«Ты иди давай, что встала?» – сварливо поторопили меня.
Я вздохнула, заложила руки за спину, повторяя себе, что в музее сейчас и, осторожно шагая по пятнам чистого пола, пошла. Честно, не хватало дракона, который бы спал, зарывшись в кучу золота, но у меня за спиной были два боевых стража… Чисто конвоиры.
– Далеко? – поинтересовалась.
«Почти пришли», – недовольно пробурчала веревка, явно огорченная отсутствием с моей стороны восторженных воплей, падания на колени и зарывания ладоней в горку монет… короче, жертва сходить с ума отказалась.
«Стой!» – скомандовали мне.
Остановилась, глядя на братца того камня, что носила под грудью. Если мой был фиолетовым, то из шкатулки на меня глядела словно бы ограненная алая капелька крови.
«Бери, бери давай!» – возбужденно метала кольца веревка. Плющ тоже волновался, шурша рядом.
Задрала голову наверх и посмотрела сначала налево, потом направо. Нависли надо мной, маленькой, давят боевым авторитетом.
– Нет, спасибо, – вежливо поблагодарила, отступая, – мне одного достаточно.
«Бери», – рыкнули.
– У меня уже один есть, – постаралась не сорваться на крик, – врос в кожу. Неприятно, знаешь ли, носить камень на себе, а если он глубже пойдет? Закупорит мне там что-нибудь. В почках отложится.
«Что ты несешь?! – веревка взорвалась негодованием. – Эти камни не могут сживаться с носителем».
– Да? – спросила язвительно и решила, что оголяться перед веревкой – вполне себе разумный поступок.
Меня обсмотрели. Даже потянулись потрогать, но я шлепнула по кончику веревки рукой, пресекая аморальные действия.
«Хм. Не должно быть так, – заявила веревка, – странное что-то».
Она задумалась. Плющ подшуршал, и они явно устроили военный совет.
«Ха! – прозрела через какое-то время боевой страж. – Так это ты сама его к себе поместила. Дар же. Так сильно боялась потерять, что дар и сработал».
Приплыли. Главное, веревке я поверила сразу, и поняла, что в подвале сейчас не два монстра, а три. Черт.
«Бери», – поторопила веревка.
Н-да… После такого уже и отказываться неудобно.
– Зачем вам камни? – уточнила, понимая, что всех деталей мне все равно не скажут.
«Хранитель им нужен, – неохотно ответила боевая пыльность. – Кто хранитель, уточнять не надо?»
Да, как бы яснее ясного.
«Остальное потом узнаешь, а то впечатлительная слишком. Еще и правда вглубь пойдут».
Камень я взяла. Сжала в ладони, потом поняла, что карман ненадежно. Вдруг выроню, а кто-то заметит. Сразу возникнет вопрос: откуда у трущобницы драгоценность?
Убрала под левую грудь. Выдохнула, успокаивая свой дар и запрещая перепрятывать.
«Больше ничего не хочешь? – насмешливо уточнили в голове. – Одежду там новую купить, чтобы швалью уличной не выглядеть, а то мне перед хозяином за такого носителя неудобно».
Хотела съязвить, что мертвому как бы все равно, но подумала о бабуле, о детишках и проблемах, которые из-за меня их преследуют.
– А поменьше что-то есть? – сварливо поинтересовалась, поднимая золотую монету с пола.
Кажется, веревка аж дар речи потеряла от возмущения. Продышалась и гневно уведомила:
«Мелочи не подаем!»
Потом смилостивилась: – «Слева посмотри. Вроде серебро было».
Домой я возвращалась с полными карманами серебряных и золотых монет. На душе было тревожно, еще и веревка пристроилась на втором запястье, не пожелав расставаться со мной. Я точно под тюремным надзором оказалась.
Наружу выбралась через лаз, точнее и не скажешь, и принялась злобно отдирать репьё от плаща: ход успел порядком зарасти, а помочь мне проложить путь никто не пожелал. Не дело это – боевым стражам с колючками сражаться.
– И что? Просто вот так уйдем? – спросила, поворачиваясь к холмику, из которого вылезла. Дыра за мной закрываться не стала, оставляя проход нараспашку: заходите, люди добрые, берите, что хотите.
Ведь понимаю – не мое это сокровище, да и хозяин уже мертв, а просто так уйти, не заперев дверь, совесть не дает. Проклятое мое воспитание.
Веревка по-человечески вздохнула и страдальчески попросила:
«Двигай, давай, двуногая».
Мое терпение лопнуло – разозлилась. Довели все-таки...
– У меня имя есть! Татьяна. А некоторых пыльным ковриком для блох могу называть.
Тут земля под ногами предупреждающе дрогнула, и по стене дома, проглядывающего сквозь ветки, выразительно поползла внушительная трещина.
«Тебе лучше начать двигать», – честно предупредили меня.
Пришлось отступить. Плюнула на колючки, на сокровище и ускорила шаг, но меня подогнали криком:
«Бегом!»
Честно, когда в твоей голове истошно орут «бегом!», мало у кого хватит духа поинтересоваться: «А зачем?». Ибо ответ можно и опоздать услышать. Так что рванула я на хорошей скорости, подобрав полы плаща и чувствуя себя монашкой, спасающейся от гнева матери-настоятельницы. Где же еще в нашем мире столь длинные и неудобные одеяния носят?!
За спиной кто-то тяжело и сокрушенно вздохнул, что-то простонал, и гулкий «ух» с диким скрежетом заставил меня подпрыгнуть, остановиться и оглянуться, выворачивая шею.
Мамочки!
Дом еще был, но весь в трещинах, разом постаревший лет на сто и, кажется, простоять ему осталось недолго. Вместо сада теперь красовался провал с торчащими на уровне моих ног верхушками деревьев.
Хм, вот и прикрыли сокровищницу, чтобы никому не досталась, как я понимаю. А мне вдруг стало дико жаль... Там одно ожерелье было… как раз под мой цвет глаз. Да, в курсе, что бриллианты, тем более такого размера, это чересчур, гм, для трущобницы, но под мои серые глаза в самый раз.
Ничего там мое сердце не тронуло: монеты брала, стиснув зубы, чувствуя себя на паперти, – а вот ожерелье из серебристого переливающегося металла в виде изогнутой изящной узорчатой веточки, усыпанное чистыми бриллиантами, тянуло болью утраты.
Головой понимала: бред это, – но уже представляла, как здорово оно смотрелось бы на моей шее и как отлично сочеталось бы с черными волосами и серыми глазами. И платье к нему такое… Черный шелк, пышные рукава, широкая складчатая юбка, серебро кружева по краям.
Принцесса живет в каждой женщине: даже если ей уже тридцать, даже если она в плаще с чужого плеча стоит после успешного ограбления в разрушенном саду – ей все равно хочется быть красивой и… любимой.
Вздохнула горестно. Отвернулась, смаргивая видение ослепительной меня в похороненном под тоннами земли ожерелье.
И тут дом не выдержал. Сложился с диким грохотом, подняв густое облако желтой пыли, в котором разноцветными молниями сверкнули активировавшиеся охранки.
Вот не испугалась ни разу и даже не поседела. Мне вообще седеть нельзя, где я краску для волос в этом глухом средневековье найду? А то буду лунной женщиной ходить, пряча седину под платком.
И настроение стало… еще бы лицо паранджой прикрыть, чтобы смотреть на окружающее безобразие через черную сетку ткани.
«Слушай, убогая».
Ах да, у меня теперь еще и внутренний голос есть, причем с характером сварливой столетней бабки.
«Что встала столбом? Ноги разучилась переставлять? Ты постой еще немного, подожди, пока сюда стража со всего района сбежится».
Стало неуютно, до холодка по спине, потому как часовню тоже я…
Хм, не готова я к разговору с законом, тем более с доказательной базой, вживленной в тело. Вот скину камни, тогда можно и поговорить.
Из сада выбиралась со скоростью человека, которого вот-вот застукают на горячем. Веревка изгалялась красочными эпитетами, «восхваляя» мои скорость, ловкость и маневренность. И ни разу, сволочь, не повторилась, как и не назвала по имени. Так что по улицам пригородного района я шагала в нарастающем желании кого-нибудь зашибить, не смущали даже свистки охраны, стягивающиеся к известной мне точке. Прохожие шарахались, если им случайно доставался мой взгляд. Увязавшего было за мной парнишку – у таких товарищей феноменальный нюх на деньги – приморозило к месту, когда я на него оглянулась. Он даже рукой начертил что-то отгоняющее в воздухе, а я себя прямо богиней Кали почувствовала.
Нет, а что? Два здания минусовала, две кражи – да, я в курсе, что мне помогли – провела. Но лучше чувствовать себя закоренелой преступницей, чем сходить с ума от всего этого дурдома.
Зашла в наш двор, плющ помог не заблудиться. Толкнула дверь домика. Внутри была лишь недовольная моим отсутствием бабуля. Детвора играла во дворе. От понимания, что не прошли даром мои усилия по продвижению земных игр, на душе потеплело, улетучились черные мысли: «Не жди меня, мама, хорошего сына, твой сын не такой, как был вчера...»
Прошла, села за стол и поняла, что разговаривать разучилась: слова вертелись в голове, складывались в предложения, а дальше — никак. Длительное молчание склеило губы.
— Вот! — наконец выдавила из себя, выкладывая серебряную монету на стол.
Глаза у бабули округлились, став по размеру точь-в-точь как презентованная монета, но вопросы не посыпались. Улица быстро отучает от излишнего любопытства.
— Насколько хватит? — хрипло поинтересовалась, отмечая, сколь чуждо звучит мой голос в этих стенах. Вот в уже бывшем особняке орать было легко. Тем более что ругались мы с веревкой по-русски, а тут приходилось преодолевать языковой барьер, когда слова в голове есть, а сказать что-то не получается.
Глаза бабули на этот раз превзошли себя - почти выкатились наружу; мы точно не учили подобных слов. Она буркнула что-то неразборчиво, нахмурилась, почесала кончик своего внушительного носа и зыркнула проницательно так, словно понимала, что к чему. Взяла со стола монету, покрутила в мозолистых пальцах. В глазах промелькнули узнавание и... страх.
Я напряглась.
Молчала она, нервируя меня тяжелым взглядом, долго. Еще и постукивать пальцем по столу начала.
— Плохая монета, — припечатала после паузы, разом понижая ценность моей кражи, — дурное может за собой потянуть. Но я знаю того, кто примет, не задавая вопросы. Месяц на нее проживем.
Я вслушивалась, и меня завораживало буквально все: глухой, раскатистый тембр ее голоса, интонации, а главное то, что я понимала: работает веревкино обучение! Боже, наконец-то смогу что-то узнать и спросить! Даже на суде смогу толкнуть последнюю речь, если здесь ее толкают, конечно. А то, что принесенные мною деньги были какими-то проблемными, ни разу не расстроило. Нетрудно было предположить, что ворованное всегда такое, не без червоточины.
Выложила еще девять серебряных монет. Бабуля кивнула, одобряя мою запасливость.
— Год проживем, — озадачила она меня.
Значит, в году у них десять месяцев, сделала я нехитрые подсчеты. Впрочем, оправданно. В моем городе, например, зима по ощущениям всегда четыре месяца длится.
— Документы нужны, разрешение, чтобы тут жить, — озвучила следующий этап своего плана. Нелегалом быть уже надоело. Хочется уверенности в завтрашнем дне, работы, семьи. Хм, что-то я размечталась. Документы если мне и достанут, то вряд ли настоящие, а с поддельными — это не уверенность, а седая голова и мокрая спина при любой проверке. Опять же, магия напрягает... Что тут у них с проверкой подлинности?
— Дорого, — отмахнулась бабуля от моей расточительности.
Ей-то что? Она всю жизнь на улице без документов. А я... Еще и налоги платить готова.
Достала золотой. Тыгдлар уже устала удивляться, покачала головой и спросила с затаенной грустью:
— Уйдешь скоро?
И что ответить? Что фактически не принадлежу самой себе. Что подписалась непонятно на что. Что светят мне проблемы с законом, который синий, и чем раньше свалю, тем безопаснее бабуле с детьми будет.
Аж всплакнуть захотелось от судьбинушки горькой.
Хм. Нащупала золото в кармане: не такой уж и горькой.
— Расскажи, почему монеты плохие, — попросила вместо ответа.
* * *
Очередной отчет был столь же полон неудач, сколь и предыдущий. Дарье с раздражением подумал, что это не Город, а дыра, в которой бесследно исчезает сначала девушка-целитель, потом маг, атаковавший скупщика в Кротком переулке, а следом и старуха-трущобница, сопровождавшая мага. Внешность магички установить не удалось, женщина все время прятала лицо под капюшоном. Впрочем, так делали почти все обитатели серой зоны, что не мешало Дарье чувствовать себя обманутым.
Взятый на месте всплеска магический слепок был каким-то странным, словно в переулке работал не один маг, а два, хотя скупщик клялся, что старуха ни при чем. Правда, были еще слова одного из работников, который, прежде чем отключиться, видел нечто длинное и гибкое, утаскивающее мага через ворота, но все остальные его слов не подтвердили. Опрос жителей результата не дал. Как всегда, никто и ничего. Дарье не мог их винить — выживание в серой зоне сложная штука, — но от раздражения из-за тупика в расследовании начинала ныть старая рана. Хотелось пойти к его величеству за разрешением на облаву. Последняя, правда, стоила Синему сектору трех магов. Один до сих пор не мог оклематься после схваченного проклятия.
С целителем, которая должна была не прийти, а примчаться за наградой — Дарье постарался довести до сведения каждого в трущобах, что свое спасение он ценит высоко, — дело было и того хуже. Его щедрость обидно проигнорировали. Поймали пару мошенниц, высекли прилюдно, и больше желающих поправить свое благосостояние не нашлось. А ведь Дарье указал и возможность вместо денег попросить об услуге, например о получении лицензии. О других вариантах думать не хотелось. Помощь от врага... Лучше бы сдохнуть там, в канаве.
Дарье уже объявил награду за любую информацию о целительнице, потому как сероглазая упорно не желала убраться из головы, с каждой неудачей все глубже проникая в мысли.
Да и не давали покоя слова сына скупщика: «Милашка такая, хоть и хайорка. Глазища большие, серые и взгляд... не из робких».
Дарье пытался успокоить себя тем, что хайорок с серыми глазами в Городе не одна и даже не две, но чутье упорно твердило, что ищет он одного и того же человека. Только вот целительнице обещана награда, вторую же ждут пытки и допрос. С чего он начнет - с вручения награды или с пыток, Дарье так и решил.
От этих мыслей противно сдавило виски.
Старуха, как и двое ребятишек, что были с ней, также не торопились объявляться.
«Ничего-ничего, — успокаивал себя Дарье, — есть захочет — вылезет. Надо было думать, когда связывалась со шпионом».
В том, что маг, поработавший в Кротком переулке, шпион, сомнений не было. Кто еще добровольно будет жить в трущобах? Только тот, кто считал это место своим домом.
Бывшие, отступники, или айсцы, которые раньше населяли Город, так и не смогли смириться с тем, что пришельцы оказались сильнее и умнее.
А ведь когда-то Айсвал был настоящим городом-государством. Он удачно расположился в пойме реки Айса, дарящей свои чистые воды Сибунскому морю. Здесь сходились торговые пути и шли дальше внутрь континента. Город тянулся по обеим сторонам реки, кучковался на пяти островах, выплескивался за границы пригородами и летними дворцами знати, наслаждаясь собственным процветанием и богатством.
Четыре раза в год тут устраивались пышные празднования богам, проводились ритуалы, открывались портальные врата, и город на пять дней погружался в хаос огромной ярмарки. Дворец гудел от приемов, улицы — от карнавалов и народных гуляний. Сюда съезжались жители соседних стран, приплывали посольства. Айсвал гордо именовал себя всемирным посредником, а в казну рекой лились монеты.
Я вздохнула, заложила руки за спину, повторяя себе, что в музее сейчас и, осторожно шагая по пятнам чистого пола, пошла. Честно, не хватало дракона, который бы спал, зарывшись в кучу золота, но у меня за спиной были два боевых стража… Чисто конвоиры.
– Далеко? – поинтересовалась.
«Почти пришли», – недовольно пробурчала веревка, явно огорченная отсутствием с моей стороны восторженных воплей, падания на колени и зарывания ладоней в горку монет… короче, жертва сходить с ума отказалась.
«Стой!» – скомандовали мне.
Остановилась, глядя на братца того камня, что носила под грудью. Если мой был фиолетовым, то из шкатулки на меня глядела словно бы ограненная алая капелька крови.
«Бери, бери давай!» – возбужденно метала кольца веревка. Плющ тоже волновался, шурша рядом.
Задрала голову наверх и посмотрела сначала налево, потом направо. Нависли надо мной, маленькой, давят боевым авторитетом.
– Нет, спасибо, – вежливо поблагодарила, отступая, – мне одного достаточно.
«Бери», – рыкнули.
– У меня уже один есть, – постаралась не сорваться на крик, – врос в кожу. Неприятно, знаешь ли, носить камень на себе, а если он глубже пойдет? Закупорит мне там что-нибудь. В почках отложится.
«Что ты несешь?! – веревка взорвалась негодованием. – Эти камни не могут сживаться с носителем».
– Да? – спросила язвительно и решила, что оголяться перед веревкой – вполне себе разумный поступок.
Меня обсмотрели. Даже потянулись потрогать, но я шлепнула по кончику веревки рукой, пресекая аморальные действия.
«Хм. Не должно быть так, – заявила веревка, – странное что-то».
Она задумалась. Плющ подшуршал, и они явно устроили военный совет.
«Ха! – прозрела через какое-то время боевой страж. – Так это ты сама его к себе поместила. Дар же. Так сильно боялась потерять, что дар и сработал».
Приплыли. Главное, веревке я поверила сразу, и поняла, что в подвале сейчас не два монстра, а три. Черт.
«Бери», – поторопила веревка.
Н-да… После такого уже и отказываться неудобно.
– Зачем вам камни? – уточнила, понимая, что всех деталей мне все равно не скажут.
«Хранитель им нужен, – неохотно ответила боевая пыльность. – Кто хранитель, уточнять не надо?»
Да, как бы яснее ясного.
«Остальное потом узнаешь, а то впечатлительная слишком. Еще и правда вглубь пойдут».
Камень я взяла. Сжала в ладони, потом поняла, что карман ненадежно. Вдруг выроню, а кто-то заметит. Сразу возникнет вопрос: откуда у трущобницы драгоценность?
Убрала под левую грудь. Выдохнула, успокаивая свой дар и запрещая перепрятывать.
«Больше ничего не хочешь? – насмешливо уточнили в голове. – Одежду там новую купить, чтобы швалью уличной не выглядеть, а то мне перед хозяином за такого носителя неудобно».
Хотела съязвить, что мертвому как бы все равно, но подумала о бабуле, о детишках и проблемах, которые из-за меня их преследуют.
– А поменьше что-то есть? – сварливо поинтересовалась, поднимая золотую монету с пола.
Кажется, веревка аж дар речи потеряла от возмущения. Продышалась и гневно уведомила:
«Мелочи не подаем!»
Потом смилостивилась: – «Слева посмотри. Вроде серебро было».
Домой я возвращалась с полными карманами серебряных и золотых монет. На душе было тревожно, еще и веревка пристроилась на втором запястье, не пожелав расставаться со мной. Я точно под тюремным надзором оказалась.
Наружу выбралась через лаз, точнее и не скажешь, и принялась злобно отдирать репьё от плаща: ход успел порядком зарасти, а помочь мне проложить путь никто не пожелал. Не дело это – боевым стражам с колючками сражаться.
– И что? Просто вот так уйдем? – спросила, поворачиваясь к холмику, из которого вылезла. Дыра за мной закрываться не стала, оставляя проход нараспашку: заходите, люди добрые, берите, что хотите.
Ведь понимаю – не мое это сокровище, да и хозяин уже мертв, а просто так уйти, не заперев дверь, совесть не дает. Проклятое мое воспитание.
Веревка по-человечески вздохнула и страдальчески попросила:
«Двигай, давай, двуногая».
Мое терпение лопнуло – разозлилась. Довели все-таки...
– У меня имя есть! Татьяна. А некоторых пыльным ковриком для блох могу называть.
Тут земля под ногами предупреждающе дрогнула, и по стене дома, проглядывающего сквозь ветки, выразительно поползла внушительная трещина.
«Тебе лучше начать двигать», – честно предупредили меня.
Пришлось отступить. Плюнула на колючки, на сокровище и ускорила шаг, но меня подогнали криком:
«Бегом!»
Честно, когда в твоей голове истошно орут «бегом!», мало у кого хватит духа поинтересоваться: «А зачем?». Ибо ответ можно и опоздать услышать. Так что рванула я на хорошей скорости, подобрав полы плаща и чувствуя себя монашкой, спасающейся от гнева матери-настоятельницы. Где же еще в нашем мире столь длинные и неудобные одеяния носят?!
За спиной кто-то тяжело и сокрушенно вздохнул, что-то простонал, и гулкий «ух» с диким скрежетом заставил меня подпрыгнуть, остановиться и оглянуться, выворачивая шею.
Мамочки!
Дом еще был, но весь в трещинах, разом постаревший лет на сто и, кажется, простоять ему осталось недолго. Вместо сада теперь красовался провал с торчащими на уровне моих ног верхушками деревьев.
Хм, вот и прикрыли сокровищницу, чтобы никому не досталась, как я понимаю. А мне вдруг стало дико жаль... Там одно ожерелье было… как раз под мой цвет глаз. Да, в курсе, что бриллианты, тем более такого размера, это чересчур, гм, для трущобницы, но под мои серые глаза в самый раз.
Ничего там мое сердце не тронуло: монеты брала, стиснув зубы, чувствуя себя на паперти, – а вот ожерелье из серебристого переливающегося металла в виде изогнутой изящной узорчатой веточки, усыпанное чистыми бриллиантами, тянуло болью утраты.
Головой понимала: бред это, – но уже представляла, как здорово оно смотрелось бы на моей шее и как отлично сочеталось бы с черными волосами и серыми глазами. И платье к нему такое… Черный шелк, пышные рукава, широкая складчатая юбка, серебро кружева по краям.
Принцесса живет в каждой женщине: даже если ей уже тридцать, даже если она в плаще с чужого плеча стоит после успешного ограбления в разрушенном саду – ей все равно хочется быть красивой и… любимой.
Вздохнула горестно. Отвернулась, смаргивая видение ослепительной меня в похороненном под тоннами земли ожерелье.
И тут дом не выдержал. Сложился с диким грохотом, подняв густое облако желтой пыли, в котором разноцветными молниями сверкнули активировавшиеся охранки.
Вот не испугалась ни разу и даже не поседела. Мне вообще седеть нельзя, где я краску для волос в этом глухом средневековье найду? А то буду лунной женщиной ходить, пряча седину под платком.
И настроение стало… еще бы лицо паранджой прикрыть, чтобы смотреть на окружающее безобразие через черную сетку ткани.
«Слушай, убогая».
Ах да, у меня теперь еще и внутренний голос есть, причем с характером сварливой столетней бабки.
«Что встала столбом? Ноги разучилась переставлять? Ты постой еще немного, подожди, пока сюда стража со всего района сбежится».
Стало неуютно, до холодка по спине, потому как часовню тоже я…
Хм, не готова я к разговору с законом, тем более с доказательной базой, вживленной в тело. Вот скину камни, тогда можно и поговорить.
Из сада выбиралась со скоростью человека, которого вот-вот застукают на горячем. Веревка изгалялась красочными эпитетами, «восхваляя» мои скорость, ловкость и маневренность. И ни разу, сволочь, не повторилась, как и не назвала по имени. Так что по улицам пригородного района я шагала в нарастающем желании кого-нибудь зашибить, не смущали даже свистки охраны, стягивающиеся к известной мне точке. Прохожие шарахались, если им случайно доставался мой взгляд. Увязавшего было за мной парнишку – у таких товарищей феноменальный нюх на деньги – приморозило к месту, когда я на него оглянулась. Он даже рукой начертил что-то отгоняющее в воздухе, а я себя прямо богиней Кали почувствовала.
Нет, а что? Два здания минусовала, две кражи – да, я в курсе, что мне помогли – провела. Но лучше чувствовать себя закоренелой преступницей, чем сходить с ума от всего этого дурдома.
Глава 5
Зашла в наш двор, плющ помог не заблудиться. Толкнула дверь домика. Внутри была лишь недовольная моим отсутствием бабуля. Детвора играла во дворе. От понимания, что не прошли даром мои усилия по продвижению земных игр, на душе потеплело, улетучились черные мысли: «Не жди меня, мама, хорошего сына, твой сын не такой, как был вчера...»
Прошла, села за стол и поняла, что разговаривать разучилась: слова вертелись в голове, складывались в предложения, а дальше — никак. Длительное молчание склеило губы.
— Вот! — наконец выдавила из себя, выкладывая серебряную монету на стол.
Глаза у бабули округлились, став по размеру точь-в-точь как презентованная монета, но вопросы не посыпались. Улица быстро отучает от излишнего любопытства.
— Насколько хватит? — хрипло поинтересовалась, отмечая, сколь чуждо звучит мой голос в этих стенах. Вот в уже бывшем особняке орать было легко. Тем более что ругались мы с веревкой по-русски, а тут приходилось преодолевать языковой барьер, когда слова в голове есть, а сказать что-то не получается.
Глаза бабули на этот раз превзошли себя - почти выкатились наружу; мы точно не учили подобных слов. Она буркнула что-то неразборчиво, нахмурилась, почесала кончик своего внушительного носа и зыркнула проницательно так, словно понимала, что к чему. Взяла со стола монету, покрутила в мозолистых пальцах. В глазах промелькнули узнавание и... страх.
Я напряглась.
Молчала она, нервируя меня тяжелым взглядом, долго. Еще и постукивать пальцем по столу начала.
— Плохая монета, — припечатала после паузы, разом понижая ценность моей кражи, — дурное может за собой потянуть. Но я знаю того, кто примет, не задавая вопросы. Месяц на нее проживем.
Я вслушивалась, и меня завораживало буквально все: глухой, раскатистый тембр ее голоса, интонации, а главное то, что я понимала: работает веревкино обучение! Боже, наконец-то смогу что-то узнать и спросить! Даже на суде смогу толкнуть последнюю речь, если здесь ее толкают, конечно. А то, что принесенные мною деньги были какими-то проблемными, ни разу не расстроило. Нетрудно было предположить, что ворованное всегда такое, не без червоточины.
Выложила еще девять серебряных монет. Бабуля кивнула, одобряя мою запасливость.
— Год проживем, — озадачила она меня.
Значит, в году у них десять месяцев, сделала я нехитрые подсчеты. Впрочем, оправданно. В моем городе, например, зима по ощущениям всегда четыре месяца длится.
— Документы нужны, разрешение, чтобы тут жить, — озвучила следующий этап своего плана. Нелегалом быть уже надоело. Хочется уверенности в завтрашнем дне, работы, семьи. Хм, что-то я размечталась. Документы если мне и достанут, то вряд ли настоящие, а с поддельными — это не уверенность, а седая голова и мокрая спина при любой проверке. Опять же, магия напрягает... Что тут у них с проверкой подлинности?
— Дорого, — отмахнулась бабуля от моей расточительности.
Ей-то что? Она всю жизнь на улице без документов. А я... Еще и налоги платить готова.
Достала золотой. Тыгдлар уже устала удивляться, покачала головой и спросила с затаенной грустью:
— Уйдешь скоро?
И что ответить? Что фактически не принадлежу самой себе. Что подписалась непонятно на что. Что светят мне проблемы с законом, который синий, и чем раньше свалю, тем безопаснее бабуле с детьми будет.
Аж всплакнуть захотелось от судьбинушки горькой.
Хм. Нащупала золото в кармане: не такой уж и горькой.
— Расскажи, почему монеты плохие, — попросила вместо ответа.
* * *
Очередной отчет был столь же полон неудач, сколь и предыдущий. Дарье с раздражением подумал, что это не Город, а дыра, в которой бесследно исчезает сначала девушка-целитель, потом маг, атаковавший скупщика в Кротком переулке, а следом и старуха-трущобница, сопровождавшая мага. Внешность магички установить не удалось, женщина все время прятала лицо под капюшоном. Впрочем, так делали почти все обитатели серой зоны, что не мешало Дарье чувствовать себя обманутым.
Взятый на месте всплеска магический слепок был каким-то странным, словно в переулке работал не один маг, а два, хотя скупщик клялся, что старуха ни при чем. Правда, были еще слова одного из работников, который, прежде чем отключиться, видел нечто длинное и гибкое, утаскивающее мага через ворота, но все остальные его слов не подтвердили. Опрос жителей результата не дал. Как всегда, никто и ничего. Дарье не мог их винить — выживание в серой зоне сложная штука, — но от раздражения из-за тупика в расследовании начинала ныть старая рана. Хотелось пойти к его величеству за разрешением на облаву. Последняя, правда, стоила Синему сектору трех магов. Один до сих пор не мог оклематься после схваченного проклятия.
С целителем, которая должна была не прийти, а примчаться за наградой — Дарье постарался довести до сведения каждого в трущобах, что свое спасение он ценит высоко, — дело было и того хуже. Его щедрость обидно проигнорировали. Поймали пару мошенниц, высекли прилюдно, и больше желающих поправить свое благосостояние не нашлось. А ведь Дарье указал и возможность вместо денег попросить об услуге, например о получении лицензии. О других вариантах думать не хотелось. Помощь от врага... Лучше бы сдохнуть там, в канаве.
Дарье уже объявил награду за любую информацию о целительнице, потому как сероглазая упорно не желала убраться из головы, с каждой неудачей все глубже проникая в мысли.
Да и не давали покоя слова сына скупщика: «Милашка такая, хоть и хайорка. Глазища большие, серые и взгляд... не из робких».
Дарье пытался успокоить себя тем, что хайорок с серыми глазами в Городе не одна и даже не две, но чутье упорно твердило, что ищет он одного и того же человека. Только вот целительнице обещана награда, вторую же ждут пытки и допрос. С чего он начнет - с вручения награды или с пыток, Дарье так и решил.
От этих мыслей противно сдавило виски.
Старуха, как и двое ребятишек, что были с ней, также не торопились объявляться.
«Ничего-ничего, — успокаивал себя Дарье, — есть захочет — вылезет. Надо было думать, когда связывалась со шпионом».
В том, что маг, поработавший в Кротком переулке, шпион, сомнений не было. Кто еще добровольно будет жить в трущобах? Только тот, кто считал это место своим домом.
Бывшие, отступники, или айсцы, которые раньше населяли Город, так и не смогли смириться с тем, что пришельцы оказались сильнее и умнее.
А ведь когда-то Айсвал был настоящим городом-государством. Он удачно расположился в пойме реки Айса, дарящей свои чистые воды Сибунскому морю. Здесь сходились торговые пути и шли дальше внутрь континента. Город тянулся по обеим сторонам реки, кучковался на пяти островах, выплескивался за границы пригородами и летними дворцами знати, наслаждаясь собственным процветанием и богатством.
Четыре раза в год тут устраивались пышные празднования богам, проводились ритуалы, открывались портальные врата, и город на пять дней погружался в хаос огромной ярмарки. Дворец гудел от приемов, улицы — от карнавалов и народных гуляний. Сюда съезжались жители соседних стран, приплывали посольства. Айсвал гордо именовал себя всемирным посредником, а в казну рекой лились монеты.
