ГЛАВА 1
Город Ладога
— Ах ты, змея подколодная! Только и смотришь, как бы лишний раз на поварню проскользнуть! А чтобы делом с усердием заняться, так этого нет! Вот я тебе покажу, тварь прожорливая!
И в подтверждение своих слов тетка Наста больно шлепнула большой деревянной ложкой по костяшкам пальцев Забавы. Тут же добавила ещё два хлестких удара по голове — там, где волосы прикрывали кожу.
Забава со свистом втянула воздух. Боль в голове быстро прошла, оставив после себя только легкий звон в ушах.
Тетка Наста, жена дядьки Кимряты, всегда била так — по костяшкам да по волосам, где синяков не видно. Ещё по спине скалкой проходилась, потому что и там тело одеждой прикрыто. Чтобы не говорили люди потом, будто в доме Кимряты обижают сироту.
— Ты почто, дрянь такая, пуховые перины в светлице у Красавы не выбила как следует? У неё нынче поутру прыщ на личике вскочил! Все из-за тебя, гадина ленивая!
На поварню, где разъяренная Наста разбиралась с Забавой, лебедью вплыла Красава. Белолицая, словно молоко, которым она умывалась каждое утро ради красы и свежести щек, перелилось в цвет кожи.
Только теперь, портя эту молочную белизну, на носу цвел маленький ярко-розовый прыщик.
— Матушка, она и волосы мне причесывает со злобой, — печальным голосом пожаловалась Красава тетке Насте. — Дерг-дерг гребнем туды-сюды! У меня после неё головушка завсегда болит. А уж волос-то сколько повыдергивала! Коса теперь вдвое тоньше стала. А все зависть её! У самой-то вон, три волосины!
— Змея! — зашипела тетка Наста и замахнулась на Забаву уже не ложкой, а большой скалкой. — Счас я тебе ребра-то пересчитаю! Враз забудешь, как кровиночку мою, лебедушку безответную, обижать!
Но привести свою угрозу в исполнение тетка Наста не успела. Заскрипела дверь, что вела со двора на поварню. И тетка Наста тут же отложила скалку в сторону. Вдруг кто из соседей идет?
Чужой человек разве знает, какие подлости эта девка в её доме творит? А во всем, случись что, обвинят её, Насту. Скажут, зверствует над беззащитной сиротой!
А она всего-то учит мерзавку уму-разуму. Для её же блага старается. Да только кривую осину не выправишь жердиной, сколько ни бей…
Однако на поварню зашел не чужой, а её собственный муж, Кимрята Добруевич. Был он высок, сухопар, с окладистой русой бородой. И тетка Наста тут же переломилась в поясе, отвешивая ему земной поклон. При её пышных телесах это было трудно, но тетка Наста справилась. Затем, выпрямившись, подтолкнула дочь. Та с ленцой отвесила отцу неглубокий поклон.
Забава дядьке Кимряте поклонилась даже раньше тетки Насты — знала, что за малейшее опоздание расплатится потом синяками да шишками.
Вообще-то в их краях жены мужьям не кланялись. Не принято было. Но тетка Наста услышала как-то раз, что в дальних землях, где ромеи живут, жена мужа привечает именно так — поясным поклоном. Вроде как муж господин всему, а жена ему лишь прислужница…
С тех пор тетка Наста рассудила, что кашу маслом не испортишь — и начала кланяться родному мужу в ножки.
Кимрята Добруевич поначалу смущался, а затем привык. Даже радоваться начал, что супружница с таким уважением встречает. И услужлива, и над мужем хлопочет, как мамка над дитем. Где ещё такую заботу встретишь?
А потому Кимрята Добруевич женой своей был доволен сверх всякой меры. И оставлял её властвовать над домом и сундуками безраздельно, как того и желала тетка Наста.
Впрочем, времени для управления домом у Кимряты все равно не было. Служил он в подручных у ладожского воеводы, рыскал по городским делам от рассвета до заката, и за дружинниками успевал приглядывать, и за кромлем следить. Многое надо было сделать — на ристалище заглянуть, причал с торговыми гостями проверить, по стенам пройтись, глянуть, как там стражники. Засеки, ров осмотреть...
В общем, хлопот был полон рот, и Кимрята только радовался, что жена сама всем в доме заправляет.
Как-то раз, ещё по малолетству, Забава пожаловалась родному дядьке на жену его, тетку Насту. Шел ей тогда десятый год, и она только-только попала в дом дяди, брата умершего отца. Случилось это сразу после смерти родителя — мать Забавина умерла ещё раньше…
Кимрята Добруевич племянницу тогда выслушал, поморщился и заявил:
— Супружница моя за дочь тебя считает. И как может, добру тебя учит! А ты от дела отлыниваешь, с доносами на неё бегаешь. И сама, как Наста мне рассказывала, неряха, неумеха, непряха… её долг, как тетки, тебя в работах бабьих наставлять, уму-разуму учить. А если не слушаешься, то и вразумлять легким наказанием! Твое же дело, Забава, тетку свою слушаться и почитать, как мать родную. Понятно ли я рек?
Рек Кимрята Добруевич очень даже понятно, и Забава поняла, что от дядьки защиты ей не дождаться.
А после убедилась, что и слова доброго не услышать. Видать, много чего наговорила тетка Наста про неугодную племянницу…
Вот и теперь Кимрята Добруевич улыбнулся жене, ласково кивнул дочери, а на Забаву бросил лишь удивленный взгляд — мол, а эта неумеха что здесь делает? И объявил:
— Сегодня вестник от новеградского князя прибыл. Через три дня князь с дружинниками приплывет к нам в Ладогу. По княжьим делам, на торг глянуть, кромль проверить, хорошо ли за ним смотрят, прочее да разное… — Кимрята Добруевич утер пот со лба и продолжил: — Сам князь остановится в доме воеводы, в кромле. Простых дружинников поселят там же, в сараях да конюшнях. А самых знатных разошлют по городским домам на ночлег. Ясно, что направят не ко всякому…
Кимрята Добруевич назидательно воздел палец.
— А лишь к тому, в чьем доме гостя достойно принять смогут. И к нам двух княжьих подручных определят на постой!
Тетка Наста радостно охнула и прижала руки к пышной груди. Красава взволнованно заулыбалась. Дядька поскреб подбородок под кудлатой русой бородой и озабоченно добавил:
— Надо бы горницы подготовить. Да постели получше застелить. С перинами пуховыми, с одеялами теплыми. Чтобы не стыдно было спрашивать поутру, сладко ли почивалось... и вот ещё что. Воевода в честь князя даст пир по варяжскому обычаю. А по тому обычаю на пир пригласят не только знатных людей из Ладоги, но и их жен. С дочками, если те уже заневестились. Так что готовьте наряды…
И, поспешно кивнув жене с дочкой, Кимрята Добруевич вышел из поварни.
— Ох! — выдохнула Красава. — Гости, да к нам! Да не какие-нибудь, а самого новеградского князя знатные дружинники! А в придачу на пир сходим! Радость-то какая!
Тетка Наста тут же подхватила размякшим голосом:
— А если кто из гостей неженатый будет… вот тебе и муж готовый! Да не из ладожских торгашей, а из самого Новеграда! Дружинник не из последних, из княжьей дружины!
— Матушка… — печально сказала вдруг Красава. И взмахнула длинными ресницами. — А в чем мне на пир идти? Ни платьев новых, ни сапожков. И венчик девичий у меня уже старый, потертый. Жемчуг с него осыпается, Забавка безрукая его вкривь-вкось подшивает. И ожерелья не хороши, и шелк на праздничном покрывале выцвел...
Забаве захотелось смеяться. Венцов девичьих, чтобы голову прикрыть, у Красавы было целых четыре. Один шитый золотом с жемчугами мелкими, другой шитый серебром с жемчугами покрупней, третий усажен бусинами из янтаря, а четвертый зеленым да лазоревым бисером. И все венцы были в полном порядке — Забава это знала, потому что сама время от времени перенизывала на них жемчуга, бисер и янтарь. Чтобы не потерялось ни одной жемчужинки, ни одной бисеринки из тех, которым полагалось украшать голову её сестры.
И сапожки у Красавы имелись — по одному на каждый день седмицы, тонкого сафьяна для лета, подбитые овчиной для зимы. И сорочиц нижних были полные сундуки, и нарядных верхних платьев с разрезами по рукавам, чтобы виднелось богато изукрашенное нижнее платье, тоже немало.
— В чем я новеградским знатным мужам покажусь? — со слезой в голосе спросила Красава. — Вот выйду к ним в обносках, с головой простоволосой. Ну прямо как Забавка-чернавка, только народ мной пугать!
Тетка Наста всполошено всплеснула руками. Поспешно объявила:
— Не бывать тому! Вчера в город приплыли купцы из ромеев. Слышала я на торжище, что у них и шелка есть, и бархаты заморские. Правда, дорого просят, задешево не отдают. Ну да ты Кимряте Добруевичу дочка родная, а не чужая. На кого ещё мошну отцовскую тратить, как не на тебя?
Тетка Наста с Красавой засобирались уходить. Про Забаву они уже забыли — чему та была только рада…
— А прыщик мы белилами замажем, — деловито рассуждала тетка, оглядывая красавицу дочку.
Потом Наста все-таки вспомнила про нелюбимую племянницу. Метнулась назад, подхватила отложенную скалку и тюкнула Забаву по голове.
— У, подлая! Из-за тебя Красавушке придется на пир идти с прыщом. Ну, чего встала, корова? Не слышала, что у нас гости скоро будут? Пошла живо терем мыть, доски скоблить, чтобы полы светом светились, желтком яичным отливали! Да стены, да потолки вымой, не ленись, чай, не переломишься! А следом из сундуков с Красавиным приданым все перины достань. И одеяла пуховые. Гостям дорогим их постелим, пусть видят наше богачество! А ты, зараза ленивая, те перины с одеялами выбей да хорошенько проветри. Одну жалобу от гостей услышу — что одеяла не духмяные, перины не взбитые — ты у меня свету белого не взвидишь! Поняла?
И, покончив с приказами, тетка Наста вышла из поварни. Красава вслед за ней шмыгнула в дверь, ведущую в терем.
Забава, неуверенно шагнув в сторону, опустилась на скамью у стены. В голове стоял легкий звон — как всегда после «вразумлений» тетки Насты. Она посидела так ещё немного, пока звон не прошел. А затем встала.
Надо было наносить воды и натереть весь терем сверху донизу. Песком да ручками от старых банных веников…
ГЛАВА 2
За четырнадцать дней до этого, торжище в германских землях
— Хей, Харальд! Вот так встреча! Полтора года! Полтора года я тебя не видел!
Ярл Харальд бросил на землю бухту пеньковой веревки, к которой приценивался. И обернулся.
Чуть поодаль, шагах в пяти, застыл его двоюродный брат, Свальд Огерсон. По лицу Свальда расплылась широкая улыбка, а за спиной у него стояло несколько воинов.
На миг губы Харальда скривились в намеке на ответную улыбку. Затем он невыразительно произнес:
— Неплохо выглядишь. Новых шрамов на лице нет.
— И тебе добрый день, Харальд! Сколько же мы не виделись? С позапрошлой зимы, верно?! — радостно выкрикнул Свальд, подходя поближе.
Харальд в ответ глянул заморожено. Объявил:
— Мой драккар стоит у восточного причала. Приходи туда, когда солнце начнет клониться к закату. Там и побеседуем. Можешь прихватить воинов из своего хирда, я прикажу зажарить пару свиней.
Следом Харальд опять развернулся к веревке.
Ярл Огерсон, глянув на его спину, прикрытую рубахой без рукавов, пожал плечами и молча зашагал прочь. Брат слишком ясно показал, что желает остаться один. И Свальду не хотелось вызывать недовольство Харальда, приставая к нему с расспросами.
Они ещё наговорятся этим вечером. С теми, кого пригласил сам, брат всегда обходится приветливо. И даже беседует с ними...
— Какая жалость, что я не певец-скальд, — сказал за спиной Свальда его подручный, Сигурд. И коротко хохотнул. — Я бы непременно сложил песню о твоем брате, ярл Свальд. И воспел бы его как самого неприветливого викинга. Клянусь, даже плачущие идолы в южных землях веселее, чем он!
— Твое счастье, что ты не певец-скальд, и не можешь сложить глупую песню о моем брате, — отрезал Свальд. — Поверь мне, Сигурд, чем меньше ты болтаешь о Харальде, тем лучше для тебя.
Подручный удивленно спросил:
— Он так опасен? Я слышал какие-то слухи…
Свальд резко развернулся. Бросил, обращаясь не только к Сигурду, но и к остальным воинам, что шли за ним:
— По этому торгу сейчас ходят люди моего брата. И Один вас упаси говорить при них о Харальде! Запомните, мой брат не любит, когда о нем болтают.
— Это потому, что он оборотень? — простодушно спросил Рорк, один из самых сильных — и самых глупых — воинов на драккаре Огерсона.
Свальд раздосадовано глянул на Рорка.
— Мой брат берсерк, а не оборотень. Но будь он и впрямь оборотнем, я бы не советовал говорить об этом вслух. И так громко!
С лиц его людей сошли ухмылки. Свальд облегченно выдохнул — именно этого он и добивался.
Потом Свальд снова зашагал по дороге, тянувшейся вдоль торговых рядов. Сигурд сзади пробормотал:
— Говорят, все бабы Харальда живут с ним не дольше двух месяцев. И погибают в одну ночь. А тела их всегда растерзаны так, словно они повстречались с медведем…
Свальд поморщился.
— Я все слышу, Сигурд. Ты решил отличиться в сплетнях, раз уж не стал скальдом?
Воины захохотали. Рорк сказал невпопад:
— Не хотел бы я жить по соседству с берсерком…
— Глупости, — оборвал его Свальд. — Чтобы ты знал — на людей, живущих рядом с домом моего брата, никто не нападает. Ни он сам, ни другие. Слава Харальда охраняет те земли надежней всякого войска. А те, кого он приглашает к себе на пиры, хвалят его щедрость и гостеприимство!
— Но при этом молятся богам, чтобы он не пришел за их дочерями, — пробурчал один из воинов, шагавших сзади.
— Кто это сказал? — Свальд снова обернулся. Оскалился. — Кто посмел…
— Я, — признался Эрев, викинг из свеев. И смело глянул на Свальда поверх голов других воинов — при его росте он мог себе это позволить. — Я плавал на драккаре ярла Вигерсона, который живет в дне пути от дома твоего брата. Ярл рассказывал, как радуются люди в тех краях, что Харальд берет в свою опочивальню только рабынь. И ни разу не пришел просить в жены чью-то дочь. Хотя есть и такие, кто с радостью отдаст одну из своих девок, предложи им Харальд место на драккаре и двойную долю в добыче. Берсерки приносят великую удачу всем, кто идет с ними в поход…
Свальд нахмурился.
— Эрев, для воина ты многовато болтаешь о бабах. А если на нас нападут, твой меч сможет опередить твой язык?
Воины захохотали. Эрев уронил, пытаясь скрыть обиду:
— Я и в бою не промах, ярл. Кстати, мы уже дошли до невольничьих рядов. Не хочешь купить брату в подарок новую рабыню? На случай, если у него опять опустело ложе? Здесь продают красивых венедок. Говорят, они выносливы не только в работе!
Кто-то издал неуверенный смешок. Свальд обвел воинов тяжелым взглядом.
— Я сказал. Я не хочу слышать, как вы обсуждаете моего брата. И не советую болтать о нем, когда вы пойдете со мной к драккару Харальда. Все понятно?
Несколько голосов нестройно отозвались:
— Да, ярл.
Свальд развернулся и размашисто зашагал дальше.
***
Когда солнце начало клониться к закату, Огерсон с большей частью своего хирда подошел к крайнему восточному причалу.
На мелких волнах здесь покачивался только корабль Харальда. Ни тяжелых торговых кораблей германцев, ни легких венедских лодок рядом не оказалось.
И Свальд догадывался, почему. Те, кто стоял у восточного причала, отдали швартовы, как только разглядели его брата поближе. Конечно, вряд ли до германского торжища докатилась слава Харальда. Но угрюмый взгляд берсерка способен отпугнуть хитрых германцев и неторопливых венедов лучше всякого оружия.
