ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ночь в Йорингарде
Возле угла женского дома толпились люди. Трепетали лоскуты пламени на концах факелов, рвались по ветру. Тени полосовали лица. И невозможно было понять, как смотрят мужики, с каким выражением.
Забава равнодушно скользнула по ним взглядом. В уме продолжали звучать слова Харальда. Если бы ты сидела в опочивальне, я успел бы что-нибудь выведать у Асвейг…
Он был прав.
Арнлог, шагавший перед Забавой, крикнул:
– Хегги, возьми десяток парней! Конунг приказал перетащить сундуки из его опочивальни на драккар!
Потом обернулся, бросил стражникам, державшимся рядом с Забавой:
– Факелы ниже. И смотрите в оба.
Её повели дальше. Она шагала как-то одеревенело, рана на ноге снова начала болеть – наверно, от холода, подбиравшегося к телу снизу, под подолом…
Из-за угла главного дома, как только Забава к нему подошла, выскочил пес. Черной тенью метнулся к ней, гавкнул – один раз, измученно, без задора. Отпрыгнул в темноту, когда воин, шедший рядом с Забавой, чуть не наступил на него.
А потом затрусил на границе темноты, то и дело поглядывая на хозяйку.
Выпустили, значит, подумала Забава. Да и то верно – кого теперь охранять в опочивальне?
Она молча дошла до драккара, подождала, пока на борт закинут сходни.
– Донести? – коротко предложил Арнлог, замерший перед шаткими досками.
– Сама дойду, – выдохнула Забава.
И, ухватившись за его ладонь, ступила на сходни, прогибавшиеся под ногами.
Крысеныш, оставшийся на берегу, заскулил. Его тоже покусали, подумала Забава. Пес испуган, у него болит нос…
Пусть хоть кому-то от её жалости польза будет. Да и потом, с ним будет спокойней.
– Запусти пса на сходни, Торбер, – попросила она, спустившись на палубу с помощью Арнлога. И позвала: – Крысеныш! Иди сюда.
Торбер, стоявший у сходен, отступил в сторону. Поймал пса за загривок, затащил на доски, рявкнул:
– А ну пошел!
Черный кобель, коротко взвигнув и застучав когтями по дереву, взобрался. К берегу уже несли сундуки, и Забава отошла к носу драккара, чтобы не мешать воинам затаскивать их на борт. Застыла, глядя в сторону главного дома.
Крысеныш жался к ногам, часто дышал, подсовывая лобастую голову ей под ладонь.
Другие-то псы Харальда злее будут, вдруг мелькнуло у Забавы. Те сейчас не скулили бы. И не ластились так. Что Крысеныш, что она сама – слабые. Самые слабые из всего, что есть у Харальда. Крысеныш на псарне, она в его опочивальне…
Только с пса какой спрос? Самое большее, дичь на охоте спугнет, залаяв не вовремя. А вот она…
Что ж я натворила-то, потрясенно подумала Забава. Внутри плеснуло стыдом, жгучим, горящим, выстудить который не мог даже ужас, по-прежнему ворочавшийся внутри.
Что, если Харальд так ничего и не узнает? Что будет с ребенком?
И ведь крысы не только её покусали. Ещё Тюру, Гудню, дочку её. Остальных баб.
Забава коротко вздохнула. Вскинула руку – левую, не ту, к которой прижималась кудлатая голова Крысеныша. Потянулась было к животу…
Но коснуться его так и не решилась. Ладонь опустилась. Пальцы сжались в кулак, так, что ногти вонзились в кожу.
Какая ж я мать, пролетело у Забавы в уме. Должна была за свое дитя зубами грызть – или хотя бы позволить Харальду это сделать! Может, тогда он успел бы что-нибудь узнать!
Забава зажмурилась. Думала, что заплачет – но глаза оставались сухими.
Арнлог и ещё двое стражников, стоявшие рядом, смотрели на неё. Торбер успел втиснуться между ней и резным бревном на носу драккара. Погромыхивали половицы палубы, на корабль затаскивали сундуки…
Как только Сванхильд пошла к выходу, Огер шагнул к Харальду. Сказал:
– Я слышал, о чем вы здесь говорили. Могу помочь с допросом…
– Присмотри лучше за своими людьми, – холодно бросил Харальд. – Собери свой хирд, ярл Огер. И пусть твои мужики сидят там, где их разместили. Наткнусь на кого-нибудь чужого во дворе – потом не жалуйся. А если узнаю, что они этой ночью шатались по берегу возле драккаров, тебе не сдобровать.
Огер нахмурился.
– Думаешь, я могу утаить услышанное на допросе, желая навредить твоей жене и наследнику? Или, узнав что-то, подстрою ловушку? Умный человек теперь не свяжется с твоим владением, племянник. А буря, что идет на Йорингард, потопит и твоих родичей. Поэтому для нас умней держаться тебя. Глядишь, вместе с тобой и выплывем. Я сделаю то, что ты приказал, но не трать время на глупые подозрения. Подозревай того, кого нужно.
Харальд ответил Огеру неласковым взглядом. Развернулся, зашагал к двери.
Как ни странно, но повезло ему сразу. Правда, повезло по-мелкому.
Первым в женский дом Харальд привел хирдмана Хёскульда. Швед, дюжий мужик лет сорока, постоял на пороге, за которым больше не было половиц. Пару мгновений молча глядел на Гунира, торчавшего из камня, затем неторопливо спросил:
– А правду говорят, что ты его допрашивал, когда все началось, конунг Харальд?
– Не врут, – уронил Харальд, стоявший рядом.
Хёскульд повернул голову, смерил его взглядом.
– Так почему ты тут, а Гунир там?
– Я вынырнул, – отрезал Харальд. – Из камня, как из воды. Что ты слышал про крыс, которые ни с того, ни с сего вдруг кусают людей, Хёскульд? Про ободранных кошек, с которых Брегга снимала шкурки? И ещё я хочу знать про её прежнюю прислужницу, запоротую до смерти. Учти – если к утру никто не скажет мне ничего толкового, я начну пытать вас одного за другим. А начну с тебя. Ингви, как ты знаешь, придет сюда только летом, так что я могу не торопиться.
Хёскульд снова посмотрел в расщелину, теперь подсвеченную парой факелов, которые Харальд приказал бросить на дно. Снова перевел взгляд на хозяина Йорингарда.
– Если я скажу то, что знаю – ты нас отпустишь?
– Доведу ваши драккары до Каттегата, высажу вас на берег – а корабли потоплю, – нетерпеливо сказал Харальд. – Но оставлю вам пару лодок. Каттегат не слишком широк, сможете перебраться на ту сторону. Мечи я оставлю, с голоду не умрете. Так что ты знаешь?
– Про кошек ничего. – Хёскульд поморщился, шрам, идущий от скулы до нижней челюсти, начал выпирать жгутом. – А про рабыню, что сдохла под плетьми, кое-что слышал. В позапрошлую зиму Брегга Гунирсдоттир обвинила её в краже. В тряпье у девки нашли побрякушку, пропавшую у дочки конунга. И подлую рабыню, как положено, запороли за воровство. А ещё через полмесяца из крепости пропал один из воинов, Эгиль. Оставил в мужском доме все свое добро – оружие, сундук с одеждой, где потом нашли восемь серебряных марок… и в одну из ночей исчез, как в воду канул. Но перед этим Эгиль частенько встречался с той рабыней, что умерла под кнутом. Обжимался с ней за сараями месяца три, с самой осени, как только драккары Гунира вернулись в Эйберг. Даже что-то подарил. А девка ему на радостях проболталась, что дротнинг Исгерд учит трех дочек конунга колдовству. Девки время от времени лежат пластом на своих кроватях – словно засыпают посреди белого дня. Смотрят потом странно… больше она ничего не знала. Только с Эгилем случилось ещё кое-что.
Хёскульд замолчал, Харальд люто подумал – ну, давай…
– Незадолго до того, как Эгиль пропал, его укусила крыса, – объявил хирдман.
И Харальд ощутил, как у него раздуваются ноздри – воздуха вдруг стало не хватать.
– Случилось это ночью, в мужском доме, – продолжал Хёскульд. – Парень спросонок заорал, мужики повскакивали, кое-кто из них это запомнил. Ещё через полмесяца Эгиль пропал. А от себя я добавлю ещё кое-что, конунг Харальд. Об этом у нас знают все. Двенадцать лет назад точно так же исчез Бъёрнфин Оддсон. Ушел в одну ночь из своего дома, не взяв ни меча, ни теплого плаща. И больше его никто не видел. Бъёрнфин когда-то обвинял дротнинг Вандис, жену Гунира, в смерти своего брата, ярла Хрогильфа. Тело ярла нашли в лесу – волки выкопали из какой-то ямы труп, присыпанный землей и снегом. Потом на него наткнулся охотник. Бъёрнфин Оддсон смог опознать брата лишь по волосам и шраму на бедре, лицо оказалось обглодано… но было ясно, что ярлу Хрогильфу кто-то вспорол грудь и вывернул ребра. Ни волки, ни лисы, ни медведи этого сделать никак не могли. Бъёрнфин сам не сумел бы добраться до Вандис, все-таки жена конунга никогда не выезжала из Эйберга одна. Зато через полгода он подослал ей мед с отравой. С одним человеком. А спустя месяц исчез уже сам Бъёрнфин. Тела его так и не нашли. Но кусали ли его крысы, я не знаю.
Хёскульд замолчал – а Харальд глубоко вздохнул.
Перед глазами неспешно разгоралось красное свечение. Дар Одина, ярость берсерка, вложенная в его тело, чтобы обуздать то, чем он был на самом деле, снова просыпалась.
– Откуда ты знаешь, что наболтала Эгилю та рабыня, Хёскульд? – уронил он.
Челюсть ворочалась как-то тяжело, и половину фразы Харальд почти прошипел.
– Я, конечно, не караулил за сараями, пока Эгиль тискал за ними рабыню. – Хирдман смотрел спокойно, уверенно. – Дело было так, конунг Харальд – уже после этого мы с Гуниром пошли в южные края, что лежат за землями франков. Взяли там с наскоку одну крепость, где даже утварь для столов была золотая. Уходили на веслах, плыли два дня и две ночи без остановки, потому что Гунир опасался погони. А когда наконец пристали к берегу, конунг велел устроить пир. Среди добычи нашлось дорогое вино, все напились – и один воин из моего хирда, Дюг Весло, рассказал мне об Эгиле по пьяному делу. Они с ним спали на соседних нарах, когда зимовали в Эйберге. Дюг полагал, что дочки Гунира как-то узнали про болтовню рабыни. И девку запороли, обвинив в краже, а Эгиля убрали по-другому. Но Дюга и пару парней, слышавших рассказы Эгиля о бабе, которую он топчет, не тронули. И все же эти трое с тех пор держали языки за зубами – пока Дюг не проболтался после вина. Вот так это до меня и дошло, конунг Харальд. Может, все-таки оставишь нам один драккар? Вести, что я рассказал, стоят того.
Харальд вместо ответа вскинул брови. Молча уставился в лицо Хёскульда. Не щурился, просто смотрел.
Хёскульд крякнул, торопливо отвел взгляд. Пробормотал:
– Лодки, это тоже неплохо.
– И как часто пропадают люди в ваших краях? – медленно спросил Харальд. – Вот так, не взяв с собой оружия?
Лицо Хёскульда теперь горело для него алым. Но ярость была направлена не против хирдмана.
Хелевы девки. Твари, которых приволок сюда Гунир. Хоть одну из них заполучить бы сейчас в свои руки…
– Я слышал ещё об одном случае, – пробормотал хирдман, по-прежнему не глядя Харальду в глаза. – Только это было давно. Мой отец по молодости ходил в походы с одним мужиком, Торольфом. Тот жил неподалеку от нас. Как-то осенью Торольф вернулся в свой дом из похода – и пропал. Ушел из дома, не взяв с собой ни плаща, ни меча. И больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым.
– У Торольфа были враги? – уронил Харальд.
– Как я слышал, он враждовал со своим соседом, – быстро ответил Хёскульд. – Отец Торольфа на старости лет женился на сестре человека, жившего рядом. Пообещал ей один из своих наделов в утренний дар. Но через пару месяцев после свадьбы старик умер. И Торольф землю не отдал. Объявил, что подозревает, будто молодая вдова сама отравила мужа. А раз так, то утренний дар ей не положен – да и выкуп следовало бы вернуть...
– Имя жены, – потребовал Харальд.
– Мьёдвейг из Хейтаберга. Имени её отца я не помню. Но слышал, что баба после этого снова вышла замуж – и уехала далеко.
Харальд помолчал, размышляя.
Эгиля укусила крыса, и он пропал, но только через полмесяца. Тела не нашли. Как не нашли и тела Бъёрфина Оддсона, враждовавшего с женой Гунира. Никто не знает, куда делся Торольф, враждовавший с братом Мьёдвейг – а точнее, с самой Мьёдвейг…
Выходит, Сванхильд тоже может пропасть?!
Харальд ощерился, тряхнул головой. Спросил резко:
– Где сейчас та баба, что учила девок Гунира колдовству? Как её там… Исгерд? И вроде бы у Вандис с Гуниром была третья дочка, Труди. Она где?
Хёскульд, не глядя на него, нахмурился.
– Дротнинг Исгерд осталась присматривать за Эйбергом. То ли Гуниру она надоела, то ли ещё что. А Труди… я вообще-то никогда не следил за девками Гунира, конунг Харальд. Не мое это дело. Однако на тех драккарах, что ушли к Ютланду, Труди Гунирсдоттир точно не было. До Каттегата мы шли вместе, а когда останавливались на берегу для ночевок, младшая дочка Вандис мне на глаза не попадалась… может, конунг отослал её к какой-нибудь родне? Или оставил в крепости? Хоть это и опасно.
Но это опасно и для Исгерд, подумал Харальд. Конунг Ингви может рассчитаться с ней за бегство мужа…
Может, это ловушка, которую приготовили для него самого? Куда он уж точно приплывет – после всего, что случилось, и после того, что удалось узнать? Девки Гунира, в конце концов, спаслись. Погиб лишь сам Гунир. И кто в их семье верховодил, неизвестно. Бергризеры, спасшие девок, вряд ли стали бы прислуживать какому-то конунгу. Но вот Одину – или, к примеру, бабам, умеющим колдовать…
И где сейчас их третья сестра, Труди?
– Зачем Гунир ездил в Упсалу перед йолем? – бросил Харальд.
– Не знаю, – ответил Хёскульд.
И все-таки посмотрел Харальду в глаза. Но тут же снова отвел взгляд – и уставился в дверной проем, за которым щерилась расщелина, подсвеченная парой факелов.
Пытается показать, что не врет, пролетело в уме у Харальда. Что способен честно смотреть в лицо, отвечая. И вроде бы говорит правду…
Но похоже, что серебро в его собственных глазах сейчас горело ярче обычного. Так бывало и прежде, в те мгновенья, когда его захлестывала ярость.
– Меня в Эйберге в то время не было, – отрывисто пояснил Хёскульд. – Я на зимовье всегда возвращаюсь в свой дом. Больше мне нечего тебе сказать, конунг Харальд.
Хирдман Гунира опять посмотрел ему в глаза – и на этот раз, угрюмо нахохлившись, отвел взгляд не так быстро.
Харальд оглянулся через плечо. В конце прохода, в проеме распахнутой двери, торчал Убби.
– Запри Хёскульда в одной из пустых овчарен, – громко велел Харальд своему хирдману. – Только сначала забери у него меч. Поставь у двери охрану, человек двадцать. Тех, с кем я поговорю, будешь отводить туда же. А теперь веди следующего.
Убби кивнул. Хёскульд тут же зашагал к выходу, не дожидаясь приказа хозяина Йорингарда.
Харальд допрашивал людей Гунира весь остаток ночи и часть дня – а когда вышел из женского дома, снаружи уже смеркалось. Он посмотрел на тучи, налившиеся темно-серым, и решил сходить на свой драккар. Поговорить со Сванхильд…
И заодно посмотреть, как она там.
У входа в женский дом полукругом стояли хирдманы. Глядели молча, выжидающе. Харальд, остановившись, бросил:
– Готовьте драккары. Завтра утром отплываем. Но уйдем все, до последнего человека. Места на кораблях полно, и в Йорингарде я никого не оставлю.
– Так ведь разграбят же все, – удивленно сказал кто-то. Кажется, Ларс.
– Пусть грабят, – вроде бы негромко ответил Харальд – но люди молчали, и слова его прозвучали неожиданно громко. – Казны здесь не будет, из припасов мы заберем все, что сможем. Я оставлю только пустые дома и рабов. Ещё немного зерна, для прокорма рабьего мяса и для посевов. Лошадей не трону. Может, кто-нибудь захочет вспахать здешние наделы.
