Она была уверена, что Неждана с Кейлевом поймут, о ком речь – а чего там понимать, если эту девку Харальд за свой стол усадил и при всех обнимал?
Неотступным видением стояла у Забавы перед глазами та девка. Красивая, с высоким лбом, точеными скулами, огромными глазами под зачерненными ресницами и белой гривой. И было в её облике что-то ещё, неосознанно тревожившее Забаву. Словно чего-то она не разглядела до конца, что-то упустила…
Кейлев с Нежданой быстро переглянулись. Затем старик сказал, мягко, но чуть наставительно:
– Конунг Харальд сейчас занят делом, Сванхильд. Он был тут, пока я зашивал тебе рану. Потом ушел, однако велел его известить, как только ты очнешься. Я отправлю к конунгу Болли. Хочешь передать что-нибудь мужу?
И пока Кейлев говорил, Забава наконец поняла, что же в облике белокурой девки её встревожило.
Венец. На голове у той, кого Харальд обнимал, поблескивал венец. Затейливо сплетенный, в больших каменьях – прозрачных, сверкающих в свете факелов, как капли воды. А девки у нартвегов венец надевают только на свою свадьбу…
На девке был дивный венец. Такой, какой и конунговой невесте не стыдно надеть.
Так это свадьба была, осознала Забава, вся обмерев. Потому и факелы полыхали, и столы от угощенья ломились. Добрый же свадебный пир устроил Харальд. Одну жену потерял, а другую сразу же нашел. Хорошо живется конунгам…
И она, здоровой рукой придерживая живот рядом с тем местом, где болело, кое-как приподнялась на подушках. Облизала пересохшие губы, хрипло прошептала:
– Не… не надо посылать Болли. Я сама передам конунгу весть… весть о себе.
– Да нельзя тебе, дротнинг! – уже по-нартвежски всполошено сказала Неждана. – Тебе сейчас поесть-попить нужно – и лежать, сил набираться!
Кейлев молчал, внимательно глядя на приемную дочь. В изножье постели что-то громко зашуршало, следом из-под кровати вылез Крысеныш. Гавкнул, уложил морду на покрывало и часто задышал, радостно вывалив язык.
Забава, мельком глянув на него, подумала – скрывают что-то отец с Нежданой. Может, хотят её здесь удержать, чтобы не узнала чего?
А после свадьбы, тут же пролетело у неё в уме, мужу положено затвориться с женой. И возвести молодую на ложе…
Только она Харальду помешала. Явилась на пир, потом непонятно как обернулась. Вот и пришлось ему торчать возле первой жены, пока рану зашивают. Бросив ту – новую, вторую…
Из памяти вдруг вынырнуло оскаленное лицо Огера. Забава припомнила боль, обжегшую руку – или лапу? Потом была неожиданно-ледяная боль в боку, и тень, напавшая сзади. Выходит, это отец Свальда на пару с кем-то её порезал?
А следом, отодвигая оскал Огера в сторону, в уме полыхнула неприкаянная мысль – неужто Харальд прямо сейчас с новой женой тешится? Но Кейлев врет про дело, чтобы её, раненую, от горя уберечь? И утешает тем, что Харальд приказал его известить, как только она очнется?
В груди тупо, тяжело заныло – точно сердце ей придавили ладонью. Боль в боку сразу растворилась в этом нытье.
Неотступным видением стояла у Забавы перед глазами та девка. Красивая, с высоким лбом, точеными скулами, огромными глазами под зачерненными ресницами и белой гривой. И было в её облике что-то ещё, неосознанно тревожившее Забаву. Словно чего-то она не разглядела до конца, что-то упустила…
Кейлев с Нежданой быстро переглянулись. Затем старик сказал, мягко, но чуть наставительно:
– Конунг Харальд сейчас занят делом, Сванхильд. Он был тут, пока я зашивал тебе рану. Потом ушел, однако велел его известить, как только ты очнешься. Я отправлю к конунгу Болли. Хочешь передать что-нибудь мужу?
И пока Кейлев говорил, Забава наконец поняла, что же в облике белокурой девки её встревожило.
Венец. На голове у той, кого Харальд обнимал, поблескивал венец. Затейливо сплетенный, в больших каменьях – прозрачных, сверкающих в свете факелов, как капли воды. А девки у нартвегов венец надевают только на свою свадьбу…
На девке был дивный венец. Такой, какой и конунговой невесте не стыдно надеть.
Так это свадьба была, осознала Забава, вся обмерев. Потому и факелы полыхали, и столы от угощенья ломились. Добрый же свадебный пир устроил Харальд. Одну жену потерял, а другую сразу же нашел. Хорошо живется конунгам…
И она, здоровой рукой придерживая живот рядом с тем местом, где болело, кое-как приподнялась на подушках. Облизала пересохшие губы, хрипло прошептала:
– Не… не надо посылать Болли. Я сама передам конунгу весть… весть о себе.
– Да нельзя тебе, дротнинг! – уже по-нартвежски всполошено сказала Неждана. – Тебе сейчас поесть-попить нужно – и лежать, сил набираться!
Кейлев молчал, внимательно глядя на приемную дочь. В изножье постели что-то громко зашуршало, следом из-под кровати вылез Крысеныш. Гавкнул, уложил морду на покрывало и часто задышал, радостно вывалив язык.
Забава, мельком глянув на него, подумала – скрывают что-то отец с Нежданой. Может, хотят её здесь удержать, чтобы не узнала чего?
А после свадьбы, тут же пролетело у неё в уме, мужу положено затвориться с женой. И возвести молодую на ложе…
Только она Харальду помешала. Явилась на пир, потом непонятно как обернулась. Вот и пришлось ему торчать возле первой жены, пока рану зашивают. Бросив ту – новую, вторую…
Из памяти вдруг вынырнуло оскаленное лицо Огера. Забава припомнила боль, обжегшую руку – или лапу? Потом была неожиданно-ледяная боль в боку, и тень, напавшая сзади. Выходит, это отец Свальда на пару с кем-то её порезал?
А следом, отодвигая оскал Огера в сторону, в уме полыхнула неприкаянная мысль – неужто Харальд прямо сейчас с новой женой тешится? Но Кейлев врет про дело, чтобы её, раненую, от горя уберечь? И утешает тем, что Харальд приказал его известить, как только она очнется?
В груди тупо, тяжело заныло – точно сердце ей придавили ладонью. Боль в боку сразу растворилась в этом нытье.
