отправить ее сама. Куда угодно. Хоть к своим на Землю. Но смогла бы ее навещать. Знать, что с ней все в порядке. Найти хороших людей, которые за ней присмотрят. Зачем вот так? Кидать ее в неизвестность! Испытывать! Какой в этом смысл? – и она замолчала, тяжело дыша.
- Я найду ее, - пообещал Фильярг. – Клянусь, найду. Перерою миры, достану всех архимагов, вытрясу из них правду и найду. Просто верь мне. Все будет хорошо.
- Ты прав. Надо верить. Нельзя отчаиваться, - жена отстранилась, вытерла ладонью глаза. – У тебя тэорат, у меня академия. Два сына. Ради них мы должны держаться. Вода обещала, что она будет жить. И вернется. Я очень хочу ей верить. Очень.
За их спинами с грохотом обрушивается на берег вода, затапливает пляж белой пеной, достигает дюны и откатывается обратно. И ветер стихает. Облака словно растворяются в небе, а на песок ложатся солнечные лучи.
Стихии…
Первый как обычно не стал утруждать себя стуком в дверь. Харт уже привык, так что даже не возмутился. Пусть у старшего брата будет собственная привилегия.
- Чем занимаешься?
Третий отложил в сторону утреннюю сводку докладов, с удивлением посмотрел на брата. Когда это его интересовали дела других братьев? Отвечать не стал. Молчание по его опыту работало не хуже болтовни.
- О девочке никаких новостей? – спросил Первый, устраиваясь в посетительском кресле. Поморщился и напомнил: - Отведенные четыре недели фаттарцами почти истекли.
Харт откинулся на спинку стула, задумался, вспоминая посеревшее лицо брата. Когда они виделись в последний раз на всем облике Фильярга отпечаталась въевшаяся под кожу усталость, в глазах стыло разочарование. И Харту не было в чем его обвинить. Четвертый делал все и даже больше. Обошел всех известных архимагов, пребывавших на «отдыхе», а найти мэтров, которые не желали быть найденными, само по себе достижение. Но Фильярг был настойчив, где надо подкупал, где не получалось – давил силой. Фаттарцы тоже не сдавались, выписывая штрафы и грозя заключением, если гости не угомонятся в своих нарушениях их законов - мэтры изволили жаловаться на чрезмерно настойчивые расспросы.
Харт без слов подписывал штрафы, рвал гневные уведомления о недостойном поведении гостей из Асмаса. Плевать. Им с фаттарцами не жечь костры. Главное результат, а его не было. Никто и ничего. Оля как сквозь землю провалилась. Маленькая девочка исчезла. И это в мире, который гордился своим контролем за гражданами. И где он, этот контроль?!
Мэтры по факту оказались спившимися или полубезумными стариками, не желавшие даже слышать о проблемах других.
Фильярг жаловался, что эти уроды не помнят, что делали вчера. И он подозревал, что они просто могли не заметить маленькую девочку, затянутую в портал.
Фаттарцы не помогали, но и не мешали, дав добро на поиски. Правда в их официальном ответе значилось легкое раздражение по поводу уверенности Асмаса, что девочка у них. Мол, мало ли миров на свете?
А у кого еще она может быть? Фаттара – единственный мир, гордящийся своими архимагами. Ни у кого их больше не было в таком количестве, еще и мающихся от безделия, спивающихся, не знающих, куда убить время. И это кроме тех, кто продолжал работать. К ним Фильярг тоже обращался, и Харт мог представить, сколько унижения довелось вынести брату от мэтров, не отличавшихся добродушным нравом. Долгожительство всегда добавляет цинизма и едкости характеру.
Каждый из опрошенных отправлял Четвертого по одному адресу: к стихиям. Мол, ваши… сами с ними и разбирайтесь.
Тем, кто ни разу не приручал внутренний огонь, не понять тех, кто живет со стихиями. Универсалы использовали магию, как силу мышц. Глупо же советоваться с бицепсом о будущем или разговаривать о политике. В этом главное отличие стихийника. Он не один. Его сила – отражение него самого, а воплощение стихии – не только эмоции и память поколений. Это нечто ближе к божеству.
Все эти доводы не мешали фаттарцам смотреть на стихийников свысока, и если бы не личная просьба императора – были у него какие-то дела с иномирянами – Четвертого и на порог Фаттары не пустили. Плевать им на девчонку… Доказательств никаких. Одни догадки. Может, и не было девочки, как и архимага…
Харт и сам не любил чужаков, шарившихся по Асмасу, но чужого ребенка стал бы искать. Людей бы дал.
- Ничего, - ответил Третий, раздраженно отпихивая в сторону лист со сводкой. Какие там дела, когда у них непонятно что в семье творится?! И ведь знал, что с девчонкой просто не будет. Не знал, что настолько. Да и проблемы ожидались несколько позднее… Когда начнутся подростковые бунты.
- Может, и к лучшему, - пробормотал внезапно Лиестр, принявшись задумчиво пощипывать подбородок.
Харт насторожился. К лучшему? О чем еще он не знает?
- Поясни.
- Нечего пояснять, - отмахнулся брат, - одни догадки. Могу утверждать одно: последние измерения показали активацию третьего дара. Не полную пока, но дар обещал был столь же сильным, как и предыдущие два. Однако, - он замолчал, собираясь с мыслями, и за эту паузу Харт чего только не передумал, - вместе с пробуждением третьего дара возросли признаки дестабилизации. Оле ведь восемнадцать исполнилось? Но по развитию она старше года на три. Скоро начались бы циклы. И та самая женская нестабильность.
- Контур? – осторожно предложил Харт, понимая, что об установке стабилизатора Лиестр должен был подумать в первую очередь.
- Боюсь, здесь он бы мало помог. Контур рассчитан на одну стихию и не предназначен для больших нагрузок. Иначе все тело камнями покрывать пришлось. Я пробовал рассчитать стабилизатор на большее число стихий, - Первый удрученно покачал головой, раздраженно морщась от неудачи, - но с учетом равнозначности сил, контур смог бы удержать лишь одну, и мы получили бы выброс чуть меньшей интенсивности: двойной вместо тройного.
